Меланхолия вечности
— Мне становится скучно, — высокий брюнет медленно поднялся со своего троноподобного кресла, спинка которого уходила под потолок. Небольшой жесткий каблук кожаного сапога воинственно цокнул о холодный каменный пол. Из своего чрева огромная пустынная зала отвечала громким эхом на каждый звук, создаваемый шагающей персоной.
Простенький деревянный стол устроился в нескольких метрах от трона и манил угоститься ароматным напитком. Остатки красной жидкости из стеклянного графина шумно перекочевали в бокал.
Полы красного плаща угрюмо волочились по каменному полу вслед за своим хозяином, постоянно норовя зацепиться за острые края угловатых трещин меж камней.
И снова кресло-трон, богато и детально высеченный из серого камня. Стены залы скрывала темнота и серый дым. Только зеленый кристалл в форме обелиска под потолком дарил небольшое количество света. И там во мраке колыхались тени, слышался шорох и скрежет, который то стихал, то начинался вновь, но как можно тише. Словно поздно вернувшиеся домой дети, стараются не шуметь, дабы не потревожить гневного родителя.
Лишь скрежет маленьких коготков по трону и тихий, доверчивый, любвеобильный писк услышали слегка заостренные уши восседающего. Глоток красноватой жидкости из хрустального бокала подарил вкус, а темнота закрывшихся век обняла глаза...
Вспоминалась боль. Приятная и сладостная, она опьяняла, она терзала плоть, но лечила душу, помогая забыть о скуке. О вечной скуке…
***
Крепкий хлыст из кожаных ремней впивался стальным наконечником в плоть раба. Крик и смех сменяли друг друга, наперегонки вырываясь из горла мученика. Он стоял на коленях и был связан десятком цепей, часть которых закреплялась на полу, а часть уходила в темноту потолка.
Бич, несущий боль и счастье, вновь рассек воздух, хищно вгрызаясь в нагое тело пленника. Светло-серого цвета кожа была покрыта свежими ранами. Вид ужасен, но это лишь рассеченная кожа, которая медленно затягивалась и срасталась заново.
Жилистый старик в роскошной мантии, обшитой золотом, устало опустил руку с хлыстом. Пожилой мужчина тяжело дышал, словно после усердной, продолжительной, физической работы. Хотя, в некотором роде, так оно и было.
— Что, уже всё на сегодня? — с усмешкой в голосе спросил серокожий пленник, смерив старика взглядом своих зеленых глаз. Поправил движением шеи свои длинные черные волосы, слипшиеся от пота, грязи и засохшей крови.
Мучитель лишь презрительно фыркнул, словно старый ленивый лев которому предложили несвежее мясо, и, обвалившись в массивном железном кресле, оббитом бархатом, властно посмотрел на пленника.
— Стареешь, царь, — хмыкнул закованный в цепи серокожий. Затягивающиеся раны жутко зудели, но цепи не давали даже пошевелиться. Лишь надменный звон раздавался в ответ на любые попытки пошевелиться. — Найми хоть пытателя.
— Нет, — прохрипел старик, потихоньку справляясь с одышкой. — Ты заговоришь, обязательно заговоришь. И только я буду тем, кто первым услышит твои слова.
В светлый тронный зал ворвался поток ветра. Его свежесть могла бы наполнить тело новой силой, а приятное обволакивающее дуновение успокоить зудящие раны…
Могло бы... но это был морской ветер, принесший в себе злые белые песчинки… Бриз с самого соленого моря этого мира был просто невыносим. Интересно, как скоро царь поймет, что вся зала уже пропахла солью? А может, он просто хотел тем самым еще помучить пленника? Жжение ран стало неимоверным, но пленник лишь улыбался. Чем глубже рана и чем сильнее боль, тем быстрее она затянется не оставив и следа на серой коже. Царь это знал, и поэтому натренированными ударами лишь рассекал кожу пленнику, дабы он больше мучился. Но раб любил боль. Потому что один мудрый человек на заре его жизни сказал: "Если чувствуешь боль, значит, ты жив".
"Я жив…" — шептал он про себя. Живой — какое смешное слово, столь не подходящее моему существованию.
— Эй, царь. Сколько лет ты меня пытаешь? Сто, сто пятьдесят? — тело пленника безвольно качнулось на цепях, но в голосе звучало лишь самодовольство и издевка. Интонации были подобны ответному хлысту, но они раздирали в клочья не тело, а самомнение и гордость царя.
— Я пытаю тебя только пятьдесят лет, — спокойно и властно ответил старик на троне, пропустив издевку мимо ушей. — До этого были мой отец и дед…
— Хм… — пленник задумался на секунду, и нагло сощурив свои зеленые глаза с черным вертикальным кошачьим зрачком, хлестнул словом по ушам царя. — Знаешь, что я думаю про увлечение вашей семьи?
В усталом взгляде царя взорвалось пламя ярости, и он изо всех сил хлестнул пленника по лицу. Багряно красная кровь обильно брызнула на расписной ковер. Эта вязкая субстанция быстро густела, сворачивалась и зеленела. А рассеченный лоб уже затягивался не оставляя от раны и следа.
-Ты загоняешь себя в могилу, царь, — усмехнулся пленник, глядя, как задыхающийся мучитель бессильно упал в кресле. — Раз уж в пятьдесят с хвостиком ты выглядишь как столетний старец.
— Потраченные годы — ничто! Ведь у меня есть шанс обрести вечность, — задыхаясь собственными словами, фанатично прохрипел правитель.
