Души, где скрыты увядшие зори
В сумерках горная тропа становилась еще более опасной. Монотонно бубня под нос молитву, брат Северин натянул поводья и спешился. Все мышцы гудели от усталости, но до замка было рукой подать, и молодой мужчина не терял надежды успеть до наступления темноты. Причудливыми фигурами громоздились скалы над обрывом. Он шел вперед, осторожно ступая по скользким камням, лошадь неторопливой трусцой следовала за ним.
Внезапный жар в груди остановил молитву. Монах придерживал рукой массивный крест, а ноги сами ускоряли шаг. Юноша собрался с силами, обратившись в слух. Раскаленный крест предупреждал о близкой опасности, о нечисти, притаившейся за углом. Ветер принес обрывки звуков: лязганье железа, низкие хриплые окрики, треск горящих факелов. И — едва слышную на таком расстоянии — вонь горелой плоти. Брат Северин бежал на помощь и молил небеса о том, чтобы не опоздать. Увесистый крест ощутимо бил по груди и разгорался все ярче. Монах издалека разглядел красные всполохи факелов в утробе глубокой пещеры. Два воина скорчились у входа, и один был точно мертв, а второй истекал кровью, прижимая к телу обрубок, оставшийся на месте левой руки. Брат Северин склонился над ним и наспех перевязал рану обрывком ткани.
— Сожми крепче! — крикнул он в обезумевшее от боли лицо раненого.
Из пещеры слышались стоны, и только один голос сохранял твердость:
— Держать строй!
Монах поднялся с колен и взял меч на изготовку. Крест, казалось, прожигал насквозь одежду, кожу и плавил кости. Брат Северин перекрестился и, глубоко вздохнув, устремился на шум.
Битва кипела. Нестройный ряд воинов отбивался огнем и мечом. Вязкая слизь покрывала стены и пол пещеры. Огромная змея с дюжиной щупалец извивалась в центре, и от ее шипения закладывало уши. На острие атаки выступал предводитель отряда. Его меч мелькал так быстро, что невозможно было уловить отдельного движения, но лишь вихрь уверенных ударов.
Монах успел только охнуть, как один из отростков потянулся в его сторону, но тут же отполз, почуяв святую силу. Брат Северин глубоко вдохнул, закрыл глаза и, перекрикивая шум сражения, запел молитву. Робкий поначалу, голос монаха постепенно обретал уверенность, звучал все глубже и громче, заполняя пространство пещеры. Тварь застыла, раскачиваясь, словно танцуя. Воины замешкались, но тут же пришли в себя от повелительного окрика.
— Рубить конечности! Прижигать огнем!
Одно щупальце, второе, третье, — словно, дерево очищали от веток.
Предводитель откинул с лица волосы, промокшие от пота, и ринулся в бой. Змея изворачивалась, отступая вглубь пещеры, но меч настиг ее. Плоская голова шлепнулась на мокрый от крови и слизи пол. Воин, подскочивший с факелом, прижег в последний раз змеиную рану, и все было кончено.
Монах завершил песню и растер ноющие виски. Крест на груди тут же остыл. Воины зашлись победными криками, радостно обнимаясь.
— Соберите останки и сожгите, — приказал предводитель.
Брат Северин предложил свою помощь раненым, но, опьяненные победой, они еще не чувствовали боли.
— Святой отец, вы не могли найти лучшего момента, чтобы наведаться в мое княжество, — обратился к нему предводитель. — Отныне мой дом — это ваш дом.
