Нечисть

Пролог

 

 

— Когда он уже морду кажет, — пожаловался Рус и заворочался, шелестя листьями.

Ветка закачалась.

Неман сам был не прочь узнать, сколько им еще сидеть на дереве. Рус расположился на его плечах, и шея затекла, стала будто деревянной. Но сообщать этого Неман не собирался. Старший брат должен быть мужественным, как обереж, как служитель знаменитой обители. В крайнем случае, как храбр из червенской дружины. Неман был старше Руса всего на год, но в таком возрасте это казалось пропастью — выказать слабость равнялось трагедии.

Братья не отрывали взгляда от тощего пня, под который загнали зайца полчаса назад. Зверек скрылся в дыре между корнями, так что они решили переждать на дереве. Неман начинал подозревать, что заяц давно ушел подземными ходами — баба Вратка как-то рассказывала о замысловатых норах с десятками выходов. Может, и здесь нечто подобное?

— Хорош рыпаться, — сказал он. — Спугнешь только.

Рус затих.

Удивительно, но это помогло. Через несколько минут между корнями мелькнули грязные заячьи уши, показался нос. Краем глаза Неман заметил, как Рус натягивает тетиву своего кривого лука из орешника, и врезал кулаком по жирному заду. От неожиданности брат дрогнул, и оружие полетело вниз.

Неман понял, что больше медлить нельзя. Лишь мгновение есть до того, как лук коснется земли и спугнет жертву. Сбросив Руса с плеч, он отточенным движением запустил в зайца камнем. Но посмотреть, попало ли орудие в цель, не удалось: потерявший равновесие брат заорал, замахал руками, и Неман тут же обхватил его вокруг объемной талии, прислонил к стволу и хорошенько встряхнул.

— Орешь, как баба, — сказал он.

— Почему ты не дал мне выствелить? — спросил Рус со слезами на глазах. — Я тоже хочу стать иствебителем нечисти!

— Истребителем репы может? Маловат еще, я же говорил.

— Сутулый! — крикнул Рус. Он всегда обзывался, когда его загоняли в угол.

Небрежно фыркнув, Неман спрыгнул с дерева и помог спуститься брату.

Шея зайца была неестественно заломлена назад, из мутного глаза текла скупая струйка крови. Тучный Рус присел и погладил шерстку.

— Если бы это был настоящий цмок, — сказал он, — ты бы сдох.

— Ты бы тоже сдох.

Рус посмотрел на него исподлобья.

— Звя мы так, он же ничего нам не сделал. Он ховоший.

— Интересно, почему ты это не сказал, когда натягивал тетиву.

Домой они шли через реку. Бобровая плотина давно была как родная, и братья быстро перебрались на другой берег. Неман держал труп зайца за задние лапы, перекинув через плечо. От солнца припекало уши и хотелось спрятаться в тень. Впрочем, торопились братья не поэтому. Баба Вратка была им неродной, но воспитывала с младенчества, так что злить старушку не хотелось.

— Я не хочу быть иствебителем нечисти, — вдруг сказал Рус, который шел сзади и всю дорогу до этого молчал.

Неман остановился. Хоть он и любил заячье мясо, но ссоры с братом тяготили.

— Хочешь, выбросим его? Закопаем?

— Нет, — твердо ответил Рус. — Ты его словил, делай с ним что хочешь. Я о двугом. Вот ты будешь убивать всех этих своих кикимов, леших, самого лихо может где-нибудь сыщешь. И что? — Он вытянулся. — А я стану волшебником и сделаю так, чтобы у нас появились татка с маткой.

Неман почувствовал, как в груди кольнуло. Он ссутулился даже больше, чем обычно.

— Вот так, — заключил Рус. — И будем все вместе жить. Я, ты, матка, татка. И бегай забивай камнями своими кого хочешь.

Сказав это, брат двинулся дальше.

Неман с минуту стоял и глядел на реку, прежде чем перехватить заячьи лапы покрепче и двинуться следом.

 

 

1

 

 

Путника никто не встречал. Сторожевые псы, должные извещать хозяев о приближении незнакомцев, лишь тихо скулили. Миновав пару построек, за широкими дверьми которых слышался то свиной хрип, то коровье фырканье, чужеземец остановился у большого бревенчатого дома. Зимой в подобных хижинах селяне жили редко, но здесь из каменной трубы поднимались легкие клубы дыма.

Путник постучал. Через щели между досками проявился чей-то силуэт: постояв за дверью, тень снова скрылась в доме. Путник поправил дорожный мешок, встряхнул плечами. Широкая спина, необычайно вздутая в сравнении с остальным телом, распрямилась камнем, натянула медвежий кожух, и снег кучей упал на землю. Спустя минуту в сенях вновь кто-то появился, но на этот раз ждать не стал.

Скрипнула задвижка, и дверь отворилась. На путника взглянули выпученные рыбьи глаза, нитями морщин пришитые к лицу. Старик вытянул тонкую шею и чуть высунулся из двери, чтобы увидеть двор за путником.

Двор был пуст.

— Ты кто?

— Меня зовут Неман. Я из Турова, прислал князь.

Старик медленно, в несколько странно неуклюжих шажков вышел из темноты сеней, и вечерний свет положил его тощую тень на дом. Тень была лишена ноги. Поправив один из костылей, упирающихся под мышки, старик протянул руку и потрогал короткие ножны на поясе путника. Кривые пальцы погладили меховую обертку, слабую защиту оружия от мороза, прикоснулись к рукояти.

— Неман? — спросил старик, отступив. — Просто Неман?

— Имя по роду я отдал Припятской обители.

Старик кивнул.

— Ну здрав будь, обереж. — Он улыбнулся. — Ян Ружек, здешний старец. Или владыка, если хочешь. Входи, поешь, не часто вас живьем увидишь.

