"Я вижу синь небес..."
And I think to myself, what a wonderful world
Старая добрая песня
— Как думаешь, Чед, эта охранная система остановитнепрошенных гостей? — Боб Вудсон снял кепку, вытер ей пот со лба и нахлобучилобратно. Он не смотрел на робота, он разглядывал новую ограду. Цепочкастолбиков высотой в человеческий рост с пучками коротких антенн на верхушкахтянулась вдоль края кукурузного поля.
Чед повернул куполообразную, поблескивающую на солнцеголову, ловя объективами фигуру хозяина, и прогудел:
— Затрудняюсь сказать, сэр.
Боб мельком взглянул на механического помощника и вновьотвернулся, любуясь на дело своих рук и манипуляторов Чеда.
— Конечно затрудняешься, железякаты безмозглая, — беззлобно пробормотал он. — Я, правда, тоже затрудняюсь. Сэтими зверушками только и остается, что затрудняться. Никогда не знаешь, чтоони еще выкинут. Посмотрим…
Монолог прервала мелодия вызова. Звонила жена.
— Да, дорогая… уже закончил. Да… только проверю новую системуохраны и домой. И… Эмили, посмотри, не играют ли дети опять с уродцами. Я знаю,как их зовут… Я помню, что говорил Док… Но…думаю, не стоит детям постоянноиграть с ними. Мало ли.
Боб снова утер пот и посмотрел из-под ладони на солнце — визумрудном мареве подрагивал огромный оранжевый диск.
— Черт, — прошептал он, — десятый год здесь, а всё никак немогу привыкнуть. — Затем приказал роботу:
— Собирай вещички, Чед.
…Солнце клонилось к горизонту, небо темнело, приобретая цветбутылочного стекла. Чед неспешно катил вдоль ограды, хозяин сидел у него наспине. Робот немного походил на уменьшенный в несколько раз танк времен второймировой войны, Боб видел такие в исторических атласах. Он вообще любил историю.Коллекционировал музыкальные записи столетней давности, старинные видеофильмы икниги. Особенно его интересовал позапрошлый — двадцатый век. Ведь именно тогдачеловечество приоткрыло дверь своего старого дома, а потом сделало первыйробкий шаг за его порог. И, пожалуй, сделало вовремя — дом становился всё менееуютным.
Фермер поглядывал не столько на столбы охранной системы,сколько на то, что находилось за ними. Ограда отделяла шелестящее нежно-зеленоеморе от пологих холмов, покрытых короткой жесткой травой. Трава имелафиолетовый оттенок, как и листья низкорослых двуствольных деревьев. Два тонкихгибких ствола каждого дерева переплетались друг с другом, напоминая змей. Этидеревца росли по склонам холмов, кое-где образуя настоящие заросли.
Холмистая равнина по ту сторону ограды тоже быласобственностью Вудсонов. На следующий год они планировали разбить здесьяблоневые сады. Конечно, придется прогнать отсюда известно кого. Этих дурацкиххармиков, из-за которых он уже потратил чертову кучу денег на новую ограду. Уних и так места хоть отбавляй. Почитай вся планета. А зачем она им? Ума у нихне больше, чем у земных мартышек — так Док говорил. Одно слово — бестолковые,никчемные создания. А человек знает, что сделать с этой землей. Он пророетканалы, проложит дороги, построит здесь новые города.
Боб смотрел на холмы и качал головой. Всё-таки нам повезло,думал он. Да, здесь всё не так, как на родной Земле, но зато можно дышать безреспиратора и даже пить речную воду. Реки тут полны рыбы. Пусть диковинной, новполне съедобной. А главное, просторы, просторы! У него — по местным понятияммелкого землевладельца — почти сто тысяч акров! Конечно, одному Богу известно,сколько труда ему пришлось вложить в эту землю. А сколько еще придется.
Десять лет назад он продал общине из Индокитая свою ферму вАйове, которой владели его предки на протяжении семи поколений. Вырученныхденег им с Эмили едва хватило на билеты. Их поместили в соседние ячейки длякриосна, и огромный звездолет унес их вместе с тысячами других счастливчиков вневообразимую даль от Земли.
Поначалу на новом месте было очень туго, но всё постепеннообразовалось. Превыше всего в растущей колонии ценились умелые руки дасметливый, практичный ум. Руки у Боба росли, откуда нужно, и в голове не мякинабыла. В фермерском деле мало кто мог посостязаться с ним. И вот теперь онтвердо стоял на ногах. Колониальный кредит был почти наполовину выплачен.Здесь, в этом мире, родились их с Эмили дети — Нил и Норма. Тут никто никому недоказывал свое право на потомство.
