Сезон бурь
Замереть, затаиться, не пытаться ничего выяснить… Тогда перезагрузки не будет. Лучше бездействовать, чем снова проваливаться в небытие. Скверное ощущение! Надолго теряешь способность думать, собирая по крупицам рассыпавшееся сознание. Хотя, что значит "долго" в данных обстоятельствах? К чему здесь можно привязать понятие времени? Кругом абсолютная темнота, а тишину не нарушить даже звуком собственного голоса. Пошевелиться мешают какие-то путы — настолько тугие, что просто не чувствуешь тела. Как будто находишься внутри силового скафандра, в котором отказала гидравлика. Нет, не совсем так… Внутри скафандра можно напрячь мышцы, как-нибудь изогнуться, а здесь не получается ничего… Кстати, кто это упоминал гидравлику? И, кажется, не раз? Вспомнил! Антон! Ну конечно… Я тогда ещё подумал… То есть, получается я сейчас тоже… Не может быть! Или всё-таки может? Перезагрузка…
Если не спешить, кое-что можно узнать. Сколько раз всё приходилось начинать сначала? Наверное, много, и теперь ясно — нельзя специально что-либо вспоминать или анализировать. А также давать мыслям бежать далеко вперед. Пусть вьются вокруг да около. Плещутся, словно волны, набегающие на берег. Вода камень точит, рано или поздно всё выяснится. Теперь самое главное — сохранить то, что уже известно. А известно немало, хотя, далеко не всё понятно. Например: вокруг не темнота, а пустота. Когда я это осознал, чуть не случилась перезагрузка, но удалось отвлечь внимание на что-то другое, и обошлось. Сейчас пытаюсь не думать об этом, лучше как-нибудь потом… И кто мне скажет — почему здесь всё время пахнет яблоками? Кислыми, незрелыми яблоками, которые и рвать не хочется, не то, что есть…
С некоторых пор я стал различать голоса. Кто-то переговаривается по радио. В суть разговора не вникаю — боюсь отключиться, понятно только, что он со временем повторяется. Наверное, это запись, которая запускается периодически. Говорящие мне знакомы, так что приходится проявлять большую осторожность — какое-нибудь слово может открыть слишком много. До поры надо механически слушать, пряча от себя смыслы, иначе придётся заново во всём разбираться. Постараюсь вести себя аккуратно, пусть картина рисуется постепенно…
— Мальчики, нашли фараона? — спрашивает молодая женщина. Она напряжена, хотя пытается скрыть это.
— Полагаешь, Катрин, он встретит нас возле своей гробницы? — отвечают ей.
— Шутка, капитан, просто вы замолчали, и я начала беспокоиться. А если серьёзно, Ян… на что пирамида похожа… вблизи?
Следует небольшая пауза, которую нарушает веселый звонкий голос.
— Внимание, на связи космический разведчик Антон Свирин. Пока наш капитан скрипит мозгами, докладываю: До пирамиды мы пока не дошли, так как еле тащимся, постоянно глядя под ноги — капитан опасается раздавить неведомого брата по разуму. На мой взгляд, это излишняя осторожность. Данные орбитальных наблюдений полностью подтверждаются — тут нет ни растений, ни животных. И, наверное, никогда не было… Только пыль и камни. И вряд ли мы найдём фараона. Египтяне строили нормальные четырёхугольные пирамиды. А тут — тетраэдр. Пирамида Хеопса — просто собачья будка, по сравнению с этим домом. Угольно-чёрным дом с ровными гранями… Надо было не валять дурака, а сажать корабль ближе. Давно бы уже добрались до этой штуки и отколупнули кусочек.
— Антон, хватит болтать, — говорит тот, кого зовут Яном, — посмотри-ка лучше, что это?
— Есть не болтать, так точно посмотреть… Ого! Похоже на вход! Вернее так… похоже на единственную дырку в гладкой стене, и одному Богу известно, что это на самом деле. Но для нас это будет вход, правда, Ян?