Внутри шли приготовления. Рыжая девочка лет двенадцати подносила стопки глиняных мисок к ведру с водой. Рядом возилась у печи кривая как корень старушка. В углу были свалены растянутые временем коши с луком, оттуда пахло сыростью.

— Это Агнешка и баба Зара, — сказал старик Ян, опускаясь на скамью за длинным гостевым столом. Девочка, не выпуская миску из руки, поддержала его за локоть, забрала костыли. — А это — Неман.

Старушка достала кочергу из печи.

— Какой Неман?

Ян открыл было рот, но увидел, как рука путника поднялась, и вдруг замер.

Неман снял шерстяную шапку. Поклонившись, он задержался в нижней точке дольше обычного. Под короткими, с муравьиную лапку, волосами проступил круг обожженной кожи: грубый, с зарубцевавшимися краями символ. Обережник, защита земли и веры. Клеймо, раскаленной сталью вырезанное на коже головы, носили единицы из числа самых верных служителей обители.

— Неужто… — сказала старушка, отставив кочергу в сторону. — Пойду остальным расскажу.

Одарив Яна взглядом, будто задорно поддев иглой, она подхватила с печи кожух из козьей шкуры и вышла из дома. Девочка по имени Агнеша так и не отвлеклась от возни с посудой, лишь миска в белых ладонях чуть заметно задрожала.

Только сейчас обереж выпрямился — и сунул руку в дорожный мешок. На столе появился трупик зайца: длинный и вялый, словно змеиная шкура. Неман поймал его на случай, если во время перехода по лесу возникнут проблемы с пищей. Сейчас заяц пришелся как нельзя кстати. Большинство служителей обители глядели поверх голов и даже между собой разговаривали неохотно. Неман же любил свое дело, и видеть неприязнь ему было больно.

— Агнешка, хватит дурью маяться, — сказал старик, взглянув на мертвого зайца с удивлением. — Немана покорми, пропали б мы без обережей. Наши вон вокруг всего села идолов обительских навтыкали, а ты крупы не можешь дать.

— Важнее, что сам думаешь, — сказал Неман, присев. Лавка заскрипела и прогнулась.

— Пропали б мы без вас, — повторил Ян. — Все пропали.

Неман понял, что старец чего-то недоговаривает, но давить не стал.

Загремела кочерга, и Агнеша поставила перед гостем горшок, исходящий паром. Запахло. Неман угадал перловый суп со свининой.

— Ты уж прости, что так скупо встречаем, — сказал старик. — Не думал, что обережа пришлют, а за вами ж по лесу не угонишься. К утру помощь ждали.

— Князь сказал, дело как положено? Особое?

— Особое — не особое, но в Туров меня весточку послать, как видишь, уговорили. Собаки от ветра хвосты поджимают, лаять перестали, сволочи… В общем, корову и две козы утащили, прямо из хлева. Везде кровь, следов хватает — все волчьи. А главное, Довлат с детьми от реки возвращался, так малых из рук вырвали, мужик сам еле зад унес. Прямо у села, не побоялись. Детей потом искали, только кости нашли. Баба одна еще пропала. За последнюю седмицу почти каждый день какая-нибудь шкурота да случалась. Коляды так и не праздновали, всем страшно, никто ничего не хочет.

Неман уже знал подробности от князя.

— Уверен, что волки?

— Я Довлату и говорю, мол, врешь как серешь. Сам небось детей, говорю, схарчил, паскуда такая! Но он мужик нормальный, место старца займет, когда мой прах по ветру пойдет. Да и следы.

— Волк на человека редко нападает. Тем более, с таким упорством. Не думал об этом?

— Нападает и нападает. Если б остальные так в штаны не напустили, я бы за помощью не послал, пропавший скот — это все к удаче. Что до людей, так лесовому виднее, кому жить, а кому от его псины сдохнуть.

Агнеша поставила на стол кувшин с сурьей.

Всю дорогу Неман не мог понять, почему князь обратился в Припятскую обитель. Издавна обережей отрывали от службы лишь когда речь шла по крайней мере об участи рода. Неман знал, что князь — сам заядлый охотник, отличный следопыт, не раз загонявший с дружиной волчью стаю. Единственное, что могло заставить его послать за служителем обители, это поведение здешних волков. Обереж попытался припомнить послание гонца, пересказанное владыкой Турова.

— Хорошо, а почему сами ничего не предприняли?

— Да предприняли мы всё. Три овцы на опушке убили — уж не знаю, лесовому они пошли или еще кому. Идолы для него вырезали, по вечерам шепчем заговоры. — Старик наклонился к обережу. — Ты кстати это, когда уже убьешь всех, у меня просьба одна. Если можно, обставь все так, чтобы со стороны казалось, будто это я село от напасти избавил. Мне сейчас доверие не помешает, а тебе — хороший конь, наш последний.

— Я спрашиваю, зверей выслеживали? Костры жгли? Загоняли?

Глаза Яна заблестели вызовом.

— Что у волка в зубах, то Перун дал. Нельзя так с серыми, в обители разве не так учат?

— Нас учат самих быть идолами, а коз не на холоде оставлять, а доить. Хорош, старец, наша служба тебя не касается.

Ян уставился на свой суп.

— Прости старого жопослова.

Неман отпил сурьи из липкого кувшина, напиток согрел глотку.

В деле кое-что прояснялось.

— Пустое, — сказал Неман. Как бы ни давила многолетняя выучка, легкие манеры старца ему нравились.

— Вот и я говорю. — оживился Ян. — Ты-то сам как в обитель попал?

— Служили с братом в червенской дружине. Лет пять у детских на принеси-подай, наш род не из знатных. Потом на город напал молодой аспид… За мной прислали. Из Припятской обители, это их земля.