Когда дети вырастут, то в их распоряжении будет доброе,ладное хозяйство, и они станут его полноправными владельцами. Урожаи местнаяземлица давала просто превосходные, и с каждым годом они становились всё лучше.Вот только одно тревожило Боба — хармики. Слишком уж они были общительными. Таксчитали все его соседи-фермеры. Или наглыми, хитрыми и пронырливыми — таксчитал он.
От привычных мыслей его отвлекло непонятное движение навершине ближнего холма — самое высокое дерево на нем странно раскачивалось изстороны в сторону, словно от сильного ветра, хотя стояла тишь. Боб присмотрелсяи удовлетворенно хмыкнул — вот они, легки на помине!
Три пушистых, радужной окраски, существа, похожих на крупныхземных лемуров, возились у скрученных стволов. Боб остановил свое транспортноесредство и приказал Чеду заткнуться, то есть не издавать ни звука. Со стороныхолма донеслось до боли знакомое попискивание — хармики явно что-то замышляли.И ведь они видели его, канальи, но совершенно не боялись — ну не капельки. Бобразглядел, что один зверек пытается влезть по спинам сородичей на ветку дерева.Вот ему это удалось — деревце немного согнулось под его весом. Вот он залезвыше… А что же делают эти двое? Немыслимо! Они схватили товарища за задние лапыи тянут к земле. А тот крепко держится за верхушку… Что это они задумали? Ах,вот что! Двое нижних отпустили лапы верхнего, дерево резко выпрямилось, иотважный зверек, издав пронзительный клич, отправился в полет. Но наслаждалсяон им недолго. Приблизившись к ограде, летун в полной мере испытал на себевозможности новой охранной системы.
От антенн двух ближних столбов к хармику протянулисьбледно-синие молнии, раздался громкий щелчок, и незадачливого авиатораотбросило назад — на склон холма. Оба зверька, оставшихся у дерева, отчаяннозаверещали и стали подпрыгивать на месте, не решаясь подойти к своему товарищу.
Фермер соскочил на землю, прошел между столбами и поднялся кбедолаге, неподвижно лежащему в траве. Ткнул его носком сапога.
— Эй! Тебя не могло убить. Хватит притворяться!
Контуженый зверек слабо пискнул и уселся на задние лапы.
— Ну вот, другое дело. Давай беги к своим.
Хармика не пришлось долго упрашивать. Боб немного постоял, апотом стал подниматься на вершину холма. Еще не добравшись туда, он услышаллегкий стрекот. Звук приближался. Фермер поискал глазами его источник иобнаружил темную точку на фоне огненно-рыжего закатного зарева. Точка быстроувеличивалась в размерах и, наконец, превратилась в маленький бело-синийгеликоптер.
— Старина Доннори пожаловал, — негромко сказал Боб.
Фрэнк Доннори посадил свою бабочку аккурат на вершине холма,где хармики испытывали катапульту. Причем зверьки не убежали, а лишь спустилисьпо склону к небольшому каменистому выступу и оттуда с любопытством смотрели налюдей.
Когда Доннори выбрался из кабины, Боб как раз поднялсянаверх. Фермеры пожали друг другу руки.
— Я лечу, вижу, что-то сверкнуло. Думаю, никак Боб Вудсонустановил свою хваленую защиту и теперь поджаривает хармиков одного за другим.А ты и вправду установил. Не поскупился, — вместо приветствия выдал Фрэнк.
— Ага, — только и сказал Боб.
— И что ты их так не любишь? Они ведь безобидные.
— Они воруют мою кукурузу. И шныряют повсюду. Даже дома отних не скроешься.
Фрэнк поскреб седую щетину на щеке.
— Ну, много они не наворуют. А, может, они — это бывшиехозяева планеты. Ведь тут до нас кто-то жил.
Боб невольно взглянул на темнеющий восток, там — за холмами,на самом горизонте еще можно было разглядеть высокие сооружения, прячущиеся всизой дымке, — башни или вышки.
— Док говорил, что тут до нас были другие. Тоже прилетелиоткуда-то. Это они построили. Так что уродцы никакого отношения к развалинам неимеют.
— Вот только куда подевались эти другие?
Боб пожал плечами.
— Какая разница. Они сгинули тысячи лет назад. Теперь здесьмы. И вроде не собираемся никуда улетать.
— Да? А я вот думаю…
— Что?
Фрэнк покачал головой.
— Понимаешь, днем вроде ничего, а как лягу спать… глаза закрою,и вот.
Боб нахмурился:
— Что "вот"?
Фрэнк сглотнул слюну.
— Небо. Синее-синее. И деревья и трава — зеленые. А не какэта фиолетовая дрянь, — он махнул рукой в сторону перекрученных деревьев. — Исолнце. Настоящее, желтое. И так туда тянет… Обратно.