— Ха-ха-ха, то же измученное лицо, те же слова. Воистину ты и твои предки, словно один человек, — звонко рассмеялся голый пленник, слегка раскачиваясь на цепях. — Вы растратили свои годы на мои пытки. Так что теперь я могу с уверенностью заявить… — он замолчал, слегка опустив голову и ухмыльнувшись глядя исподлобья. — Я поглотил ваши жизни.
Звонкий, смеющийся голос пленника сменился спокойным, но слегка грустным полушепотом.
— За тридцать тысяч лет я был королем, воином, гулякой, поэтом, забывался в кровавых боях и постелях всех блудниц этого мира... но рано или поздно все надоедало. Потому что войны заканчивались, ибо даже самое кровопролитное истребление не может длиться вечно. И в тот момент, когда я остаюсь один на поле боя, меня охватывает тоска и грусть. Это периоды меланхолии.
Царь жадно впитывал в себя каждое слово пленника, серые стеклянные глаза светились жадностью и завистью. Осознавая никчемность и мизерную ценность своих земель по сравнению с бесконечностью.
"Бесконечностью сможет править только вечный".
Это были последние слова его отца, это были последние слова его деда. Да, царь жаждал бессмертия. Он готов был сделать что угодно ради этого… что угодно…
Правитель закрыл глаза, он видел себя во главе армад, под чьей пятой склонялся весь мир. Старик расслабленно стек со своего золотого трона и пополз на коленях к закованному в цепях.
— Ты даже не представляешь, как я хочу быть на твоем месте, — царь упал в ноги к пленнику, гладя и обнимая их. Целуя грязь и засохшую красно-зеленую кровь растрескавшимися сухими губами. Умоляюще глядя, на раба, словно на божество, глазами полными слез.
— Оу! Конечно! Я тоже, с удовольствием. Ты повисишь в цепях, а я посижу на твоём мягком троне… хотя, сидел я на тронах и посимпатичнее твоего, — улыбнувшись во весь рот, пленник выставил на показ два ряда острых как иглы зубов. — Я никогда не сделаю тебя бессмертным, потому что просто этого не хочу.
— Я сломаю тебя! — взвизгнул царь, расстреливая пленника слюной. Вскочив, он бросился за хлыстом, крича во весь голос: — Я сломаю тебя, Алукард!!!!
***
— Лорд Алукард, проснитесь… Лорд Алукард…
Медленно разлепив веки, восседающий на троне направил взор на молодую девушку у его ног. Длинные, черные, пышные волосы и пылающие красным огнем контуры губ. Которые казались еще более алыми на фоне бледно-серой кожи. Она нисколько не заботилась о том, что мнет свое шикарное кружевное платье, ибо буквально лежит на нем, прижимаясь к ноге своего лорда.
***
Да, Алукард помнил её, она была его самой любимой дочерью. Как сейчас перед глазами еще стояла плачущая девушка под проливным дождем, устремляющая полный отчаяния взор на две свежие могилы своих родителей. Простенькое, местами протертое до дыр платьице полностью промокло и липло к очень худому телу, выделяя линии ребер. Босые ноги влипли в грязь, которая жадно обволакивала маленькие пальчики, словно хищная субстанция, алчущая мяса. Но даже все недуги души и тела не могли скрыть невероятно красивого лица. Тонкие, нежные, плавные черты придавали ей образ невинного ребенка. Да, многие куртизанки отдали бы всё, чтобы иметь такое лицо.
Она стояла в одиночестве и смотрела на проседающие от влаги надгробья. Лишь сутулый гробовщик в поношенном цилиндре и черном рваном фраке усердно орудовал кривой лопатой, составляя девушке молчаливую компанию.
— Тебе больше некуда идти? — рядом с девушкой возник высокий мужчина в дорогом красном плаще. Он держал зонтик довольно низко, полностью закрывая свою персону от дождя.
Девушка молчала, не сводя глаз со свежей рыхлой земли на могилах, которая из-за ливня уже превратилась в вязкую массу. Но гробовщик не сдавался, он усердно перемешивал грязь, добавляя больше земли из соседней ямы на смену растекающейся жиже.
— Родителей нет, имущество и дом отданы за долги, — рассудительным тоном молвил богато одетый человек, брезгливо ковырнув камушек носком сапога. — Идем со мной.
Возможно, стать содержанкой, это не так уж плохо. Об этом мечтает больше половины всех бедных девушек графства. Но никакое богатство мира не даст тебе одного. Того, перед чем равны цари и рабы…
— Вы не сможете дать то, что мне нужно… — безжизненным голосом молвила девушка. Капли дождя обильно текущие по лицу создавали иллюзию слез, добавляя несчастья и беззащитности её образу.
— Ха-ха-ха, дитя, я богат и влиятелен, я могу дать тебе всё, что только захочешь, украшения, платья, всё, — рассмеялся в голос незнакомец.
— Я не хочу умирать… — прошептала она, по-прежнему даже не удостоив мужчину взглядом.
Лишь глухой смешок, утонувший в шуме ливня и шлепанье дорогих сапог по грязи. Никто не захочет возиться с безумной. Никто не возьмет на себя ответственность за неё. Никто не захочет даже попытаться понять.
И вновь она осталась наедине с могилами родителей, под сильным дождем, который, возможно, пытался смыть горе, но никак не мог, и от безысходности просто лил и лил сильнее.
