Сломанные качели

Память стала расплавленной резиной. Время засасывало в омут недоверия к будущему. Стандартная процедура Теста сжимала мозг, еще даже не начавшись.

А вчера были звезды на небе, и сладкий запах цветов, и руки Ивана, обнимавшие ее за плечи. И легкий страх неизведанного, волнение, ожидание, надежды.

— Ты уверена? — спрашивал он. — Уверена?

— Да, — голос Наины был ровным, но сердце замирало от одной мысли, что обратной дороги уже нет.

— Я люблю тебя, — возможно, в сотый раз повторял Иван. — Люблю. Что бы ни случилось. И горжусь тобой.

— Я хочу, чтобы у нас была полноценная семья.

— Я любил бы тебя, даже прими ты решение быть непро.

— У непро не может быть семьи, кто знает, какой коэффициент они передадут детям.

— Я знаю, — как только речь заходила о детях, Иван внутренне сжимался, Наина четко видела это по его напряженному лицу, невольно скользнувшей вверх левой брови. Он всегда невольно вскидывал эту бровь, когда старался скрыть свои эмоции. Наина знала, как сильно он хочет полноценную семью, детей, ответственность за их воспитание. Но также она знала, что он не хочет давить на нее. Для любой женщины Тест — это стресс, это нервы, это неуверенность в себе. А для Наины еще и риск потерять все. Да, Иван готов был принять ее и после отсева, он неоднократно говорил ей об этом, но попасть в отсев — это еще хуже, чем быть непро. Отсев — это клеймо, не реальные клейма-звездочки на ладонях, которые тоже есть, и которые красиво светятся в темноте, а еще и клеймо, ощущаемое внутри, каждый оставшийся день, в каждом презрительном взгляде — быть хуже других, недоразвитой интеллектуально. И запрет подходить к детям, даже чужим, словно коэффициент ниже единицы — это заразно. Как глупо, — подумалось Наине. Но тут же представив себя, прошедшей Тест, законной женой Ивана, матерью его детей, ответственной за их достойное воспитание, — разве позволила бы она отсеянной подойти к ее ребенку? Да ни за что! Пусть это не болезнь, но мало ли как такой человек может повлиять на ее ребенка… Риск потерять все. Не сможет она быть отсеянной и принять это. Быть рядом с Иваном из жалости — потому что любовь, настоящая любовь, она ведь невозможна к человеку, который отсеян от разумного общества, презираем по вполне логичным причинам.

Наина вздохнула. Мечты и надежды — они остались во вчера. Суровое сегодня холодило плечи воздушной сеткой Тестовой комнаты. Наина выразила желание пройти Тест, заполнила все необходимые бумаги, и Иван согласился стать для нее Мерой, человеком, готовым заглянуть в ее душу и вынести вердикт.

Глаза в глаза. Иван протянул к Наине свои большие открытые ладони. На их фоне ее пальчики казались еще стройнее. Она шумно выдохнула и, словно бросившись в холодную воду, приникла лбом к его лбу.

Когда-то этот жест был больше, чем символом, и прикосновение замыкало череду приготовлений к полному слиянию. Сейчас достаточно было просто их присутствия под сеткой, да еще осознанного открытия своего разума. Наина всмотрелась в любимые глаза, искренне желая отдать ему всю себя, весь свой разум, без остатка. Именно в этот момент запустились качели. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Мужчины всегда главенствовали на земле. Когда ученые сделали первый прибор для измерения точного коэффициента интеллекта, сразу же стало понятно, что эталоном мог стать только мужчина, у женщин просто не было шансов, мало кто имел коэффициент выше пяти, а официально зарегистрированный максимум был зафиксирован на уровне шести с половиной. Прописные истины — женщина не может быть мерилом разума, и даже в древних летописях времен неразвенчанной религиозности все народы признавали, что творцом мира не могла быть женщина. Прогресс человечества реализовывали мужчины — существа с коэффициентом интеллекта десять и выше, эталоны.

