Дети человеческие
Сто, девяносто девять, девяносто восемь... Не видеть. Истоптанные серые плиты, будто испятнанные зримой, но не поддающейся словесному описанию скверной. Блеклый калейдоскоп площадной суеты. Лица — негодующие, предвкушающие, испуганные, осуждающие, пустые, чужие и чуждые. Начищенные доспехи и потрепанные монашеские рясы, придворные платья и нищенские лохмотья. Низкое и тяжелое небо, готовое обрушиться в гневе на все это нелепое и пугающее действо. Веселые оранжево-алые язычки огня, подбирающиеся к двум столбам с привязанными к ним людьми. Нет! Не смотри! Не надо.
Шестьдесят пять, шестьдесят четыре, шестьдесят три... Не слышать. Метроном молитвы на мертвом, но не погребенном языке. Волны ропота, ветром гонимые от края до края запрудившей площадь толпы. Треск горящей соломы. Первые крики сжигаемых заживо. Нет! Не слушай! Не надо!
Тридцать три, тридцать два, тридцать один... Не чувствовать. Ни жидкого огня, стекающего по щекам, ни пульсирующего жара в груди, ни пламени, охватившего самою душу.
Восемнадцать, семнадцать...
Виктор с трудом разлепил тяжелые горячие веки. Белый глянцевый потолок медкапусулы не предвещал приятного времяпрепровождения в ближайшие часы, мерный, почти что уютный гул приборов внушал уверенность в том, что всё не так уж и плохо. А что до обрывочных воспоминаний и фрагментов давешнего "огненного" бреда... Что же, могло быть и хуже, причём — гораздо.
***
Айна плотнее жалась к Марте. Ледяная влажная ладонь старшей сестры накрывала её и без того крепко зажмуренные глаза, ограждая от кошмара, что творился вокруг.
— Не смотри. Не надо.
Девочки молились. Хором. Перекрикивая гул предвкушающей зрелище толпы. Так, чтобы заученные слова поглощали сознание целиком, не пуская туда голоса окружающего мира.
— Не слушай! Не надо. Paternoster, qui et in coelis, Sanctificetur nomen Tuum...
Никто не обращал внимания на двух маленьких послушниц, никто не заподозрил бы в них дочерей графа Натана Литского, осужденного вместе с супругой графиней Эльзой церковью, Святой Матерью нашей, на очищение огнем за колдовство и пособничество дьяволу.
Ни раньше, добывая для себя и Айны под сутаной епископа Луция право на жизнь и относительную свободу, ни позже, когда разбивали фамильный герб и развеивали с колокольни храма пепел "мерзких прислужников сатаны", Марта не позволила себе дать волю слезам. Но сейчас предательская влага выжигала глаза изнутри, стекая горячими ручейками на бледные щеки и искусанные в кровь губы. Не отнимая ладони от лица младшей, Марта утерлась кулаком свободной руки. Прилюдная демонстрация истинных эмоций — непозволительная роскошь для ведьмы.
— …sedliberanosamalo. А знаешь, Айна, ада нет. Это не очень хорошая страшная сказка. А сожженные колдуны и ведьмы становятся звездами на небе. Они сидят там — в заоблачных высях, вершат свои звёздные дела и смотрят на нас — маленьких и смешных. Вот и мама с папой скоро будут там. Видишь, как набухло тучами небо? Оно готовится разродиться новыми звёздами. Маме с папой больше не будет ни больно, ни страшно. Никогда. Они будут любить нас. Всегда-всегда.
Шли годы. Марта учила Айну жизни и магии. Когда волшебство в крови, для постижения тайного не требуются ни полные артефактов подвалы, ни толстые пыльные фолианты — знай себе — наблюдай, да запоминай. Живи разумом, выбирай сердцем, не показывай никому своих слабостей, а тем паче — силы своей. И почаще смотри на небо.
То ли происками лукавого, то ли молитвами слуг господних сошёл в гроб его преосвященство Луций. Марта не на много пережила своего любовника — новый епископ поспешил возвести на костёр смышленую несговорчивую женщину. Для Айны на небосклоне зажглись две новые звёздочки — сестры и так и не рожденного племянника.