— Слышал. Вроде того аспида голыми руками задушили.

Неман промолчал. Он не хотел говорить о том времени. Служба в дружине пришлась на нежный возраст, и пережитый поход на соседний Владимир никак не тянул на безмятежную юность. Несмотря на то, что они с братом лишь подавали копья и топоры, в памяти навсегда осталось ощущение беспомощности. В гуще сражения он с трудом понимал, где свой, а где враг, но крики боли не отличались вообще ничем. Сотни незнакомых людей погибали у паренька на глазах, и все, что он мог сделать, — изрезать руки железом, которое способно лишь приумножить крики.

Поэтому, когда настоятель обители предложил Неману испытать себя службой обережа, по щекам юного оруженосца потекли слезы. Ему давали возможность все обернуть и ничего не просили взамен.

Брата же поход на Владимир лишил рассудка.

— Скажешь, тут тоже нечисть поработала? — спросил старик, так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

— Не похоже.

— Значит, дело простое?

Обереж вздохнул.

— Нечисть — твари древние, с прямыми нравами, сегодня они на этой земле уже чужие. Пара сотен лет, и их не станет. Волк — другое дело. Он действует сообща, при этом более открыто, а значит, более опасно. Если он годами не нападал на человека, и вдруг — три смерти, значит, на то есть причина, и волк не остановится, пока причина не исчезнет. С ней-то я и должен разобраться… Ты пойми, я не истребитель нечисти. И я не мечом сюда махать пришел, а для помощи. Будь это какой-нибудь сирин или упырь, да хоть дюжина упырей, это было бы и вполовину не так серьезно. Нечисть нагоняет страх, но нападает необдуманно и умирает. Волк на смерть не полезет, он будет изматывать жертву, пока та не ослабнет, а когда перевес по силе будет получен, нанесет решающий удар. Набежит два десятка ночью, что вы будете делать? Идолами своими отбиваться? Трупами коз?

Деревянная ложка исходила паром возле нижней губы Яна. Пока Неман говорил, старик отстраненно дул на разварившуюся кашу. Теперь он проглотил ее и тихо сказал:

— Ясно, — положил ложку на стол. — Кто бы это ни был, ты его прикончишь?

Неман скривился, будто во рту оказался песок, и вместо ответа спросил:

— Где я могу заночевать?

— Агнешка, проводи Немана в дом Корта. — Ян подал девочке знак, что хочет встать. На обережа он не смотрел. — Это землянка нашего гонца, лучше ничего нет, уж прости. Там поночуешь, пока Корт из Турова не вернется. С ним баба Зара живет, но я с ней сейчас поговорю — поспит где-нибудь, а вы идите.

Пока девочка помогала старцу выбираться из-за стола, Неман глядел на мертвого зайца. Как бы ни хотелось того избежать, разговор задел старые раны, и мысли снова и снова возвращались к брату.

 

Совсем недавно пришли вести о том, что болезнь брата прогрессирует. Знакомые целители утверждали, что все дело в безумии, которое изматывает тело подобно пыткам. Неман не верил. Он считал, что все проще, и оставленный без присмотра брат подцепил обычный мор. В любом случае, сути это не меняло. Неман был знаком с некоторыми видами мора, и судя по вестям из дома брату оставалось не больше недели.

Настоятель пообещал, что после этого дела Неман сможет отправиться домой на любой срок. Верную службу в обители уважали.

Обереж перевел взгляд на коши в углу, но беспокойство не проходило. Выработанное чутье подсказывало, что проблема здешних селян лежит глубже, чем кажется. Времени может не хватить.

Неман чувствовал, что рано или поздно придется выбирать.

Он отогнал злые мысли.

На улице стемнело, метель бросала в лицо охапки колючего снега. Неману хотелось поскорее покинуть это место, каждая сажень которого была ему неприятна, и вернуться в обитель — а лучше домой, где он не появлялся уже больше двух десятков лет. Чужая земля, чужие люди, даже налетающий порывами снег казался враждебным. Обережу послышался волчий вой, но звук был настолько тихим и далеким, что вполне мог оказаться гулом ветра.

 

 

2

 

 

Они напали задолго до рассвета.

Вот уже два десятка лет каждое утро Немана, не приходившееся на переход по лесу, выглядело одинаково. Сперва — три ведра воды из колодца, один за одним. За обливанием следовал древний ритуал обережей, очищение головы от волос прямым ножом из дамасской стали. И последнее: долгая пробежка с теленком на плечах. В обители при каждом служителе держали отдельное животное, которое росло вместе с силой обережа. В поселке телят нужного веса не нашлось, и Неман не меньше часа плутал по дровяным заготовкам, пока не отыскалось длинное бревно, по прикидкам весившее всего на четверть пуда меньше его обительской буренки.

Неман бежал третью версту вокруг поселка, когда послышался женский крик. Свалив бревно в ближайший сугроб, обереж кинулся на звук.

Их было пятеро. Все кроме одного молодые, жилистые. Блестящая белая шерсть плавно переходила в темно-серую, почти черную на загривке. Споткнувшись о перевернутые сани, Неман в слабом лунном свете увидел мальчика лет восьми, которого волокли в сторону леса. Пасть одного зверя перехватывала поперек туловища, другой тащил за плечо. Мальчик то ли был мертв, то ли онемел от страха. Лишь истеричный визг женщины, которую отгоняли от жертвы остальные звери, говорил о том, что происходит что-то неладное.

Пробегая мимо визжащей женщины, Неман заметил сгорбленного мужика с короткими граблями, спрятавшегося за одним из домов — и вспомнил, что перед пробежкой оставил нож в доме.

