Coup de grace
Антуан легко запрыгнул на удачно подвернувшуюся телегу. Спрятавшись за бочками, он оглядел нижний двор замка. Никто не обратил на него внимания. Слуги проходили мимо по своим делам, слышно было, как повар ругается с кем-то о привезенных яблоках. Антуан открыл ближайшую бочку и запустил туда руку. Действительно яблоки. Он извлек одно на свет. Недовольство повара стало понятно — фрукт оказался сморщенным и маленьким. К удивлению мальчика, на вкус яблочки оказались божественными. Он так увлекся их поеданием, что на время позабыл о цели своего пребывания в укрытии.
— Мир вам!
От раздавшегося поблизости голоса, Антуан едва не выронил очередное надкусанное яблоко и осторожно выглянул в щель между бочками. Брат Бенедикт, его учитель, стоял в нескольких шагах от телеги, разговаривая с двумя белошвейками.
— Сестры мои, — монах низко поклонился женщинам, — не встречался ли вам вверенный моим заботам чадо Антуан?
От этого "чада" Антуан едва не запустил в учителя яблоком. Ему уже десять, и с осени он начнет заниматься с настоящим мечом! Однако благоразумие перевесило, и Антуан лишь занес этот эпитет в воображаемую тетрадь. Когда-нибудь он еще спросит со своего мучителя за все!
Тем временем "мучитель", ничего не добившись от женщин, ходил по двору, расспрашивая других слуг. Антуан смотрел на монаха и, в который раз, удивлялся выбору отца. Граф Арсен Галайнэ, несмотря на глубокую религиозность, никогда не жаловал орден Милосердия. Да и не он один. Старший брат рассказывал, что "милостивых" презирают даже в самой Церкви. Бесполезные бродячие монахи, болтающие о пути мира и отказывающиеся брать в руки оружие. У них не было ни земель, ни монастырей, ни единого устава.
Когда граф приютил одного из таких проповедников, это вызвало удивление. Но когда Галайнэ нанял его обучать детей грамоте и богословию — случилась буря. Антуан был свидетелем яростного спора отца с сэром Алексом Воланом, рыцарем-церковником ордена Розы, исполняющем при графе обязанности Мастера над оружием. Мальчик понял не все, но то, что "этот слизняк, умеющий только болтать языком", должен держаться подальше от взбешенного рыцаря, уловил. И что, если монах будет "лезть со своими наставлениями о мире и всепрощении", то оторванный язык — самая малая неприятность, которая ему грозит.
Монах не нашел никого, кто помог бы ему обнаружить мальчика. Антуан улыбнулся — брат Бенедикт направился назад, мимо телеги, в сторону верхнего двора. Скоро он уйдет, и можно будет покинуть свое убежище. И если сегодня удастся не попасться учителю на глаза, то скучный урок так и не состоится! А завтра они с братом и сестрами поедут в монастырь святого Герония, и еще три дня никакой зубрежки!
На подступе к лестнице, отойдя от укрытия Антуана всего несколько шагов, Бенедикт столкнулся с сэром Алексом. Привычно пробормотав: "Мир вам!" и опустив глаза, монах хотел пройти мимо, но рыцарь заступил ему дорогу.
— Какая встреча! — сэр Алекс слегка покачивался, а его лицо было непривычно красного оттенка. — Я как раз думал о некоторых теологических противоречиях между нашими орденами, брат мой! И тут вы! Видимо, сам Господь послал нам свидание!
— Простите, сэр, — Бернар попытался боком обойти собеседника, — сейчас не самое подходящее время…
— Полно, брат мой! — рыцарь протянул руку, останавливая монаха. — Разве может что-то помешать одному верному сыну Церкви ответить на вопрос другого её верного сына?
Бенедикт оставил попытки миновать препятствие и сделал шаг назад.
— Спрашивайте, брат, — монах склонил голову, четки в его руке забегали быстрее.
— С давних пор, — произнес сэр Алекс, — меня преследует один вопрос. Все "милосердники", которых я встречал, любят рассуждать о мире. О том, что Господь не приемлет насилия. Якобы все войны — порождение геены. Ну и много другой ерунды. И при этом все время тыкают в одну цитату из Священного Писания… ту, что про щеку, знаете ее?
Монах поднял взгляд, четки замерли. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Рыцарь подошел ближе и с размаха ударил собеседника по лицу. Бенедикт пошатнулся. На миг его сутулые плечи выпрямились, и Антуан с удивлением заметил, что монах почти одного роста с рыцарем, а в плечах возможно даже шире. Сэр Алекс непроизвольно отступил назад. Он подобрался, рука его опустилась на меч. Антуану стало страшно. Но мгновение кануло, брат Бенедикт привычно сгорбился и поклонился рыцарю.