Наина мысленно следила за своими качелями, и ожидание казалось невыносимо долгим… Было странно понимать, что каждый второй такт она оказывается выше Ивана. Естественно, система еще в периоде шаткого равновесия, и окончательный результат проявится нескоро, а Наина понимала, что Иван в любом случае будет выше по шкале. Его коэффициент, замеренный, как у всех мальчиков, еще в выпускном классе средней школы, составлял полную семерку. Они много говорили об этом, было понятно, что коэффициент Наины будет ниже, но это-то как раз было нормальным. Главное, — любил повторять Иван, — чтобы наши дети могли рассчитывать на твердую пять или, как минимум, четыре, а для этого коэффициент Наины должен быть выше трех. Иван не сомневался, что у нее будет три с половиной, а то и полноценная четверка. Наина всегда была умной, имела широкий кругозор и при желании могла даже найти работу: у нее были навыки в различных сферах, отличная память и способность обучаться. Вот только, как и все девушки, она не хотела проходить Тест. Боялась. Если бы не Иван, не его страстная мечта о нормальной семье, впитанная ею целиком и полностью за пять лет их совместной жизни, Наина так и прожила бы всю жизнь непро, непротестированной, без права на детей и работу. Более половины всех женщин всю свою жизнь остаются непро, как гласит официальная статистика, быть непро — нормально, контроль рождаемости проще осуществлять при балансе 40/60, когда не более сорока процентов женщин заводят полноценную семью. А без контроля рождаемости перенаселение Земли уже давно погубило бы планету полностью.

"О чем я думаю?" — одернула себя Наина. Только вот ее мысленный поток все усиливался, качели раскачались все быстрей. Кажется, шло считывание ее способности построения логических связей или восприятия, но она не была уверена. Голова начала кружиться, на секунду Наина увидела капельки пота над верхней губой Ивана, подумала, что, вероятно, ему приходится несладко, ведь самой ей плохо только от одного вида этих взлетающих вверх и обваливающихся вниз качелей, а раскачивать-то приходится ему, и это сложно. Качели взлетели еще раз вверх, зависли, на миг оставив Наину в высоте, вне поля зрения Ивана… Треск, казалось, был слышен даже независимым наблюдателям. Наина рухнула вниз — и в мыслеформенном пространстве, вместе со сломанными качелями, и в реальности, повиснув на руках Ивана в глубоком обмороке.

Темнота была благом. Темнота означала, что еще есть немного времени до продолжения, период отдыха, возможность подумать. Сломанные качели могли обозначать только одно — интервал между тестируемой и Мерой более пяти пунктов. Значит, либо от единицы до двух, либо отсев. Наина поежилась. Если не отсев, значит, брак возможен, но вот Иван не захочет заводить ребенка с ней. Потому что, она может передать свой коэффициент детям, а два и ниже — это несерьезно. А если родится мальчик? Ладно, девочка, она может прожить и непро, но мальчик… Никто не предложит ему хорошую работу. Постоянные насмешки в школе выработают у него комплексы, неуверенность в себе… Нет, она не позволит себе так рисковать. Брак без детей неприемлем для Ивана. Он предложит ей просто быть с ним, будет заботиться о ней. Но он все равно женится. На другой, благо, женщин исстари было больше, чем мужчин, после второй химической войны шестисотлетней давности на каждого мальчика рождается три девочки. И та, другая, будет рядом с ним законно, будет делить с ним ответственность за их общих детей, будет снисходительно смотреть на Наину сверху вниз, как на домашнего любимца, ну, и помощницу по хозяйству. А к детям она ее не подпустит, даже если коэффициент будет выше единицы, разве что иногда разрешит помочь накормить или переодеть. А уж если это все же отсев — то она настоит, чтобы Наина жила в другом, изолированном крыле дома. Так и будет. Наина вспомнила, как ее мама обращалась с папиной второй спутницей, у которой коэффициент был один и три десятых. Та часто повторяла, что надо было ей остаться непро, и что ей повезло еще, что это не отсев. Она души не чаяла в Наине. Она помогала маме по кухне, а Наина любила сидеть в уголочке и наблюдать за ними. По примеру матери, Наина презрительно относилась к той, другой, и принимала ее знаки внимания как должное и немного надоевшее.