Айна скиталась по городам, зарабатывая на жизнь пением и каллиграфией, стараясь прибегать к колдовству как можно реже. Стройная, светлокожая, с тяжёлыми чёрными косами, она привлекала мужчин, но никому не дарила своей благосклонности. "Не люби ни дитя, ни мужчину" — гласило первое правило ведьмы, подтверждённое к тому же примером матери и старшей сестры. Когда душа выжжена жаром трёх костров, а взгляду доступны скрытые за облаками звёзды, правила соблюдать легко.
***
Кровь пульсировала в висках, лёгким отчаянно не хватало воздуха. Виктор тонул. Тонул в зелёном колдовском омуте глаз своей юной натурщицы. Айна улыбнулась, откинув за плечи распущенные волосы и открыв обнажённую грудь. С гулким стуком упала кисть, пятная краской доски пола.
— Вам плохо, сударь?
— Нет… напротив, — заикаясь и хватая воздух ртом, пролепетал Виктор, — мне хо… хорошо. Как никогда.
Айне нравился этот робкий, талантливый юноша. Нравилась та абсолютно естественная, без малейшей доли магии власть, которую она имела над ним. "Нет-нет, я вовсе не люблю его. Это другое. Симпатия, любопытство — не более", — каждый раз убеждала она себя, остывая в его объятьях. А он писал свою лучшую картину губами по её телу, а после пытался поймать на кончик кисти то странное и приятное чувство, которое она вызывала.
Талант живописца, красота натурщицы и едва ощутимый, естественный, как дыхание, ореол колдовства обещали сделать "Дриаду" поистине шедевром, а Виктора — признанным гением.
Чем больше времени ведьма и художник проводили вместе, чем больше узнавали друг друга, тем отчетливее понимала Айна, какой опасности подвергает теперь и этого милого, отмеченного божьей искрой мальчика. Отводя нехитрым заговором недобрые взгляды завистников, отпаивая любимого (теперь — без сомнения — любимого) отваром целебных трав во время лихорадки, чувствовала она, как всё туже стягивается вокруг их запястий незримая, но прочная цепь, свободный конец которой уходит в пылающее, полное боли будущее. "Не люби ни дитя, ни мужчину, ибо любовью своею вернее всего погубишь их, как себя". Тупой болью в подреберье вызревало решение бежать, не прощаясь и ничего не объясняя. И однажды глубокой ночью, в час, когда полная луна благоволит безрассудным путникам, Айна оставила скромную мастерскую, которую уже привыкла считать своим домом.
***
Он искал утешения в вине, но на дне стакана не находил ничего, кроме пустоты. Он искал смерти, но та сторонилась его, как чёрт ладана. Тогда он рисовал. Иступлённо, истово. Но насмешкой над измаранными холстами с дальней стены мастерской улыбалась "Дриада" — его шедевр и проклятие. Несмотря на уговоры и щедрые посулы, Виктор так и не продал свою лучшую картину. "Ведьма" — сквозь зубы шипел он, хватив под вечер лишку. И тогда чудились ему злобные бесенята в зеленых глазах лесной нимфы. "Ведьма" — горько сплёвывал он похмельным утром, невольно ловя взглядом знакомые изгибы тела. "Ведьма" — нежно шептал сквозь сон, комкая горячие простыни.
"На костёр её!" — запалить во дворе кучу хвороста. "На костёр её!" — выдрать дрожащими непослушными руками холст из рамы. "На костёр её!" — не мигая глядеть, как ласкает огонь прекраснейшую из женщин, оставляя чёрные следы горячих поцелуев. Пепел развеивать не стал, это после сделает ветер.
Так началась его охота на ведьм.
Надо ли говорить, что талантливые творцы имеют особое чутье на волшбу, а раз с ней столкнувшись, подсознательно начинают остро чувствовать и подмечать её следы вокруг себя? Стоит ли упоминать, сколь ценны такие люди для возжелавшей монополизировать магию Церкви, Святой Матери нашей? Потому пришедшего за утешением к Богу Виктора с распростёртыми объятиями приняли скромные слуги господни.
Приняв постриг а после и сан, Виктор истово взялся за дело. Он раз за разом безошибочно находил вибрирующие нити колдовства, связывающие то или иное событие с источником, и ни разу не отправил в огонь невиновного. Ни разу он не прибегнул к арсеналу пыточных инструментов в инквизиторском подвале. Взгляд художника обмануть трудно, выболевшей и выстывшей душе перечить невозможно. Год за годом совершенствовался Виктор в этом новом для себя мастерстве, всё сильнее проникаясь верой в чуждость и опасность проявлений магии в мире людей.
