Разгадка Нефертити
О, Атон! Я, — птенец в яйце, — готов славить тебя. Ты дал мне дыхание, сохранил жизнь. Я вышел из яйца, чтобы славить тебя, о, Атон!
Гимн Атону, XIV в. до н.э.
Поезжайте в Египет! Обязательно поезжайте в Египет. Поезжайте в Египет и спросите там, кем был Эхнатон до солнечной революции. Спросите! Нет, вы спросите! Поезжайте и спросите.
И вам скажут, что до революции Эхнатон был Аменхотепом IV. И, если бы не Петушок, разве случилась бы революция, как вы думаете? Уважаемый, богатый человек: сотня дворцов, тридцать жен, триста наложниц. На обеденный стол каждый день выставлялось две тонны одной только золотой посуды! К его услугам, в любое время дня и ночи — то ли два, то ли четыре миллиона трудолюбивых верноподданных. Чего, спрашивается, не хватало?..
Папа Аменхотепа IV, конечно же, звался Аменхотепом III — здесь трудно ошибиться — и слыл большим оригиналом. Для начала, он женился на чужеземной принцессе Тейе. Да если бы только женился… Нет, он сделал ее Царицей! Высшее фараонское общество было в шоке: как, жениться — и не на родной сестре?! Ладно, пусть не родной, но хотя бы двоюродной — священный долг каждого приличного фараона!
Так ведь и это еще не все! Принцесса Тейя, дочь правителя далекой восточной страны Сир-Ийаа, вместо золота и благовоний привезла в качестве приданого — что бы вы думали? — куриные яйца и плоды граната! И, вместо того, чтобы швырнуть бесприданницу в Нил, к Священным Крокодилам, фараон возвысил ее! А заодно повелел повсюду строить царские курятники и выращивать гранаты.
"О, горе нам! — восклицали жители страны Та-Кемт, уминая на завтрак омлет и запивая его гранатовым соком. — Импортная кухня доведет страну до ручки!"
И — как в воду глядели: Аменхотеп III, вместо привычных и веселых войн, затеял с соседями какие-то скучнейшие торговые делишки, в ходе которых обобрал тех до нитки. Небывалое благоденствие свалилось на страну Та-Кемт: золото текло рекой, каждому рабу полагался серебряный ошейник, а куриного мяса было столько, что священных кошек и крокодилов, вместо мышей и девственниц, пришлось кормить курятиной.
"О, горе нам! — пророчествовали ожиревшие от жареных цыплят и перебродившего гранатового сока, жрецы. — Так ведь и до инфаркта недалеко!"
Долгие-долгие годы правили Аменхотеп III и царица Тейя, но однажды, после четвертого завтрака, фараон, почувствовав томление в груди, выпил любимого сока и отправился в царство Осириса. Жрецы ликовали: ужасное пророчество сбылось! Но праздник длился недолго: на престол, с благословения царицы Тейи, взошел Аменхотеп IV.
Молодой фараон оказался хуже старого. Женившись на иноземке (да-да, снова из далекой страны Сир-Ийаа!), он не только объявил ее Царицей, но и даровал титул Нефертити — пожизненно. Плач и стон стояли в домах знати Верхнего и Нижнего Египта.
"О, горе нам! — вопили, срывая с себя разноцветные парики, девы зрелого возраста. — К чему годы подготовки? Зачем выходы из Нила без купальников? Никогда, никогда не выйти нам в финал конкурса "Мисс Нефер-Неферу-Атон Нефертити "!* Чужестранка обманом присвоила титул!"
Жрецы снова начали роптать и пророчествовать. Учитывая приверженность юного Аменхотепа IV к омлету с гранатовой шипучкой, это не предвещало ничего хорошего. А когда, вопреки всем обычаям, он пожелал провести великий праздник Священного Хвоста** на двадцать семь лет раньше срока — и вовсе взбунтовались. Собравшись в Храме Всех Богов, что в священном городе Фивы, Верхняя и Нижняя Жреческие Палаты, именем богов страны Та-Кемт потребовали фараона к ответу. Срок назначили — до заката Ра.
Царица Нефертити возлежала на ложе, в тени гранатового дерева, рядом с Аменхотепом IV. Оба уже долгое время молчали, обдумывая коварное предложение вконец отбившихся от рук жрецов, чьими устами говорили… боги? Интересно, с чего бы это богам приказывать начинать войны, жениться на сестрах и бросать невинных девиц на съедение крокодилам?! Нет, что это за боги, спрашивается?..
