Солнечный зайчик, брысь!

Никакого будильника, никаких телефонных звонков… впервые за много лет Александр Сёмчин проснулся просто от того, что выспался. Ощущение было до того непривычным, что само по себе казалось чем-то запретным. Внутренний хронометр по обыкновению продолжал торопливо отсчитывал минуты, но теперь можно было про него забыть. Навсегда.

Опасаясь спугнуть волшебные чувства, Александр, словно ребенок, зарылся с головой в одеяло, сочно зевнул и минут десять пролежал, осторожно прислушиваясь, то ли к себе, то ли к мелодии нового мира.

Разумеется, вы можете возразить, что со вчерашнего вечера никаких разительных перемен в природе не произошло, да и не могло произойти… Но это только на первый взгляд. Достаточно посмотреть на происходящее глазами Сёмчина… глазами тридцатипятилетнего работяги, "к чертям собачим" уволившегося вчера со своего завода, и многое встанет на свои места.

С самого детства Сашку грела мечта накопить приличную сумму и беззаботно жить на проценты. Он сам иногда шутил, что начал экономить уже с пелёнок, но достичь заветной цели оказалось сложнее, чем ожидалось. Инфляция хватала за пятки, бесконечные кризисы вгрызались в сбережения по самые уши, но… От звонка до звонка, спотыкаясь о выходные и праздники, он терпеливо шёл вперёд в надежде, что когда-нибудь сможет назвать себя по-настоящему свободным. Теперь же его мечта осуществилась, и солнечное майское утро открывало новую долгожданную эру неизведанной вольницы.

— Понеслася! — рассмеялся Сёмчин, рывком вставая с кровати.

Кофе, завтрак, туалет… орудуя зубной щёткой он подошёл к окну и вот так пополам с мятной пастой втянул полной грудью прохладный заспанный воздух. Сегодня, как и всегда, утро воняло горящей помойкой, но это его не смутило. В такой день даже смрад казался каким-то особенным.

Подмигнув суетящимся воробьям, Александр окинул взглядом пустующий двор и, радуясь одиночеству, приступил к составлению планов на ближайшее время. "Начинать новую жизнь надо с чего-то приятного", — стучалась в голове старинная мудрость, и, недолго думая, он пихнул потрёпанную магнитолу. "Но мы пройдём опасный путь…" — грянули динамики, и обалдевшая птичья стайка предпочла заткнуться.

"Теперь, когда с приятным покончено, самое время задуматься о чём-нибудь более глобальном", — размышлял Сёмчин, собирая разбросанную по углам одежду. Штаны, футболка, две пары носков, — всё это уже давно требовало стирки, но, затевать её с утра… У Александра попросту не было другой одежды, а проторчать целый день в четырёх стенах в его планы не входило.

К счастью, выход нашёлся довольно быстро. "Если нельзя привести в порядок себя, то всегда можно облагородить место своего обитания", — смекнул Сёмчин, придирчиво проводя пальцем по заплёванному подоконнику. Идея провернуть генеральную уборку показалась ещё привлекательнее постирушек, и, натянув измятые джинсы, он принялся за дело.

Никогда ещё обычная уборка не доставляла такого удовольствия. Воспринимаемая, как обременительная повинность, она всегда оставалась чем-то сродни наказанию. Но сейчас, подгоняемый пьянящей свободой, Сашка с упоением ползал по мокрому полу, соскабливая "гуталиновые" полосы от ботинок и оттирая прошлогодние пятна.

Более двух часов Александр провел на четвереньках, старательно выгребая жгуты свалявшейся пыли. Ещё час возился с заклинившим пылесосом и только во второй половине дня добрался до кухни с её горами грязной посудой.

Каждый вечер, без сил утыкаясь в подушку, Сёмчин воспринимал квартиру исключительно как место, где можно поспать. Теперь же под слоями грязи он открывал для себя нечто большее, чем просто ночлежку.

Обессиленный, но довольный, утирая пот половой тряпкой, он плюхнулся на старенькую табуретку и только сейчас осознал, что жутко проголодался. За долгие годы организм привык к заводским обедам по расписанию и сейчас буквально вопил о пощаде, требуя хоть кусочек съестного.