— Хочешь, я научу тебя не бояться смерти? — спросил гробовщик, поглядывая, через мокрые черные волосы, кошачьим зеленым глазом.
***
Тогда она впервые получила имя. Имя, что дал ей Алукард. Имя, что дал новый отец новой дочери в новой жизни. И сейчас она вновь сидит у его ног, как нежный и послушный ребенок, любящий родителя больше всех сокровищ вселенной. Девушка смотрит на создателя с восхищением и обожанием, с огнем страсти в глазах, взглядом без тени того обреченного страха, который властвовал в её взоре, когда она стояла на могиле родителей… вечность назад….
— Мина, — улыбаясь, произнес Алукард. — Знаешь, почему я сделал тебя своей дочерью тогда?
Лишь обожание, безграничная любовь и восхищение было в её взгляде. Она смотрела не на плоть и кровь, сидящую перед ней, она лицезрела образ. Икону, что нарисовала в своем сердце, и воздвигла целые храмы вокруг неё. Во славу своего отца, чье слово абсолют по определению.
— Мне понравился твой страх, — наклоняясь к черноволосой девушке, произнес лорд. — Поэтому я и забрал его.
— Да, мой лорд, — выдыхая, прошептала она.
— Так зачем ты меня разбудила? — спросил он, полностью расслабившись на троне.
Но, переведя взгляд в глубину зала, он сфокусировал свои зеленые кошачьи глаза на паре десятков высоких фигур.
— О, вы уже вернулись, — воскликнул Алукард, демонстративно вскинув руки. Над правым плечом вновь послышался скрежет когтей по камню трона и одобрительный писк. Скосив взгляд к источнику звука, лорд увидел крупную летучую лисицу. Она усердно цеплялась за спинку трона и доверчиво смотрела на лорда, поминутно облизывая черный носик.
— Мой милый Фродерик, и ты здесь, — улыбнулся властитель этой сумеречной цитадели и похлопал себя по правому плечу. Радостно пискнув, летучая лисица спрыгнула с трона на плечо лорда, усердно цепляясь коготками на крыльях за красный фрак. — Ты усердно охранял мой сон?
Алукард достал из кармана кусочек сахара и протянул его Фродерику. Довольно понюхав белый кубик, летучая лисица, благодарно потершись мохнатым боком о шею хозяина, принялась старательно уплетать лакомство, неловко кроша гранулы.
— Итак, — произнес лорд, властно вставая с трона и огибая сидящую девушку, направляясь прямо к фигурам в черных кожаных плащах.— Выполнили ли вы мой приказ, рыцари?
Серокожие воины опустились на колени, спешно уводя взгляд от взора родителя. Острые края черных доспехов устрашающе выглядывали из-под плащей. В последний момент Алукард свернул с пути к ним и, подойдя к пустому графину у стола, принялся начал дотошно его исследовать, показательно игнорируя воинов. Фродерик ловко скользнул по руке на стол, и с интересом обнюхал многострадальный графин, как бы размышляя, стоит ли тот внимания или вернуться к сахару.
— Прости нас, лорд, — один из рыцарей осмелился встать и посмотреть на родителя. — Мы не смогли исполнить твою основную волю, но...
Договорить рыцарь не успел. Метнувшаяся красной молнией мантия Алукарда была единственным, что успели заметить воины. А сам лорд уже стоял возле медленно падающего тела наглеца, держа в одной руке пустой графин, а в другой сжимая еще бьющееся сердце.
Покрытое шестерёнками, скрежещущими друг о друга зубьями. Небольшие провода, искрящиеся словно угри. Шланги, возмущенно плюющиеся вязкой черно-зеленой субстанцией. Вот оно — сердце Рыцаря Вурдалака.
— Пара сотен лет в Лимбе научит тебя исполнительности, — сказал лорд, презрительно смотря на лежащее у ног тело. Фродерик тут же вернулся на плечо Алукарда и воинственно зашипел, стремясь всем своим видом показать, что он поддерживает действия хозяина.
— Харон! — крикнул Алукард куда-то в темноту залы, бросая туда сердце.
— Негоже так разбрасываться материалом, владыка, — прозвучал в ответ скрипучий голос. Из темноты услужливо вышел старец в черной мантии, покрытой зелеными символами. Эти символы горели живым огнем и бегали по мантии, словно муравьи по горящему муравейнику. Лицо его было невероятно худым, словно череп обтянутый тонкой кожей, а в висках зияли гексагональные стальные пластины, с отходившими под кожу нескольким маленькими проводками.
Покручивая в руках пойманное сердце рыцаря, переставшее плеваться зеленой кровью, Харон повелительным тоном рыкнул что-то нечленораздельное в темноту, из которой вышел.
Три появившихся существа, алчно, как торговцы золотом, накинулись на тело павшего в немилость рыцаря. В их действиях читалась ярость, ненависть и... зависть... Звери тоже имели серую кожу и остренькие уши, как и у рыцарей. Но были полностью нагими и покрытыми частой шерстью, с плешью в самых неожиданных местах. Непропорционально худые и длинные руки уже хватали тело рыцаря за броню и плащ, и усердно упираясь кривыми ногами, напрягая вывернутые колени, тащили труп за кулисы этого "театра". Этих существа назывались "Каинами" и они были старшими братьями Рыцарей Вурдалаков. А точнее, неудачными образцами. Только одному из десяти обращенных детей удается стать вечно молодым и статным рыцарем. Остальным уготована участь прятать свое уродливое тело в тени нижних этажей Цитадели Алукарда. И именно на эти уровни сейчас и тащили бездыханное тело в черном плаще. Ибо там расположен сектор "Стикс"...
