Форсаж
Клиника выглядела обычной дорогой клиникой — стекло, хромированная сталь, тускло сверкающий пол, симпатичные медсестрички — ножки от туфелек до самого декольте, но только с легким намеком на сексуальность, не более. Не массажный салон все-таки, а солидное заведение.
Хотя кое-что общее, пожалуй, все-таки есть. Например, полное отсутствие вывески и обязательное согласование визита по телефону. Причем за несколько дней до, собственно, посещения.
И, разумеется, легкий намек на то, что услуга, оказываемая клиникой, весьма недешева. Весьма. Весьма. Весьма, черт ее побери!
Как-то само собой получилось, что в ходе короткого разговора на это намекнули три раза. И наверняка каждый раз прислушивались к реакции.
Что ж, похоже, реакция потенциального клиента укладывалась в какие-то рамки.
"Интересно, — подумал он. — А если бы позвонил, скажем, президент? Или какой-нибудь из олигархов? Ну, может не сам, конечно, а кто-то от него — тоже мариновали бы несколько дней?"
Где-то в глубине души он понимал, что да. Что очень может быть, что мариновали бы. Что вовсе не врут насчет очереди и что установка действительно уникальна, и список клиентов велик. Несмотря на. Несмотря на. Несмотря на, черт ее побери, на то, что "клиника у нас недешевая".
Что ж, посмотрим, насколько она недешевая.
И врач, принявший гостя ровно в назначенный 15.30, тоже выглядел недешевым. Не лощеным самоуверенным профессором, который глядит снисходительно, пациенту небрежно тыкает (пусть даже потенциальному пациенту, а все равно неприятно), а эдаким мудрым еврейским доктором с грустным сочувственным взглядом. И говорил с акцентом и типичными выражениями.
Переигрывал. Чуть-чуть, в разумных пределах.
Особой необходимости в этом не было — пациент и так верил. Недоработали.
А ведь работали, наверняка интенсивно работали. За эти несколько дней кое-что разузнали, составили психологический... ну, не портрет, конечно, пары дней для этого маловато, скорее что-то вроде наброска. Эскиза. Абриса.
И решили, что для разговора с ним лучше всего подойдет добрый еврейский доктор. Который на самом деле к медицине иметь отношение весьма отдаленное, зато хорошо разбирается, как слупить денег. И в какой валюте. И сколько, причем так, чтобы пациент максимум поморщился, а не ушел, с досадой почесывая затылок.
А ведь кому-то наверняка достался лощеный профессор, а кому-то и тыкающий нахал!
Эта мысль пациента немного развеселила, и жить стало легче, а после чашечки кофе — так и вообще хорошо. Что интересно, кофе доктор готовил сам, и не в безликой здоровенной кофейной машине, а в маленькой, на две чашечки-крохотульки, зато гораздо более юзаной.
"Интересно, почему?" — подумал клиент, но, отхлебнув, сразу понял.
Что ж, добрый еврейский доктор вполне мог иметь кофейное хобби. Финансы позволяют, таланты тоже. А небольшая кофе-машинка — это не иначе как знак особой доверительности.
Тоже, наверное, хорошо просчитанный то ли самим врачом, то ли местным психологом.
— Да, — сказал доктор. — Мы это можем. Не попробовать можем, а именно сделать. И гарантировать результат.
— Даже так? — слегка удивился клиент.
— Именно, — подтвердил врач. — С прописанием в договоре, с фиксированными показателями и большой неустойкой, в случае, если не.
— И насколько большой? — поинтересовался клиент.
— Ой, ну ви удивитесь...
— И все-таки?
Доктор сказал, и пациент удивился. То ли клиника действительно была очень серьезной, то ли кидалово было действительно наглым.
— А как насчет безопасности?
— Абсолютно безопасно, — ни на миг не задумался доктор. — Проверено. В том числе, ви уж мене извините, и на себе тоже. Вь смисле, на мне.
Клиент поднял бровь, и врач чуть растерянно добавил:
— Что, разве не заметно? Ой-вэй.
Переиграл.
— Ну, я не знаю, — вновь улыбнулся клиент. — Я же не видел вас до. А сейчас вы кажетесь очень неглупым человеком.
Доктор тоже заулыбался.
— ...настолько неглупым, что понимаете, так сказать, последствия, так сказать, неблагоприятного исхода. Правда?
Этот пассаж удавался пациенту всегда, еще с тех времен, когда речь шла о сумме, которую теперь он, бывало, оставлял на чай. Длинная, иногда ниочемная, часто банальная фраза, может даже с комплиментом — и резкий поворот к делу. Иногда с угрозой.