"А у ребят, наверно, котлетки", — подумал Александр, изучая содержимое холодильника. Сморщившаяся свёкла, пара яиц да кастрюля заплесневелых макарон, — это всё, чем мог порадовать старенький рефрижератор. В ворохе пакетов под раковиной нашёлся огрызок батона и несколько луковиц… С голоду не умрёшь, но от похода в магазин было не отвертеться.

— Сашок, ты чего это в такой час? — удивилась скучающая продавщица. — Приболел, что ли? Или отгул взял?

— Зачем, тёть Зой? — расплылся в счастливой улыбке Сёмчин. — Я просто вчера уволился. Представляете?!

— Ой! Да за что ж это тебя? — всплеснула руками женщина. — И вроде не пил никогда и у Федьки — начальника на хорошем счету. Наверно Банин, скотина, за тот случай наябедничал, да?

— Да не-е-е. Я сам, по собственному. Надоело всё, вот и решил…

— И как же ты теперь будешь? Или какое местечко себе подыскал? Только у нас ведь на целый город один завод и остался. Неужто в Москву?

— Да какая Москва, — отмахнулся мужчина. — Достало всё. Устал я от суеты. Поживу немного в своё удовольствие, отдышусь… Дай-ка мне пивка, вон того, бутылочку, пару батонов и сосисок каких-нибудь. Только не слишком дорогих.

— Ну да, куда теперь дорогие то… — пробормотала Зоя и на пару минут скрылась в подсобке. — Вот! Самые дешёвые. Как раз по твоей зарплате, — отрапортовала она, выкладывая на прилавок пачку с разноцветными китайскими иероглифами. — Дешевле не найдёшь. Кушай на здоровье.

Из магазина Александр вышел погрустневшим. Рассовывая по карманам сдачу, он никак не мог определить, что же его так задело, но виной тому были даже не сосиски. Когда за спиной добрая половина жизни, не всякому будет приятно выслушивать чужие сетования в свой адрес. А на удивление острый язычок продавщицы задел Сёмчина за живое. Ему внезапно захотелось с криком "да есть у меня деньги!" ворваться обратно и, не скупясь на оскорбления, купить чего-нибудь самого-самого… но он сдержался.

"В конце концов, это даже хорошо, что меня считают таким бедненьким, — рассуждал Александр, вышагивая по залитому солнцем асфальту. — Взаймы просить не будут, грабить не полезут, а то, что ерунду всякую думают, так это у каждого человека в крови. Людям всегда нравилось потрепаться о чужом горе. Даже если этого горя и в помине нет".

Глоток за глотком пиво приятным покалыванием ложилось на пустой желудок, и настроение стремительно пошло вверх. Как по мановению волшебной палочки, мир всего за несколько минут снова стал мягким тёплым, без заморочек и предрассудков.

Наслаждаясь новой волной умиротворения, Сёмчин присел на скамейку возле детской площадки. Возвращаться к грязным тарелкам уже не хотелось и, постелив пакетик вместо скатёрки, он решил отобедать прямо на улице. Слепив нечто напоминающее хот-дог, Александр уже было собирался приступить к трапезе, когда бесцеремонный хлопок по плечу вмешался в его планы.

— Привет, Сашок, — хохотнул незаметно подкравшийся Димка и, перемахнув через спинку, уселся рядом. — Зойка говорит, ты теперь один из наших?

Четыре года назад Дмитрия Ложкина комиссовали с пневмонией. Матушка до последнего бегала по инстанциям, но всё-таки выхлопотала сыну инвалидность. С тех пор парнишка перебивался случайными заработками, а в основном — беспробудно пьянствовал на материну зарплату да мизерную пенсию.

— А ты больше её слушай, — поморщился Сёмчин, демонстративно допивая пиво. — Говори, чего хотел.

— Да брось. Наша хохлушка зря болтать не будет. За что попёрли-то?

Вместо ответа Александр покачал головой и принялся за бутерброд.