Нередко другие инквизиторы гибли во время стычек с нечистью или умирали от болезней — калёному клинку или чахотке нет дела до твоего социального положения или духовного сана. Но Виктора сам Бог хранил от болезней и невзгод. Так было на протяжении семи лет. Но, видимо, у Господа есть дела поважнее, чем оберегать не самого безгрешного слугу его, и в один далеко не прекрасный день Виктор слёг. Адский жар завладел его телом, судороги крутили мышцы, желудок отказывался принимать пищу, а на руках и ногах мерзостными цветами распустились язвы. Денно и нощно молились братья во Христе о здоровье своего лучшего охотника, но, казалось, тщетно... Еле слышное "ведьма" то и дело срывалось хлопьями кровавой пены с бледных губ.
***
Левую руку обожгло, будто плетью кто ударил. Лопнул и рассыпался мелким бисером по дощатому полу браслет-оберег. Гаденький ужас липкой и холодной ладошкой сжал сердце. "Пропустила. Не уберегла". Не дав слабости овладеть собой, Айна занялась делом. Пока не всё потеряно, пока неровно, опасно кренясь, но все же вертится волчок на подоконнике выходящего на Запад окна, ещё не поздно, ещё можно что-то исправить.
Долгие годы Айна пуще любого ангела хранила любимого от бед. Долгие годы лелеяла она непрочную связь, которую так и не смогла разорвать. Несколько раз пыталась она покинуть эти края, но поводок натягивался и грозился лопнуть, и тогда она возвращалась, боясь оставить Виктора без защиты. Приходилось таиться, чтобы лишний раз не напомнить ему о себе, ведь то, с чем так трудно бороться в одиночку, иногда невозможно обороть вдвоем. Было нелегко. Со временем Виктор так поднаторел в распознавании колдовства, что на укрытие защитных чар требовалось куда больше сил и сноровки, чем на сами чары. Но любой щит, любая крепость имеют свой запас прочности. Выбрав свой путь, Виктор стал мишенью для предсмертных проклятий сжигаемых им ведьм.
Вглядываясь в деревянную миску, видела Айна в зеркале водной глади пылающие костры и искажённые болью лица. Так полнилось светилами небо. Вот занялась рубаха на впавшем в транс молодом парне. Повезло ему — лишь единицы владеют даром не чувствовать огненных объятий. Вот, разорвав цепи, пляшет в огне голая девка. Этой не больно. Чертовка. Предвкушает возвращение домой. А вот в который раз кто-то бьётся в путах, заходится жутким беззвучным криком, да так, что вода в миске идет крупной рябью и перехлестывает через низенькие края. Последняя "очищенная огнем" старуха была сильна и опытна. Именно её чёрное копьё боли и злобы пробило брешь в броне Виктора. Над чьей то дорогой взошла недобрая алая звезда, но судьба, вероятно, обреченного путника Айну сейчас интересовала мало.
Принадлежа по рождению к ветви древней и в колдовском смысле могущественной, Айна обладала достаточными силами чтобы противостоять такому предсмертному проклятию. Доставало ей и знаний. Но не для всякой магии довольно лишь сил и знаний. Корявые чёрные кляксы на душе Виктора были оплачены жизнью, а значит смыть их можно лишь кровью. Притом, каноническое контрзаклятие требовало крови человеческой. И немало. Такой роскошью Айна не располагала, а пойти на убийство не могла — не смог бы жить спокойно Виктор, узнай он, какой ценой досталось его выздоровление, а скрыть от него такую волшбу не представлялось возможным. Проведя ночь в кропотливых расчетах и тягостных раздумьях, колдунья пришла к выводу, что нужного результата можно добиться, используя большей частью кровь крупных домашних животных, лишь слегка разбавив её человеческой — своей кровью. Что же, придётся навестить деревенские коровники. Необходимость изводить ни в чём неповинных тварей бессловесных не вдохновляла, но, по крайней мере, с этой жертвой Виктор наверняка смирится спокойно.
Следующей же ночью всё было готово.
***
Как же не хотелось открывать глаза, как же не хотелось покидать объятия дивного сна о зеленоглазой, до умопомрачения любимой чертовке! "Ведьма" — тихим нежным вздохом слетало со ждущих поцелуя губ... В комнате пахло ладаном и... кровью. И еще чем-то неуловимо знакомым, вызывающим щемящее чувство в груди. Больше не было ни боли, ни жара, на месте страшных язв розовели свежие рубцы.