Доктор не перестал улыбаться, но левый краешек рта все же чуть опустился.
— Ну что ви такое говорите, — он даже руками развел. — Ну какие такие исходы! Последний исход, я припоминаю, был при моем прапрапра— и еще сколько-то там раз "пра" дедушке Моисее, и хотя он несколько затянулся, мда... в общем, согласны?
Пациент тоже не перестал улыбаться, и даже наоборот — растянул губы еще чуть-чуть. Он не обиделся. Ни капли. Скорее наоборот — молодец, докторишка, умеет переговоры вести. Что ж, тогда можно и...
— Обговорить технические детали? — переспросил доктор. — Это ми всегда. Хотя чего ви там обговаривать. Вы платите сумму, указанную в контракте. Мы повышаем ваш коэффициент... коэффициент интеллекта, конечно, а не трудового участия. Тоже на указанное число единиц.
— А почему именно на столько?
В принципе число единиц пациента устраивало. Очень даже устраивало; если честно, на столько он даже и не рассчитывал. Но почему бы и не спросить?
— А на сколько би ви хотели? — перепасовал вопрос доктор, но прежде чем пациент ответил, уже развел руки на ширину стола. Солидного такого стола, не как в Овальном кабинете, конечно, но и не намного меньше. Распахнул, значит, руки в извечном рыбацком жесте:
— Вот на столько? Ха!
И тут же сам и ответил:
— На больше нельзя. Естественные ограничения, знаете ли. Как у спортсмена. Если может человек прыгнуть на два с половиной — то хоть сто лет его тренируй, а на два шестьдесят он не прыгнет. Разве что связки порвет, но в нашем случае, как я уже сказал, это вам не грозит.
— Ясно, — кивнул пациент. — Что там еще?
— Еще? Вам мало одного коэффициента? Ой, ви, наверное, тоже еврей, только прячетесь.
Пациент не был евреем, но заулыбался. Торговаться его учили в Азии, и, надо сказать, наука пошла на пользу.
— Ну, как свой своему — конечно, скажу. Собственно, я бы и так сказал — все равно в контракте будет указано.
Свой акцент врач иногда будто забывал. В старые добрые времена, когда пациент любил смотреть фильмы про шпионов и отважных пионеров, после одного такого прокола доктора немедленно бы разоблачили... в переносном конечно, смысле. Но времена изменились, и шпионов сейчас не расстреливают, и даже не очень-то и сажают, а если и разоблачают, то в смысле самом что ни на есть буквальном — для фотосета в "Плейбое".
— ...усиления памяти — сто двадцать единиц. Логичность — восемьдесят семь единиц. Восприятие — сто двадцать три единицы... Ассоциативность — восемнадцать единиц. С ассоциативностью, уж извините, у вас и так хорошо, мне бы так... Дальше идут с десяток медицинских терминов, ви их все равно не поймете, так что оно вам надо? Я вам лучше пример приведу.
Он взглянул на пациента поверх очков — солидных таких очков из настоящего рога, с чуть заметной золотинкой в левом уголке. Кому надо — тот знает. И кто их делает, и сколько оно стоит.
— Ви станете умнее раз в пять. Ви понимаете? Это как с децибеллами — повышение на _ означает усиления звука в два раза. Вот так и у нас. А пять раз, понимаете? Если захотите обжулить партнера — он не догадается, пока вы не предъявите акт собственности на его квартиру, машину, жену и собачку. Надумаете податься в политику — любой пост будет ваш. Решите написать книгу — станете лауреатом всех премий в мире. Пойдете в науку... впрочем, думаю, в науку ви не пойдете, что вам там делать, скучно там сейчас. Захотите сыграть на бирже — гарантированно выиграете... если, конечно, с той стороны не сыграет другой наш пациент.
— Вот, кстати, о других пациентах... — оживился было клиент, но доктор вдруг посуровел — будто раковина захлопнулась.
— Медицинская тайна, — сухо отрезал врач.
— Что, все? Ни один не разрешил использовать его имя? Ну, скажем, за некоторую скидку...
— Молодой человек! — доктор опять глянул поверх очков — как на дитя малое. — Ну а вы бы разрешили?
— Гм, — сказал "молодой человек", и впервые за много лет стушевался.
— Ну, разве что, — врач доверительно склонился навстречу, и чуть слышно сказал. И ткнул указательным пальцем вверх. — Ну, ви меня понимаете.
