Мои проказливые монстры
— Ну как, видишь что-нибудь? — в пол голоса спросил Тощий, балансируя на карнизе восемнадцатого этажа.
Его приятель, Смуглый, осторожно заглядывал в окно девятнадцатого.
— Ничего. Темно там.
— Конечно, темно. Что ж они свечи по ночам, что ли жечь будут. Присмотрись ты.
— Может и будут, — обиженно произнес Смуглый. — Они же тварей отпугивают. Сейчас… — он какое-то время вглядывался во мрак. — Вон, кафедру вижу. И стулья. Да оно это.
— А колокольчики? Колокольчики видишь?
— Заткнитесь вы, — оборвал обоих третий мальчуган по кличке Сопатый — Сейчас все церковники сбегутся на ваш треп. Давай лезь, Смуглый. Мы за тобой.
Все трое проворно вскарабкались по стене высотного здания, цепляясь за трещины в кирпичной кладке, и перелезли через окно. В помещении было душно и воняло какой-то тухлятиной. На стене слева, прямо над импровизированной кафедрой, висело массивное распятие. Справа в несколько рядов громоздились стулья и ящики.
— Под ноги смотрите, — чуть слышно буркнул Сопатый.
— Вон один колокольчик. А вон еще, — прошептал Тощий. — Глядите, лески видны, если под таким углом смотреть.
— Аккуратно, — бросил Сопатый, и все трое по очереди перешагнули через натянутые по периметру комнаты сигналки.
— Под кафедрой у них еда спрятана, — прошептал Тощий.
— Сам знаю.
— Смотрите что тут, — донесся откуда-то спереди возбужденный шепот Смуглого. — Курица вниз головой весит. Чудно. И кукла какая-то. Ох, тут глаза на блюдце.
— Курица свежая? — деловито поинтересовался Сопатый.
— Да нет, тухлятина одна.
— Тогда брось.
— Во придурки-то, — еле сдерживаясь от смеха, выдавил Смуглый, когда вернулся к остальным. — Глаза жертвовать, это же… не по-христиански.
— А ты откуда знаешь? — покосился на него Тощий.
— Я читал. В книжке.
— Гы-гы, читал он.
— Там же было: "око за око" и чего-то там, — припомнил Сопатый. Из всех он единственный умел читать.
— А, — вмиг погрустнев, протянул Смуглый.
— Так, посветите мне, — распорядился Сопатый, когда все трое оказались у кафедры. — Дверца тут потайная наверно. Или отодвигается вся кафедра.
Тощий достал видавшую виды зажигалку и стал чиркать, пытаясь разжечь пламя.
— Ого, — прошептал Смуглый, рассматривая свисавшую с потолка веревочную петлю. — Тут веревка какая-то. И дыра под ней. На несколько этажей тянется.
— Забей ты на нее, — проворчал Сопатый, пытаясь в неровном свете зажигали разглядеть основание кафедры.
Смуглый перегнулся над дырой и смачно сплюнул в нее.
— Больше трех, — довольно обернулся он.
Сопатый хотел уже сердито цыкнуть на приятеля, но тут из темноты донесся возбужденный девичий шепот:
— Мальчишки…
— Уй ё. — чуть не задохнулся от злобы Сопатый. — Ты что приперлась? Нельзя сюда девчонкам.
— Почему это?
— Потому что. Девчонки должны дома сидеть. И ждать мужчин.
— Вот еще, — фыркнула Юнька. — Я вам рюкзак принесла.
Она скинула с плеч рюкзак в вид плюшевого медведя.
— Да ты всегда с ним таскаешься. Ладно, хоть какая-то от тебя польза, — проворчал Сопатый. — Так, — произнес он, рассматривая кафедру. — Она не закреплена по ходу. Сейчас сдвинем.
Он налег на деревянную тумбу. Та скрипнула, но не поддалась.
— Тяжелая, зараза. Ну, помогите же.
Все трое налегли на кафедру, и та начала натужно отъезжать в сторону. Но тут произошло непредвиденное: один угол кафедры съехал с деревянного возвышения, и она стала заваливаться набок. Грохот, с которым она упала, разнесся по всему этажу.