— Не хочешь — не отвечай. Дело твоё. Но смотри… — Ложкин выдержал многозначительную паузу. — Вот ты здесь сидишь… И мы с ребятами здесь сидим. Каждый вечер на этом месте. Усёк? Захочешь присоединиться — проставляешься. Иначе никак. Тут наша точка. Мы её держим. Мы!

— А я думал — дети, — сквозь хлеб усмехнулся Сёмчин. — Или вы теперь детишек крышуете?

— Короче, ты понял, да? — от былого Димкиного благодушия не осталось и следа. — И если чего не так… не обессудь. Не мы такие… ну, ты в курсе. А лучше деньгами и сразу мне сдай.

Выразительный кукиш был красноречивее любого ответа.

— Ну как хочешь, — пожал плечами Ложкин и, воровато оглядевшись, поднялся с места. — Это я тебе как другу… потом не говори, что не предупреждал. Бывай, лоботряс.

С этими словами он зашагал прочь, оставив Александра дожевывать обед в одиночестве. Неказистая сутулая фигура, сыкающая слюной себе под ноги, ещё долго маячила в конце улицы… Зато теперь Сёмчину было о чём поразмыслить.

*

Единственный строительный рынок располагался на окраине, в отдалении от жилых кварталов. На автобусе целый час, по прямой не меньше десяти километров. Не найдись в подвале старый отцовский велик, Сёмчин бы вообще никогда туда не заглянул. А так, катаясь по окрестностям…

Дрели, пилы, молотки, — руки сами собой потянулись к инструментам, а в соседнем вагончике нашлась вся необходимая литература. Видимо, не наигравшись в детстве, Александр мгновенно загорелся идеей чего-нибудь смастерить и уже через месяц у него на кухне стояли две коренастеньких табуретки, а в прихожей — небольшая тумбочка.

Самопальная мебель, конечно, не могла соперничать с заводскими изысками, а некоторые огрехи буквально бросались в глаза, но Александра это не волновало. Главное, что в каждом творение присутствовала частичка его души, частичка радости от занятия любимым делом.

Раз в неделю, с завидной регулярность, он отправлялся за новой порцией деревяшек и, едва вернувшись, сразу же приступал строгать очередной шедевр. "А вот и наш Папа Карло. Никак за новой Буратиной поехал", — перешёптывались дворовые бабки, провожая взглядами загорелую спину. Постепенно интерес нарастал, любопытствующих глаз становилось всё больше и однажды в квартиру Сёмчина постучали.

— Здравствуёте, Вероника Семёновна, — удивился Александр, открывая дверь. — Какими судьбами?

— Да вот как-то так, — переминалась с ноги на ногу старушка, — вот, проходила мимо и решила заглянуть… посмотреть, как ты живёшь.

Просто так проходить мимо последнего этажа пятиэтажки бабулька не могла. Сёмчин отлично это понимал, но вида не подал. Со дня увольнения в его доме не побывало ни одного настоящего гостя, и он ощутил острое желание хоть с кем-нибудь поделиться своими успехами.

— Тогда может быть чаю? — улыбнулся он, жестом приглашая Веронику Семёновну зайти.

— Ой, да я же на минуточку, — забеспокоилась бабушка, но порог переступила довольно решительно. — А то, вот, эти старые перечницы совсем своими сплетнями заморочили. Говорят, ты здесь, вот, искусственные эти выстругиваешь. Для девок наших. Да, на чёрный рынок отвозишь. На велосипеде на своём. И всё по ночам, когда…

— Баб Вер, вы вообще о чём? — остановил её Сёмчин. — Чего по ночам? Чего выстругиваю?

— Ну, эти, как их… Пиписьки деревянные, прости господи.

— Какие пиписьки?

— Деревянные. А что, нет что ли?

— Да вы чё? — расхохотался Александр. — Совсем уже? На солнцепёке перегрелись? Я ж просто мебель делаю. Вот, — он ткнул пальцем себе под ноги, — скамеечка. Дубовая, по всем правилам. Век стоять будет. А там, — махнул рукой в дальний угол, — вешалка. Кстати, только закончил, ещё немного лаком пованивает.