Капсула заботливо приняла принесенное тело рыцаря и тут же тысячи манипуляторов, похожих на костлявые старушечьи руки начали втыкать иглы, подключать провода и укутывать гибкими захватами. Одновременно с этим процессом, капсула начала заполняться зеленой, вязкой активно пузырящейся жидкостью, подобной той, что текла в жилах рыцарей. После подключения всех электродов, на глаза воина наползли два желтых дискообразных окуляра, похожие на золотые монеты.
Как только все процессы утихли, Каины поднапряглись и потащили капсулу еще дальше в темноту, надрывно хрипя и капая слюной на пол, но, не выпуская из рук кованых цепей.
Темнота. Лишь блеск красного камня на груди рыцаря. Это был маяк для души, свет, который позовет душу обратно из лимба, как только истечет время. А пока он останется стоять в капсуле вместе с тысячами других подобных, в своем ожидании.
— Итак, вы хотите сказать, что не смогли привести Святую деву ко мне? — Алукард размеривал залу своим шагом, глядя на пустой графин в руках. — Дети, там же была всего одна центурия, с ними не было даже инквизиторов, и вы смеете являться с пустыми руками?
Он резко развернулся и подошел к одной из колонн. От внезапной перемены направления летучая лисица на его плече чуть было не упала, но вовремя успела ухватиться получше, правда, потеряв при этом не догрызенный сахарок. И в виду такой вопиющей несправедливости, Фродерик расстроено прижал ушки.
А лорд цитадели тем временем положил ладонь на одну из колонн, активировав специальный переключатель. Каменная кладка на полу близ Алукарда слегка задвигалась и стала планомерно заезжать одна под другую, открывая пространство, заполненное бледно-золотым светом. Оттуда выехал большой железный диск с косым крестом посередине. На этом механизме была цепями прикована молодая девушка лет семнадцати. Её серебряно-белые одежды были местами разорваны, а глаза закрывала шаль. Она напоминала бабочку, чьи крылья проткнули булавками и оставили за стеклом.
— Похоже, ты у меня задержишься чуть дольше, чем я планировал изначально, — прошептал Алукард на ухо девушке. После чего аккуратно и не глубоко вонзил свои игольчатые зубы в оголенное плечо пленницы. Тихий стон боли и наслаждения вырвался из уст девушки. Насытившись, лорд напоследок погладил пальцем шрам в форме буквы "L" на запястье пленницы.
— Я... я немного ревную, — сказала Мина, поморщив носик, и слегка цокнув туфлей на шпильке о каменный пол.
— Не путай любовь отца к дочери и привязанность к хорошему вину, — усмехнулся Алукард, облизывая слегка запачкавшиеся губы.
— Я не смел вас отвлекать от трапезы, владыка, — обратил на себя внимание Харон, покачивая на руках сердце, словно ребенок куклу. — Но мальчики кое-что принесли, когда вернулись. Я уже распорядился о сохранности трофея, поместив его в раствор, пока вы спали.
И не успел лорд вопросительно поднять бровь, как по мановению старого нейроманта из темноты залы, словно рабочие из бездонного склада, вышли еще несколько Каинов. Сопя и пофыркивая своими нетопыриными мордами, они катили железный столик на колесиках. На нем красовалась небольшая колба, заполненная светло-зелёной жидкостью, подобно той, что в капсулах сектора "Стикс" обнимала павших рыцарей.
— И что же за рыбка у нас в аквариуме? — заинтересованно спросил Алукард, подходя ближе.
— Мальчики сказали, что это капеллан центурии, защищавшей Святую Деву, — произнес Харон, вставая по левую руку от своего лорда. Именно там было свободное пространство, ибо всю правую сторону оккупировали Мина и Фродерик.
Капсула. В ней "плавала" морщинистая лысая голова, поминутно теряя ориентацию в пространстве и хаотично крутясь.
— Откуда у вас наши технологии поддержания жизни?!! — яростно глядя на заклятых врагов, крикнула голова. А точнее подумала. Мысль, пробежав по проводу, подключенному к затылку капеллана, достигла динамиков и превратилась в звук.
— Неправильно формулируешь. Не задумывался, откуда у вас эта технология? — улыбнулся Алукард, постукивая коготком по стеклу, словно подманивая рыбку. — Или почему первосвященники совета живут так долго?
— Не смей осквернять мои уши своей лживой ересью, — в порыве нескончаемой и непоколебимой веры выпалил капеллан. — Григорианский Конклав никогда бы не опустился до подобного!!
— Ха-ха ха. Я не собираюсь доказывать слепому, что перед ним стена. Он поверит лишь, когда ударится об неё сам, — засмеялся лорд вампиров. А затем он засучил рукав и резко опустил руку в раствор к капеллану. Сперва голова пыталась увернуться, но, увы, безрезультатно, и один из когтей, наконец, оцарапал многострадальную голову. — Хэх, машинное масло уже почти полностью заменило тебе кровь, как у моих рыцарей, — усмехнулся Алукард, доставая руку из раствора, и глядя, как пульсируют жилки под его когтем.
— Не долго тебе пировать, чудовище! — пригрозила голова.
Лорд лишь радостно расхохотался, словно ребенок, правда, получив за это неодобрительный взгляд Харона.