— Спасибо брат, — сказал Бенедикт негромко, — за напоминание о моей слабости. Учить действительно легче, чем делать.
Сэр Алекс резко убрал руку с меча. Его лицо раскраснелось еще сильнее.
— Продолжим урок? — голос рыцаря дрожал, пальцы сжались в кулаки.
— Отец Бенедикт! — Антуан сам не знал, почему спрыгнул с телеги. — Я …
Антуан замолчал, не зная, что сказать. Мужчины повернулись к нему.
— Мальчик мой, — по виду Бенедикта невозможно было предположить, будто что-то произошло, — я давно вас ищу. Идемте, у нас сегодня важный урок. Сэр Алекс, думаю, мы сможем продолжить наш разговор позже.
— Конечно, брат мой, — рыцарь уже взял себя в руки, и выглядел спокойным, — когда вам будет удобно.
Антуан шел рядом с монахом по пологой лестнице в верхний двор. На последней ступеньке он оглянулся. Рыцарь все еще стоял у подножия, глядя им вслед.
На улице стемнело, и кругленький мастер Эндрю подкинул несколько поленьев в камин и зажег свечи на столах. За те годы, что Антуан помнил, владелец трактира совсем не изменился. Вечная улыбка, безукоризненно белый передник, привычка складывать пальцы домиком на объемном брюшке.
Из посетителей в нижнем зале сидели лишь Антуан с братом и сестрой, сэр Алекс и капитан охраны. Не было даже разносчиков, хозяин прислуживал высоким гостям собственноручно. Брат Бенедикт с полчаса назад пожелал всем доброй ночи и поднялся к себе.
Как говорили, обычно трактир забивался под завязку. Но так повелось исстари, что раз в год, в третью ночь от праздника святого Антония, трактир и дом слуг, стоящий через улицу, закрывались для простого народа. В них останавливались сами будущие, а иногда и настоящие, графы Галайнэ со свитой, на обратном пути к родовому замку.
В остановке не было необходимости, селение располагалось всего в двух часах рысью от замка. Но такова была традиция. А традиции в семье Галайнэ блюли свято. Одна из них связывала графов с обязательным паломничеством в Геронийский монастырь к мощам святого Антония ко дню его памяти. Дети принимали в нем ежегодное участие, начиная с семи лет и до семнадцатых именин. Взрослые рода Галайнэ приезжали к святому не реже, чем раз в пять лет.
Антуан любил эти поездки. Геронийские монахи-воины были приветливы и веселы, да и сам праздник отмечался радостно и с размахом. За стенами монастыря устраивалась ярмарка, люди старались надевать лучшие и самые яркие наряды. Рекой лился мед. Дни пролетели незаметно, а вот обратная дорога выдалась утомительной, и гостеприимство трактирщика пришлось очень кстати.
Дети уже успели отдохнуть и поесть, и теперь сидели, глядя на огонь в камине. Взрослые негромко переговаривались, что-то обсуждая. Серж, старший брат Антуана, иногда кидал взгляд на сэра Алекса. Мальчику уже исполнилось двенадцать, и он носил звание оруженосца при рыцаре.
— Сэр Алекс! — произнес Серж. — А может быть, вы расскажете нам что-нибудь? Про священные походы?
Розалинда, дочь графа Галайнэ, склонила голову набок и с интересом смотрела на рыцаря. Антуан подумал, что она выглядит очень взрослой, для своих тринадцати лет. Еще год, другой, и ее выдадут замуж. Им с братом будет не хватать молчаливой заботливой сестры.
Рыцарь отодвинул от себя кубок с вином и повернулся к детям.
— Нет, Серж, — ответил он, — сегодня у меня нет настроения вспоминать про походы. Лучше я расскажу вам другую историю. Вы слышали про последнего короля Ливаро?
Дети покачали головами. Трактирщик вышел из-за стойки и присел за свободный стол. Начальник стражи подпер голову руками и едва слышно пробормотал: "Славная история".
Сэр Алекс кивнул, сделал глоток вина и начал рассказывать.
— Много лет назад, на востоке, было королевство. Называлось оно Ливаро, и жили в нем люди счастливые и благополучные. Ибо законы там были справедливы, а короли мудры и благочестивы. Сотни храмов украшали столицу той страны, а даже последний бедняк жил во дворце. Тысячи флагов с золотым журавлем реяли на ветру, рождая гордость в каждом рыцаре. И к тому же, в главном соборе хранился великий меч, Дар Ангелов. Ни один враг не мог устоять перед ним.