Ребята замерли. И тут же, словно вторя грохоту, из-за стены донесся женский вопль. Это был леденящий душу стон, в котором сочетались ужас и отчаяние. Он быстро сменился сдавленными криками и какой-то возней. Отодвигали что-то скрипучее и тяжелое.
Все четверо ребят бросились к окну. Первым полез наружу Тощий. Едва ступив на карниз, он на трясущихся ногах, засеменил вдоль стены, освобождая место остальным. Следом за ним стал выбираться Смуглый, но Сопатый с Юнькой вылезти уже не успевали.
Из коридора послышался топот, и через секунды в комнату ввалилась целая толпа народу. Первым вбежал рослый мужик в длинной рясе, с растрепанными волосами и длинной всклокоченной бородой. Перед собой он держал массивную икону и прикрывался ей как щитом. Глаза, поблескивавшие белками в лунном свете, в ужасе оглядывали помещение.
За его спиной толпились остальные: мужчины и женщины, вооруженные кто дубинками, кто металлическими штырями или распятьями. Один даже сжимал в руках капитошки из презервативов.
Кто-то принес фонарь с подзарядкой-эспандером и обвел им помещение.
— Да это мелочь! — прорычал бородач. У него словно гора упала с плеч. — Держи их!
Толпа ринулась к Сопатому и Юньке, и те попятились к окну. Какая-то старуха вдруг заверещала, тыча пальцем на Юньку:
— Она узкоглазая!
Бородач хрюкнул от возбуждения и подался вперед.
— Хвата-ай! — выдохнул он.
Толпа навалилась вся разом. Многочисленные руки обхватили Сопатого и потащили прочь от окна. Тот в последний момент изловчился и с силой вытолкнул в окно Юньку. Та, перекувырнувшись через спину, полетела вниз. Спустя секунды раздался далекий всплеск.
Старуха разочарованно взвыла и, перегнувшись через подоконник, стала высматривать тело в воде. Справа от нее послышался детский плач. Это Смуглый, прильнув к стене, мелкими шажками пытался отойти за угол дома, но на пол пути последние остатки смелости покинули его. Он замер на месте и хныча, смотрел на высовывавшиеся из окна рожи. Какой-то горбун, ухватившись за край оконного проема и дико хихикая, попытался зубами достать до руки Смуглого. Другой мужик орудовал металлическим штырем, пытаясь попасть мальчугану по голове.
— Туман, — произнес кто-то сдавленным голосом.
Рожи и горбун тут же скрылись в окне.
Дюк с силой подал теннисный мяч и стал наблюдать, как его спарринг партнер Дерек пытается отбить его. Игра доставляла тому сущие мучения. Сам теннисный корт располагался на крыше высотного здания, не имевшей никаких ограждений. Поэтому все неотбитые мячи летели вниз, на затопленные в два этажа улицы. Достать их оттуда уже было не возможно. А мячи имели обыкновение заканчиваться.
За каждый неотбитый мяч следовало наказание. Небольшой стимул для его косоруких подручных, способных только тискать баб и измываться над окрестным людским замесом, которых голод и страх давно уже превратил в затравленных животных. На их фоне Дюк считал себя королем.
Он еще немного понаблюдал за мучениями своего партнера, после чего послал финальный мяч аккурат в край корта, чтобы тот отскоком вылетел с крыши. Дерек изловчился и на самом краю как-то умудрился отбить его в аут. Проклятье, почти упал ведь.
Жара стояла нешуточная. Солнце жарило крышу, оставляя бронзовый загар на телах полуголых девиц, лежавших на шезлонгах у бассейна и изрядно досаждая снайперам, прохаживавшихся по периметру крыши. Единственный человек, который не обращал на него внимания, был Симон — двухметровый негр с розовой повязкой на шее, пирсингом и татуировками по всему телу. Вместо одной ноги у него был пластиковый протез.
— Хозяин, к тебе пришли, — сказал негр, когда Дюк вытирал пот полотенцем и присматривался к попке одной из девиц.
— Кто еще? — раздраженно бросил он.