Неман бросился на ближайшего волка с криком. Ошеломленный зверь увернулся и попытался отпрыгнуть. Обереж ухватил его за заднюю лапу, рывком подтащил к себе — тут же схватил за шиворот и со всего маху врезал по длинной морде. Волк издал короткий режущий визг, на локоть зарылся в снег от удара, откуда с трудом выкарабкался и, потряхивая головой, направился к собратьям.

Смену ситуации волки уловили быстро. Они бросили мальчика и обступили Немана полукругом. Только сейчас обереж увидел вожака: высоко подняв хвост будто знамя, он смотрел немигающими желтыми глазами. Неман не отводил взгляда. Мокрый от пота, с голым торсом и невероятно раздувшейся от тренировки спиной, что была впору хорошему зубру, он не походил на легкую добычу. Остальные четверо волков беззвучно скалили пасти. Белоснежные зубы время от времени смыкались, издавая звук как от стука сухих костей. Неман знал: если они решатся напасть, придется бежать — а до тех пор шевелиться нельзя ни в коем случае. Будь их двое-трое, можно было продержаться некоторое время, но пятеро разорвут за секунды.

Один из молодых волков выступил вперед, но тут послышался разноголосый мужской крик, свист, и вожак стаи громко фыркнул. Волки поочередно обернулись на матерого и неохотно затрусили в сторону леса, постепенно переходя на ленивый бег. Свернувшегося в комок мальчика они обогнули.

— Что стоишь, изловим гадов!

Мужика с заостренным колом, который с отрывом бежал впереди остальных, Неман схватил за плечо.

— Убери руки, они моего сына загрызли! Тоже мне обереж, сам обосрался, так не мешай другим! На кол насажу тварей!

Он попытался вырваться, но от хватки Немана можно было избавиться только потеряв плечо.

— Твой сын жив. Успокойся, это может быть ловушка. Да хорош ты, послушай…

— Пусти, я сказал! Пусти!

Открытая ладонь влетела в шею селянина со звонким хлопком. Мужика кинуло головой вперед. Закопаться бы ему в снег по плечи, но тут подоспели два приятеля, с трудом удержавшие его на ногах. Селяне растерянно уставились на Немана. Преследовать зверей больше никто не рвался. Обереж заметил памятного селянина с короткими граблями — сейчас он стоял позади всех и не отводил взгляда от удаляющихся волков.

Хищник с поднятым хвостом остановился перед опушкой и задрал голову. Вой, густой и тягучий как выдержанная сурица, пролетел по округе и заставил одну из женщин зайтись в молитве Великой праматери.

Приковылял старец. Облезлые щеки зарумянились от гнева.

— Довлат, что случилось?

— Волки, — ответил седеющий мужчина в льняном рубище на голое тело и учтиво поклонился. В светлых усах блеснул иней.

— Это и без тебя видно, я спрашиваю, почему ты не в погребе? Было сказано не выходить, пока я не велю.

— Прости, Ян. Дина принесла лестницу, сказала, дело серьезное.

— Да хоть война, без тебя справимся!

Женщина, пытавшаяся отбить у волков мальчика, выступила вперед.

— Что ты такое говоришь, старый стервец? Моего малого чуть на окорока не порвали, любой бы пригодился!

— Ага, — поддержал ее мужик с граблями. — А ты все одноногого слушаешь, Довлат, совсем умом поехал?

Старик Ян маялся на костылях как загнанная в клетку белка. Однако Довлат, не обратив на слова селян ни малейшего внимания, снова склонил голову перед старцем и зашагал к домам. Неман будто наяву представил, как мужчина спускается в погреб и запирает за собой.

Вслед понеслись унизительные возгласы.

— Выродки, — сказал Ян, ни к кому не обращаясь.

— Кучу мы валили на твое мнение, одноногий, — вновь дал о себе знать мужик, втыкая грабли древком в снег. Кто-то одобрительно закивал.

— А ты пень неблагодарный, — сказали из толпы. — Если б не паства Яна, эта зверота нас бы давно на куски порвала.

Голоса селян слились в протяжный гомон.

Неман замерзал. Оглядевшись и решив, что забывшим о нем селянам помощь больше не требуется, он зашагал к домам. Голова полнилась мыслями. На размышления наталкивало не столько нападение волков, сколько развязавшаяся после этого перебранка. Неман уже догадывался о причине необычного поведения волков. Оставалось лишь убедиться в своих выводах, а затем придумать, как привести к деревне всю стаю и разобраться во всем за день. Брат не может ждать долго, а ведь Неману еще нужно успеть вернуться в Туров с докладом.

 

 

3

 

 

Довлата обереж нагнал у длинной, изогнутой серпом землянки.

— Нужно поговорить, — сказал он.

Мужчина учтиво поклонился. Было видно, что появление обережа его не обрадовало. Еще при нападении волков Довлат поглядывал на Немана с недовольством.

— Прости, Ян повелел отбывать в погребе.

— Я из Припятской обители, — напомнил Неман. — Отказывая мне, ты отказываешь туровскому князю. Старец в ответе за тебя и первым понесет наказание.

Довлат некоторое время гладил густые усы, потом тяжело вздохнул и пригласил гостя в дом.

В отличие от жилья, в котором ночевал Неман, здесь хотелось остаться надолго. И хоть очаг, как и в любой другой землянке, топили по-черному, возле него можно было отдыхать на расстеленной для этого шкуре лося.

Неман заметил мертвого зайца, чьи лапки свисали с края очага. Сперва решил, что совпадение, но тут заметил глубокую ножевую рану. Зверек, которого обереж подарил старцу. Почему он оказался здесь?

При появлении мужчин из-под высокой лежанки у дальней стены вылез мальчик не более полудюжины лет от роду и бросился к Довлату.

— Татка!

Он обнял отца за ногу. Довлат погладил по хрупкой спине.

— Мой руки, будем чествовать обережа.