— Мы денно и нощно молились за тебя, брат. Бог внял нашим молитвам! — приветствовали Виктора ожидавшие его пробуждения священнослужители.
Окончательно придя в себя, Виктор остро ощутил следы колдовства вокруг. Такого близкого, такого смутно-знакомого колдовства! Но сосредоточиться ему не дали. В покои влетел запыхавшийся монашек.
— В селе Орешники скот полёг! Десять коров и два быка издохло! Будто кровь кто выпил. А следов на шкурах нет. Ясное дело, без магии не обошлось!
В Орешниках жили богатые и щедрые прихожане. Не гоже было откладывать дело в долгий ящик.
— Я займусь этим, — вызвался брат Кирилл, дежуривший у постели Виктора.
Обуреваемый смутным беспокойством, Виктор, не смотря на протесты прочих братьев, вызывался сопровождать Кирилла и содействовать ему по мере всё крепнущих сил.
***
В коровнике обнаружился след магии, в точности повторявший тот, что прежде Виктор обнаружил у своей постели. Болезнь — падёж скота — запах крови, волшба — осколки мозаики практически идеально сложились в единую картинку. Пусть некоторых фрагментов не доставало, но общая суть была ясна и без того. Некий колдун решил извести инквизитора, а когда сила молитвы отогнала его страшные чары, прислужник дьявола решил прибегнуть к жертвоприношению! Что же, пора спешить, пока гадёныш не завершил обряд. Снова болтаться между жизнью и смертью Виктору не хотелось. Да и как знать, не направит ли потерпевший неудачу колдун силу жертвенной крови против мирных сельчан?
Виктор вышел на охоту. Идти по следу было легко, как никогда, будто хаживал уже и не раз. На пути не встретилось ни хитроумных ловушек, ни подосланных "дичью" бесовских отродий. Ко второй ночи всё было кончено. В маленькой избушке в чаще леса он нашел ту, чей след взял. Обессиленная, лежала она прямо на полу, разметав по доскам растрепавшиеся чёрные с проседью косы.
Суд был недолог. "Нет. Не она. Не могла" — говорили глаза. Лгали. "Не виновна" — кричала душа. Но разве нельзя одурманить душу? "Люблю" — выстукивало сердце. Но кто станет верить сердцу? "Ведьма. Дважды предавшая. Опасная коварная сволочь!" — постановил разум, и Виктор лично запалил солому под столбом Айны.
У неё не осталось сил на объяснения и доказательства. Да и стал бы кто слушать осуждённую ведьму? Впрочем, желания что-то доказывать тоже не было, равно как и желания жить. Как мог любимый хотя бы допустить мысль о том, что она пожелала свершить над ним проклятие? Впрочем, теперь его более ничто не будет связывать с ненавистной ведьмой. Ничто, кроме искрящегося огоньками ночного неба. Время зажигать звёзды...
Сто, девяносто восемь... До последнего старалась она не дать воли обиде, которая более не имела значения. Шестьдесят пять, шестьдесят четыре... Не пожелать зла тому, из-за кого теперь умирала. Но на пороге небесной двери разум не властен над порывами души. Восемнадцать, семнадцать... "Ненавижу, любимый" — сорвалось с обожжённых губ.
***
— Ви, ну как ты тут?
После кипенной белизны медблока типовая мини-зона релаксации (кофе-машина, стол, пара пластиковых кресел, рулон полиэтилена с пупырышками) казалась почти уютной. Анатоль выглядел немного смущённым и подавленным.
— Нормуль, как видишь. Голова цела, руки-ноги-всё остальное починили — теперь как новенький.
— Чёрт, Ви, ну какого... тебя туда вообще понесло?!
— Да ладно, забей уже. Всё обошлось, как видишь. Правда, до кучи ещё и заразу какую-то местную поймал. Очученица те ещё... Но глюки красочные!
— Угораздило же... Расскажешь?
— Потом как-нибудь. Долгими условно-зимними вечерами. Когда наши корабли будут бороздить просторы вселенной! — сделал большие глаза Виктор.
— Да ну тебя! Бороздун.
Напряжение потихоньку сошло на нет.