— Владыка, если бы вы были более ответственным и серьезным, то давно уже стали бы Князем сместив Цепеша, ведь для большинства высших, ваше слово весомее его приказов, — сокрушенно проговорил нейромант. — Аиша заинтересована лишь в увеличении своего гарема. Причем не только гуманоидными представителями. Гайлоар уже столетия как погружен в думы в одиночестве на своем корабле-призраке, истребляя целые миры, которые имели несчастье оказаться на пути его дрейфа. Валирандр в своем ненасытном чревоугодии стал подобен черной дыре, сжирает населения планет, что попадутся на радары его флота. Каждый из высших нашел, чем заполнить свою пустоту, дабы избавиться от вечной скуки. И в объединении они не заинтересованы, а признали Цепеша князем лишь потому, что он устраивал роскошные пиры и балы-маскарады на планете Сигишоара, столице нашей Гегемонии Носферату. Но вас они уважают, владыка. Вас они боятся, даже гордый Цепеш... Вы старейший из Высших, вдвое старше Цепеша. И вы, владыка, единственный, кто выбрал для утех путь войны. Только вы способны по-настоящему объединить Гегемонию Носферату.
В ответ Алукард лишь недовольно цокнул языком, всем своим видом показывая, что эта старая тема не греет его сердце.
Фродерик тем временем спрыгнул с плеча хозяина и принялся обнюхивать "аквариум", с интересом рассматривая голову капеллана.
— Что вылупилось, отродье? — рыкнула "золотая рыбка".
Обидевшаяся летучая лисица демонстративно передернула своим черненьким остреньким носиком и отвернулась.
Все это время стоящие на коленях рыцари не смели поднять голову, дабы их не постигла участь наглеца. Но вот, мало-помалу, по их рядам начали путешествовать слова. А спустя еще немного времени, рассудив, что Алукарду уже давно не до них, воины, поскрипывая черными латами, один за другим уходили из-под зеленого света кристалла на потолке.
— Ну вот, обошлись малой кровью, а ты пугал, что всех в Лимб отправит. Ну, кто со мной на нижние уровни в кровавый бассейн? — поинтересовался у братьев один из рыцарей Вурдалаков, ухмыляясь своими ровными плоскими зубами, на фоне которых явно выделялись четыре острых клыка.
— Я, а потом сыграем в "Пни Гуля"! Хотя нет, Зодчие мне так зад подпалили, что я из бассейна пару дней не вылезу, — отозвался другой, снимая свой слегка горелый и местами рваный черный плащ, и вешая его на руку.
— Зодчие…. Зодчие Звезд, я не ослышался? — хриплый шепот Алукарда заставил рыцарей вздрогнуть и остановиться. Недавно заразительно смеющийся зеленоглазый брюнет, вмиг вновь превратился в великого и статного лорда вампиров.
— Да, мой лорд, простите, что не начали именно с этого, — ответил один из рыцарей, склоняя голову. — Они и есть та причина, по которой нам пришлось отступить.
— Сколько?
— По меньшей мере, три пирамиды, мой лорд.
— Отлично, — в глазах Алукарда вспыхнул огонь. Это была не скука, с которой он засыпал и просыпался на каменном троне, не фальшивое умиление при виде Мины и Фродерика, не легкая заинтересованность в капеллане… нет. Это была радость, это была истинная улыбка темного лорда, больше походившая на хищный оскал.
Каблук сапога с размаху ударился о каменную кладку, и тут же по полу прошлись волны зелено-лилового пламени, словно шум на водной глади.
— И да начнется карнавал!
Послушно откликнувшись на приказ повелителя, вся зала заиграла потоками зеленых и лиловых теней. Тысячи прятавшихся до этого лампочек, переключателей, кристаллов, и прочих огоньков, начали радостно перемигиваться друг с другом, создавая подобие мрачного праздника.
Лишь несколько Каинов, стыдливо пряча свои тела от света, выглядывали из-за колонн, наблюдая, как их младшие братья-рыцари становились по периметру залы, словно почетный караул. Толстые кабеля властно и медленно выехали из открывшихся отсеков в колоннах и подключились к затылкам рыцарей. Безымянный капеллан недовольно закусил губу, вновь видя похожесть технологии столь разных цивилизаций.
— Я отправлю сигнал рыцарям, которые сейчас вне цитадели, скоро они будут здесь, владыка, — услужливо заметил Харон.
— Нет необходимости, мы летим сейчас, — отмахнулся улыбающийся лорд Гегемонии Носферату.
И словно что-то вспомнив, он жизнерадостно подскочил к колбе с капелланом, наклоняясь дабы прошептать:
— Кстати, именно твои собратья дали моему кораблю имя.... Бледный Конь...
— Et ecce equus pallidus et qui sedebat desuper nomen illi Mors…(«И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть») — прошептала в ответ голова капеллана.*
Победно улыбнувшись, лорд отвернулся от головы в аквариуме, словно ребенок, потерявший к вещи интерес и, подхватив Мину, закружился с ней в танце, нисколько не озаботившись выслушать шепот капеллана. Воистину … словно ребенок. То он смеялся, то танцевал, то гордился собой и злился когда не он в центе внимания. На корабле полном игрушек, которые он любит ломать. Полном питомцев, одного из которых он по прихоти называет дочерью. Но девушка весело смеялась, радуясь вниманию отца. И лишь старый Харон, что-то бурчал в свой наруч, в конце хрипло рыкнув:
— Взлёт!