Сейчас, лежа на жесткой кровати в полной темноте, Наина вспомнила печальное лицо той женщины, и поняла, что себе она такой жизни не хочет. Пока это находилось в области "возможно, но вряд ли", она думала, почему нет, она любит Ивана и хочет быть рядом с ним любой ценой, так почему же нет… Но сейчас, понимая, что любой другой возможности быть с ним она лишилась, Наина твердо решила, что будет просить попечительства государства и искать работу согласно своему коэффициенту, какой бы неинтересной она ни была. Что-то интересное могут делать те, у кого коэффициент выше двух.

Или спецпоселение… Если отсев. Наина зажмурила глаза, но не помогло. Переход из темноты в темноту. Спецпоселение. Самая жалкая жизнь, которую только можно придумать. Альтернатива — изолированное крыло в доме Ивана, положение еще более презираемое, чем у второй папиной… такой же спутнице его юности, какой была Наина для Ивана до этого провального Теста.

Мир окрасился в розовый тон ее век, и Наина открыла глаза, понимая, что включили освещение, а значит, предстоит второй этап, проверка ее человеком, Мерой с коэффициентом шесть, тестирование на отсев. Наина встала с кровати, и в этот момент в комнате появились трое — двое мужчин и женщина. "Странно, — подумалось Наине, — тестирование проводят только мужчины". Другая, бросающаяся в глаза странность, была в том, что на правом плече мужчин не было отметки уровня коэффициента. Иван гордился своей зеленой семеркой, не позволяя даже своим длинным волосам скрывать планку от взглядов окружающих. Все мальчики, по окончании старшей школы прошедшие тест, обязательно носили на правом плече метку своего уровня. Метки не было только у эталонов — выше десяти градация не велась. И у непро. Только среди мужчин непро было менее одного процента, и это, в основном, были пациенты клиник, по состоянию здоровья стоящие в опекаемой категории граждан.

— Стойте на месте, — голос женщины прозвучал неприятно и резко. Да еще эта приказная интонация. Человек, привыкший командовать — как ни странно, но подобное определение наиболее хорошо подходило к этой сухой тридцатилетней даме. Мужчины, сопровождавшие ее, такого впечатления не производили. Один из них, постарше, лет сорока-сорока пяти, казался добрым и слишком мягким для лидера. Его лицо было серьезным, но казалось, что улыбка только-только покинула его и готова мгновенно вернуться снова, дай ей только такую возможность. Второй, молодой, был говорливым и подвижным, ему явно с трудом удавалось хранить торжественное молчание и позу. Его губы периодически шевелились, словно он хотел что-то сказать, но усилием воли тут же сдерживал себя.

Увлеченная наблюдением за лицами, Наина внезапно поняла, что снова видит качели — только прозрачные и находящиеся где-то в отдалении. Тут же, отметив про себя, что ее явно кто-то считывает, чувствуя усиливающийся поток собственных мыслей, она заставила себя оторваться от призрачного образа и снова всмотрелась в пришедшую троицу. Наладонники, они носили наладонники — примитивные приборы измерения коэффициента, изобретенные в первые годы, еще до проекта Тестовой комнаты прочно вошедшие в общественный уклад и забытые ныне, оттесненные более совершенными технологиями. Зачем? Тест? Где независимые наблюдатели? И почему один из наладонников носит женщина?

— Кто из вас моя Мера? — прошептала Наина, понимая, что сетка снова накрыла ее. — Кто? У кого коэффициент шестерка? Я не вижу ваши планки, но не может же меня тестировать эталон? У Ивана была семерка, и я упала. Тестирование эталоном меня убьет, вы что, не знаете? Или вы пришли, чтобы убить меня?