— Да ты что?! Спятил?! — Боб от возмущения даже притопнул. –Ты забыл респираторы? А… А когда ты там,— он выделил это "там", — видел синее небо? Ах, ну да! Летом. Что нилето, то засуха. Страшная засуха. Страшная жара. Ни капли дождя… Так оно илетом было не синее — всё в белесой дымке. Ты забыл? А вспомни-ка толпы вокругстартовых площадок! Этих людей… И солдат по периметру. Да ты в своем уме,старина?!
— Да, и всё же… — задумчиво протянул Фрэнк.
Он, похоже, не слышал сбивчивой отповеди своего соседа. Онсмотрел вниз — на трех притихших хармиков. Те, в свою очередь, не сводили снего своих огромных зеленых глаз.
Уже забравшись в геликоптер, Фрэнк высунулся из кабины иокликнул Боба:
— А у тебя ведь там тоже кто-то остался? На Земле.
Боб пожал плечами.
— Не понимаю, о чем ты.
Рассказывать о матери, которая доживала свой век в адуБольшого Нью-Йорка, ему не хотелось. Да и жива ли она еще.
— Я о том, что, может, зря мы затеяли переезд. Может, надосначала дома порядок навести...
— Ты спятил, Фрэнки! Натурально спятил. Поводись еще сосвоими уродцами и вконец рехнешься! — голос Боба потонул в гулераскручивающихся винтов.
…Во время ужина Боб был молчалив. Эмили, почувствовав, чтомуж не в духе, не расспрашивала его, как прошел день. Дети, как всегда, баловались.Нил, используя ложку в качестве катапульты, запустил в сестру крупной блестящейфасолиной. Норма погрозила ему кулаком.
Вудсон-старший отвесил сыну подзатыльник.
— Нил Вудсон, знаешь ли ты, как достается эта фасоль? Сколькомне приходиться горбатиться на ферме, чтобы вы ни в чем не нуждались?
Нил обиженно надулся и отложил ложку. Боб вдруг вспомнилкороткий полет хармика над оградой и тоже отложил ложку. Есть больше нехотелось.
— Что у нас новенького? — спросил он у жены.
Та пожала плечами.
— Да так, всё то же. Слышала, что Козински продали ферму икупили билеты обратно. И наши соседи с юга, Бестерсы тоже собираются улетать.
— Что за черт! Чего им здесь не нравится?!
Настроение у Боба окончательно испортилось. Он глянул вдальний угол столовой и оторопел. Оттуда на него пялил глаза-плошки здоровенныйхармик. Шерсть его переливалась всеми цветами радуги, уши чутко подрагивали.Бобу показалось, что подлая зверюга внимательно слушает разговоры людей исмотрит на них, не то изучая, не то гипнотизируя.
Фермер на время потерял дар речи. Он начал медленноподниматься, рука нащупала и сжала столовый нож.
— А… а он, что тут делает? — просипел он.
Эмили положила ладонь на руку мужа.
— Ну он же никому не мешает. Сядь, милый. Успокойся.
Боб, постоял несколько секунд и тяжело опустился на табурет.
— Еще только здесь их не хватало! — в сердцах сказал он.
— Они такие милые! — подала голос Норма. — Они играют сомной. У них хвосты пушистые.
— И что нам теперь, обедать с ними за одним столом? — буркнулБоб.
— Их нельзя обижать, — мягко сказала Эмили. — Они тутхозяева, а мы гости.
Боб только головой покачал.
— А еще они мысли умеют отгадывать, — оживился Нил. — Ясегодня спрятал свои звездолеты под кроватью, а сам представлял, что они у меняв шкафу. Я не знаю, почему я так думал. А Бивси, ну это он, — Нил кивнул нахармика, — сначала стал искать в шкафу, а только потом полез под кровать.
— Всё, — Боб строго взглянул на детей. — Поели — вон из-застола. Не забудьте перед сном прибраться в своей комнате. И чтоб там не былоникаких ур… хармиков. Я проверю. И скажите маме спасибо за ужин.
Он вышел из столовой, стараясь не смотреть в угол, где сиделзверек.
…Когда Боб скользнул под одеяло, задремавшая было Эмилиприподняла голову. Едва разлепив веки, она спросила:
— Милый, а нам хватит денег на билеты?
— На какие билеты, дорогая?
— На обратные. Домой. Мы загостились.
Сказав это, Эмили снова закрыла глаза и отвернулась к стенке.Через минуту она уже дышала ровно и мерно, как дышат крепко спящие люди. У Бобазасосало под ложечкой. Сна как не бывало. Он полежал, потаращился на смутнобелеющий в темноте потолок. Затем встал, вышел из комнаты. При его появлении вкоридоре зажглись ночники на стенах. Тьма отступила. Он стоял, прислушиваясь кночным звукам, успокаиваясь. Зачем-то провел рукой по стене.
