Травля

Я поклялся его убить. Пристрелить, как бешеного пса. Без всяких там «Я перст карающий!» Убить, когда отыщу...

Не спится. Уставшее за день тело валится в кровать замертво — успеть бы его раздеть. Но нервы, натянутые как струны, грозящие сорваться с колков, не дают забыться сном. Встаю. Шаркая растоптанными тапками, плетусь по коридору. Пробираясь в холостяцкую кухню с горами немытой посуды, в который раз цепляюсь ногой за трюмо. Жадно, взахлеб пью воду и курю в форточку. Медленно, неуверенной походкой зомби возвращаюсь в спальню. Взываю к коварному Морфею. И вновь тщетно. И так каждую ночь — уставившись в потолок, жду, когда сквозь щель в портьерах в комнату вползет…

Утро

…принесло недобрую весть. Не успел я усесться за рабочий стол, как меня вызвали на ковер к начальству. Вымученно шутливые интонации не могли скрыть подавленного настроения шефа:

— Ну что, Валентин свет Федорович, плохо работаешь. Будешь наказан. Садись, дорогой.

Виновато потупившись, я сел.

— Твой Мозгоправ вновь дал о себе знать. Под утро на набережной обнаружили еще одно тело. Пятое, между прочим, если ты сбился со счета.

Я сбился?! Да с ног я сбился, пытаясь взять этого дегенерата за жабры. У меня к нему свой счет! Особый! Вторую жертву я знал лично. Мать моего школьного друга, Реваза Мкртчяна. В юности Вазику то и дело доставалось от гопников за национальность, прописанную на лице. Так вот, я никогда не видел его плачущим. В крови, в синяках случалось. А в тот злополучный день в морге он ревел в голос. Здоровый мужик, камээс по греко-римской борьбе. Мысль о том, что какой-то отморозок сделал такое с тетей Наринэ, милой улыбчивой женщиной, приводила меня в бешенство. И толкала вперед, по петляющему следу Зверя.

Шеф, видимо, почувствовал, что сказал лишнего, но, не меняя тона, продолжил:

— Почерк все тот же: на шее след от укола, в крови — остатки анестетика. И главное — аккуратно зашитый надрез у височной доли. Жертва, как и первые четыре, подвергалась трепанации черепа. Причем преступник вновь позаботился о том, чтобы нам не удалось установить цель хирургического вмешательства. На вот, полюбуйся на фото. Зрелище, конечно, не из приятных. Но может, разглядишь что-нибудь, что остальные упустили.

Через силу просмотрел фотоснимки. Как и в предыдущих случаях, голову жертвы обработали сатанинской смесью азотной и соляной кислот. От увиденного мутило.

Шеф отобрал у меня снимки, бросил в ящик стола:

— Эту серию журналюги окрестили «Делом врачей». Сам знаешь, все жертвы — медики и ученые. Последний убитый не исключение. Уже опознали. Черушев Эн Пэ. Научная степень в области микробиологии, куча публикаций, почти мировая известность. И вот ведь как... не уберегли светило.

Он встал, прошелся из угла в угол и, присев на краешек стола, пожаловался:

— Курить вот, Валентин, бросаю. Бронхиты, гастриты… что там еще? Да, где тут бросишь... — он достал из кармана початую пачку сигарет. — Подымлю с твоего позволения?

Я кивнул для порядка. Ни один нормальный человек в такой ситуации не в состоянии выговорить: «Нет, товарищ полковник, в моем присутствии попрошу воздержаться». Кроме, разве что, супруги и старших по званию.

Он жадно затянулся и продолжил:

— Чёрти что творится! Мир катится к такой-то матери. В городе два с половиной миллиона инфицированных. Чуть не в каждой семье свой коматозник. Свое горе. А то и несколько. И одному Богу известно, очухается ли хоть один, — он со злостью погасил только что раскуренную сигарету и раздавил ее в ладони. — А тут это… Валька, я тебя как человека прошу — поймай эту мразь! Кем быть надо, чтобы сейчас такое с людьми вытворять?!!

Он врезал кулаком по столу, смутился, грузно плюхнулся в кресло и сказал:

— Прости, капитан, не сдержался. Племяшка у меня болеет, нервы ни к черту. В общем, свободен. Ни есть, ни спать не моги, Федорович, но урода этого хоть с того света достань! Все — кругом, шагом марш!

И гораздо тише, почти просительно добавил:

— Будешь выходить — свет погаси. Пусть глаза отдохнут.

Я вяло бросил «есть» и, выходя из кабинета, одним нажатием выключателя превратил шефа в размытый…

Силуэт

… Зверя, его тень, наконец, проступила из окружающей тьмы.

Минут через двадцать уже в мой кабинет ворвался запыхавшийся Портной. Мой напарник Олег Портной. Над его фамилией регулярно потешался весь отдел. А он лишь неумело отшучивался: «Портной — моя фамилия. Будешь хамить — закрою».

Сегодня он выглядел сильно помятым: на тенниске не хватало нескольких пуговиц, надорванный карман обвис неопрятным лоскутом, а скулу украшал свежий синяк.