Никем раньше незамеченные, мирно висевшие под потолком, тысячи тысяч нетопырей дружно расправили крылья и полетели вниз, закручиваясь спиралью вокруг танцующих Алукарда и Мины.
А тем временем, зала содрогалась от рева разогревающихся огромных двигателей. Провода и схемы пускали электрические огоньки жизни в каждый уголок этой сумеречной цитадели одного из лордов Гегемонии Носферату. Ещё недавно меланхолично спящий, подобно своему хозяину, корабль был полон жизни и движения, словно передразнивая танцующего Алукарда. Огромный и мрачный корабль, порождение металла и камня, он плыл сквозь космос, который своей тьмой скрывал шпили отсеков, походившие на башни зловещего черного замка из детских сказок.
— Планета в зоне видимости, владыка, — отрапортовал Харон, не сводя взгляда с дисплея на своем наруче. — И в нас, по всей видимости, уже целятся.
— Выпустить рой, — бросил через плечо Алукард, не прерывая танца.
Нетопыри. Милые верные мыши. Они рождаются в особых коконах на корабле. Словно бабочки однодневки, живущие несколько часов, но для большего и не нужные. Уже много поколений Гегемония использует этих генетически выведенных крылатых существ, как укрытие от вражеского огня. Им не нужно есть, или дышать, а гравитационное поле массивного корабля Алукарда, не позволит Нетопырям отлететь далеко. И они собираются в гигантскую стаю, цепляясь лапками друг за друга, отталкиваются от бортов и тельцев собратьев, ведомые инстинктом закрыть собой корабль. Миллиарды верных маленьких смертников. Которым будет создана замена еще до наступления рассвета.
Золотисто-желтый луч пронзил черный космос, словно копье, пущенное с планеты по цитадели Алукарда. Нетопыри испепелялись в мгновение ока, но на смену павшим собратьям устремлялись новые. Не зная чувства самосохранения, они закрывали собой корабль. И благодаря усердию маленькой братии, первый луч не поразил обшивку.
— ... et inferus sequebatur eum…(и ад следовал за ним) — шептала голова капеллана, зажмуривая глаза и стискивая зубы.
— Потери в рое — приблизительно восемьдесят процентов. Первая пирамида перезаряжается, пирамиды номер два и три готовятся к выстрелу. Владыка, этого попадания корабль не выдержит, — резюмировал Харон, разглядывая на изображения планеты в кристаллах перед собой.
— Сконцентрировать всю энергию на орудиях… Ответный залп! — рыкнул Алукард, протягивая руку в повелительном жесте.
— …et data est illi potestas super quattuor partes terrae interficere gladio fame et morte et bestiis terrae…. (и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными).
Ответный выстрел не заставил себя ждать. Да, Харон хотел сказать, что без энергии в двигателях они не смогут маневрировать, и будут полностью беззащитны перед орудиями Зодчих, но тысячелетия, проведенные вместе с Алукардом, научили его понимать, когда можно спорить с лордом, а когда это чревато последствиями. Еще время научило старого нейроманта верить в своего господина. Верить, как в божество. Верить, так как в него верят Мина и рыцари.
Черный тонкий луч красовался проблесками зеленых нитей. Он был вдвое тоньше "копья" Зодчих, но был в разы плотнее, и, казалось бы, представлял собой кристалл, а не энергию.
— Пирамида номер два уничтожена, владыка, — проговорил Харон. — Но я вынужден констатировать факт, что количество нетопырей не успело восстановиться для поглощения новой атаки, а энергия двигателей была потрачена на выстрел… Мы полностью беззащитны.
Новый золотисто-желтый луч рассек пространство между планетой и кораблем. Словно охотничий пес, что вгрызается в плоть волка, плазма прошла сквозь корпус Бледного коня. Плавя слои металла, этажи и целые сектора, выстрел пирамиды Зодчих прошил корабль насквозь.
— Мы падаем, Владыка, — резюмировал Харон, глядя на всплывающие в кристаллах красные надписи на "мёртвом" языке.
— Мы не падаем… Мы прибываем… — спокойно ответил лорд, глядя, как в кристаллах перед ним отображается приближающаяся земля.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! — раздалось из динамиков у колбы.
— Здесь нет Богов, — прошептал улыбающийся Алукард. — Лишь Смерть…
"Бледный Конь" клином врезался в безжизненную поверхность третьей от Солнца планеты. Вздымая океаны развороченной земли, он разломился в месте пробоя, и верхняя часть протаранила подвернувшуюся ей скалу. Острые твердые камни терзали и мяли беззащитный металл. Оторванные отсеки и обломки обшивки разбрасывало по округе. А оставшиеся нетопыри, вылетавшие наружу из пробоин, лишь пищали, в бессилии наблюдая, как корабль доверенный их защите, рассыпается на кусочки не в силах затормозить. Кувыркаясь через себя, как акробат, верхняя часть смогла все-таки остановиться, оставив приличного размера каньон из распотрошенной земли и скал.
— После каждого падения, я возвышусь еще более сильным, чем раньше, — пыльный ветер подхватил этот голос, разнося его по всем остаткам некогда великого корабля. — Ха-ха, хорошее приземление!
Тяжеленный обломок обшивки отлетел в сторону, словно лёгкая простыня, освобождая путь лорду Гегемонии Носферату. Его длинный красный фрак был полностью испорчен, словно усердно втоптанная в грязь рваная тряпка. Но ни пришедшая в негодность одежда, ни мелкие затягивающиеся раны на теле, нисколько не остудили огонь в зеленых глазах и величие во взгляде.