И вот однажды, молодой король Анастанс решил отправиться в паломничество по святым местам. Десять лет и три года ездил он по свету. Но когда вернулся он на родину, то не узнал ее. Виноградники вытоптаны, поля неубраны, а над погостами кружит воронье. Галопом погнал Анастанс коня в столицу и нашел лишь развалины. Церкви разрушены, дворцы разорены, а великий меч украден.
Долго бродил король по развалинам, оплакивая погибшую красоту. Пока не встретился ему умирающий монах. Он рассказал Анастансу, что пока тот путешествовал по миру, на далеком севере пробудилось страшное зло. Коварный дракон Роттар напал на Ливаро и разорил. Воинов пожег, дев порастерзал, младенцев поел. Но меч великий, монахи спрятать успели, ибо никому, кроме короля, тот не подчинялся. Сказал монах, где меч лежит, и Богу душу отдал. И поклялся тогда над телом служителя Божьего Анастанс — не знать покоя, доколе дракон не будет повержен и в ад отправлен.
Много лет бродил он по северным горам, в поисках дракона Роттара. Нескольких других нашел и одолел, а погубителя своей родины найти все не мог.
В один день, отчаяние одолело короля. Сел он на землю и залился слезами. Ибо понимал, что всю жизнь может ходить по свету, а клятвы своей не исполнить. И случилось так, что слеза короля попала на последний флаг с золотым журавлем. И пробудился золотой журавль, сошел со стяга и обратился к королю: "Вижу, что нужда твоя велика. Расскажи мне о ней, последний король журавлей". Поведал Анастанс чудному созданию свою беду. Взвилась птица в небо и пропала, наказав королю ждать.
Год и три дня не было вестей от журавля. Но, наконец, вернулся он и сказал Анастансу, что нашел логово Роттара. Возликовал король и отправился вслед журавлю на битву.
Труден был его путь, но достиг Анастанс драконова логова. Трижды вызывал король чудовище на битву, и на третий раз явился из пещеры Роттар. Черный, как смоль, крылья затмевают небо, напал дракон на рыцаря. Велика сила чудища, но гнев короля сильнее. Велик жар от дыхания огненного, но пыл ярости сердца Анастанса еще жарче. Три дня и три ночи сражались они. От битвы той сотрясались горы и пересыхали реки. И наконец, изловчился король и срубил голову Роттару. Кровь дракона оказалась столь горяча, что расплавился великий меч, а Анастанс, весь израненный, упал на камни.
Но, когда молился он, готовясь предать душу Творцу, закружила над ним золотая птица. Опустилась и молвила: "За подвиг твой пред очами Господа, дозволено мне забрать тебя на остров Каледан. На том острове обитают великие воины, не зная старости и болезней. Ибо путь ваш еще не окончен, и в час нужды пошлет вас Господь на великий подвиг". Подивился Анастанс, собрал последние силы, ухватился за шею золотого журавля. И отнесла птица последнего короля Ливаро на волшебный остров, где он и поныне живет, ожидая, когда призовет его Господь на подвиг, который под силу лишь избранным.
Сэр Алекс замолчал и потянулся за вином. Некоторое время все сидели, глядя на пламя.
— Спасибо за историю, сэр, — потянулся капитан, — пойду, проверю своих людей, время уже позднее.
Капитан вышел на улицу. За дверью послышался какой-то шум. Трактирщик направился к входу, выяснить, что происходит.
Дойти до двери он не успел. Та резко распахнулась, и в зал ввалились вооруженные люди. Один из них ударил трактирщика копьем в живот. Мужчина упал на землю и зашелся криком. Шедший следом бандит вынул нож, наклонился и одним движением перерезал трактирщику горло.
Сэр Алекс, закрыв собой детей, отступил в угол комнаты. Направившиеся к нему головорезы остановились, повинуясь окрику вошедшего следом рыцаря. Он встал в центре залы и осмотрелся.
Мужчина положил меч на стол и откинул забрало. Один из его людей прошел на кухню, остальные топтались в зале.
— Вы, — рыцарь указал на двоих, — останьтесь. Остальные — помогите ребятам.
Несколько воинов поспешно вышли. Мужчина перевел взгляд на сэра Алекса.
— Сэр Алекс Волан, — произнес пришедший мужчина.
— Барон Стаут, — ответил сэр Алекс.
— Я слышал, что ты нанялся к графу, но все же надеялся на иное.
Барон расстегнул подбородник и стянул шлем с латным воротом с головы. Мужчина положил армет на стол и снова взял меч. Небрежный взмах руки и воин, стороживший сэра Алекса, отошел назад, к лестнице.