Брат Северин был так утомлен, что хотел отказаться от праздничного ужина. Он завидовал Эльзе: его лошадь сама пришла под стены замка и давно спала, прикормленная добрым конюхом. Но князь был настойчив, и юноше пришлось разделить трапезу с ним и двумя сыновьями. Старший, Тибор, был статен и красив той мужественной красотой, какая бывает только среди жителей гор. Смоляные волосы, крупный нос, широкие крепкие ладони и быстрые уверенные движения, — все в нем напоминало отца. Младший, Эмиль, глядел лукаво и словно бы по-женски нежно. Присмотревшись, брат Северин заметил, что ресницы у него изогнуты, и держится он намного изящнее брата и отца, и улыбается как бы исподтишка. Волосы у Эмиля завивались кудрями, щеки розовели юношеским румянцем, и сам он был слишком опрятен для этой почти дикой местности.
За столом разговоров только и было, что о побежденном чудище, да о поляках, что норовят напасть на княжество. Монах клевал носом и встрепенулся, когда князь Виктор обратился к нему.
— Брат Северин, я видел разные чудеса, но, клянусь Богом, ваш крест горел неземным пламенем, и потух в ту же секунду, как тварь издохла.
Монах смутился и ответил, не поднимая взгляда.
— Я получил его в дар от своего наставника. Он действительно чует нечисть и может предсказать, откуда придет очередная напасть, но он работает только с приходом темноты. У нас в ордене он считался величайшей реликвией, и его доверили мне. Если честно, я и сам не знаю, чем этого заслужил.
Князь широко улыбнулся:
— Это слова воина, в котором скромность ступает рука об руку с мужественностью. Теперь я вижу, что вы воистину его заслужили.
— Он оставляет ожоги, — пробормотал Северин, потирая грудь. — Это величайший дар, но вместе с тем и величайшее бремя.
— Эх, мне бы такое бремя, хотя бы ненадолго, до дня святого Антония, — вздохнул Виктор, — я успею расчистить окрестности от всей той дряни, что окружает нас плотным кольцом.
— Да, — согласился Тибор, — мы почти месяц выслеживали змею, карауля каждую ночь у входа пещеры. Будь у нас крест, ни одна бы овца не пропала, ни один бы человек не погиб.
Брат Северин почувствовал, как у него краснеют щеки. Он не может оставить этих людей в беде.
— Возьмите, — он стянул крест через голову и протянул его Виктору. — Я останусь здесь с вами до тех пор, пока мой меч и мой крест смогут сослужить верную службу, пока земля не будет очищена от скверны.
Князь бережно принял крест.
— Просите, все что хотите, брат Северин. Клянусь честью, я отдам вам любую драгоценность, что у меня есть.
— Мне ничего не надо. Пообещайте мне беречь этот крест как зеницу ока, и никогда не накрывать его. Всегда носите его поверх одежды и не прячьте.
Дело спорилось. Каждую ночь отряд княжеской охраны во главе с Виктором или Тибором отправлялся на очередную вылазку. Брат Северин порой ходил с ними, но все чаще его помощь требовалась в городе, где было так много темных людей, не ведающих об истинной вере. Редкие часы отдыха монах проводил наедине с книгой или беседуя с Эмилем. Юноша был начитан, но отличался легкомыслием и праздностью, и порой неуважительно отзывался об отце и крестьянах, чем сильно огорчал монаха. Брат Северин не раз и не два пытался наставить младшего сына на путь истинный, но добился только того, что Эмиль стал его избегать.
— Там, в столице думают, что вся нечисть — это сказки простого люда, — часто говаривал Виктор. — Дескать, грубые да неотесанные, боятся своей тени. Но я знаю, ЧТО я видел. Я видел, как людей разрывало пополам нечеловеческой силой. Я видел детей, идущих на тихий манящий зов лесных духов. Я видел юношей, с которыми время играло дурную шутку; они уходили в горы на день и возвращались глубокими стариками. И это не сказочки.
Князь начал носить рубахи с глубоким вырезом, демонстрируя всем ожоги на груди, подчеркивающие его доблесть. У Тибора под глазами залегли темные круги, не сходившие даже после целого дня отдыха. Но весь город пребывал в радостном возбуждении, воины гордились тем, что делают доброе дело. И брат Северин был счастлив как никогда.