Фараон рассеянно играл со своим любимцем, золотисто-красным петушком. Тот, растопырив крылья, распушив "воротник" на шее с диким кудахтаньем бросался на белый султанчик из соколиных перьев, которым водил по земле его хозяин. Пух и перья летели во все стороны: петушок развоевался не на шутку. Нефертити, нежно погладив мужа по плечу, заговорила с ним.
— Мой венценосный муж, разве ты не чувствуешь, что к нам относятся несправедливо? Возьми хотя бы эту божественную птицу, — указала она на петушка. — Это одно из самых красивых и удивительных созданий на свете. Он великолепен, его наряд переливается всеми цветами радуги. Его гребешок — ничто иное, как царская корона. И нет равного ему храбреца в мире птиц и животных!
Фараон перестал играть с петушком и повернулся к жене. Ее шелковистая кожа блистала в солнечных лучах, а в агатовых глазах прыгали веселые искорки.
— Продолжай… — молвил Аменхотеп.
— Слушаюсь и повинуюсь, владыка! Скажи, кто первым извещает мир о явлении сияющего бога Ра?
— Мне ведомо, кто, — ответил фараон.
— А если мы вспомним о его супруге, которая, с благословения Ра, ежедневно несет яйца, а затем согревает их теплом своего тела, чтобы на свет появились птенцы — отпрыски Ра: солнечно-желтые, пушистые и теплые?!
— Воистину так, — сказал Аменхотеп.
— И, несмотря на все это, они лишены почестей, расточаемых всем прочим тварям египетским. Мой любимый владыка, так войди же к жрецам, в Храм Всех Богов. И пусть они воздадут божественные почести этой Священной Птице, красивой, полезной и умной — как ты! Пусть поставят изваяния, возведут храмы и приносят жертвы — как и тебе! Да будут жрецы покорны твоей воле, ибо нет богов, которые устояли бы перед отвагой Священной Птицы — и твоей! Праздник Хвоста будет проведен, когда ты пожелаешь!
— Я выслушал твои слова, о, Нефертити и душа моя окунулась в мед, — ответил фараон. Он поднялся с ложа. — Эй, кто там! Колесницу! И золотую клетку для петушка!
Аменхотеп IV был молод, энергичен и умен. Нефертити вовсе не льстила ему, говоря об этом. Решительности, обаяния, хитрости фараону было не занимать: дворцовые интриги — очень хорошая школа. В то время как слуги облачали его в парадное платье, он обратился к царице.
— Клянусь душами предков, ты сказала правду, моя божественная супруга! Нет никого более достойного поклонения, чем эта Священная Птица! Твари, что ходят на четвереньках или летают в небе — разве кто-нибудь из них проникся благодатью и смирением настолько, чтобы ежедневно взывать к Ра? Я возвышу это создание в Храме Всех Богов! Да восторжествует правда! Да установится справедливость!
С этими словами, подхватив накрытую тканью клетку, в сопровождении небольшого эскорта в три тысячи колесниц, фараон отбыл в Храм. Но напоследок Нефертити, приблизившись, что-то шепнула царю на ухо и, незаметно для свиты, сунула в кошель на его поясе какой-то небольшой, округлый предмет. Отъезжая, Аменхотеп улыбался.
От дворца к Храму Всех Богов вела прямая, как стрела дорога и храмовая стража сразу заметила облако пыли, поднятое царским кортежем. "Фараон!!! Фарао-он едет! Едет!!!" — разнесся протяжный крик.
Великий Храм на какое-то время превратился в кипящий муравейник. По аллеям священного сада, как ошпаренные забегали жрецы, натягивая церемониальные одежды. Рабы торопливо устилали дорожки свежим папирусом. Служки окуривали помещения благовониями.
Как только царская процессия приблизилась к Храму, распахнулись ворота и Аменхотеп IV, сойдя с колесницы, твердой походкой направился в Зал Всех Богов, держа в руке золотую клетку. Величие и великолепие Зала подавляло. В свете факелов и ароматном дыме курильниц чудесные картины рождения, жизни и смерти богов на стенах выглядели как живые. Первосвященник Храма недвижно стоял между двумя рядами бритоголовых жрецов, одетых в шкуры священных животных поверх набедренных повязок. Лоснящееся, сытое лицо Первосвященника ничего не выражало. Снаружи сюда не доносилось ни звука. Все молчали. Стояла мертвая тишина.