— Ох, Сашка, не ври мне. Такую красоту да своими руками?

— Так я ж это всё не сразу… Только со временем приноровился, — засмущался Александр.

— А нам в скверик таких же не состругаешь? — неожиданно оживилась бабка. — А то, ведь, старикам и посидеть с комфортом не на чем. Одни, вот, муниципальные деревяшки понатыканы: день сиднем — вся задница до синяков затекает.

К подобному вопросу Сёмчин оказался не готов и, видя его замешательство, Вероника Семёновна продолжала:

— А мы уж тут как тут, мы тебя не обидим. Пузырёк пятилитровый как раз для таких случаев завсегда припасён.

— Да я же не пью, — почесал затылок мужчина. — Давайте я лучше за так всё устрою, а вы только материалы оплатите.

— Ну, ежели за так… — многозначительно ухмыльнулась старушка. — И почём будут твои материалы?

— Если по всем правилам… добротно, но без изысков… не больше десяти тысяч, — подытожил Сёмчин и, ничего не подозревая, уточнл: — Но это за каждую.

В воздухе повисло неловкое молчание. Суетящиеся немного озорные глаза бабы Веры замерли, сосредоточившись на переносице Александра, и тот буквально ощутил, как тяжелеет её взгляд. Чувствуя надвигающуюся беду, он невольно подался назад, и хотел было отшутиться, но Вероника Семёновна его опередила.

— Ты, вот, это, вот, чего говоришь то такое?! — хрипло взвизгнул задёргавшийся кадык. — Родных соседей, что ли, обобрать удумал?! Такие деньжищи… Совсем за дурочку меня держишь? Это ж дороже покупного встанет. Совести у тебя нет. Липку со своих буржуев драть будешь. Почти всю пенсию на деревяшку… Да если б было за что, а то говно такое! — потыкав скамейку, она криво усмехнулась и продолжила: — Сам-то, погляжу, отъелся. Видать неспроста. Видать, и вправду из-под полы приторговываешь, а? Совести у тебя нет, спекулянт!

— Да не торгую я ничем, — растерянно пробормотал Сёмчин. — Я ж только…

— А жрёшь-то на что? — продолжала напирать старуха. — Уж который месяц без работы торчишь, а, вроде, не голодаешь. А? Или думал, что мы тут ничего не знаем?

— Да я на свои сбережения живу. На проценты. Понимаете, скопил денег, открыл счёт в банке, мне проценты капают, вот на них и…

— Это там, что ли, где мой Витька кредиты брал?

— Ну да, — облегчённо вздохнул Александр, радуясь, что бабулька немного в теме.

— Так значит вот оно что! — пуще прежнего оскалилась Вероника Семёновна. — А я-то всё думаю… Ну, ты, братец, и жу-у-ук. Мой Витька уже второй год с кредитом расплатиться не может — всю зарплату туда отдаёт, а ты здесь, значит, жируешь да отсыпаешься… Теперь-то понятно куда наши денежки уходят. Пригрелся, значит, на чужой беде? Каков зверёныш! Знать тебя не хочу, капиталист проклятый!

С этими словами она развернулась и, неловко хлопнув дверью, заковыляла вниз по лестнице. Обалдевший Сёмчин, выслушавший последнюю тираду затаив дыхание, отрешённо прислонился к стене. Его слегка мутило и, скрипя мокрой футболкой по обоям, он медленно сполз на пол. "Каков зверёныш!" — беззубый, брызжущий слюною рот ещё долго стоял у него перед глазами.

*

Участковый пришёл уже на следующий день. Сдержанно представившись, он минут десять мучил Сёмчина расспросами о нетрудовых доходах и, порекомендовав завязывать с тунеядством, нехотя откланялся. "Будьте осторожнее, а то закончите как Обломов", — обронил он уже в дверях, и эта последняя фраза зацепила Александра сильнее, чем вся предшествующая ей лекция.

Ну, конечно же — литература! Как можно было забыть?! Уж на что, а на неё в рабочие будни никогда не оставалось времени, так почему же теперь он не вспомнил о книгах, которые хотел, но не успевал прочесть?..