В одну из ночей монах сопровождал Виктора до горной реки. Крест горел вполсилы, должно быть, чудище пряталось под толщей воды и не хотело выбираться на сушу. Северин пытался выманить его пением, но все тщетно. Они стояли на каменистом берегу, пока крест не погас, а потом были вынуждены повернуть назад. Проходя мимо тихой заводи, князь внезапно остановился, крепко сжав руку монаха. Повернув голову, юноша заметил, как алые всполохи освещают лицо Виктора, и перекрестился. Тихий всплеск воды привлек их внимание.
— К озеру, — негромко скомандовал князь. — Не спугните.
Они быстро пошли вдоль берега к крупному озеру, в которое впадала река. Камни закончились, и они ступили на мягкую землю, что приглушала звук шагов. Брат Северин разглядел два силуэта на берега, но один из них исчез под водой, едва почуяв их приближение.
— Вперед! — закричал князь.
Воины ринулись в атаку, освещая дорогу факелами, но, достигнув берега, застыли. Один из них опустился на колени. Расталкивая всех, Виктор бросился вперед, досадуя на внезапную задержку.
У самой кромки воды лежал бездыханный Эмиль. Волосы его были спутаны, мокрая одежда липла к телу, пальцы вцепились в прибрежную траву. Он был мертв. Брат Северин закрыл глаза, прогоняя странное наваждение: два тела сплетаются в одно… Чавкающие, липкие объятия, такие нежные, такие влажные… Длинные мокрые пряди падают на грудь… Стон…
Страшнее всего было выражение невероятного блаженства на лице Эмиля. Такой улыбки монах не видел никогда в жизни.
На первый взгляд ничто не выдавало горя Виктора. Он был все так же собран, деятелен и общителен. Он не оставлял своих вылазок, не отказался от пищи или сна. Но он был в отчаянии. Монах, повидавший много людского горя, чувствовал это отчаяние загнанного в клетку человеку. Да, князь был готов бороться до конца, но колени его подкосились. Они беседовали так долго, насколько хватало сил. Должен же быть способ воскресить его веру.
Следующей ночью Виктор вернулся домой, волоча за рог крупную голову.
— Чудище горной реки повержено! Я прикажу сделать из этой головы чучело. В память о моем сыне.
— Отец, не эта тварь убила Эмиля, — воскликнул Тибор. — На нем не было ни ранки, ни царапины.
— Это проделки озерных духов, — добавил брат Северин. — Только они способны так нежно убивать.
Князь задумался, сжимая обеими ладонями крест, сейчас бледный и холодный.
— Мы должны отомстить, — твердо проговорил он. — Неужто нам озерный дух не по зубам!
Монах заметил, как при этих словах желваки заиграли на лице Тибора, но не придал этому нужного значения
Брат Северин молился до самого рассвета и, едва задремав, был разбужен внезапными криками.
Он выскочил из замковой часовни во двор и увидел печальную картину.
Отчаянный смельчак Тибор, так любивший своего брата, отправился этой ночью к озеру в одиночку. Стражники, отосланные на поиски на рассвете князем, который заподозрил неладное, входили в замок.
Пошатываясь под тяжестью погибшего, двое воинов из охранного отряда внесли тело молодого княжича. Насквозь мокрый, полуодетый, глаза его были широко распахнуты, победная улыбка застыла на губах. Князь Виктор прижался к сыну всем телом, и лишь глухой стон вырвался из груди. Северин заплакал, не стесняясь своих слез.
После похорон Тибора все стали шептаться о проклятии. "Мавка, в городе мавка", — только и слышалось со всех сторон. Матери прятали сыновей после наступления ночи, жены — мужей. Брат Северин потерял сон и покой. Едва глаза закрывались, он видел сплетение двух тел на влажном берегу. Он видел блаженную улыбку на бледном лице Эмиля. Он видел счастливый победный оскал мертвого Тибора. Он слышал чавкающие звуки и тихий всплеск. И тут же просыпался. Тогда Северин молился, жарко и неистово, так же, как и сражался.