Фараон слышал лишь свое дыхание и биение сердца в груди. Со всех сторон на него смотрели божественные Кошка, Крокодил, Львица, Бык, Корова, Шакал, Сокол, Ибис, Скарабей и другие священные твари. Фараон какое-то время молчал, соблюдая этикет и собираясь с духом. Ведь восстать против всех богов разом — дело неслыханное даже для него, царя! Почувствовав, что успокоился, Аменхотеп обратился к жрецам.
— Великий Священник и вы, жрецы богов страны Та-Кемт! Вы, кому ведомы священные тайны! Вы, кто молитвами и постами ограждает Черную Землю от несчастий! Вы, от кого у богов нет тайн! Вот я, Аменхотеп, призванный всеми богами, пришел к вам со смирением! Взгляните на меня с сочувствием и любовью, даруйте благословение! Пусть яркий свет ваших истин развеет мрак моих сомнений!
Ни движения, ни звука в ответ. Подавив дрожь, Аменхотеп продолжил.
— Я обращаюсь к тебе, Первосвященник! Со мной — Священная Птица пресветлого Ра, имеющая право на божественные почести. Это создание каждое утро приветствует Ра хвалебным гимном, и призывает всех и каждого поклониться Ра в полдень. Когда челн Ра уходит на закат, Священная Птица прощается с богом, в надежде на встречу с ним следующим утром. О, Первый Среди Знающих, вслушайся же в звуки Священного Гимна и объяви нам божественную волю Ра!
С этими словами фараон откинул покрывало с клетки. Увидев свет, петушок встрепенулся и прокричал: "Ку-ка-реку! Ку-ка-реку!" От неожиданности ряды жрецов дрогнули. "Святотатство…" — громко прошептал кто-то в наступившей тишине. Фараон усмехнулся и сказал.
— Клянусь тенями предков, Первосвященник, на сей птице нет греха! Прошу тебя, благослови ее и воздай ей те почести, что дарованы Соколу, Кошке, Крокодилу, Корове, Шакалу, Ибису, Быку, Барану и всем иным божествам страны Та-Кемт. Пусть эта просьба будет принята благосклонно! Да будет между нами мир. Я все сказал!
Затем, подняв голову, фараон с достоинством оглядел собрание. "Если бы только Нефертити меня могла видеть", подумал он.
Верховный жрец Фив долго молча смотрел на фараона и петушка. Торжественная тишина стояла в зале. Неподвижные жрецы напоминали раскрашенные статуи. Затем раздался голос, тихий, презрительный и опасный, как яд кобры-Уатжит.
— Стыдись, стыдись, сын Златорогого Барана! Твоими устами глаголют тщеславие, эгоизм, гордыня, глупость! Ты пришел и держишь дерзкие речи: просишь, чтобы твоей игрушке — жалкому петуху! — воздавались почести, как равному богам? Разве забыл ты, сын Великой Коровы, что боги страны Та-Кемт должны быть беспощадными, могучими, страшными, безумными, побеждающими, мстительными?!
Фараон молчал. Петушок, сунув голову под крыло, дремал в клетке. Первосвященник перевел дыхание и повысил голос.
— Кошка и Львица имеют острые зубы и когти, рвущие врагов на куски. Крокодил утащит и сожрет любого, кого пожелает. Шакал ужасен ночью и опасен днем. Мощь Быка подобна буре, ничто не может остановить ее. Сокол, парящий в небе, видит и поражает всех своих врагов. Даже Ибис страшен ядовитой плотью, и каждый отведавший ее, умрет в страшных муках…
Первосвященник сделал шаг вперед и указал рукой на клетку.
— А теперь скажи мне, сын Мутного Нила, кого может заставить трепетать этот жалкий комок перьев? Должно ли нам воздавать почести петуху, как истинно священным животным и птицам?! Боги не потерпят такого святотатства! Пусть куры и дальше несут яйца, петухи — дерут горло по утрам, нарушая покой жрецов, но нет им места среди богов! Тот же, кто думает иначе — да будет проклят! О, боги! Могучие, страшные боги Та-Кемт, дайте нам знак!
"Вот аспид, змея подколодная, — подумал Аменхотеп. — Проклинать уже надумал… Ничего, найдется и на тебя управа …" Фараон открыл дверцу клетки и вытряхнул оттуда петушка — прямо под ноги Первосвященнику. Толстый жрец непроизвольно отшатнулся. Венчик белых соколиных перьев, покрывавший набедренную повязку на его чреслах, предательски колыхнулся…
"Ко-ко-коо! Коооо-кооо!!!" — петушок пришел в ярость. Ему не было дела ни до богов, ни до жрецов, ни до почестей. Он не испытывал страха, сомнений или раскаяния. Петушок бросился на то, что ненавидел больше всего в жизни — белые перья. В них он всегда узнавал того петуха, от которого ему когда-то здорово досталось на царском птичнике... Вцепившись Первосвященнику в пах, петушок яростно, изо всех сил клевал, терзал когтями и снова клевал ненавистного соперника.