В туалете под потолком располагалась небольшая антресоль, куда Александр ещё не заглядывал. Уже сколько лет она была под завязку забита традиционной классикой вперемешку с порно-журналами. Ни то ни другое не интересовала Сёмчина со школьной доски: баб он любил настоящих, а чтению предпочитал сон. Теперь же этот ворох макулатуры пробудил в нём давно позабытый детский азарт и, разгоняя пауков, Александр вывалил на пол гору затхлой бумаги.

Отсортировывая голых тёток в отдельную стопку, он без проблем разыскал небольшой спрессованный временем томик Гончарова. В школьную библиотеку Сёмчин его так и не вернул. Несколько дней потаскал на уроки, а когда училка отстала — забросил подальше, так ни разу и не открыв.

Растрескавшийся потёртый переплёт, пожелтевшие, засранные тараканами, страницы — при иных обстоятельствах Александр бы, не задумываясь, отправил книгу в мусорное ведро. От необратимого шага удержало лишь то, что в его представлении именно так и должна была выглядеть кладезь всемирной мудрости.

Смекнув, что для начала и одной книжки будет за глаза, Сёмчин тщательно протёр находку и отнёс в комнату. Быстренько пробежавшись тряпкой по остальным изданиям, он начал водворять литературу на место и в этот момент произошло непоправимое.

Старенький туалет советской планировки не мог похвастать габаритами, и все свои манипуляции Александр производил стоя на унитазе. Скользкие шлёпки, разболтанный стульчак, — мир без предупреждения крутанулся вокруг своей оси и внезапно исчез.

С трудом открыв глаза, Сёмчин обнаружил себя сваленным в угол. "Какое странное утро", — подумал он, пытаясь сфокусировать картинку, но период неведения оказался скоротечен — тугая головная боль быстро воскрешала растерявшиеся воспоминания.

Тихо выругавшись, Александр осторожно сел и огляделся. Вопреки ожиданиям крови оказалось совсем немного — всего несколько маленьких пятен на кафеле да на футболке. А вот постоянно накатывающие приступы тошноты, говорили о вероятном сотрясении мозга.

Медикаментов в квартире почти не было: аспирин, зелёнка, что-то от кашля… но и до тех ещё предстояло добраться. Судорожно вспоминая, где же аптечка, Сёмчин попробовал встать, но с криком повалился обратно — при попытке опереться на правую ногу всё его тело словно прошило электрическим разрядом.

— Твою мать! — проревел Александр, хватаясь за лодыжку, а в уголках глаз блеснули слезинки.

Но боль, показавшаяся нестерпимой, отпустила так же внезапно, как и пришла. Отгоняя мысли о переломе, Сёмчин кое-как протиснулся в коридор и, стараясь не задействовать травмированную конечность, пополз к телефону. Разряженный мобильник валялся чёрт знает где, и сейчас все надежды были связаны со стареньким стационарным аппаратом. "Только бы не отключили. Только бы не отключили", — стучалось в голове Александа, когда он тянулся за трубкой. Затёкшее тело била неприятная крупная дрожь, пальцы не слушались — скользили по пластмассовому корпусу, но старенький картавый динамик всё-таки ответил ядовитым затяжным гудком.

— Что же вы, Александр Эдуардович, так себя не любите? — разглагольствовал врач скорой помощи, заполняя бумаги. — Осторожнее надо быть, а то следующий раз простым растяжением не отделаетесь.

Сёмчин не отвечал. Он сидел на кровати, молча потирая стянутую бинтами ногу.

— Но и радоваться я бы на вашем месте не стал — две недели пастельного режима всё равно обеспечены, — продолжал гнусавить белый халатик. — А поскольку вы живёте один, я бы рекомендовал провести их в больнице. У нас и носилки с собой. Поедемте?

— А разве так можно? Всегда думал, что для больницы нужен как минимум перелом, — попробовал пошутить Александр.

— Это вы зря. Сейчас не военное время, так что больницы для больных. А в данный момент вы и есть — больной. Заодно и снимочек сделаем — вдруг, всё-таки перелом.