Мальчик взглянул на гостя с голым торсом с любопытством, но ничего не сказал. Неман с удовольствием отметил, как сдержанно мальчик зашагал к ведру с водой и как тщательно стал отмывать ладони. Непослушания в этом доме не водилось.

— Дина пока с остальными, — сказал Довлат, приглашая за стол. — Картошка будет холодной. Прости малого за манеры, он еще не понимает, что такое обитель. По правде сказать, я и не собираюсь ему объяснять. Селяне у нас темные, но я в Турове ваших дел на всю жизнь навидался.

— Это никого не волнует. Почему Ян запер тебя в погребе?

Довлат отвел взгляд.

— Корта за помощью я послал. Много лет назад я служил в туровской дружине, кое-кого знаю.

— Гонец поехал после того, как волки отобрали у тебя детей, — сказал Неман.

— Да. Это единственный раз, когда я ослушался старца.

— Правильный поступок. Но волка отогнать будет очень трудно. Еды в окрестностях много, так что стая тут собралась будь здоров. Сколько в поселке семей?

— Одна.

Брови Немана поднялись.

— Здесь живет всего один род, обереж. Три десятка человек.

Неман понял, откуда здесь убитый им заяц. Скорее всего, Довлат — сын Яна.

— Значит, три десятка, — сказал обереж. — Тридцать человек, и волк смело нападает… Думаю, в стае голов не меньше.

У Довлата заиграли желваки.

— Если так, обереж тут тем более не помощник.

— Рад, что кто-то такое допускает. Довлат, мне надо знать, как и когда старик лишился ноги.

Довлат тяжело вздохнул. Неман видел, что ему неприятно помогать обережу, но дружинная выучка не позволяла отказать.

— Как это случилось, знает только сам Ян. Он никому ничего не рассказывает. Этой весной старик ездил в Туров закупать семян. Видно, по дороге что-то случилось, его не было две седмицы, а на третью Яна приволок на спине старый обереж.

— Припятский?

— Не знаю. На тебя телом похож, только поменьше и с волосами до спины. У Яна культя была перевязана — я такие раны видел, когда в дружине служил, после них не живут. А старик спокойно спал, так что я сразу понял, что это обереж, хотя он и словом о себе не обмолвился. Как Яна принес, так и ушел. У него клеймо прямо на щеке было, правда немного другое, я таких не знаю.

Отступный обереж, понял Неман. Бывший служитель обители, не выдержавший излишне прямой идеологии и изгнанный за слабость. Таких хватало. Дорога в люди им была заказана, и они скрывались в непроходимых лесах, где чаще всего искали спасения от жестокой правды в служении богам.

— После этого старик сильно изменился, — продолжал Довлат. — Стал много молиться, во двор не выходил. Святилище у себя дома обустроил, паству набрал. В веру народ легко обратился, глаз у Яна горящий, а вот как старца его слушать стали неохотно, начались скандалы и разброд. Люди не подчиняются калеке.

— Значит, это случилось весной. Потом, летом или осенью, волк не нападал?

Довлат задумался.

— Помнится, летом пасли овец и не досчитались двух голов… Но как это связано с раной старика?

— Волк чаще нападает на хромую или больную жертву.

Вначале Довлат смотрел непонимающе, затем в глазах промелькнула искра, и его шея вытянулась.

— Ты знаешь, что делать, — сказал Неман.

— Нет. Ни за что.

— Тогда ваш род исчезнет. И сыну твоему не жить, и жене, пойми ты. Волку нужен этот лес, вы претендуете на его добычу. Каждое нападение смелее предыдущего. Если стая не довершит начатое этой зимой, она вернется следующей. А вы уйти не сможете, вековая оседлость не позволит, видел я такое, и не раз. Без сильного вожака вы все просто передохнете, как мыши, а Ян, можешь поверить, добровольно на покой не собирается. Ты будешь хорошим старцем, Довлат.

— Я понимаю. Но я не пойду на это. Надеюсь, что и ты, обереж, вы ведь защитники, а не убийцы. Ваши методы здесь не нужны.

Неман промолчал.

— Уходи. Это наша беда, и нам за нее держать ответ.

— Ты хороший и надежный человек, Довлат, но о нас, обережах, знаешь не больше своего парубка. Избавиться от старика недостаточно. Нужно убить и веру слабого обережа, которая останется после старца и доставит едва ли не больше проблем. Волк не исчезнет просто потому, что вы по вечерам ерундой маетесь. А когда вслед за уважением уйдет и вера, вы и сами будете не прочь вздернуть Яна на ближайшей сосне. Что, собственно, должно было случиться еще весной.

Довлат покраснел.

— Мы разберемся сами, обереж.

— Слушай меня внимательно. Сегодня я уеду в лес, а ты пойдешь и соберешь людей, которые тебе доверяют. Я уважаю твою верность дисциплине, но забудь про указ Яна, это сейчас не важно. Постройте вокруг села столько кострищ, сколько успеете. Ждите возле них. Как увидите, что я возвращаюсь — зажигайте.

Поднявшись, Неман направился к выходу.

 

 

4

 

— Спасибо, обереж. — Ян похлопал Немана по плечу, в глазах стояли слезы. — Я этого не забуду, отсюда ты уйдешь с конем. Правильно ли я понял…

— Будь на опушке после заката, и селяне увидят, как ты избавляешь их от напасти.

Неман не раскрыл Яну всех деталей задумки. Старик хотел поверить в историю о славном истребителе нечисти, который пришел, убил тварей и забрал плату конем, и Неман не стал его разочаровывать. Обережа злило, что старик надеется на чудо, но объяснять, почему служителей обители зовут обережами, было бессмысленно. Ян никогда бы этого не понял.