— А-а-а-а!!! — возопил поверженный на спину Верховный Жрец. — Спасите! Помогите! О, боги! Меня оскопляют!!!
Никто не пришел ему на помощь. Боги дали знак. Воля богов — нерушима.
— Хо-ха-ра-а! — хрипел Первосвященник, протягивая руки к фараону. — Фа-ра... он, влады…ка, спа..си…
Аменхотеп подошел ближе, неспешно развязал кошель и достал оттуда пригоршню пшена.
— Цып-цып-цып! Цыпа-цыпа! — произнес он древнее заклинание и рассыпал зерно перед Священной Птицей. Голодный со вчерашнего дня петушок немедленно оставил жертву и жадно набросился на еду.
К стонавшему и корчившемуся Первосвященнику опасливо приблизились двое слуг — жрецы не должны марать руки о проклятого богами. "Я обещаю, обещаю… — визжал жрец, пока его вытаскивали из зала, — никогда… ничего… не скажу… против… О, Священная Птица! Да здравствует фара…" Его голос затих в глубине темного коридора. Навсегда.
Петушок, прохаживаясь в самом сердце Великого Храма Всех Богов, спокойно клевал зерно, каждый раз кивая красным гребешком в знак одобрения. Две линии жрецов, шажок за шажком отступая, превратились в полукруги — никто не хотел рисковать. Кое-кто потихоньку прикрывал уязвимые места руками. На всякий случай.
Когда Петушок, наевшись, захлопал крыльями и снова закричал: "Ку-ка-реку! Ку-ка-реку!" — по залу пробежал восторженный шепоток. "Воистину, глас божий…" — умиленно сказал кто-то.
Фараон кашлянул. Все взгляды устремились на него.
— О, жрецы, почтенные священники, преданные слуги богов, чьи глаза зрели, уши слышали божественное откровение! — громким голосом сказал Аменхотеп. — Вы, кто свободен от ошибок! Знайте же, что хотя Крокодил могуч, ему не устоять перед Бегемотом. Шакал бежит от Львицы, а Кошка — от Шакала. Бык и Баран станут добычей Сокола, а Сокол — Коршуна… Есть только один бог, недостижимый, непостижимый и непобедимый — Ослепительный Атон-Ра, Великое Солнце! Он, и только добр, щедр, милосерден, вечен, прекрасен! Священная Птица Атона — здесь, перед вами. Возлюбите! Склонитесь! Воздайте хвалу!
"Славься! Славься! Славься!" И, сначала один, затем другой и вот уже все жрецы простерлись ниц перед маленьким петушком, который с перепугу прижался к ногам фараона. Оглядев согбенные спины, Аменхотеп улыбнулся. Но не стоило злоупотреблять покорностью жрецов.
— Встаньте, мудрейшие! — приказал фараон, и все поднялись.
Первый помощник первосвященника, старый морщинистый жрец, приблизился к царю и вкрадчиво заговорил.
— О, Мощнейший из Быков, позволь спросить тебя, кто станет Верховным Жрецом нового бога? Кто будет ухаживать, воздавать почести и приносить ему жертвы? Кто станет настоятелем Храма Священной Птицы Ра? Средь нас есть много достойных этой чести, но как узнать волю богов?
Жрецы с понимающими улыбками зашевелились. Загадки богов — удел мудрейших из мудрых. Пусть подумает юный фараон — и поймет, что без жрецов и богов он никто.
Аменхотеп, казалось, призадумался. Затем, подобрав с пола нового бога, сунул его обратно в золотую клетку и накрыл тканью. По залу прокатился вздох облегчения. Руки, прикрывавшие чресла, разжались.
— Мы не будем ждать следующего Великого Собрания! — глядя в глаза старому священнику, сказал фараон и тот покорно опустил голову. — Боги изберут достойного прямо сейчас. Пусть тот, кто разрешит Загадку Яйца Священной Птицы, станет Первосвященником.
— Так яви же нам эту загадку, о, Сильноклювый Пеликан, — склонился еще ниже жрец.
— Вот она, — и порывшись в кошеле, Аменхотеп вынул оттуда куриное яйцо. — Тот, кто сможет установить его вертикально, достоин быть Великим Жрецом. Я сказал!