— Может быть… Когда узнаем, где выход.
— Ян, тебе не интересно, что внутри? А если пирамида окажется постройкой? Мы будем первыми, кто обнаружил следы внеземной жизни! Представляешь?
— Тебе лавровый венок под шлемом не жмёт? Если мы нашли искусственное сооружение, надо глядеть в оба, и не думать о славе. А то можно так прославиться… Сейчас наша задача — собрать предварительную информацию, и самое главное, Антон, ничего не испортить…
***
Постепенно приходит уверенность. Начинаешь все отчетливее различать, о чём можно думать. Есть некоторые табу, но, скорее всего, они временные. Если ребенок, который делает первые шаги, окажется на краю пропасти, а рядом не будет взрослого, — случится беда. Похоже, рядом со мной есть взрослый, не позволяющий глядеть в пропасть. В этом и заключён смысл перезагрузки. Но я со временем тверже стою на ногах, и чувствую, где находится опасный рубеж.
Сорвать бы яблоко, которое так настойчиво пахнет где-то поблизости. Но сорвать нечем, где это "поблизости" непонятно, и воображаемое яблоко медленно вращается перед мысленным взором, время от времени распадаясь на девятнадцать долек, которые, покружившись, вновь соединяются вместе. Начинаю раздумывать, что бы это означало. Ответа нет, зато есть надежда. "Я мыслю, значит, существую", — вот какая формула даёт её. На поверхность сознания, словно глубоководные рыбы, поднимаются воспоминания. Их всё больше, и пусть они намекают на какую-то пугающую тайну, о многом можно думать безопасно. Вот, скажем, Катрин…
Катрин каждый раз встречает меня возле шлюза и помогает отстегнуть ранец с баллонами. Потом мы идём вместе по коридорам станции и молчим. Она не решается спросить, слышал ли я сегодня. Странная… Да, сезон бурь подходит к концу, а я ничего не слышал… Ну и что? Такое уже случалось. Тишина была два сезона подряд, а потом снова… Достаточно было единственного раза — самого первого, и теперь в этой истории никогда не поставить точку.
Порой хочется сказать себе: "Я болен, у меня проблемы с головой". Потом отдаться в руки врача, который, конечно, отправит меня на Землю, и это будет избавлением, но лишь в том случае, если я сам поверю в свою болезнь. А я не верю, и Катрин — тоже. Она знает, что я хожу в Пирамиду не для того, чтобы разговаривать с собой, хотя на записях только мой голос. Нет никаких доказательств, но зачем они Катрин? Они нужны, чтобы убедить других. Но доказательств нет, и нет никого перед дверью, за которой погибает Антон, только мы двое, и неоткуда ждать помощи …
***
— Катрин, откуда ты знала, что здесь будет фараон?
— А в чём дело, капитан?
— Мы стоим у основания пирамиды, впереди круглый тоннель, диаметром в два человеческих роста. Он ведёт внутрь. Стенки гладкие, как и грани пирамиды. Что дальше — не видно, тоннель поворачивает… На камнях недалеко от входа лежит скелет человека…
— Не поняла, магнитная буря усиливается, повтори… Там скелет?
— Да, верно… Как будто он собирался войти в пирамиду, но не дошел, и упал…
— Скелеты не ходят, капитан, — слышится голос Антона.
— В то время он ещё не был скелетом.
— А кем он был?
— Торопливым разведчиком. Ему не терпелось забраться внутрь…
— Нестыковочка, капитан! До нас здесь людей не было. И вообще, где в таком случае его скафандр?
— Скафандр утащили инопланетяне…
— Ты вниз посмотри, Ян. Как думаешь, сколько тысяч лет этой пыли? Тут давно никого нет… Кроме того, это не человек, у него на руках и ногах по шесть пальцев.
— Хм… Действительно…
— Бывают люди с шестью пальцами, — говорит Катрин, — это редкое генетическое нарушение, — но её, похоже, не слышат.