— Мир тесен, Волан, — устало сказал барон, разминая шею. — Кто бы мог подумать, что мы вновь встретимся так?
— Когда ты стал убийцей и разбойником?
От стоящих на страже бойцов донесся ропот. Барон, не оборачиваясь, мановением руки заставил их замолчать.
— Нет, Волан. Когда я буду опозорен и лишен своих земель и титула. Из-за кучки беглых крестьян твой сюзерен предал меня. Остались лишь верные воины, для которых честь не пустой звук, в отличие от Галайнэ. Ты знаешь, что детей у меня нет. А теперь и не будет. Родить ребенка, обреченного на позор? Так что твой благородный граф убил моих нерожденных сыновей. И теперь я в своем праве. Как только мои люди закончат дело, мы вздернем ублюдков.
Антуан невольно посмотрел на приоткрытую дверь. Оттуда все еще доносилась брань и лязг оружия.
— А вот что делать с тобой, — спросил барон, — старый друг?
— Едва ли теперь я смогу назвать тебя другом, — рыцарь нежно отнял вцепившиеся в его рубашку пальчики Рози, — к тому же…
— Мир вам!
Антуан смотрел, как монах спокойно, словно в зале не было мертвеца и вооруженных людей, спустился по лестнице.
— Сын мой, — обратился Бенедикт к барону, — могу ли я молить вас о милосердии?
Барон досадливо поморщился.
— Отец, идите к себе в комнату, — сказал он, — Я не занимаюсь убийством монахов. Но если вы будете меша…
Стаут булькнул и замолк. Его руки еще только тянулись к ножу, глубоко вошедшему в горло, когда стилет ударил одного из солдат в лицо, а через мгновение вонзился в подбородок второго. Два тела рухнули одновременно. Не выпуская окровавленного оружия, монах кинулся к двери. Лязгнул тяжелый засов.
Брат Бенедикт повернулся к упавшему на колени барону. Он смотрел на монаха неверящим взглядом. Кровь лилась через прижатые к горлу пальцы.
— Покойся с миром, — Бенедикт перекрестил Стаута.
Мужчина подхватил лежащее копье и двинулся к задней двери, оттолкнув барона в сторону, словно мешающий стул. Тот неловко упал набок, несколько раз дернулся и затих.
— Я проверю кухню, — бросил монах на ходу, — Волан, подоприте дверь лавкой.
Монах скрылся за дверью. Сэр Алекс подхватил одну из лавок и стал прилаживать ее к входу. Дети испуганной стайкой топтались возле камина.
С кухни раздался вскрик и грохот падающей посуды. Рыцарь выругался, подхватил с пола меч и кинулся на звук. Он скрылся за дверью, однако быстро вернулся в сопровождении монаха и мальчика поваренка, лет семи. Бенедикт нес ведро, полное воды. Они задвинули за собой засов. Монах подошел к мертвому барону, выдернул нож и подклинил им дверь. Несколько ударов сапогом и клинок намертво застрял между полом и дубовой створкой.
— Черный ход я заблокировал, — быстро сказал Бенедикт — Конюшня в огне, а пешком мы далеко не уйдем. Выхода, кроме как драться за лестницей, — он указал рукой на второй этаж, — я не вижу.
Он вопросительно глянул на рыцаря. Тот лишь нахмурился и кивнул в ответ.
— Несколько минут у нас, надеюсь, есть. Пока кто-нибудь не решит проверить, почему барон задерживается. Сэр Алекс, вам с оруженосцем самое время пойти надеть доспехи. Захватите наверх ведро и кружки. Рози, Антуан, останьтесь, вы мне еще нужны.
Антуан ожидал каких-нибудь возражений со стороны рыцаря, но тот молча подхватил ведро с водой и пошел наверх. Серж устремился следом.
— Антуан, займись доспехами барона. Их надо снять и побыстрее. Я скоро помогу.
Антуан принялся отстегивать поножи, борясь с дурнотой. Краем глаза он видел, как монах присел на корточки перед поваренком, которого ощутимо трясло.
— Малыш, — Бенедикт нежно погладил ребенка по голове, провел рукой по щеке, обмазывая кровью, — сейчас я подсажу тебя к окну. Ты достаточно маленький, чтобы в него пролезть. Беги на ближайший хутор. Скажи, что на деревню напали. Пусть гонят верхового в замок. Справишься?
Видно было, что мальчишке больше всего хотелось разреветься, но он мужественно кивнул.
— Вот и славно, — Бенедикт легко поднял ребенка на подоконник, открыл узкие створки и мальчик юркнул в темноту за окном. — С Богом!