— Не может быть! Он же дурак!.. — хотел было удивиться клиент, затем погрустнел и кивнул. — Хотя, может. И много объясняет.
— Увы, — сказал врач. — Ми только делаем операцию. Ми им не сторож.
— Кстати, насчет операции, — вновь оживился клиент, и врач опять поскучнел.
— Если в общих чертах, — заученно начал он. — То мы наращиваем количество связей между нейронами. Нейрон, как известно, состоит из ядра, органеллы и отростков, которые, в свою очередь делятся на дендриты и аксоны. Отростки предназначены для передачи информации к исполнительным органам, а также другим нейронам. Путем внедрения нанооптоволокна мы формируем дополнительные связи между аксонными холмами нейронов... Молодой человек! Я вас честно спрошу — оно вам надо? Ми же не спрашиваем, откуда у вас...
И показал характерным жестом, что именно.
— Да я бы ответил, — рассеянно бросил клиент. — В общем-то, за все отчитаться могу... ну, кроме первого миллиона, конечно.
Шутка была старой, но доктор заулыбался.
— И, последний нюанс, — совсем уж небрежно добавил он, и пациент насторожился. Записи мелким шрифтом в самом конце документа — они ведь не зря там, и мелко написаны тоже не зря. Их надо читать в первую очередь.
— Насчет обратимости, — сказал доктор и снял очки. На переносице виднелась красная ямочка, и врач легко помассировал ее двумя пальцами. Не помогло.
— Да, вот и я как раз хотел об этом спросить, — обрадовался пациент. — Что это значит? Зачем нужно обратно? Неужели кто-то...
— Ах, — сказал доктор, и водрузил на место очки, чтобы театрально всплеснуть руками. — Многие знания — многие печали. И этих кто-то, ой, знали би ви, сколько у нас этих кто-то. Прямо душа обливается кровью — ну зачем било делать человека умным, чтобы затем опять его делать глюпым. Я, конечно, надеюсь, что вам это не надо — оно ж вам не надо? — но типовая форма контракта, знаете ли...
— Понимаю, — сказал пациент, доставая "паркер", однако над самим листком задержал руку в воздухе. — И что же...
Он чуть наклонился и зачитал подозрительный момент вслух:
— ...стоимость обратной процедуры рассчитывается Клиникой индивидуально, в одностороннем порядке и коррективам не подлежит?
Доктор молча развел руками. Получилось чуть поменьше, чем в прошлый раз, но все равно внушительно.
— Грабители, — полусерьезно проворчал клиент, делая "паркером" сложный, но быстрый росчерк. — Что ж так дорого все-таки, а?
— А ви пройдите дальше по базару, — сказал доктор, придвигая к себе контракт. — Как дойдете до угла, спросите тетю Цилю — у нее бывает дешевле...
— Ну вот, — сочувственно проговорил доктор, глядя на пациент добрыми еврейскими глазами. Есть все же что-то в семитском типе лица невообразимо грустное. То ли двухтысячелетние гонения сказались на генетическом уровне, то ли разрушение Храма, то ли еще что, недоступное пониманию человека иного происхождения.
А может, и вправду было доктору грустно, а кому не было бы? Кому приятно собственными руками ломать то, что совсем недавно этими же руками и строил? Хоть дома касается, хоть семьи, хоть отношений с любовницей. Или, как в данном случае, сложной операции на живом мозгу. Пусть даже роль доктора заключалась в составлении договора.
— Ну вот, — повторил врач еще более сочувственно. — А ви хотели двести десять.
— Не могу, доктор, — прохрипел клиент. — Вот не могу, и все. Это же... это кошмар какой-то. Невыносимо!
— Я знаю, молодой человек, я это очень хорошо знаю, — рассеянно повтори врач, доставая бумаги — заготовленные явно заранее. Даже с вписанной фамилией-именем-отчеством пациента.
— Это... это жуткое чувство! — будто и не слышал его клиент. — Понимаете, это как будто все друзья, все родные и близкие вдруг оказались даунами! Тупицами! Безнадежными идиотами! Будто все одновременно схватили одну и ту же болезнь, и болезнь эта сказалась на самом важном — на голове! Не на руках-ногах-кишках, это ладно, это можно терпеть, можно лечить, можно заменить в конце-то концов, но ведь на голове! На самой тонкой сущности человека, на его разуме, его памяти, его чувствах! А разговор! Черт побери, ну ладно — они тормозят, цедят по слову в минуту, успеваешь понять их мысль задолго до того, как сам говорящий доберется до ее середины! Но я-то! Я сам не успеваю за собственной мыслью! Я будто связан, будто стянут повязками — ни сказать, ни пошевелиться как следует! Будто на языке — гиря, и на руках тоже, и даже на пальцах, а про ноги я вообще молчу — валенки, а не ноги!..