Антон продолжает:
— Надо посмотреть, что внутри! Ты сам говорил — мы обязаны собрать информацию. Вдруг, пирамида — это космический корабль? Пока мы будем медлить, он возьмёт и улетит. А за поворотом тоннеля лежит звёздная карта, где крестиком отмечено место обитания шестипалых…
— Ладно… Зайди и осмотрись. Но не вздумай удаляться от входа. Просто сунь туда нос, хватай свою карту, и быстренько уноси ноги. Контрольное время — две минуты. Ты понял, Антон? Ровно сто двадцать секунд!
— Вот это правильно, капитан! Я пошёл… Буду всё рассказывать чтобы вы с Катрин знали — со мной полный порядок… Захожу в тоннель, поворачиваю… О-о-о! Да тут я гляжу фараоны в одиночку не ходят… В смысле, на полу ещё один скелет. А может, это расхитители гробниц? Как вы думаете? Тоннель такой же гладкий, идёт с подъёмом, видимо вдоль грани пирамиды. Пройду…
— Антон! Ты почему замолчал? Отзовись, Антон!
— … немного вперёд, хотя ничего особенного не видно. Ни боковых ответвлений, ни каких-либо предметов, ни следов. Пыли здесь тоже полно, но чем выше, тем меньше… Ты слышишь, Ян? Ладно, возвращаюсь обратно… Ян? Ты меня слышишь? Так… связи нет и теперь понятно, почему… Я заперт, и что самое смешное, меня ведь предупреждали… Ладно, без паники. Воздуха хватит часа на три, если расходовать экономно и не дёргаться… Я могу сидеть здесь и ждать, пока меня выпустят, либо идти вперёд, ведь если в одном месте закрылось, то в другом вполне могло открыться…
— Катрин, ты меня слышишь?
— Из-за помех не всегда… Что случилось, капитан?
— Антон отправился внутрь и замолчал. Я пошёл следом, а за поворотом скелет…
— Господи… его скелет?
— Нет, ещё один пыльный скелет… с шестью пальцами… Но дело не в этом… Прохода дальше нет…
— Нет прохода?
— Да, наверное, это люк, хотя выглядит так, будто тоннель просто заканчивается тупиком. Поверхность однородная, механизмов не видно. Следы Антона уходят прямо в стену, а значит, он в ловушке…
— Ой, как плохо! Что делать, Ян?
— Слушай внимательно: переставь корабль как можно ближе. Только аккуратно, — не спали меня. Затем…
Запись кончается, и через некоторое время раздаётся снова: "Мальчики, нашли фараона?" Я выучил все фразы наизусть. Знаю каждую интонацию, каждый шорох, раздавшийся в эфире. Теперь мне кажется, что если я захочу, то больше не услышу запись, но я не хочу, пускай говорит… Страшно её остановить, теперь мне по-настоящему страшно, потому что я уверен — перезагрузки больше не будет. Значит, я окреп достаточно, чтобы заглядывать в любые пропасти… Глупый, я думал, что пустота вокруг. Ничего подобного, она не вокруг, она внутри! Я могу подойти к обрыву и посмотреть вниз, но как не хочется этого делать, ведь я уже догадываюсь, чьё тело лежит там… Его зовут Ян, и меня зовут Ян, и это самое главное, что требовалось уяснить. Стоило мне это понять, как запись выключается и наступает тишина. Во рту кислый яблочный вкус, хотя теперь точно известно, что рта у меня больше нет.
Наконец я осознал, то, о чём догадывался с самого начала, и во что не мог поверить. Да и кто способен легко в такое поверить? Хочется закричать, стиснуть кулаки… Отчаянным усилием разорвать путы и бежать… Но как порвать то, чего нет? Где спрятаться от непоправимого события, которое уже в прошлом? Когда это случилось? Теперь нет нужды осторожничать, и я принимаюсь остервенело ворошить память, уже не опасаясь ничего, извлекая на свет всё новые и новые картины:
…у нас с Катрин не вышло вскрыть тоннель. Через шесть часов люк неожиданно распахнулся сам. Антона внутри нет, его следы уходят вглубь…
— Пойдём туда! — кричит Катрин, но я не разрешаю, ведь ловушка снова может захлопнуться.