— Какая-то старуха. Говорит, что знает, где можно найти узкоглазую девчонку.
Дюк посмотрел на Симона и кивнул.
Старушенция, которую спустя минуту привели на крышу, произвела на него омерзительное впечатление. Это было жалкое и оборванное создание, сгорбленное не то старостью, не то вечным подхалимством. Передвигалась она, тем не менее, довольно бойко. И выражение лица имела какое-то игривое, или лучше сказать кокетливое.
— Говори что знаешь, — сухо бросил ей Дюк.
— Девчонку-то твою в нашем доме видели, — прошамкала старушенция.
— Ту самую?
— Да кто ж ее разберет, ту — не ту? Узкоглазая. Да и другие приметы вроде совпадают. Мы ее в речку окунули, да только выплыла она. Косой видел.
— Расплатись и узнай адрес, — бросил Дюк Симону. Спустя пять минут они стояли вдвоем на карнизе крыши и справляли малую нужду.
Внизу, а точнее на тридцать пять этажей ниже, бурлила обычная городская жизнь. По затопленным в два этажа улицам сновали лодки и плоты. Шумел плавучий базар. Горожане по обезьяньи ловко карабкались по стенам высотных зданий или собирали дрова на растопку, ломая ползучие кустарники, оплетавшие кое-где целые этажи.
— Так зачем тебе девчонка? — поинтересовался негр.
Дюк поймал себя на мысли, что пытается не смотреть на его шланг. Пришлось бы сравнивать и не в свою пользу.
— Папашу ее помнишь? — произнес он. — Того, чью яхту мы два года назад брали? Ты еще прирезал его.
— А, это тот принц каких-то там узкоглазых кровей?
— Он самый, — кивнул Дюк. — Получим девчонку — сможем потребовать выкуп за нее. Она сбежала тогда, но как знал, что жива еще.
— А если не заплатят? — поинтересовался Симон.
— А если не заплатят, то… хрен знает, может женюсь на ней, — усмехнулся Дюк. — Когда подрастет, конечно. Ты про морганатический брак слышал что-нибудь? Голубых кровей не стану, зато гражданство получу.
— Ну, ты даешь, — проговорил негр, застегивая ширинку. — К узкоглазым значит захотел. За карантинный пояс.
— Не все ж тут с монстрами херачиться.
— А мне нравится, — пожал плечами Симон.
Дюк только отмахнулся.
По ночной улице плыла лодка с тремя мужчинами на борту. Один из них сидел на веслах, двое других вполголоса переговаривались, вглядываясь в окружающий мрак.
— Если до тумана не успеем, нужно будет пробираться на верхние этажи, — произнес один.
— Успеем. Это всего лишь ребенок. Зачем тебе пистолет? — покосился на него второй.
— Так спокойней. Ты никогда не думал, почему в этом районе так много тварей?
— Какая разница, много — мало, — процедил второй. Сам он не спеша наматывал веревку на кулак. — Где-то же их должно быть много, раз у нас мало. Так что радуйся. Все, привязывайте лодку и поднимаемся.
Они причалили к тридцатиэтажной громаде одного из небоскребов и спустя пять минут уже карабкались на третий этаж. Внутри их поджидал один из церковников — толстый рябой мужик в просторном балахоне.
— На шестом они, — произнес он. — Четверо. Два пацана и две девчонки. Одного мы схватили вчера.
— Как лучше идти? — поинтересовался один из мужчин.
— Лестницы на четвертый и пятый не безопасны. На пятом еще проседают полы, так что часть пути лучше пройти по стене. Или как обычно: через лифтовую шахту.
— Ладно. Когда пойдет туман — дашь знак.
— Таких не бывает, — со смехом произнес Тощий, поглядывая на своего приятеля. — Упыри бывают, иглозубые, подкрадывающиеся. Ревуны еще, падальщики.
— А вот и бывает! — настаивал Смуглый. — Я же видел вчера. Захожу в комнату, а он сидит там на потолке. Типа как прячется, думает, что его никто не видит.
— На потолке, — заливался смехом Тощий. — Что он муха что ли, на потолке сидеть. Ну и что дальше было?