Князь готовил крупную облаву. Все крестьяне, способные удержать в руках вилы, были согнаны той ночью на главную площадь. Охранный отряд был собран и подтянут. Крест красовался на широкой груди Виктора. Брат Северин наточил меч и выпил сырое яйцо, чтобы голос не подвел его в нужную минуту. С криками и песнями они выступили в поход. Крестьяне тряслись от страха, но шли, подгоняемые князем.
Чем ближе озеро, тем сильнее горел крест. И вот, уже до заводи рукой подать, как крест начал тухнуть и слабеть.
Виктор закружился на месте, ловя направление.
— Сжать кольцо! — отчаянно закричал он.
Но было уже поздно. Мавка выскользнула из оцепления. Виктор бродил по пояс в воде, но крест был все так же холоден и бледен. Выхватив меч, он рассекал водную гладь и рычал как раненый зверь. У Северина сердце сжималось от этих криков. Он бросился к князю, но тот прогнал его, прогнал всех, и отряд воинов понуро повернул домой. Крестьяне бежали так быстро, что пятки сверкали.
Брат Северин остался, спрятавшись в кустах. Неистовая буря улеглась, Виктор выполз на землю и замер так, пока не запели первые предрассветные птицы. Бледный и уставший, он возвращался в замок. Монах следовал за князем безмолвной тенью. Лишь на секунду, под самым замком, Виктор почуял позади шаги. Он обернулся, и Северин разглядел алый всполох на груди князя. Был ли то отблеск зарницы, монах не знал. Солнце уже выплывало из-за горизонта. Начинался новый день.
Северин бодрствовал, но душа его пребывала в смятении. Под вечер в дверь его комнаты робко постучали. Заплаканная девушка, служанка князя опустилась на колени на пороге, умоляя ее выслушать.
— Брат Северин, я знаю, кто мавка, — глаза ее горели, несмотря на страх, девушка была настроена решительно.
Монах опустился рядом с ней.
— Агнешка, поведай мне, не бойся ничего.
Краснея и запинаясь, она рассказывала историю, а у Северина кровь стыла в жилах.
— Эмиль был проклят. В тот день и тот час, когда он притронулся к Катерине.
Младший княжич был сластолюбцем. При всей его красе отбоя в женщинах он не знал никогда, но ценил девушек неприступных. Катерина, одна из служанок, была бойкой, но никому не давалась. Тем сильнее Эмилю хотелось добиться ее расположения.
— Я слышала, как это произошло, — всхлипывала Агнешка. — Сначала он ее уговаривал, ласково, очень-очень долго, а она только хохотала. Потом пригрозил. Потом и вовсе спрашивать не стал…
Брат Северин осенил ее крестным знамением и крепко сжал тонкие девичьи ладони.
— Я слышала, как он пыхтел. Как она заходилась криками и проклятиями. Она прокляла Эмиля и весь его род. Она поклялась, что смерти ему не избежать. Утром она пропала.
— Вы не нашли ее?
— Мы нашли ее одежду и нательный крестик. На берегу озера.
Агнешка опустила голову. Монах успокоил ее, как мог, молитвой и добрым словом.
Князь Виктор лежал во тьме и слушал стук сердца, теребя руками цепочку креста. Прохладный ночной ветер доносил запах болот. Князь исступленно молился, попутно проклиная себя. Князь держал в руках крест, тепло металла действовало успокаивающе. Но крест продолжал нагреваться, он разгорался, алым пламенем освещая комнату. Виктор отдернул обожженные пальцы и приподнялся. Темный силуэт перелез через окно, что-то шлепнулось на пол, и поднялось во весь рост. Полностью обнаженная девица, прикрытая только волосами, подошла к князю.
— Кто ты? — хрипло спросил он.