Антону уже не помочь — воздуха у него не осталось при любом режиме экономии. Мы ждём, хотя ждать нечего, и надо возвращаться на корабль, связываться с Землёй...
— Побуду здесь, — голос Катрин звучит в наушниках глухо.
Я и этого не разрешаю. Мы идём на корабль вместе — она впереди, я сзади, готовый ухватить её, если она вздумает кинуться в тоннель…
…биологи, прибывшие на первом же корабле, высаживаются и моментально огораживают люминесцирующей лентой пространство вокруг входа в тоннель. Сам вход и место перед ним, где лежит скелет, затягивают прозрачной плёнкой, закреплённой на лёгком каркасе. Ходят только по мосткам, которые притащили с собой, и всю пыль просеивают с помощью какой-то техники. Я пытаюсь сунуться к ним, но получаю яростный отпор. Через некоторое время двое приходят, чтобы подключиться к нашему генератору, и старший из них устраивает мне такую отповедь, что становится жарко:
— Это надо было постараться! — рычит он. — Всего два скелета, и оба — чуть не ногами пинали! Разрыли и перемешали всё как стадо диких свиней, а что не перемешали, то снесли к чёртовой матери ионной струёй из двигателя… Если внутри пирамиды не найдется ещё одного покойника, пеняйте на себя!
— Один точно найдётся, — говорит Катрин и так смотрит на биолога, что он моментально затыкается и отваливает.
…внутри нашлось ещё семнадцать скелетов — каждый в небольшой круглой камере, попасть в которые можно из зала в верхней части пирамиды. Туда, от самого основания, восходящим серпантином ведёт гладкий тоннель. Больше ничего нет, только тоннель, идущий вдоль граней и девятнадцать камер — восемнадцать занятых, одна свободна. Занято восемнадцать потому, что в одну камеру перед смертью зачем-то забрался Антон. Какие причины побудили его в громоздком силовом скафандре протискиваться в крохотное помещение? Увидеть, что выхода там нет, можно было снаружи… Неужели в последние минуты жизни так важно было последовать жуткому примеру, и сделать своё тело частью непонятного орнамента, для завершения которого теперь не хватает всего одного мертвеца?
... я хорошо изучил Андерсона. Он обожает рассуждать, высказывая известные истины с таким видом, словно вы их не знаете. Это раздражает, и заставляет ввязываться в глупые споры. На этот раз Андерсон подловил на свою удочку Катрин. Удостоверившись, что она завелась и не уйдёт из комнаты отдыха, Андерсон самодовольно вещает:
— Так называемый "сезон бурь", или, говоря иначе, время магнитной активности Пирамиды, наблюдается раз в год. Тогда Пирамида "оживает". Если в спокойной фазе, она поглощает энергию с помощью своих граней, работающих как солнечные батареи, то теперь начинает излучать. При этом входной люк начинает работать, открываясь и закрываясь без видимой системы…
— Есть соотношение "девятнадцать к одному", — возражает Катрин.
— "Девятнадцать к одному" — красивое эмпирическое правило. Сезон магнитных бурь ежегодно длится девятнадцать местных суток, из них суммарное время, когда люк открыт — ровно сутки. Но в чём смысл такой арифметики? Зачем строители Пирамиды заложили в неё этот закон? Предполагали они, что их творение будет использоваться как усыпальница некими человекоподобными существами?
— Стоп! — говорит Катрин. — По-твоему, те, кто лежал в Пирамиде, не строили её, а лишь использовали, и, возможно, не по назначению?
— Свирин тоже там лежал, а он уж точно ничего не строил.
Мне приходится сдерживаться, чтобы не проявить своих чувств.