Сборы не заняли много времени. Старец с готовностью принес два тулупа, которые Неман одел под свой кожух и подпоясался, став похожим на волота. Кроме трех прямых ножей, один из которых висел на поясе, он захватил длинную веревку, факел и глиняный сосуд с горючей смесью из обители.

Неман миновал тын, когда к нему подбежала девочка, совсем ребенок, и потянула за рукав.

— Волки не вернутся?

Неман промолчал.

— Матка сказала, вы пришли помочь. Еще говорит, что бабушка уехала, но я знаю — это они ее забрали… Вы их прогоните?

Она шагала рядом с обережем в ожидании ответа, и маленькие ноги тонули в снегу, пока ее не позвала мать. Остановившись, она еще долго смотрела Неману вслед, потом неуклюже развернулась и зашагала к селу.

След волков искать не пришлось. Неман помнил, в какой стороне звери скрылись после нападения, так что оставалось лишь идти по их тропе. Сперва волки бежали вразнобой — тропа тут имела несколько саженей в ширину, но вскоре хищники стянулись в цепь, и след сузился до аккуратного пунктира. Создавалось ощущение, что здесь прошел один-единственный волк, но Неман понимал: звери намеренно идут шаг в шаг.

Солнце клонилось к горизонту, темнеющие лучи пробивались через редкие деревья и растекались по снегу. Казалось, ноги тонут в разогретом воске. Из головы не шли слова девчушки.

Поможет ли он?

Много лет назад поход на Владимир ранил душу юного Немана как нож. Вначале он во всем винил владимирского князя, из-за скупости которого тысячи людей закончили жизнь на поле боя. Мечтал вырасти, стать владыкой Турова и прикончить провокатора. Пока не понял, что и туровский князь мог предотвратить гибель многих, если бы не гордость.

Шли годы, на лице Немана рос пушок, а люди продолжали умирать. Кто от войн, кто от нечисти, а кто — от болезни. Мальчик уже не винил князей во всех бедах, но ощущение беспомощности, поселившееся в нем на поле боя, лишь росло с каждым годом.

Иногда в город забредал странствующий наемник. Вместе с другими мальчишками за ним бегал и Неман. Наемник ловко убивал парочку упырей, выручая несколько человек и тем самым спасая сотни крыс, основную пищу кровососов. Тем не менее, горожане были благодарны и провожали его с любовью и восхищением. А когда наемник уезжал с наградой, расплодившиеся грызуны заражали крупу, и пламя погребальных костров поднималось выше дымоходов.

В это время убийство аспида и привело Немана в обитель. Он ожидал, что его научат колдовству и откроют древние тайны, но служба обережей напоминала дружину, если бы ей управлял помешанный на насилии безумец. С утра нечеловеческими тренировками изматывали тело, днем и вечером — душу. Вначале давали теленка на плечи и отправляли бежать, потом приводили смертельно больных и заставляли резать им глотки. Объясняли, что так экономится продовольствие, и меньше людей погибнет от голода. Велели казнить зараженных мором. А более опытных отправляли разрешать житейские споры и проблемы.

Во второй половине дня обережи становились отступниками гораздо чаще, чем в первой.

Но если брата война сделала безумцем, то Неман стал всего лишь калекой. Он поклялся, что продержится до конца и спасет не меньше жизней, чем унес поход на Владимир. И он продержался, превратив давнее чувство беспомощности в ярость, в свои костыли.

Единственная семья — людской род, единственная любовь — к человеку. Никаких молитв и поклонений после трапезы, никаких кумиров. Лишь Обережник, заурядный отличительный знак обители, символ защиты земли и веры. И даже его не боготворили, а лишь выжигали каленым железом на голове самых верных служителей. Неман получил клеймо через три года после поступления на службу и еще ни одного дела не оставил неразрешенным.

Обережу захотелось сказать "я помогу", но рядом давно никого не было.

С темно-серого, как дешевый булат, неба опустились первые хлопья снега, когда Неман добрался до волчьего логова.

Земля здесь вспухала бугром, и с одной стороны склон резко уходил вверх, образуя крутой обрыв. У подножия темнел провал норы. Приглядевшись, Неман заметил еще два. Он был уверен, что если обойти склон по кругу, обнаружатся и другие провалы. Землю вокруг нор истоптали будто базарную площадь. Будь эта стая помельче и не настолько осмелевшая от постоянных нападений на человека, волки ушли бы задолго до появления обережа.

Стоянка почти пустовала, лишь четверо молодых хищников резвились в снегу. Низко припадая на передние лапы, они прыгали друг перед другом, как обычные псы. Старых высокоранговых зверей среди них явно не было, и Неман прислонился к дереву в ожидании. За это время он изготовил факел, чтобы оставалось лишь зажечь его, поставил в снег сосуд размером с дыню, где чуть слышно плескалась горючая смесь. Шел обереж с подветренной стороны, так что волки не могли о нем знать.

Из пещеры появилась старая волчица. За ней высунулось несколько незрелых волчат. Право на помет в стае имела лишь одна самка, и Неман понял, что время пришло.

Нож чуть слышно разрезал воздух и вошел волчице в бедро. Коротко взвизгнув, она попыталась убежать, но споткнулась и свалилась в снег. Пока волки крутили головами, обереж достал огниво и зажег факел, а от него — кончик тряпицы, торчащей из глиняного сосуда. Волки заметили врага, но к огню приближаться не решились и стали обступать его широким кольцом.

Сосуд вылетел на поляну, покатился по утоптанному снегу. Спрятавшись за деревом, Неман закрыл уши. Тряпка прогорела до основания, огонь исчез, скрывшись в узком горлышке. Звери разбежались. Лишь один из молодых волков замер в нескольких саженях от сосуда, принюхался, и в этот момент огонь дошел до смеси.