— Розалинда, — Бенедикт повернулся к девочке, — женщины вашей семьи умеют ухаживать за ранеными, верно?
Рози кивнула. Она была бледна, но смотрела решительно.
— Тогда, найди за прилавком подходящее вино. В вашей спальне есть жаровня, придумай, в чем его можно вскипятить. Для повязок возьми… впрочем, ты все знаешь лучше меня.
Девушка ничего не ответила и исчезла за стойкой. Через миг раздалось звяканье бутылок. Монах присоединился к Антуану. Вдвоем они почти закончили снимать доспехи, когда раздался стук в дверь.
— Быстрее, неси все, что мы уже сняли наверх! — приказал Бенедикт. — И поторопи сэра Алекса.
— Нет нужды, — рыцарь, облаченный в доспехи, спускался по лестнице. — Давай, я помогу.
Закончив возиться с кирасой, они втроем поднялись наверх и сложили амуницию в одной из комнат. Дверь уже трещала под тяжелыми ударами.
Антуан выбежал позвать Сержа и принести из комнаты рыцаря меч барона.
На несколько секунд мужчины остались наедине.
— Кинжалом вы владеете впечатляюще, брат, — сказал сэр Алекс, — а приходилось ли вам сражаться в доспехах и держать в руке меч?
— Скоро узнаем, — усмехнулся монах. — Они не отступят?
— Нет. Мы либо продержимся до подхода графа, либо нас убьют, а детей повесят. Люди барона — ублюдки, но ублюдки удивительно верные. У них есть приказ, и даже смерть Стаута ничего не меняет.
В комнату вбежали мальчики. Сэр Алекс кивнул и вышел.
— Это кстати, — Бенедикт указал на кинжал, который Антуан прицепил себе на пояс, — Позволь?
Он взял оружие и обрезал свою рясу чуть ниже пояса.
Вот так, — монах вернул кинжал мальчику, — а теперь, помогите мне надеть все это железо.
В комнате было прохладно, но на лице брата Бенедикта выступила испарина. С него уже сняли доспехи и уложили на кровать. Возле нее стоял в тяжелой броне сам граф Галайнэ, его дети и сэр Алекс. Из коридора доносился шум — воины графа оттаскивали трупы на улицу.
Антуан с трудом держался на ногах. Он устал, а в комнате к тому же стоял слабый, но устойчивый запах нечистот. Если бы кто-нибудь спросил мальчика о прошедшей ночи, тот не смог бы много рассказать. Все слилось в один сплошной, монотонный момент. Крики, звон оружия, хриплые голоса монаха или рыцаря, требующих воды или повязку.
Он даже не помнил, когда был ранен отец Бенедикт. Как сказал сэр Алекс отцу, это случилось уже перед самым прибытием помощи.
— Отец Бенедикт! — негромко обратился к раненому граф Галайнэ. — Я благодарю вас за то, что вы спасли моих детей. Мы будем молиться о вашем исцелении, но я…
Граф замялся.
— Но все же, хотите узнать последнее желание? — с кривой усмешкой спросил монах. Голос его прерывался. — Полно, здесь нечего стыдиться. Я слышу запах и видел такие раны. У меня будет лишь одна просьба. Сэр Алекс, подойдите ближе. Антуан, ты принес, что я просил? Антуан?
Лишь когда отец встряхнул его за плечо, мальчик понял вопрос. Он протянул монаху завернутый в белую ткань предмет. Бенедикт развернул кинжал, украшенный драгоценными камнями, и вложил его в руку подошедшему рыцарю.
— Я знаю, что моя рана смертельна. И вы знаете. Мы оба видели, как умирают от таких ран. Помните наш разговор перед отъездом?
Рыцарь вздрогнул, словно от удара. Он начал что-то говорить, но Бенедикт его перебил.
— Не надо извиняться, брат. Просто, когда меня не станет, помните о милосердии. В жизни всегда есть для него место. Даже на войне.
Бенедикт прервался и захрипел, глаза его затуманились от боли. Руки судорожно вцепились в простыни. Через несколько мгновений приступ миновал, и взгляд монаха вновь стал осмысленным. Он посмотрел в глаза рыцарю и прохрипел, почти прошептал: "Мило-сер-дие". Сэр Алекс не отвел взгляд и кивнул.
— Мир вам, — брат Бенедикт в последний раз обежал взглядом собравшихся. — Мир вам.
Он закрыл глаза. Взметнулся и ударил кинжал. Монах дернулся всем телом и затих. Где-то вдали тоскливо прокричал журавль. А люди в комнате смотрели на печатку на кинжале, на которой золотая птица расправила крылья, собираясь в свой последний полет.