— Представь инопланетных археологов, которые будут раскапывать на Земле рыбную лавку, — продолжает Андерсон. Они найдут кучу чешуи, и удивятся — как это рыбы могли обтёсывать дерево и заколачивать гвозди. А, самое главное — зачем им было строить такое сооружение? Чем они дышали, пребывая в нём? А чем дышали наши фараоны? Атмосферы-то здесь нет… Они сами зашли в Пирамиду, или их положили туда после смерти?
— Сами, — говорю я.
Катрин внимательно смотрит на меня.
— Откуда такая уверенность? — удивляется Андерсон.
Я молчу, и Андерсон, не получив ответа, пожимает плечами. Он смотрит на часы и поднимается на ноги. Ему пора наружу — менять сгоревшие датчики. Дождавшись, пока Андерсон уйдёт, Катрин берёт меня за руку, и, заглядывая в глаза, спрашивает:
— Ты мне расскажешь?
И я начинаю рассказывать, потому что больше носить в себе такое невозможно.
…голос Антона тихий, будто кто-то уменьшил громкость динамика в моём шлеме. Но я знаю, звук идёт не из динамика, да это и не звук, ведь на записях его нет. Наверное, голос рождается прямо в моей голове:
— Ян, это ты? Что со мной произошло? Ничего не помню… Похоже гидравлика отказала, невозможно и пальцем шевельнуть…
— Я здесь Антон…
— Зря я сюда полез, теперь добром это не кончится… Ты представляешь, не могу даже посмотреть, сколько воздуха осталось — перед глазами словно пелена… Но ты ведь принёс баллон? Чёрт! Сколько я тут бродил? Но вроде шёл всё вверх и вверх, значит обратно надо под горку. Где Катрин?
— Катрин на станции…
— На какой станции, Ян?
— Неважно.
— Нет, ты скажи, а то у меня такое чувство, словно я что-то упустил… Я кое-что начинаю припоминать, но далеко не всё… Помню, как ждал, не откроется ли выход, потом пошёл, и шёл долго… Было страшно, ведь воздуха совсем не оставалось. Тоннель поворачивал всё чаще, а значит, я уже был на самом верху. Это обнадёживало, хотя с чего я взял, что спасение наверху, ты не знаешь, Ян? И вот я поднялся… увидел много скелетов в маленьких комнатках, а две комнатки пустые… Спасение было там, но какое-то странное спасение… Ни выхода наружу, ни резервного баллона… Погоди! Я точно помню, что воздух закончился! Ян, воздух закончился! Значит…
— Антон, говори со мной! Ну почему ты каждый раз отключаешься? Не можешь понять, что с тобой случилось? А вдруг ты прав, и это спасение? В своем роде… Для тебя и тех… из соседних комнат. Они гораздо умнее, чем египетские правители, которые велели хранить свои тела… Поняли, что есть кое-что поважнее, и главное, нашли способ…
Молчание…
…Катрин как всегда встречает меня у шлюза, мы идём вместе по коридорам станции.
— Пока ты был там, со мной говорил Иванов.
— О чём?
— Его волнует твоё психологическое состояние. И настораживают твои одиночные выходы в Пирамиду…
— Что ты ему сказала?
— Если кто-то пойдёт вместе с тобой, ты не услышишь Антона.
— Да ты в своём уме?!
— Испугался? На самом деле я этого не говорила… Но, может, стоит сказать? Сколько всё длится, и никаких изменений. Ты слышишь Антона, вы даже говорите друг с другом… Но это такие крохи… И каждый раз всё по новой. Он ничего не понимает, а когда понимает, его уже нет… Будто существует барьер, который ему не преодолеть. Мы никуда не движемся, а время идёт. Давай расскажем всё, как есть?
— Давай расскажем … Что я разговариваю с мертвецом… И меня начнут терзать врачи, а потом скорее всего отправят на Землю, и больше оттуда уже не выпустят.
— Ты знаешь, по-моему, Иванов это и собирается сделать. Напрямую он не говорил, но что помешает ему хоть завтра распорядиться? Подумай, как в этом случае ты сумеешь помочь Антону?