"Как глупо", — подумала она тут же. Зачем надо убивать ее? Кому это надо? Гуманнее, да и проще, отправить ее в спецпоселение. Возможно, даже в отдаленное, чтобы она пропала из поля зрения всего человечества, кроме той его части, что заботится о нуждах поселенцев. Или их нет, этих спецпоселений? Отсеянных убивают, причем изощренно, тестируя при помощи наладонников, без наблюдателей, тестируя с Мерой-эталоном, чтобы падение с качелей наверняка убило человека. Никаких следов. Сердечный приступ или, скорее, инсульт — мало ли, просто нервы. Общество избавлено от низкоинтеллектуальных, недоразвившися особей. Кого-то щадят, оставляют в ближних спецпоселениях, где их можно увидеть и пожалеть. Или же порадоваться за себя, если самой повезло пройти Тест. А семьдесят процентов, как гласит официальная статистика, отправляют в дальние поселения. Или, проще говоря, убивают, а общество и не знает об этом, и продолжает считать себя гуманным. "Вот только почему я? Они даже еще не знают точно, что это отсев, есть еще шанс, что я между единицей и двойкой!" — Наина опустилась на колени, не в силах побороть слабость. Тут ее взгляд снова натолкнулся на женщину, стоявшую в центре.

— Почему ты здесь? — едва слыно прошептала Наина. — Женщина не может быть Мерой. Женщина не может надевать наладонник. Вы убиваете меня, но ведь и ты умрешь, твои спутники явно эталоны, мои качели взлетают до небес, я даже не успеваю понять их уровень.

— Я здесь, потому что только я могу объективно оценить тебя, — голос незнакомки звучал все так же сухо и командно. — Не мешай мне. Откройся, тогда все пройдет быстрее. И не бойся, ты не умрешь, это я вижу наверняка даже сейчас.

— Я не верю вам.

Наина закрыла глаза, борясь с искушением расслабиться и позволить качелям унести себя. Сетка ощущалась явственнее, видимо, люди с наладонниками приблизились. Качели прорисовывались все четче, сил сопротивляться не оставалось. Так не хочется умирать! Да еще так глупо, упав с сошедших с ума качелей, существующих даже не в реальности, а в тестовом пространстве. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Ритм захватывал.

Поняв, что сопротивление сломлено, женщина подошла к Наине, встала на колени рядом с ней и прижалась лбом к ее лбу. Качели обрели нереальную скорость, поток информации все ускорялся. Наина уже давно перестала различать контуры как предметов, так и собственных мыслей. Ее Мера, дама с наладонником, устала до дрожи в руках, платье прилипло к мокрому от пота телу. Качели на миг обрели баланс, Наина с удивлением обнаружила себя на верхней половине, но в этот миг временное равновесие нарушилось, потом раздался знакомый треск, и вместе с ощущением падения навалилась темнота.

Запах больницы, точнее, запах лекарств. Звуки суеты. Но нет сил даже открыть глаза. Понимая, что смерти все же удалось избежать, Наина не ощутила ни радости, ни облегчения. Только усталость.

Время тянулось медленно. С трудом подняв веки, Наина уперлась тяжелым взглядом в ту же троицу. Наладонники были сняты. Женщина лежала на полу, без сознания. Под головой у нее была наспех свернутая из какой-то тряпки подушка. Мужчины на коленях стояли рядом. Тот, что помоложе, вводил ей в руку какое-то лекарство, ряд уже использованный пузырьков окружал его с правой стороны подобно стене игрушечного замка. Второй сосредоточенно всматривался в лицо лежащей.

— Очнулась? — молодой вытащил иглу, заклеил ранку и только после взглянул на Наину. — Извини, но внезапный Тест более верный.

— Наина, тебя зовут Наина, да? А я Андрес, — внезапно обернулся и представился мужчина постарше.

— Дарен. Или Дар, если будем в одной группе.

— Я не понимаю, — сделав усилие, Наина приподнялась на локтях. Головокружение постепенно проходило.

— Мы все объясним. И позволь еще раз извиниться. Марта, — Дарен кивнул на женщину, — рисковала больше тебя. И, в любом случае, мы бы вас откачали. Если ты не тринадцать, конечно, тогда бы ты ее убила.

— Я сто раз тебе говорил, что она тринадцатью быть не может. Слишком редкое совпадение, — Андрес помог Наине пересесть с пола на кровать. Дарен остался возле Марты, держа руку на пульсе.

— Наина, твой коэффициент четырнадцать или выше, тестировать еще раз мы не рискнем, — Андрес, наконец, улыбнулся. — Это здорово, Марте было очень сложно справляться одной.

— Я не понимаю. Четырнадцать? Это невозможно!