— Да ничего. Убежал я.
— Увидел одного монстра и убежал? Эх, ты, пацан называется.
— Да сам бы ты… — надулся Смуглый. — Все выпендриться перед Данькой хочешь.
— Чего? — вскочил с места Тощий. — Да я… перед девчонкой.
— Тише вы! Слышите? — оборвала их Юнька.
Все четверо какое-то время вслушивались в ночную тишину.
— Тумана нет еще, — сдавленно сказал Смуглый.
— Сам знаю, — отозвался Тощий.
— Может церковники? — робко спросила Данька.
— Нет, церковники так не шумят. Сами же слышите, прутся как будто первый раз в доме. Четырьмя половицами скрипнуть — это надо умудриться.
— Что делаем? — дернула за рукав Тощего Юнька. — Ты теперь за главного.
Тощий в миг подобрался и посуровел.
— Прячемся, как обычно. Если это бродячие какие, пройдут и не заметят.
Все четверо разбежались по своим укромным местам. На каждом этаже таких мест хватало. Лучше всего для таких целей подходили груды старой мебели, в недрах которых можно было устроить лежанки, но годились также и просто укромные углы, заставленные чем-нибудь тяжелым. Хотя главным здесь было не только само укромное место, но и возможность быстро выбраться из него.
Довольно долго ничего не происходило. Все звуки снизу прекратились. Прошло десять минут, двадцать. И вот постепенно неосторожные звуки вновь стали повторяться: тут скрипнет половица, там хрустнет бетонным крошевом пол.
— Ну где, еб?.. — с трудом расслышала Юнька обрывки шепота.
— Тут. Жирдяй... не поднимались.
— Еще десять минут и я сваливаю, — послышалось отчетливей.
Последовало что-то вроде удара.
— Ты бл*дь будешь делать, что я скажу.
— Нашел! — послышался крик, тут же сменившийся грохотом. — Сюда, быстро!
Топот ног, грохот и крики слились в один сплошной гвалт. Кто-то что есть мочи матерился. Вроде бы вскрикнул Тощий. Затем все заглушил визг Даньки.
— Не она! — донесся мужской голос. — Где вторая, сука?!
— Сюда тащи их!
Юнька попыталась зажать уши, но это слабо помогало. Хотелось выпрыгнуть из своего убежища и бежать куда глаза глядят. Но страх заставил ее только еще сильнее съежиться и прижать к себе рюкзак-медвежонка. Когда-то отец ей то ли в шутку, то ли всерьез сказал: когда тебе плохо прижмись к тому, кого любишь и не отпускай. Прошло много времени с тех пор, когда она последний раз прижималась к отцу. А теперь рюкзак был последним, что напоминало о нем. Мальчишки смеялись над ней из-за этого, да и сама Юнька ненавидела себя за такую слабость. Что за ребячество, в самом деле? В одиннадцать лет до сих пор таскаться с плюшевым медведем.
И все же она знала, что и у ребят были свои любимые и тщательно оберегаемые феньки. У Смуглого перочинный нож, который не раз выручал их. У Тощего зажигалка, а у Даньки веревочная брояница. В своем рюкзаке Юнька носила еду.
Визг Даньки сменился плачем и судорожным лепетанием. Через секунды в убежище Юньки уже кто-то пробирался. Он с грохотом раскидывал куски мебели, пока не увидел саму Юньку. В глаза ударил луч фонаря.
— А вот и папочка, — произнес мужик. — Давай-ка, вылезай оттуда. А то сам вытащу.
Он просунул в образовавшуюся щель руку и попытался дотянуться до девчонки. Та судорожно вжалась в угол.
— Что, страшно? — насмешливо протянул мужик. — Жизнь вообще страшная сказка. И побеждает в ней зло… Давай вылезай, говорю! — взревел мужик и стал продираться дальше.