— А, может, ну их — эти корабли, эту вселенную? Осесть дома, жениться, детей наплодить? Благо, денег мы уже порядком подзаработали, — задумчиво протянул Анатоль.
Виктор поморщился.
— Видишь ли, торианская экзотика мне ДНК-то подпортила. В общем, детишки — это теперь не моя история. Стерилен. Во избежание, так сказать... Собственно, звёзды — это теперь всё, что у меня осталось.
— Да ладно тебе, старик! Стерилен — не значит бессилен! — подмигнул Анатоль, — зато теперь ни рисков, ни запретов. Уж жениться по залёту точно не придётся.
Шутка вышла несмешная, но Виктор через силу улыбнулся.
***
Жёлтый карлик в паре тысяч парсеках от Базы. Айна. Имя сладковатой каплей перекатывалось на языке. Имя пахло земляникой и можжевельником. Напоминало о постыдных пубертатных снах и, почему-то, о неоконченной художке. А ещё... И причём бы тут болезненный бред о сжигаемых заживо? Впрочем, лучше о снах и землянике... И лейтмотивом одна мысль — "Мне надо туда. К ней".
— Ведьма... — слово само слетело с языка.
— Ты что-то сказал, Ви?
— Да нет, ничего. Просто название у моей э... визави такое... ведьминское.
— Знаешь, Ви, а ты прав. Кто бы что ни говорил, а мне вот кажется, что эти газовые шарики — вполне себе разумные... твари. Себе на уме, знаешь ли... Так и думают, как бы нас, любопытных, перехитрить да прижучить. Вот, взять хотя бы твою Айну. Строптивая недотрога. Мало того, что, как бы тщательно мы не рассчитывали точку выхода, а портируемся, все равно, куда-попало. Плюс, приборы в её системе чудят не по-детски. Так что, идти придется вслепую. Вот оно тебя надо, Ви?
— Люблю строптивых девочек, — пожал плечами Виктор и отправился готовиться к полёту.
— В команду возьмешь — на девочек-то?
— Прости, брат, иду один. Самому не хватит.
Незачем впутывать Анатоля в разборки с самим собой.
***
Прыжок прошёл на удивление удачно, отклонения от расчётного курса не превышали допустимых погрешностей. Да и приборная доска была в порядке. Без каких-либо проблем Виктор вывел свой "Сталкер" на орбиту третьей от Айны планеты. Красивая... и такая... будто видел её раньше. Голубая, в прозрачной дымке облаков. Иногда Виктор жалел, что бросил рисовать. Но это было что-то вроде принципиальной позиции. Лучше, чем создала природа, ни одной картине не быть. Зачем плодить жалкие копии?
***
Она ждала его. Год, сотню или миллионы лет? Не важно. Что есть время, когда для тебя оно несущественно? Она звала, и вот он пришёл, не в силах противиться зову. Спрятался в блестящей железке, будто эта штуковина сможет от чего-то защитить! Смешно, право же.
— Что же, теперь ты получишь то, на что обрёк меня! О да, детка, будет горячо! Ненавижу!
***
"Сталкер" резко рвануло прочь с орбиты. Ви отключился, не успев даже толком испугаться.
***
— Беззащитен. Беспомощен. Красивый мальчик. Мой. Должен жить. Ненавижу?
***
— Что он делает? Совсем рехнулся? Куда его несет?
Приборы исправно транслировали на Базу всё о перемещении. "Сталкер" стремительно нёсся на встречу звезде.
***
Виктор тонул. В отчаянно зелёных глазах Айны. Дежавю... Это уже было. Давно-давно, не важно когда. Потом было что-то еще. Тоже не важно.
— Так вот ты какая, моя маленькая звезда!
— Я ждала тебя, любимый.
***
Сигнал на Базу более не поступал. Всё кончено. Только ярче вспыхнула Айна.
— Ведьма... — сплюнул на пол Анатоль.
***
— Ведьма! — смеялся Ви.
— А то! — отвечала ему Айна.
Теперь они стали единым целым. Не физически, не в примитивном человеческом понимании... В общем, было приятно и немного непривычно. Столько еще предстояло узнать, столькому еще предстояло научиться! А пока можно просто наслаждаться друг другом и смотреть с особой нежностью на третью планету, в глубинах которой зародилось нечто, что в последующем назовут словом, по смыслу более всего похожим на наше слово "жизнь". Когда магия и талант творца соединяются любовью, происходят по истине невероятные вещи.