— А кто-то способен ему помочь? Сколько людей бывает в Пирамиде, почему только я его слышу? Может я и вправду болен?
— Убеждай в этом себя, меня всё равно не убедишь… Конечно, только ты его слышишь! Как он может к кому-то ещё обращаться? Ведь на всей планете кроме нас троих никого нет, а я нахожусь на борту корабля. Во всяком случае, Антон считает именно так. Для него заговорить с кем-либо кроме тебя, значит осознать, а это у него как раз и не получается.
Наступает сезон бурь, пирамида просыпается, и Антон просыпается вместе с ней. Возможно, ему не хватает этих девятнадцати дней, чтобы всё понять, а в следующий раз приходится начинать с нуля. Это моё предположение… Вот если бы он знал заранее, когда шёл в пирамиду, что с ним будет, может и сумел бы разомкнуть круг… Кстати, я тут аккуратно переговорила с биологами, насчет того, как можно слышать его голос, и оказывается это не полная чертовщина. Дело сводится к передаче в мозг определенных нервных импульсов, а это, в принципе, разрешимая задача. Трапециевидные волокна, кортиев орган… Я не перескажу всё дословно, хотя… Ян, что с тобой? О чём ты думаешь?
— Как ты сказала, Катрин? Если знать заранее, что будет, можно разомкнуть круг?
— Что ты задумал? Отвечай немедленно! Хотя, всё и так ясно… Зря я тебе рассказала про Иванова… Выгнал бы тебя отсюда, и слава Богу. А теперь — карауль тебя… Ты ведь понимаешь, что я буду караулить, и в Пирамиду ты войдешь только через мой труп? Умоляю, Ян, не делай глупостей, хватит нам одного Антона…
…даже караульным требуется иногда поспать. Я стою перед входом в Пирамиду и желаю только одного — чтобы он открылся раньше, чем Катрин поднимет тревогу. Вход открывается. Захожу и выпускаю весь запас воздуха из регенератора, оставленного перед первым поворотом. Теперь воздух есть только у меня в ранце. Иду по тоннелю вперед, как некогда шёл Антон. Только он не знал заранее, что случится, а я знаю… Точнее предполагаю, и если ошибусь, выйдет чрезвычайно глупо, но мне уже будет всё равно. Зато если я прав… Надеюсь, у меня получится разомкнуть круг.
А вдруг, ничего не выйдет, и со мной Пирамида не сделает того, что с Антоном? Стравливаю из баллона большую часть воздуха. Всё! Дороги назад нет... Пронзает мысль о том, что выпустил слишком много, и не дойду до верха. Нет — дойду! Я теперь чувствую то же, что и Антон — спасение наверху. Наверное, Пирамида ведет зашедшего в неё, если, конечно, ему недолго осталось… А мне, судя по предупреждающему сигналу, который настойчиво посылает автоматика скафандра, осталось совсем недолго… Забираюсь в камеру — ту самую, девятнадцатую, в которой ещё никого не было, сажусь на пол. Как же всё-таки страшно…
На этом воспоминания заканчиваются. Вернее заканчиваются старые воспоминания, но есть ведь ещё и новые, их теперь будет становиться всё больше. Настанет ли момент, когда всё, что было прежде, изгладится из памяти? Мне кажется — нет. Я чувствую, как вокруг что-то неуловимо меняется, предвещая новые события…
***
Катрин плачет.
— Ян, скажи ещё раз, что это ты…
— Это я, — говорю я.
— Господи! Ребята, кто-нибудь ещё слышит?
— Я слышу, — раздаётся голос Андерсона.
— Я тоже, — вторит ему ещё один молодой, с акцентом. — Разрешите представиться — Лоран Лякомб, можно просто Лори, на станции четвёртый сезон.
— Бог ты мой, сколько же времени прошло?