— Привет, черт, — хмуро поздоровался я. — Кто это тебя так?

— Да, — Олег махнул рукой, — ведь не хотел же в магазин идти. Чего понесло?

— Повздорил с кассиром?

— Вот сейчас совсем не смешно, — насупился Портной. — Я бы на тебя посмотрел… Зажигалка кончилась. Ну, думаю, время есть. Зайду — куплю. Уже в очереди к кассе стоял, когда все началось…

— Что началось-то?

— Да мужик какой-то рухнул на пол неподалеку от меня. Ну, как тогда, по весне... — он заметил болтающийся на честном слове карман и в сердцах дернул, отрывая окончательно. — Оказалось, мужик припадочный. Эпилепсия скрутила. Да только народ, не вникая, к выходу ломанулся всей толпой. А что, страшно ведь… Я-то ладно, здоровый бугай. А мальчонку какого-то помяли. Его «скорая» увезла. Хорошо они хоть приезжать быстро наловчились.

— Да, история…— сочувствующе протянул я. — Ты, смотрю, не с пустыми руками?

Олег вывалил на мой стол гору бумаг, а затем аккуратно положил сверху два жестких диска:

— Значит, Федрррыч, с тебя магарыч. Я тут прошвырнулся с утра. Собрал тебе пирожки для бабушки. Принимай вещдоки под личную ответственность.

Я его энтузиазма не разделял, поэтому хмуро ответил:

— Давай, докладывай, что у нас за карты на руках?

— Так, в этот раз нам, можно сказать, повезло. Труп Николая Павловича нашли в его собственной машине. Значит, первое — проследили по наружке весь путь авто от стоянки. Его «мерс» проехал по центральной улице километра два, и, свернув в подворотню, исчез из поля зрения.

— Давай дальше, самое интересное, небось, зажал?

— Угу, значит, отматываем назад — автостоянка. Одна из камер — умница. Все засняла в мельчайших подробностях, но…

Тут Портной быстро подключил диск и запустил просмотр. На видеозаписи было видно, как убийца появляется из полутемного коридора за спиной у Николая Павловича, хватает того за шею и делает инъекцию вакцинатором, а затем впихивает жертву на заднее сиденье «мерседеса». Преступник не впечатлял физической силой и дьявольской ловкостью. Но вот в отсутствии осмотрительности его обвинить было трудно: лицо надежно скрывала респираторная маска. Даже сейчас, когда эпидемия утихла, оставив после себя миллионы впавших в кому, маску носили многие. Впридачу маскировку нападавшего дополнял капюшон. Одежда тоже давала немного — пятнистый армейский комбез и куртка. Оригинальностью костюмчик не блистал, ведь всех, прошедших через карантинные зоны, одевали в военную форму. Снова мимо.

— Да, Олежка, вроде бы вот он, мерзавец — бери его, тепленького, — разочарованно протянул я. — Близок локоток, да не укусишь...

Перетаскивая ползунок просмотра вперед-назад, я вглядывался во тьму под капюшоном. И лишь единожды, при покадровой перемотке, мне удалось поймать его взгляд. Обычный, как мне показалось, усталый взгляд измотанного до предела человека. Никакого звериного блеска и прочих маниакальных атрибутов.

Но тут сразу вспомнились фотографии с набережной. А также предстоящий в ближайшее время разговор с супругой убитого. И ярость вернулась. Сердце дернулось и зачастило, как при переходе с быстрого шага на …

Бег

… за призраком отбирал последние силы.

В августе вернулась беспощадная летняя жара. Город оплывал от нее, как стеариновая свеча. Мы с опергруппой мотались в этом кромешном аду, обливаясь потом и пробавляясь квасом. Пытались хоть где-то оказаться чуть умнее и расторопнее Мозгоправа. Все шло прахом.

Осмотр места преступления, равно как и машины на набережной, еще раз доказал — убийца не упускает мелочей. Ни отпечатка, ни волоска. Приборную панель автомобиля протер дешевой незамерзайкой, после которой на пластмассе остался причудливый узор голубоватых разводов. Линия жизни, линия судьбы, а нужной информации — ноль без палочки.

Затем пришлось пройти через разговор с супругой убитого Черушева. В его доме с утра работала служба психологической поддержки. Только благодаря этому мне вообще удалось с ней поговорить. С тягостным чувством задал обычные вопросы: «Когда видели в последний раз?», «А были ли враги?» — но быстро понял, что здесь ловить нечего. Казалось, я хожу по собственным следам, блуждаю в темноте кругами, наступая на одни и те же грабли. Здесь Зверя не было.

Единственное место, где я смогу схватить Мозгоправа за хвост, это автостоянка. Там я впервые почувствовал его стойкий запах. Дальше, если повезет, доберусь и до горла!

На стоянке имелась своя служба охраны, но надеяться на ее помощь не приходилось. К нам прикрепили двух орлов, оба — отставники силовых ведомств на пенсии. В общем, балласт. Я больше уповал на расторопность Портного. Он два часа провозился здесь до нашего прибытия и мог успеть выяснить что-нибудь полезное.