— Тогда поехали. Только вещи…

— Собрать? Это я помогу, — остановил его доктор. — Закончу с формальностями и помогу. А пока позвольте ваш полис.

"Вот это я влип!" — Сёмчин только сейчас сообразил, что его медицинская страховка была от завода и закончилась вместе с работой. Требовалось срочно что-нибудь придумать… но что?

— Знаете, я его потерял, — соврал Александр, ещё не понимая, зачем это делает.

— Потеряли? — врач оторвался от бумаг и пристально посмотрел в глаза мужчине. — Ничего страшного, мы свяжемся с вашим начальством…

— Начальства тоже нет. Я не работаю, — оборвал его Сёмчин и отвернулся, предчувствуя неприятности.

— Как не работаете? — растерялся доктор. — Совсем? А с виду, вроде, приличный человек. Зачем же вы без полиса скорую помощь вызываете? Мы иждивенцев общества не обслуживаем. Скажите спасибо, что вообще приехали. Если бы сразу знали…

— Но вы же врач!

— Я врач для граждан. А безработный, да ещё без уважительной причины, гражданином быть не может.

— И даже за деньги?

— За деньги договаривайтесь с частными клиниками, а у нас с этим строго. Что ж вы… Теперь из-за вас ложный вызов оформлять. Честь имею.

*

Дождь… тихий, шуршащий, подкрадывающийся. Его ещё нет, но твои мысли уже изрядно подмокли. Дождь… дерзкий, настойчивый, звонкий. Свистит, улюлюкает, бьёт себя в грудь. Игрун–озорник с большущим фингалом. Приходит без спроса — пылит, колобродит. Уходит под утро: ручьями, туманом… душистым похмельем.

"И это хорошо, что сегодня идёт дождь", — подумал Сёмчин, прислушиваясь к перестуку капель. Прикованный к кровати он не слишком переживал из-за своей травмы, — когда абсолютно все вынуждены сидеть по домам, то на душе становится как-то спокойнее. В такие минуты под силу изобрести вечный двигатель или отыскать смысл жизни… Но можно не заниматься ерундой, а просто пофилософствовать в своё удовольствие.

И распоясавшаяся шпана, и напыщенные бабки и даже врач на пару с участковым, — никто не упустил возможности поддеть Александра. Охаять, оплевать… забрызгать грязной пеной городских ручьёв, намешанной с пухом поздних одуванчиков. Вот только для чего? Попытка образумить? Вернуть назад к станкам? К засаленной спецовке, небритому мату и жизни по бесконечным графикам?

Пустая злоба, шальная зависть… И капли лупят по стеклу, расплёскиваясь, словно сытые маслянистые мухи. Как людям нравится чужое горе и ненавистна радость. Похоже, что неприятие у них в крови — практически на физическом, на инстинктивном уровне. Сразу и без обоснований.

"Опять же, всё крутится вокруг отрицания, — рассуждал он, по третьему разу перечитывая один и тот же абзац. — Казалось бы, живёт себе человек, никого не трогает. Не вор, не убийца… безвредное существо. Так почему же всем вокруг непременно хочется влезть к нему в душу и подправить его — не свою, а именно его — жизнь?"

Уроки забыты, теоремы доказаны — от школьной программы почти не осталось воспоминаний, но громогласную "русичку" Александр всё-таки вспомнил:

"Ребята, вы только задумайтесь, какой интересной может стать ваша жизнь, если прожить её с пользой. Какие подвиги и свершения нас ждут на пути. Какую радость и какое неподдельное счастье можно обрести в труде".

А дальше было сочинение, за которое Сёмчин схлопотал единицу и вызов родителей. Но он так и не понял, о какой радости толковала учительница.

— И где сейчас твои счастливые ученики? — попробовал рассмеяться Александр. В пустой квартире смех прозвучал с надрывом, с неприязнью, какой-то сухой и уж точно безрадостный. Спросить было не с кого. В бессильной злобе он скрипнул зубами и что было сил через всю комнату усандалил Обломова в стену.