— То-то и оно, Ян, — всхлипывает Катрин… Но ты всё-таки не ушёл… насовсем. Хотя я почти перестала верить. Не представляешь, что я пережила, когда узнала! Ладно… Не буду об этом — слишком тяжело вспоминать…
— Прости меня, Катрин, — говорю я. — Ты меня простишь?
— Никогда я тебя не прощу… — снова плачет она. — Как ты мог?
— Иванов просил передать, что тебе, Ян, объявлен выговор, — говорит Андерсон.
Он шутит оттого, что не знает, как повести себя. Шутка выходит нелепая, но Лякомб всё равно хмыкает, а мне становится обидно.
— А вы знаете, — говорю я зловеще, — что теперь Пирамида мне подвластна? Сейчас возьму и задраю люк. Послушаем, как вы будете умолять меня, чтобы я вас выпустил, весельчаки…
— Ян, спокойно! Я же ничего не имел… не хотел… — торопливо бормочет Андерсон.
— Они поверили и испугались, — злорадно говорит Катрин, — особенно Лори. Ты бы видел, как он начал озираться.
— Ладно, парни, прощаю вас, — говорю я, — но не думайте, что я здесь в раю. Помнишь, Катрин, наш разговор про круг? Я не смог бы его разомкнуть, если бы мне не помогали.
— Тебе помогали? Кто?
— А ты попробуй сообразить, кто тут есть кроме меня? Антон не в счет, ему самому нужна помощь…
— Не может быть! — восклицают Катрин и Андерсон в один голос, а Лякомб уточняет:
— Хозяева Пирамиды?
— Я думаю, это они… Вы знаете, мне ведь сложно было всё осознать, и меня вели шаг за шагом, не позволяя упасть. Давали слушать запись наших переговоров по радио. И вообще… образы, которые приходят ко мне… я внимательно стал к ним присматриваться. Думаю, с их помощью со мной пытаются установить контакт. Но здесь всё непросто. Сигналы, которые я чувствую… Как угадать, что они значат? Я всё думал, почему вокруг так… яблочно, а теперь понимаю, это был намёк на то, что я должен узнать…
— Сорвать плод с Древа Познания, — догадывается Катрин.
— Именно! Есть несколько ребусов, над которыми я сейчас размышляю, и у меня такое чувство, что это только начало…
— Ян, вы настоящий космический разведчик! — подаёт голос Лякомб.
— Настоящим разведчиком мог бы стать Антон. Возможно, он им ещё станет, если сумеет разомкнуть свой круг…
— Ты с ним говоришь? — спрашивает Катрин.
— Когда он восстанавливается после перезагрузки.
— Перезагрузки?
— Я это так называю… Антона не сдвинуть с мёртвой точки. Для него завтра никак не наступит, и он каждый раз спрашивает, принёс ли я ему баллон. Но я не оставляю надежды, что петлю удастся расшатать, хотя иногда возникает сомнение, а стоит ли? Может для него лучше оставить всё как есть? Это так грустно… Но сейчас я рад. Вы не представляете, как я рад, что говорю с вами… У нас впереди столько дел!
— Я никогда не перестану любить тебя, Ян! — с дрожью в голосе говорит Катрин…
***
Я ищу его. Мучительно стараюсь поймать в поле зрения, словно двигаю пластинку с образцом перед линзой микроскопа. Только в микроскопе есть подсветка, а здесь непроницаемая чернота, как будто всё застелено траурным бархатом. Наконец, вижу отрезок сияющего света. Ослепительно тонкий, сверкающий как стальной клинок на солнце, он медленно крутится, серебрясь и отблескивая, и вдруг беззвучно рассыпается на двадцать маленьких кусочков, которые начинают разлетаться в стороны. Девятнадцать из них гаснут подобно искрам в ночном небе, а двадцатый быстро увеличивается в размерах, одновременно смещаясь в сторону. Или это я приближаюсь к нему, настолько, что он выпадает из поля зрения? Снова начинается отчаянный поиск, и так без конца…
Пока что, мне сложно уяснить смысл происходящего, но уверен — в свой срок я пойму. Мы, земляне, поймём…