— Корабли Синдиката Гретчинов всегда так приземляются, но нам негоже терять лицо, владыка, — заметил Харон, появившийся словно из под земли. На нем не было ни царапины, а мантия, словно только что сшитая, без единой пылинки. Казалось, даже ветер огибал старого Нейроманта.
— Восстаньте... — прошептал Алукард, игнорируя слова Харона.
И словно марионетки, послушные воле кукловода, рыцари откликнулись на приказ. Воины в рваных черных плащах и черных доспехах стали выбираться из-под обломков корабля, распрямляя плечи и занимая построение за спиной своего лорда.
Вдалеке на горном плато уже показалась одна из пирамид, яростно потрескивая железным желтым глазом на вершине, явно намекая на скорый выстрел.
Алукард не смотрел на тех, кто стоял рядом с ним, не обращал внимания на тех, кто стояли позади него. Только вперед… только враг... только цель. Очередная ухмылка озарила лицо лорда. Она расходилась все дальше по щекам, словно скалящееся чудовище с огромной пастью. В предвкушении клацнули игольчатые зубы.
И в этот миг, словно спущенные с цепей, сотни Каинов, рванулись вперед нестройными рядами. Выбравшиеся из-под обломков, вслед за "братьями", кривоногие мохнатые звери, радостно выли, предвкушая битву. Под дружный ультразвуковой писк остатка роя и всех нетопырей, что оставались в запасных колбах для наземной битвы. Теплой живой завесой опускаясь на атакующих, полностью скрывая их под трепещущим покровом.
— Вперед…
Сделав шаг, Алукард распался плотным черным дымом, который, оседлав ветер, рванулся между нестройными рядами Каинов. Не медля ни секунды, верные рыцари повторили этот трюк и последовали за лордом, стараясь не упустить его из виду.
Огибая бегущих на четвереньках существ, Алукард уже достиг плато, когда Пирамида выстрелила. Лорд вампиров не смотрел, как горели за спиной верные нетопыри и Каины. Он не обернулся на их крик, он летел черным дымом, огибая пирамиду, устремляясь туда, где стояла полуразвалившаяся пирамида, поверженная выстрелом Бледного Коня. Она все еще крошилась и осыпалась.
И там, в клубах пыли от величественного строения, стояли люди в темно коричневых балахонах. Зодчие Звезд.
Алукард плотным черным туманом пробил одного из людей насквозь. Бледно-желтая кровь почти коснулась Лорда. А он, уже приняв свой обычный вид, протянул руку по направлению к другому противнику. Пять тонких ало-красных нитей из крови вылетели из пальцев лорда и словно хищные хлысты впились в тело жертвы. Третий, имевший неосторожность остаться стоять на месте, даже не заметил, как сильные руки заламывают его тело. Капюшон сорвался. Золотая маска полетела в сторону. Полные ужаса глаза. И открытая шея, в которую уже вгрызались два ряда остро-игольчатых зубов.
Миг и три тела уже лежат в пыли. Оставшиеся в живых Зодчие лишь медленно пятились, по-прежнему молитвенно сложив руки.
— И пусть ваши "совершенные" губы дрожат от ужаса, когда вы будете шептать моё имя — Алукард Ди Вульваторикс, — Лорд демонстративно сплюнул выпитую желтую кровь. В момент, когда она коснулась пыли, появились Рыцари Вурдалаки, следовавшие за господином, и пронзили своими кривыми мечами оставшихся Зодчих. Одни падали на колени перед смертью, другие были брошены наземь, третьи стояли, сохраняя спокойствие. Все они одинаково встретили свою смерть. Но никто не разорвал, сложенных, словно в молитве, рук.
Оставшуюся позади пирамиду облепил живой ковер из нетопырей и Каинов. Пыхнув золотым пламенем пару раз, левитирующее изваяние начало заваливаться набок, словно колосс, лишившийся ступней.
Осталась третья пирамида, которая уже маячила вдалеке, потрескивающим глазом на вершине. Очередной золотой залп озарил небо. Взрыв поглотил все тени боя. Поваленная пирамида взорвалась от попадания союзника, сжигая в золотом пламени всех оставшихся там нетопырей и Каинов.
А рыцари уже неслись вперед, вновь обратившись в потоки черного дыма. Алукард улыбался. Тысячезубая улыбка светилась от счастья. Он даже не задумывался ни на секунду, о том, что положение их совсем не завидное.
Лицо лорда не изменилось даже когда пыль первой разрушенной пирамиды у его ног начала медленно подниматься в воздух. Отвалившиеся валуны, казавшиеся серыми и безжизненными, поднимались вверх, пульсируя золотистой кровеносной сеткой. Разрушенная атакой Бледного Коня Пирамида собиралась вновь. Грозная в своем геометрическом совершенстве. Трещины затягивались, словно на живом организме.
Радостная улыбка стала еще шире. От сладостного предвкушения он даже закусил губу, пуская по подбородку алую с зелеными прожилками струйку. Лорд смеялся глядя, как искрится и потрескивает только что собравшийся железный глаз на вершине пирамиды.
— Давай! — Алукард призывно раскинул руки.
Залп…
Вскоре наступил рассвет. Красная линия горизонта явила небу огромное солнце, которое нещадно жгло эту бедную планету, делая её безжизненным куском камня. И так день за днем. Вечно.