Мир сошел с ума! Четырнадцать? А как же официально зарегистрированный максимум?

— Шесть с половиной, — Дарен словно прочел ее мысли. — Официально известный максимум. Вот только у нас своя статистика.

Пахло хлоркой. Ступни мерзли на кафельном полу, но Наина забыла тапочки в раздевалке, а выходить из-под душа уже не хотелось. Подписывая бумаги, принимая решение пройти Тест, она не чувствовала себя настолько неуверенной. Лежа в полуобморочном состоянии после первого падения с качелей, мысленно причисляя себя к отсеянным, она не чувствовала себя такой потерянной.

Мир не совсем таков, как привыкли считать все ее знакомые, да и она сама тоже. Да, не секрет, что миром правят эталоны. Эталоны, ученые-политики, ведущие все человечество к светлому будущему. Их много, они едины, они спасли мир от войн и болезней, сплотив всю планету в период, когда человечество практически уничтожило себя. Самый справедливый отбор — по способностям. Никто не спорит, шансы у всех равны: наследственность плюс фактор случая, понижающий или повышающий среднеарифметический родительский коэффициент.

Так и было, основа неизменна. Разве что никто в мире не знает, что почти половина эталонов — женщины. Их семьи уверены, что их дочери или возлюбленные попали в отсев и добровольно уехали в дальние спецпоселения, и в то же время эти псевдоотсеянные решают судьбы мира, трудясь в лабораториях над лекарствами от страшных болезней, улучшая методики преподавания, планируя пути развития общества, да мало ли что еще. Особые способности — особая ответственность.

— Изначально система замера коэффициента была несовершенна, она занижала коэффициент всех женщин, — рассказывал, провожая Наину до раздевалки, Дарен. — Потом ее отладили, но вот общественный уклад уже сложился. Плюс еще пресловутый контроль рождаемости. Дети должны расти в полноценных семьях, иначе велик риск снижения их коэффициента на ранней стадии развития. Но две трети женщин нужно отсекать от мыслей о семье, о детях — девочек в три раза больше чем мальчиков, так уж сложилось. Какие полноценные семьи при таком раскладе? Мы ищем решение, но пока не в силах понять, как изменить это. Люди сами виноваты, за шесть веков после той химической войны мы приспособились к изменению процентного состава мужчин и женщин, но исправить пока не в силах. И когда система измерения коэффициента была отлажена, общий совет эталонов постановил, что пока нельзя обнародовать эти сведения. Нам не приходится занижать коэффициенты, на самом деле мало у кого из женщин коэффициент выше пяти, а у мужчин выше семи. Есть исключения, но их не более десяти процентов. И тогда приходится занижать до шести или шести с половиной, не разрушать же статистику. Эталонов, как известно, менее одного процента от всего населения, и среди эталонов почти половина — женщины.

— А им вы что говорите? — не выдержала Наина.

— Что и тебе. Правду. И даем выбор.

— Выбор? То, что сказал Андрес? Это не выбор. Это ультиматум.

Наина хлопнула дверью раздевалки, не дожидаясь ответной реплики Дарена. И сейчас она стояла под душем, позабыв от волнения надеть резиновые тапочки, ловила ртом теплые капли и размышляла.

Она хотела одного — быть с Иваном. Иван сейчас был в больнице, как любезно сообщил ей Дарен, приходил в себя после падения с качелей. Смешно, она, Наина, самая обычная, рядовая, заурядная, какой она привыкла считать себя, и она сломала качели мужчины с уровнем семь, одним из наиболее высоких. Сломала, потому что выше его на семь единиц, или немного больше. Четырнадцать.

Марта сказала, что свыше десяти качели ведут себя иначе и ломаются при разнице в единицу или выше. Такое падение неопасно. Самое страшное, что может произойти во время Теста, — это если сойдутся два эталона с одинаковым уровнем. Тогда качели зациклит, и с них почти невозможно будет сойти. Что может привести к сумасшествию. Или смерти.