— Зови меня Каталина, — нежный и звонкий голос достиг его ушей. — Я пришла скрасить твое горе.
Еще секунду назад Виктор помнил о страшной угрозе, но мягкие влажные прикосновения туманили его разум.
— Здесь слишком светло, спрячь крест, — попросила она.
Он никогда не видел, чтобы крест горел так ярко, но он забыл, что это значит.
— Я не могу, — пробормотал он. — Я обещал его не снимать.
Каталина протянула ему черный бархатный мешочек.
— Натяни его сверху. Погаси это пламя.
Князь послушно перевязал крест тканью.
Ночь поглотила горячие влажные объятия.
Брат Северин весь день ждал князя, чтобы поведать историю проклятия, но тот не вышел ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину. Встревоженный, он просил служанок проверить, но всякий раз оказывалось, что князь просто спит.
За полночь, когда монах уже отчаялся дождаться столь важного разговора, Виктор спустился в обеденный зал. Да не один. Юная дева с влажными волосами, облаченная в княжескую мантию, ступала за ним.
— Брат Северин, пей да гуляй! — воскликнул Виктор. — Сегодня свадьба моя. Созывай весь честной народ, устроим пир!
Монах оторопело разглядывал девушку, она туманила взор и казалась невозможно прекрасной.
— Брат Северин, что же ты не рад? Это Каталина, невеста моя, сегодня ночью ты нас обвенчаешь.
— Нет, — хрипло ответил юноша. — Я не буду венчать тебя с мавкой. Открой глаза, Виктор, прогони наваждение.
Князь добродушно рассмеялась.
— Да, хороша моя невеста, раз даже ты, святой человек, мне завидуешь.
— Где крест? — встрепенулся монах. — Ты же обещал не накрывать его!
Виктор достал из-под рубахи черный мешочек. Горячая красная искра пробивалась сквозь плотную ткань.
— Да что с ним станется. Я ношу его, как ты и велел.
— Нет! — Северин вскочил на ноги, приближаясь к князю. — Ты во власти дурмана! Сорви ткань, и ты увидишь, что зло рядом.
Виктор нахмурился.
— Видит Бог, ты стал мне братом с того самого дня, как помог мне погубить змея. Но даже от брата я не хочу слышать таких слов.
Брат Северин лихорадочно думал, как спасти князя.
— Вспомни наш первый вечер, — взмолился юноша. — Ты обещал мне отдать все, что я попрошу. И вот, я прошу тебя, отдай мне свою невесту, если ты любишь меня.
— Вот глупец, — скривился мужчина, — на что она тебе, святоша? Я обещал отдать любую драгоценность, хочешь — бери корону, хочешь — золото. Но Каталина только моя.
Северин отчаянно вцепился в плечи князя, но тот отпихнул его и достал кинжал.
— Еще шаг, и ты умрешь.
Забыв об опасности, юноша бросился к мавке. Озерная дева, почуяв дух святости, отступала назад. Монах запел, но тут же пение его оборвалось. Вонзив кинжал в спину, Виктор убрал все преграды на пути к любимой. Брат Северин сполз наземь, чувствуя, как толчками уходит жизненная сила.
Влажными губами мавка прижалась к Виктору, обвивая мужчину длинными скользкими руками.
Монах сделал над собой усилие, и начал бормотать. Негромкая молитва медленно, но уверенно набирала силу, превращаясь в песню. Мавка завизжала от страха, кожа сползала с нее клочьями, обнажая внезапное уродство. Длинными пальцами она вцепилась в шею князя, который в ужасе застыл. Схватившись за крепкую цепь креста, она затягивала ее на шее князя, пока Виктор не задохнулся.
Брат Северин все пел, хоть и взор его застилала темнота. Он слышал предсмертные хрипы друга, визг мертвой девицы, что медленно таяла, оставляя после себя капли озерной воды.
А потом тьма поглотила и его.