Ночь выдалась душной и совсем не снотворной. До утра провалявшись в странном забытье, перемежающемся беспокойными видениями, Сёмчин очнулся уже с первыми лучами восходящего солнца. Ковыляя словно подстреленный гусь, он кое-как привёл себя в порядок и, машинально поставив чайник, уселся в ожидании.

Есть совсем не хотелось, зато черепушка гудела, не хуже растревоженного осиного гнезда. Наглотавшись вчера обезболивающих, Александр на время забыл о сотрясении, но теперь, когда действие препаратов заканчивалось, головная боль вновь напомнила о себе.

Неожиданно со стороны окна донеслось лёгкое поцокивание. Массируя виски, Сёмчин повернулся на звук и увидел трясогузку, простукивающую деревянную раму. Птичка совсем не боялась человека и деловито суетилась в поисках насекомых.

"Это к покойнику", — подумал он и сам же усмехнулся спокойствию, сопровождавшему бредовую догадку. В свете нового дня, вчерашние переживания смотрелись совсем по-другому. Сейчас они казались чем-то нелепым, чем-то надуманным и настолько мелочным, что попросту не могли иметь отношения к действительности.

В комнату Александр вернулся с большущей кружкой чая и пакетом печенья. Плюхнувшись в кресло, он на всякий случай проглотил несколько таблеток анальгина и только теперь, похрустывая крекером, вспомнил о злосчастной книжонке — виновнице недавней хандры.

Несчастный Гончаров, с вывихнутым переплётом и помятыми боками, валялся, где и должен был — в дальнем углу. Но внимание Сёмчина привлек не он, а обрывок тетрадной страницы, лежащий рядом с романом, — по-видимому, он выпал из книги во время вчерашнего полёта. Даже отсюда было видно, что бумажка сплошь изрисована детскими каракулями и не имеет никакого отношения к творчеству классика.

Во второй раз заставить себя подняться оказалось намного сложнее, но любопытство всё-таки взяло верх. Небольшое усилие воли, и вот уже Александр вертит в руках разноцветный исчёрканный фломастерами листок. Какие-то цветочки-звёздочки, а по центру аккуратная надпись: "Сашка, я тебя люблю. Твоя Венера. Позвони мне", и телефон.

Просто так увидеть своё имя ещё ничего не значило — мало ли, сколько на этом свете "Сашков". Тут дело было в другом — Сёмчин действительно помнил некую Венеру, учившуюся с ним в одном классе и даже, вроде бы... посматривавшую в его сторону.

Девочка как девочка, — бантики, оборочки... Могла ли она вообще написать ему любовную записку? А незаметно подложить в книгу? И это в надежде, что хулиганистый оболтус её хотя бы пролистает? Тут было о чём подумать.

Так получилось, что Александр никогда не интересовался судьбою школьных товарищей. Одни поступили в институт, другие уехали. Среди тех, кто, так же как он, устроился на завод, не было даже мимолётных приятелей. Понятное дело, что о девчонках вообще говорить не приходилось, а тут, спустя столько лет, письмо из прошлого. Да ещё какое!

Допив чай и смахнув со штанов вездесущие крошки, Сёмчин ещё раз проглядел записку. Каким бы глупым ни было перечитывание единственного предложения, Александр, словно заворожённый возвращался к его началу, к немного подрагивающим "Саша я тебя…" и до конца. Ещё и ещё, бесконечное количество раз, словно надеясь разглядеть в неряшливых чернильных завитках какую-то тайну.

Конечно, всегда была возможность одним махом получить ответы на все вопросы, но… Промаявшись целых полдня, Сёмчин только ближе к вечеру решился позвонить по указанному номеру.

Всего четыре цифры — номер был местный. Возможно, его уже и нет вовсе, но аппарат схватывает, и длинные гудки заставляют сердечко колотиться быстрее. Шесть, семь… А может попросту никого не будет дома?

— Алё, я слушаю, — чуть запыхавшийся женский голос и сердце мгновенно срывается в штопор.