Юнька завизжала и угрем выползла с другой стороны укрытия. Она бросилась бежать, когда истошный вопль из соседней комнаты остановил ее. Девочка замерла и, не в силах оторвать взгляд, следила за тем, что происходило в соседнем помещении. В одном его углу на полу лежал Смуглый, а в другом нечто отвратительно, свисавшее с потолка пыталось заглотить голову одного из мужчин. Тварь сидела на потолке по-лягушачьи и, зажав в огромном клюве голову мужика, словно спелое яблоко, пыталась раскусить ее. Мужик истошно орал, заглушая треск собственного черепа. Кровь струйками сочилась по его рубашке.
Смуглый в немом ужасе повернулся к Юньке.
— Я же говорил, бывает…
Мужчина, бежавший за Юнькой, взвыл и схватился за голову. Он бросился к окну, затем сгреб девчонку в охапку и побежал к лестнице. Второй мужчина уже сидел в лодке и отвязывал швартовые, нервно поглядывая на нечто паукообразное, с хрустом выползавшее из окна выше.
Туман тем временем уже окутал часть дома и подбирался к тому месту, где покачивалась лодка. Державший Юньку мужик, бросил ее второму и перебрался на весла. Несколько натужных гребков и лодка устремилась прочь от дома.
— Не успеем, — глухо произнес второй мужик. Он достал пистолет и какое-то время рассматривал его дуло.
Первый молча работал веслами. Мышцы у него на руках вздулись, на лбу выступили испарина.
Юнька, уткнувшись лицом в медвежонка, плакала навзрыд. Слезы впитывались в мягкий ворс. Ей было горько и страшно за себя и за ребят, оставшихся там, посреди тумана без защиты. Хотелось забиться в мирок собственного подсознания и больше не выбираться из него. И все же страх в ее душе был слишком частым гостем, чтобы отдаться ему полностью.
"Подонки", — произнесла она мысленно и зло посмотрела на мужчин в лодке. — "Просто подонки".
Подонки, которые виноваты во всем этом должны умереть…
Мужик с пистолетом в недоумении посмотрел на Юньку, и тут его глаза полезли из орбит. Юнька и сама почувствовала, что что-то происходит. Медвежонок в ее руках вдруг шевельнулся и словно бы стал раздуваться. Он рос на глазах, его рот, вышитый аккуратными стежками, затрещал и стал рваться. Но вместо набивки внутри показались игольчатые зубы. Из лап полезли когти.
Мужик на веслах издал нечто нечленораздельное и попытался перехватить весло. Он еще вяло отбивался им, когда медведь кромсал его лицо, орудуя челюстями, словно теркой. Второй, без всякого результата, выстрелил несколько раз в медведя и бросился за борт. Туман поглотил его, и все стихло.
Юнька очнулась только минут через десять. Все это время она так и просидела, прижав колени к груди. Она посмотрела на медведя. Тот сидел к ней спиной, грузный, с ворсом мокрым от крови и не двигался. Тишину нарушал только плеск волн, легонько бьющих о борта лодки. В тумане окружающая реальность казалась расплывчатой.
Медведь слабо пошевелился. Он неуклюже развернулся к Юньке, и та сжалась в комок, готовясь к худшему, но тот только сгреб ее в объятья. Оба прижались друг к другу, и туман скрыл их от всего мира.
Дюк, несколько его подручных и с десяток поскуливающих от ужаса девиц забаррикадировались на крыше и затравленно вглядывались в окружающий мрак, подернутый маревом тумана. Шла середина ночи их кошмара, который начался с какой-то дикости. Мужчина, которого Дюк посылал за девчонкой, вернулся один, мокрый и потрепанный. Он странно хихикал и плел что-то о том, что туман совсем не то, что они думали. "Твари из него не вылезают, босс", — говорил он, — "Они рождаются в нем. Из наших же мозгов".
Эта его ублюдочная улыбка…
Тогда он обматерил его и вышвырнул вон. Но это помогло только по началу. Его подручные, завистливые и злобные шакалы, сами мало чем отличались от тварей. Однако теперь порождения их буйной фантазии все ближе подбирались к крыше. Месту, куда были направлены все их извращенные желания. Дюк знал, что лезут они и по его душу.
— Может принесем одну девку в жертву, босс? — пошутил негр. — На десять ночей хватит.
Дюк только сжал зубы.
— Начнем с жирной, — произнес он.