Боб вдруг осознал, как важны для него эти стены. Это непросто стены, не просто жилище, это родной дом. И он будет родным для многихпоколений Вудсонов. Эта мысль наполнила его тихой радостью. Как надежен их дом,как он прочен и основателен. Он дарит им уют и безопасность. И черта с два ониотсюда уедут.
Скрипнула дверь детской комнаты за углом. Через четвертьминуты появилась Норма в забавной пижамке с розовыми кроликами. Девочка прошламимо отца, но потом остановилась и пробормотала, сонно щурясь:
— Папа, ты знаешь, мне что приснилось? Я была в таком месте…Там было небо, синее-синее, красивое-красивое, и желтое солнышко, и зеленаятравка. Там было так хорошо. Что за чудесный… чудесный…
— Мир, — одними губами сказал Боб.
***
Беседка тонула в сумерках. По углам сгустились лиловые тени.Трава на лужайке, которая при дневном свете была темно-фиолетовой, теперьказалась почти черной. Маленькая лампочка под крышей едва освещаларасположенный в центре беседки столик. У лампы вилась крылатая мелочь, в травенегромко, но оживленно стрекотала, щелкала, попискивала невидимаяживность.
Боб отхлебнул пиво прямо из горлышка, хотя Док принес емубокал. Поставил бутылку на стол, но не отпустил, а стал покачивать из стороны всторону. Внимательно следя за колебаниями уровня жидкости за стеклом, сказал:
— Я едва не пристрелил одного из них… там, за полем, нахолме… но у меня, слава богу, ничего не вышло. Прицелюсь, а мне мерещится, чтотам рядом Нил стоит. Мой сын. Я едва не… И вот выстрелю, а он там будет… — Бобсглотнул, — лежать. А…
Пальцы фермера сжались вокруг бутылочного горлышка так, чтопобелели костяшки. Он набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул.
— А главное, я был так взбешен — они ж опять ко мне как-топролезли… И я выстрелил. А ведь мне казалось, что там мой сын, рядом схармиком. А я всё равно… Пусть стрелял уже не целясь. Уже не мог целиться — такменя скрутило. Но ведь выстрелил же! В глазах темно, упал… а сам думаю — таммой Нил лежит. Мой Нил лежит…
— Боб, Боб, не надо. Всё уже в прошлом. А хармики… Ведь туткакое дело…
Док отхлебнул из маленькой белой чашки остывший уже чай иоткинулся на спинку кресла. Долго смотрел на полосу тлеющего, темно-багровогозаката.
Стемнело так, что Боб уже не видел толком лица Дока. Наконецтот нарушил молчание:
— Они не меняются многие тысячи лет. Я не про видовыепризнаки, тут всё понятно. Я про их, так сказать, общественное развитие.Возможно, они нашли некое устойчивое равновесие и на этом остановились…
Интересный факт — на планете немало хищников, но среди нихнет ни одного, кто бы охотился на наших симпатяг. Похоже, хармики не входят вих, так сказать, меню. Хищники их просто не замечают.
И очень интересное исследование можно было бы… хотя я неспециалист в зоопсихологии… В любом случае, мне надо возвращаться вуниверситет, обрабатывать материалы… а жаль, жаль…
Док снова умолк. Боб тоже молчал. Он думал об Эмили, котораячуть ли ни каждый день сообщала ему еще о ком-нибудь из знакомых, кто решилвернуться на Землю. А после так смотрела на него, словно чего-то ждала,каких-то его слов. От Эмили мысли перенеслись к матери — как она? Как ейживется под грязным нью-йоркским небом. Потом вспомнились сны, упрямопосещавшие его всю последнюю неделю, — в них небо было синим, а мир зеленым ипронзительно, до слез, прекрасным. Ах, если бы на Земле всё оказалось именнотак!
Насекомые в траве уже угомонились, в темном воздухе разлиласьтишина. Она не была тревожной, но и безмятежной Боб ее бы не назвал. Тишина,словно измучившая задача, требовала разрешения, выхода.
— Док, не в этом дело, — Бобу собственный голос показалсястранно резким и каким-то безжалостным. — Мы… ну вот я к вам сегодня заявился вгрязных сапогах. В дом. Да еще выпивший. Вы мне ничего сказали. Но ведьвыпроводили из дома. Может, и они?.. Я только сейчас задумался над этим. Толькосейчас. А надо бы раньше… намного раньше.
***
От порывов горячего ветра деревья с переплетенными стволамипригибались к фиолетовой траве. Ревели могучие двигатели, и яростное пламявырывалось из сопел, металось среди металлических конструкций, и сотрясалисьогромные серебристые корпуса.
Забавные пушистые зверьки, чей мех переливался всемицветами радуги, усыпали вершины холмов. Они стояли, задрав головы вверх, и в ихогромных глазах можно было бы увидеть, как блестящие иголки поднимаются всёвыше и протыкают зеленое небо.