Сам Перун врезал молотом по стальному небосводу. Грохнуло так, что по ушам ударило даже через ладони. Дерево, за которым прятался Неман, ощутимо дрогнуло, с веток посыпался снег. Эхо ушло дальше в лес, и со всех сторон зашуршала падающая с неба земля.

Связав раненую волчицу, Неман закинул ее на плечи и двинулся в обратный путь.

 

 

5

 

 

Он пробежал половину пути, когда по лесу разнесся скорбный вой. Оклемавшись от взрыва, звери собирались вместе. Первому волку вторили еще несколько, и в нестройном хоре проступил густой голос вожака. Всю жизнь верные одной самке, волки строили свое существование вокруг избранницы, и вожак пойдет по следам до конца. А за ним — и вся стая.

Обратная дорога заняла не больше четверти часа. К этому времени волки приблизились на расстояние броска ножом, но факел не позволял им подойти ближе. Ярость была еще не настолько сильна, чтобы звери напали вопреки извечному страху. Неман уже начинал выдыхаться: пот капал с ресниц, ступни не чувствовались от напряжения.

В темноте проступил одноногий силуэт. Он спешно ковылял в сторону села. Отсюда приближение волков было уже видно, старик непрестанно оборачивался, то ли из-за нервов, то ли не веря своим глазам. Костыли застревали в снегу, Ян был обречен.

Неман пробежал мимо него, будто не заметив.

— Обереж! — крикнул старик сорвавшимся от напряжения голосом. — Неман!

Его слова потонули в сухих ветках деревьев.

Неман выбежал из леса. Он миновал половину пути от опушки до поселка, когда стало ясно: что-то не так. Приглядевшись, обереж понял, что костров нет. Перед низким частоколом лежал лишь снег, ни единого полена или даже крохотной ветки. Никто не встречал Немана у тына.

Обереж остановился. Задумка не сработала. Как всегда, он был уверен в успехе, и мысль, что он где-то ошибся, чего-то не предусмотрел, ударила меж ушей мощнее сосуда с горючей смесью. Впервые в жизни ему захотелось порвать себе глотку от разочарования. К поселку приближалась стая злых, распаленных долгим преследованием волков, и отогнать их могло лишь чудо. Неман почувствовал себя отступным обережем, на которого стогом обрушилась идеология знаменитой обители, ему захотелось убежать в лес — и дальше на запад, дойти до родной Шелковицы близ Червена, чтобы найти брата, спасти от неминуемой гибели.

Ему померещилось, что на плечах не волчица, а груда топоров и копий.

Неман сбросил ношу в снег, обернулся. Старца свалили с ног несколько волков, клочья одежды летели вверх. Ян погибал в молчании. Никто не мог увидеть, как, несмотря на все молитвы, старика сжирают живьем — теперь его смерть была бессмысленной. И никто не мог показать по-настоящему действенное средство против напасти, оградив дома огнем и даровав новому старцу расположение селян.

И все же Неман носил клеймо обители.

Подбежав к волкам, он отогнал их факелом и взвалил Яна на плечо. Кровь закапала с лица старика, и в этот момент обереж увидел, как из леса выбегает вожак. Задранный кверху хвост клонился назад от набранной скорости. Волки останавливались и пропускали вожака, неспешно выстраивались за ним в неровный клин.

Почему нет костров?

Неман миновал забор, когда вожак взвыл — на этот раз в голосе не было и следа скорби, лишь ярость. Обернувшись, обереж увидел, что хищник замер над волчицей. Остальные волки неслись мимо вожака к поселку. Теперь их не мог остановить простой факел.

Почему?..

Один из хлевов был открыт. Неман заметил пустующее стойло, возле которого рядком висели сбитые подковы. Следы от копыт шли через поселок к лесу. Кто-то украл коня.

Он потянул на себя дверь длинной землянки, и та легко поддалась.

Жилище покинули. С очага исчезла вся глиняная посуда, на месте дорогой шкуры лося светлело пятно неизношенных досок. Помещение напоминало скорее ухоженный сарай, чем дом небольшой семьи.

Снаружи уже слышались крики, а Неман стоял на пороге с бесчувственным стариком на плече и смотрел на пустой стол. Они беседовали тут несколько часов назад. Довлат, подобно самому обережу прошедший службу в дружине, казался верным и надежным. Ничто не мешало ему поступить так, как велел, хоть и в спешке, служитель обители.

Ничто кроме семьи, которой никогда не было и не могло быть у Немана. Такого обереж предусмотреть не мог.

Закрыв дверь, он аккуратно положил старца в снег. Несколько волков притормозили в сажени от легкой добычи, когда факел коснулся проступающей с крыши соломы. Длинная землянка занялась, и звери отступили.

Послышался хруст сминаемых перегородок, зашелестела солома: группа волков, собравшись в одном месте на запах, проломила крышу одной из землянок. Кто-то истошно закричал.

Остальные хищники сообразили, в чем дело, и принялись передними лапами раскапывать следующие крыши. Открылась дверь, наружу выбежал селянин с безумными глазами, замахал заостренным колом. Звери навалились кучей, и снег стал таять от крови.

Землянка Довлата разгоралась. Неман жался к ней и никак не мог прийти в себя. Ему казалось, что воздух обратился в воду. В юности он слышал те же крики, точно такие же вопли умирающих. Но если тогда душа разрывалась от беспомощности, то сейчас люди кричали по его вине.

Он понял, что вчерашнее беспокойство воплощается в жизнь.

Именно сейчас, в эту самую минуту он терял последнюю возможность помочь брату.

Зарычав, Неман метнул нож. Без мыслей, надеясь лишь на опыт тела. Раздался визг одного из волков, ближайшие хищники отпрянули. Неман вдруг сообразил, что делать, и одним рывком добежал до дровяной заготовки. Несколько волков бросились следом. Один успел вцепиться в толстую материю на локте, прежде чем дрова занялись.