Но надо удержаться. Теперь главное не положить трубку…

*

— …Я-то всегда думала, ну огурец и огурец, — сколько, я их на грядках видела. А это оказывается животное такое типа моллюска. Только без ракушки. Как медуза. И на пиявку похож. Но не как червяк, а как такая пупырчатая рыбка типа карасика. Правда, сам он не плавает, а в основном на дне лежит. Его ещё трепангом называют, но это я потом прочитала. Так вот, приносят нам этого зверя…

Поначалу Сёмчин пытался быть внимательным, но быстро осознал безнадёжность своего положения. Сбивчивый рассказ Венеры стрекотал всё быстрее, и уже не отдельные слова, а целые образы начинали проскакивать мимо. Вместо этого, махнув рукой на историю, Александр с неподдельным любопытством изучал черты её лица. Частичка за частичкой — сравнивал сегодняшнюю одноклассницу с образом той девочки из далёкого детства.

— …А я же палочками так и не научилась пользоваться. Сижу и думаю — вот как это чудо разделывать? И тут наша японочка-экскурсовод приносит вилки. Я её аж расцеловать хотела за такой подарок. Никогда б не подумала, что смогу так радоваться обычной вилке…

"Никаких тебе бантиков, никаких оборочек… Но голос и улыбка серых глаз всё те же. Зачем я пригласил? Зачем она пришла?" — Сёмчин отрезал ещё кусок торта и улыбнулся в ответ на очередную реплику.

— …А тебе японочки нравятся?

— Мне?

— Или китаяночки? — она хихикнула. — Их часто путают, но это только поначалу. Когда привыкаешь, то они вовсе не на одно лицо. Трудно описать, если сам не прочувствовал. А вот миниатюрные мужчины как-то не очень. Теперь я понимаю, почему они своих толстячков обожают. А ты сумоистов видел?

— Я?

— Здоровенные, как гора. И это не просто спорт, а целая философия…

"Слегка потолстела, чуток поумнела, но так и осталась той самой. Вот интересно, что б сталось, найди я записку, как и было запланировано? Кольца-то нет… Спросить? Или лучше не надо?"

— …Если захочешь экзотики, я тебя с одним человеком познакомлю — он всю Азию исколесил. Причём, половину на велосипеде. Представляешь, все, что нужно позади в небольшом прицепе и пошёл педали крутить. Где устанет — там и ночует. У тебя есть велосипед?

— Так стоит же в коридоре. Или ты…

— Я бы, пожалуй, не смогла целый день педали крутить. Правда, и не пробовала, но это, наверно, так утомительно. И каждую ночь в палатке да ещё без душа. А комары, змеи? Ты знаешь, какие там змеи…

"Эх, жаль, вина нет. Как дураки сидим на сухую. Сходить — нога не пускает, а Венеру просить как-то глупо. Тортик, вон, купила, а к тортику? Постеснялась или не захотела?"

— …Но на зарплату педагога особо не покатаешь. Просто чудо, что в этом году получилось вырваться. Да и вообще, это только кажется, что учителя всё лето балду гоняют. Пока программу скорректируешь да учебный план утвердишь, — семь потов сойдёт. Я же почему так долго трубку не брала — только с работы вернулась. Стою — ключом в замке ворочаю, а там телефон трезвонит… Но чего это я всё о себе да о себе. Сам-то ты как, нашёл свою мечту? Кем работаешь?

*

Идти на службу к шести утра было невыносимо, но Сёмчин взял себя в руки и осторожно, стараясь не разбудить Венеру, вылез из-под одеяла. Последнее время он научился просыпаться без будильника и не тревожить жену раньше времени. Нащупав тапочки, Александр тихо прошаркал на кухню и, прислушиваясь к завыванию ветра, склонился над раковиной.

«Мы пройдём опасный путь…» — нашёптывала магнитола, теперь живущая рядом с умывальником и напевающая по утрам исключительно в полголоса.

А за окнами бесилась вьюга. Прожорливая, колючая, она словно разминалась в ожидании первых жертв. Орудуя зубной щёткой Сёмчин на мгновение представил, как ему придётся по колено в снегу пробираться сквозь скрипучую декабрьскую черноту и невольно поёжился. Хотелось вернуться обратно в кровать, послать работу подальше и прижавшись к любимому тёплому телу… Но нет.