Да, Марта рисковала, но не сильно. Как говорил Андрес, абсолютно одинаковый уровень встречается с вероятностью один к семи тысячам, то есть практически никогда. И они так надеялись, что, пройдя обучение, Наина поможет Марте с Тестами, сама станет мерой для вновь выявленных эталонов…

Иван. Наина мысленно представила его лицо. Она не готова отказаться от него! А выбора у нее нет. Приняв свой уровень и ответственность, она уедет в дальнее спецпоселение. Во всяком случае, для ее родных и Ивана это будет так. Отсев. А фактически она несколько лет проведет в университете, возможно, в группе Дарена, если выберет медицину своей специализацией, а затем посвятит свои таланты, свое время, свою жизнь гармоничному развитию общества. Ох, если честно, как же привлекала ее эта перспектива! Она всегда любила учиться, это, кстати, отличительный признак эталона, заметила Марта. И возможность учиться, а затем использовать свои знания и навыки в науке (о, волшебное слово наука, нереальная мечта становящаяся реальностью)… Что может быть лучше? Если бы Иван был рядом. Вот только этого не может быть.

Был другой выбор — отказаться. Ей помогут забыть все, что она узнала, ее мир вернется на круги своя. Одно не изменится — отсев. Она сможет быть рядом с Иваном, но… Она уже приняла решение, что быть отсеянной и при этом быть рядом с ним она не сможет.

Так что выбора не было. Сладко-горькая пилюля… Жизнь, о которой она не могла даже мечтать, но, по сути, жизнь ее мечты, в которой она сможет раскрыться и помогать всему человечеству. Но без Ивана. Не имея возможности даже проститься с ним. Только стандартное письмо.

Несправедливо!

Набросив халат на мокрое тело, Наина в ярости выбежала из раздевалки и почти врезалась в ожидавшего ее Дарена.

— Проявите же вы жалость! Я люблю Ивана! Я хочу быть с ним! — кричала она, стирая воду и слезы со щек. — Неужели нельзя подкорректировать как-то его воспоминания. Скажите, что у меня коэффициент три, это устроит всех, я выйду замуж, у нас будут дети, это же нормально! Ну потеряете вы одного работника, но вас, эталонов, не так мало, вы же дали мне на выбор отсев, то есть я не так уж и нужна вам! Не будьте жестокими, я не хочу быть отсеянной. Я всего лишь хочу нормальную семью! Весь этот Тест затевался мною только из-за этого, только потому, что я хотела семью, хотела быть с Иваном, хотела наших с ним детей воспитывать!

— Наина, тихо, тихо, успокойся, — Дарен почти силой усадил Наину на скамейку, сам присев на корточки напротив и глядя ей в глаза. — Если бы это было возможно… Понимаешь, быть эталоном — это тоже почти отсев. Ты задумывалась, почему эталоны не заводят семью?

У Наины хватило сил только покачать головой. И правда, только сейчас она впервые осознала, что все известные миру эталоны не имеют семьи и детей. Говорят, что это негласное правило, чтобы больше времени уделять работе на благо общества. Эталоны — особая каста, их не принято обсуждать.

— А все очень просто, — тихо сказал Дарен. — Дети эталонов рождаются умственно отсталыми. Такой вот случайный фактор, занижающий коэффициент. Шанс, что у тебя будет нормальный ребенок — один к десяти. Так что отсев. Никто в этом не виноват.

"Мой любимый! Прости меня. Когда я узнала, что это отсев, я поняла, что быть рядом с тобой, не имея шансов на нормальную семью — это больше, чем я могу вынести. К счастью, есть удаленные спецпоселения. Сейчас, когда ты читаешь мой письмо, я уже на пути туда. Иван, я всегда буду любить тебя, но ты должен обо мне забыть. Я так хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы у тебя была своя семья, и дети, и ответственность за их воспитание. Улыбайся, не смотря ни на что, даже если будет очень трудно. Твоя улыбка останется в моем сердце. Мы старались, но не сложилось. Случайный фактор… Не грусти! Твоя Наина".

Интересно, если бы Иван знал, что одиннадцать лет спустя лекарство, разработанное Наиной, спасет от смерти его единственного сына, стал бы он плакать, сминая в кулаке ранившее его письмо? К его чести, стал бы. Вот только он никогда не узнает об этом.