Хищники неохотно отступили к массивным наземным постройкам на краю села.

Метнув еще один нож, Неман ринулся в ту сторону.

Распаленные волки не обращали внимания на факел и бросались на обережа, повисая на нем гроздьями. В спину толкали сильные передние лапы. Неман с трудом держал равновесие. Подволакивая правую ногу, где зубы хищников прорвали два тулупа и кожух и добрались до плоти, он приблизился на расстояние броска. Факел полетел в ближайший хлев. Равновесие нарушилось, на спину снова прыгнули — обереж упал в снег, закрывая лицо руками.

Грызущая, царапающая масса навалилась сверху. Узкие морды пытались пролезть через малейшую щель. Одежда рвалась как пергамент. Неман закрывал руками голову и извивался, откидывал хищников ногами. Он хотел, чтобы его разорвали на части, но заставлял себя сопротивляться, пока число волков не стало убавляться. Исполинские костры делали свое дело. Наконец последний зверь рыкнул над ухом и скрылся.

С трудом осознавая, что остался жив, обереж привстал на колени.

С трех краев села поднималось пламя пожаров. Селяне покидали укрытия. Дверь разгорающегося хлева, на крышу которого упал факел, болталась на одной петле: огня скот испугался больше, чем волков. Кричали раненые, кто-то глухо рыдал.

Серая масса хищников уходила к лесу, посреди стаи брела дюжина коров, подгоняемых лаем. Пройдет совсем немного времени, и хищник вернется — сытый и уверенный в своих силах.

Неман оттащил старика от горящей землянки. Высокий ворот не позволил волкам добраться до шеи, и они избрали единственный открытый участок плоти: лицо.

Старик попытался что-то сказать. Меж зубов проступила пена, потекла по оголенным деснам, но в этот момент перешептывающаяся толпа оживилась.

— Он привел стаю!

Один из селян надвинулся на обережа с косой, потыкал перед ним воздух. Неман не шелохнулся. Растерявшись, селянин застыл, но оружие не опустил.

— Поди вон, падла, — нерешительно сказали из толпы, голос полнился ядом.

— Три семьи! Три семьи утащили!

— Людове, что ж нам без скота теперь делать, зимой-то?

— Уходи и не вертайся! Слышал, паскудина?

— Убей его!

Селянин с косой осмелел и ткнул обережа в открытый живот — туда, где разорванная материя оголила кожу. Неман лишь поморщился от боли и посмотрел на мужика с вызовом. От неожиданности селянин попятился и, споткнувшись, сел в сугроб. На брошенной косе осталась кровь.

Неман повел взгляд дальше и заметил белое тельце с длинными ушами, что лежало возле следов от лошадиных копыт. Видно, Довлат или кто-то из его семьи уронил зверька в спешке.

— Я ошибся, — сказал обереж. Наклонился за мертвым зайцем, выпрямился. — Я понесу наказание, но дело еще не закончено.

Пора решать.

— Нет, — раздался голос старика — тихий, как шорох листьев. — Ты не ошибся. Ты так и хотел. Довлат говорил, а я не верил… Хорошо, что у меня хватило ума хотя бы повелеть ему уехать…

"Сколько в поселке семей?"

 

"Одна".

— Горите вы все пламенем, шкуры обительские, — выдавил старик. И затем: — Ты же вылечишь меня, обереж?

Кривые пальцы вцепились в кожух Немана. Тот небрежно убрал слабую ладонь, не сдержался — взглянул на зайца. И память ожила. Вернула время назад, и он вновь стал ребенком, мальчишкой. Каким Неман был, когда они с братом охотились на мелкую живность и представляли, что это нечисть. Охотились, пока однажды в лесу, сразу за бобровой плотиной, Рус не остановился.

Неман решил.

Неман сжал зубы и сказал:

— Побереги слова, старец. У тебя их осталось немного, но сейчас понадобятся все. — Достав последний нож, он склонился над Яном: — Назови меня старцем, иначе встретишься с праотцами прямо сейчас.

 

 

6

 

Покосившийся сторожевой идол замело. Было тепло, но нежный утренний свет не мог растопить толстый белый покров. За налипшим снегом скрылась большая часть рисунка, лишь выглядывали ступни да неестественно тощая рука заносила прямой нож — то ли для удара, то ли во властном жесте. Издалека идол можно было принять за ровное, но вполне заурядное бревно, неизвестно зачем установленное на опушке леса.

Если бы кто-нибудь расчистил верхушку от снега, увидел бы символ Обережника — ровно там, где должно быть чело. Но идол давно никто не навещал. Молитвы возносили богам, а не самозванцам.

Мужчина пришел со стороны поселка. Шею обезобразил свежий шрам от волчьих когтей, мясистая спина собрала не меньше снега, чем идол. Рядом крутились дети лет пяти: два мальчика и девочка. На мужчину они не походили даже отдаленно, однако поглядывали на него с любовью и покорностью. Мальчики поочередно догоняли друг друга, но далеко старались не отходить. Возле мужчины они вели себя спокойно, но стоило переступить невидимую черту, и настороженные глазки косились вглубь леса. Дети не знали, что в ответ из-за голых деревьев за ними следят голодные желтые глаза.

Идол мужчина будто не заметил. Остановившись на несколько саженей дальше, он присел перед старой низкой елью. Варежки упали в снег, и мужчина взялся за работу.

— Ты был прав, Рус. Именно поэтому все, что я могу для тебя сделать…

Запустив руку за пазуху, он извлек чахлую заячью тушку. Грудина зверька потемнела от рубцов, оставленных сквозной ножевой раной. Подняв зайца за задние лапы, мужчина аккуратно опустил его в вырытую ямку, засыпал снегом и поднялся.

Дети следовали за ним до самого поселка.