— А что есть эта вечность для меня? Я не помню, был ли я маленьким. Возможно, что не был никогда... Я никогда не был ребенком и мне никогда не стать старцем. В своей вечности я помню лишь человека в красном капюшоне, дым из его трубки и горящие красные глаза… но имеет ли это значение… — сидящий на камне Алукард расслабился и облокотился на спину Мины, которая нежно замурлыкала в ответ.
Они сидели на огромной куче камней оставшихся от пирамид Зодчих, которые представляли собой исполинскую могильную насыпь. У подножия, ворча и ругаясь, бродил Харон, поминутно усердно что-то раскапывая. Найдя оторванную руку одного из рыцарей, закованную в прожжённую черную перчатку, нейромант одобрительно хмыкнул и положил находку в увесистый короб за спиной.
— Лишь раз в жизни я видел такое опустошение на поле боя, — прозвучал голос из колбы с капелланом, на которой гордо как на трофее сидел Фродерик. — Воистину, это словно после залпа "LANCEA Longinus", главного орудия флагмана San Pietro…
Летучая лисица зажала в цепких когтях крюк на колбе и взлетела, вновь унося "аквариум" с молящимся капелланом с собой.
— Мина, мне становится скучно...
— Тогда давай найдем еще врагов, мой лорд, — заботливо проворковала она в ответ, прижимая колено к груди.
Не успели эти слова потревожить мертвый воздух, как небеса разверзлись. Большие угловатые корабли осветили пространство нежно-голубым светом двигателей. Десятки мелких юрких кораблей и истребителей вились вокруг, словно маленькие детки-ангелочки. Звук из турбин напоминал фанфары. Трубящее воинство спускалось с небес. Огромные горельефы, выплавленные на обшивках и исполинские серебреные кресты. Искоренители ереси — Григорианский Конклав вернулся, дабы заявить о своих правах на эту планету. Среди привычных статуй, крестов и висящих на фюзеляжах гобеленах был отчетливо виден символ — железный грифон с горящими глазами.
— Ричард, — улыбаясь, прорычал Алукард, распрямляясь в полный рост. — Теперь мне стало гораздо… гораздо интереснее!
***
В тёмной комнате, заполненной сероватым дымом, сидели двое мужчин, удобно устроившись в креслах за массивным каменным столом.
— Вечность… Хэх, наивный! Все что имеет начало — имеет и конец. А вечность начала не имеет. Глупый маленький клыкастик.
— Как же вам не стыдно, уважаемый? — недовольным тоном начал обладатель длиной козлиной бородки, кончик которой упрямо загибался. — Вмешались в мою прошлую игру, присвоили себе территорию со всеми вытекающими. И если бы меня хоть когда-нибудь волновал исход, я бы на вас обиделся.
Поправив красный капюшон мантии, и закурив трубку, он уставился на собеседника выжидающим взглядом. Сидящий напротив никак не отреагировал. Лицо его скрывала золотая маска, гладкая, без изъянов или резьбы, за исключением выгравированного солнца на лбу, лучи которого слегка двигались словно живые. Тело же было полностью скрыто под плащом, оставляя любого в неведении о его позе, весе, телосложении и даже половой принадлежности.
— Планета...— проговорил "золотолицый" абсолютно безэмоциональным голосом, делая большие промежутки между словами, словно пытаясь сосредоточиться. — Была... нужна...
— Ки-ки-ки-ки, — смеясь, затряс плечами обладатель козлиной бородки, вставая со своего кресла. — Тогда я непременно её отберу, но позже... ведь у меня есть вечность на это.
— Мефисто, — без малейшего оттенка в голосе молвил обладатель маски. — Планета... моя...
Вновь поправив красный капюшон, козлобородый наклонился в упор к собеседнику, заглядывая своими светящимися красными глазами прямо в черные проемы маски.
— Я еще научу твоих "совершенных" муравьев бояться смерти, уважаемый, — прошептал он, выпуская в лицо соперника плотное облако табачного дыма. — А пока меня ждут другие Аспекты.
Властно распрямившись, он развернулся и пошел в темноту комнаты, куда ему услужливо открывал дорогу серый смог.
— До… встречи…, — тихо безэмоционально бросил "золотолицый" поправляя светящиеся лазурные кубы на столе.
"Алукард" — классическое вампирское имя происходящее от прочтения Дракула наоборот.
"Мина" — отсылка к Вильгельмине Харкер (Дракула Брэма Стокера)
"Харон" — персонаж греческой мифологии. Паромщик в мир мертвых.Плата Харону — две золотые монеты, которые клали умершим на глаза.
"Фродерик" — отсылка к A Vampyre Story.
"Каин" — отсылка к "Каин и Авель" (книга Бытия)
"Цепеш" — отсылка к Владиславу Цепешу — румынскому князю, прообразу Дракулы.
"Сигишоара" — город в Румынии, родина Цепеша.
* — откровения Иоана Богослова. Страшный Суд. Всадники Апокалипсиса.
"Lancea Longinus" — копье судьбы. Копье Христа. Римский воин Лонгин проткнул Иисуса, умирая на кресте, и из раны потекла кровь и вода. Считается, что этим он прервал мучения Христа. Христиане почитают Лонгина как мученика.
"San Pietro" — святой Пётр
Авторский комментарий: Века минули, но война не изменила своей сути. Судьба все равно приведет их обратно. На третью от солнца планету. Те кто были когда-то людьми, те кто ими никогда не станут. Да услышат они зов колыбели своей. И пройдут через космос. Враждебный космос.