— Быть посему! — дружно согласились все. Загадка казалась очень простой.
Слуги внесли столик из черного дерева. Один за другим, священники подходили к фараону и пробовали выполнить условие загадки. После нескольких десятков безуспешных попыток в зале воцарились уныние. Яйцо крутилось, вертелось, скользило, падало, но упорно не желало стоять. В отчаянии, некоторые взывали даже к страшным богам ада, обещая отдать им на растерзание сердца и души, если те помогут им справиться с задачей. Тщетно…
Наконец, очередь дошла до старого жреца. Внимательно осмотрев яйцо со всех сторон, он с земным поклоном протянул его фараону.
— О, умнейший из сынов Тота-Ибиса, пролей же воду мудрости на скудную почву наших умов, — смиренно попросил жрец.
Аменхотеп, помня, что сказала ему перед отъездом Нефертити, взял яйцо в щепоть и пустил его волчком по столу. Яйцо Священной Птицы Ра, жужжа, стояло вертикально. Все ахнули.
— Воистину, — воскликнул старший жрец, — воистину боги сделали свой выбор! Приказывай — мы повинуемся!
— Я, фараон — громким голосом сказал Аменхотеп, — принимаю новое имя, Уетес-рен-ен-Атон*** — "Встречающий Гимном Солнце"!
— Быть посему!.. — отозвался нестройный хор.
— Праздник Священного Хвоста состоится через неделю!
— Быть посему!
— И Хвост будет сделан из перьев Священной Птицы Ра!
— Быть посему!
— Храм Всех Богов отныне возглавит… — и он опустил руку на плечо старого жреца. "М’ир-Фа",**** тихонько подсказал тот. — Первосвященник М’ир-Фа! Я посвящаю тебя в Верховные Жрецы из любви к тебе, ибо сердце мое радуется от дел твоих. Я говорю тебе: отныне будешь вкушать пищу фараона в Храме Всех Богов!
Столпившись, жрецы подняли нового Первосвященника на плечи. Царь подмигнул ему и тот ответил:
— Щедро вознаграждают боги тех, кто ублажает их!
— В таком случае, жду всех на празднике Хвоста в моем дворце. И кстати!.. Не забудьте о подарках для царицы Нефертити, — сказал фараон и, подхватив клетку с петушком, покинул зал.
Когда стих грохот отъезжающих царских колесниц и разошлись приветствовавшие нового Первосвященника жрецы, М’ир-Фа, призвав юного послушника, удалился во внутренние покои Храма, где с кряхтением принялся разоблачаться перед омовением и ужином.
— Ну и денек, Хапи… — сказал он, пока служка развязывал многочисленные узлы, удерживающие накидку из львиной шкуры. — Как думаешь, за неделю успеем подготовить праздник Хвоста?
— За неделю?.. Успеем! — беспечно ответил тот, и, сложив шкуру, начал обливать поджарое стариковское тело холодной водой из кувшина.
— У-ух-х, хорошо! — фыркал М’ир-Фа, растирая затекшую от поклонов спину. — А со слухами что делать? Ведь нашу жреческую братию пивом не пои — дай поболтать…
— Может… как всегда? — отозвался бойкий помощник. — Легенды, сказки, предания… Пусть храмовые грамотеи вытешут все в благоприятном свете: царь-деспот, юная царевна, благородный жрец и все такое...
— Отличная мысль! — похвалил его Первосвященник и набросил на плечи белое льняное полотенце. — Так,… а что у нас сегодня на ужин?
— Да как обычно, — ответил Хапи. — Куриные крылышки, омлет и гранатовый сок.
— О, боги!.. — вздохнул М’ир-Фа и скрутил кукиш, чтобы отвадить злых духов.
— О, боги, — согласился юный жрец, думая о чем-то своем.
Сноски
* Нефертити (Нефер-Неферу-Атон Нефертити) — имя-титул можно перевести как "Прекраснейшая из красавиц Атона, Избраная Красавица")
** Хеб-сед — древнеегипетский праздник Хвоста, который с пышностью отмечался на тридцатилетний юбилей правления фараона и затем, каждые следующие три года его царствования. Хвост животного при этом был необходимым предметом царского праздничного облачения.
*** Уетес-рен-ен-Атон — одно из тронных имен Эхнатона (Аменхотепа IV) после "солнечной" религиозной реформы.
**** М’ир-Фа — если честно, тоВерховного Жреца Атона звали М’ир-Ра («Угодный Ра»), но надеюсь, никто необидится на эту маленькую мистификацию.