— Знаю, молодой человек, — снова повторил доктор. — Очень хорошо знаю.
— ...будто все одновременно вдохнули газ!
— Мда? — врач чуть поднял левую бровь. — А что, правду говорят насчет вашего таинственного газа?
— Доктор! — пациент досадливо поморщился. — Ну что за ловушки! Вы что, забыли какой у меня iq? Детский сад, детский сад...
Клиент вдруг охватил себя руками за голову и закачался, будто и сам немножко сошел с ума.
— Детский сад! — с ненавистью повторил он. — Будто старшеклассник в младшую группу попал! С той разницей, что и воспитательница — дура, и няня тоже, и директор всего этого зоопарка, и родители...
Врач молча слушал и только кивал — время от времени, механически, будто китайский болванчик.
— Доктор! — клиент поднял глаза. — Родители! У меня были прекрасные отношения с родителями! С женой! С детьми! Доктор! Они превратились в дебилов! В конченых идиотов, в тупиц, в придурков, которых не то что в совет директоров — в дворники не возьмут!
— А что, — еще небрежнее спросил врач. — Ваш совет директоров — тоже форсирован? Весь?
— Доктор, — снова поморщился клиент, еще более досадливо, на грани злости. — Ну что за детский сад!..
— Простите, — неискренне сказал врач. — Я просто так спросил. Без всякой задней мысли.
Пациент вздохнул и проникновенно рассказал ему все, что он думает о такой искренности. И о попытках соврать человек, у которого IQ увеличен "вооот настолько" и восприятие тоже усилено на сто двадцать три единицы. Рассказал, на кой ему теперь все эти деньги, все эти игры, весь бизнес и все влияние, если удовольствие от всего этого примерно такое же, как отобрать у ребенка игрушку — и легко, и стыдно, и отбираемое, в общем-то, нахрен не нужно.
Затем остановился. Даже попытки не сделал рассказать о том, что он сделает с клиникой, если обратная процедура не даст эффекта.
Сообразил. Все-таки iq около двухсот единиц — не шутка, а полный контроль над эмоцями. Ну, может, не совсем полный — ну так и эмоции-то не какие-нибудь, а через край.
— Доктор! — пациент, наконец, прекратил истерику. — Давайте сюда контракт. Вписывайте любую сумму... в разумных пределах. Я так понимаю, вы уже знаете, какие пределы для вас разумны. Хорошо работаете. Молодцы. Кидалово века, можно сказать. Давайте контракт, ну чего ждете!
— Ну что ви, — мягко сказал врач. — Ну какое же это кидалово. У нас все честно. Ми же предупреждали, что форсированный человек будет испытывать трудности в общении с нефорсированными. И про возможную смену жизненных интересов тоже предупреждали. Более того — все это четко прописано в дисклеймере, и вы его внимательно изучили, насколько я понимаю.
Он поправил очки и добавил:
— Насколько внимательно могли изучить в нефорсированном состоянии, разумеется.
— Да, — кивнул пациент. — Все правильно. Сам дурак, сам виноват, сам не рассчитал и так далее. Никаких претензий. Просто сделайте как можно скорее обратную процедуру. Что там с суммой? Валяйте, называйте ее. Ведь знаете, что я все равно заплачу.
— Как я ненавижу этот момент, — вполголоса и как-то немного в сторону проворчал доктор. — Ох, знали б вы, как ненавижу... но что поделаешь. Итак, сумма. Размер, так сказать, гонорара.
Он замолчал, снял очки и внимательно посмотрел клиенту в глаза. Странный это был взгляд. Мудрость тысячелетий была в нем, и горечь страшного поражения. Сверкающая белизна небес — и красная чернота подземелий. Ледяной холод и неподвижность Неба — и жаркое шевеление противоположной, так сказать, территории. Радость полета — и ужас падения. Ангельское пение — и единый стон многомиллиардной толпы тех, кто вел себя не по-ангельски.
Доктор нацепил очки, прикрыл глаза, однако наваждение и не думало исчезать.
— Раз уж мы перешли к вопросу о гонораре, — издалека начал он. — То, если помните, в прошлый раз вы сказали пару слов о душе...