Отпустив очередного опрашиваемого, Олег примчался к нам и стал жаловаться на судьбу:

— Камеры у них здесь расставлены по-дурацки! И кто только схему чертил?! Руки бы поотрывал!

— Что тебе снова не нравится? — когда он злился, на него нельзя было смотреть без смеха.

— Сам смотри, вот тебе схемочка, — он достал из планшета лист и сунул мне под нос. — Восемь штук следят за автотранспортом, а шесть снаружи. Промежуток между первыми и вторыми, видно, никого не интересует. В коридорах и лифтах делай, что хочешь, — никто и слова не скажет.

— Так эти же регулярно обходят владения? — кивнул я на охранников.

— Ага, обходят. И клянутся, что каждые два часа. Только вот на четырехчасовой записи я их что-то не видел.

Я отвел Портного в сторонку и тихо, вполголоса спросил:

— Олегыч, я тебя знаю, как облупленного. Уверен, ты здесь не зря столько времени землю носом роешь. Давай все, что есть.

Олег любил, когда я ему вот так, полностью доверялся, поэтому выдал все:

— Ну, что преступник проник на автостоянку пешком, это к гадалке не ходи. И гарантированно запечатлен наружным наблюдением, — тут он почесал курчавую шевелюру. — Но когда, в какое время? За весь день через проходную вошли сотни людей в военной форме. Не станешь же хватать всех?

С его слов выходило, что, попав в белое пятно, Зверь напялил респиратор и капюшон, что само по себе противоправным действием не является. Принимая во внимание время отсутствия охраны, круг сужался до последних человек пятидесяти. Ну, допустим, из них я вычленю еще десяток другой персоналий, не подходящих по комплекции, обуви, походке. Останется человек тридцать. И что, можно готовить ордер на арест? Мне же нечего будет им предъявить: ну да, находился на стоянке в это время, забрал автомобиль и выехал. Презумпция невиновности — надежный друг и соратник любого честного человека. Однако и мерзавцы зачастую нескромно пользуются ее благосклонностью.

Надо было возвращаться в отделение — передать дела, пока не закончилась…

Смена

…декораций. Сегодня я позже, чем обычно, добрался домой.

Завет шефа «ни есть, ни спать не моги» я выполнил лишь наполовину. Набросал в микроволновку всякой дряни и уселся ужинать перед монитором.

Поставив тот самый тридцатисекундный ролик с Мозгоправом в главной роли на многократное воспроизведение, я искал встречи. Нет, взгляд из-под капюшона не мог врать. Преступник торопился — понять бы куда? — и смертельно устал. А значит, наверняка где-то допустил ошибку.

Не знаю почему, но сегодня тишина угнетала. Чтобы создать видимость, что в нашей дуэли со Зверем еще кто-то на моей стороне, я включил телевизор. Миловидная девушка-диктор вещала:

— Вспышка атипичного менингита продолжает собирать кровавую жатву. Несмотря на то, что распространение болезни полностью локализовано, смертность среди зараженных растет. По-видимому, состояние комы не является последней фазой заболевания. Жертвы вируса находятся под постоянным наблюдением многочисленного медперсонала. Однако, пока врачи бессильны. Ведутся работы по созданию вакцины и препаратов, блокирующих воздействие вируса на аксоны головного мозга…

Глаза отказывались повиноваться, недвусмысленно давая понять, что пора и на боковую. Но где-то в печенках не унималось, порыкивало: «Чуть не в каждой семье свой коматозник, свое горе. Кем быть надо, чтобы сейчас такое с людьми вытворять?!».

Меня питали всесильный кофеин и, видит Бог, праведная злость. Сейчас в этом мире остались всего двое: я и …

Зверь

… хромал! Я понял это, когда уже совсем потерял надежду. «Подранок!» — зловеще оскалилась во мне волчья сущность. Там, у автомобиля, его левая нога, будто подвернувшись, чуть просела. Все бы прошло незамеченным, если бы дефект не проявился еще дважды.

И вот я увидел его лицо. Запись с камеры над входом. И тот же взгляд. Теперь ты мой! Дрожали и не слушались руки — медленно, все слишком медленно! Увеличил, пробил по базе данных. И тут неожиданно повезло — хирург!

Я вижу тебя, сволочь. Теперь у меня есть все, чтобы исполнить обещанное. Превышение полномочий — плевать. Сейчас уже не это главное.

Внутри разрастались рычание и рев. Казалось, я все же что-то упускаю. Возможно, собственное превращение. Наверно, именно сейчас, в этот самый момент я уподобился ему. Вставив обойму в табельное оружие, я выскочил за дверь. В городе и во мне властвовала…

Тьма

… перед домом была кромешной, несмотря на одинокий тусклый фонарь. Кроме него свет теплился только в нескольких окнах квартиры Зверя.

Пока я добирался до места, в голове сложился нехитрый план. Собственно, это и планом не назовешь — всеми правдами и неправдами проникнуть в логово хищника, а дальше…дальше по обстоятельствам. Однако и этот алгоритм дал сбой с самого начала. Дверь его квартиры оказалась не заперта. Что ж, не придется врать и изворачиваться: пришел, увидел, застрелил. Наверное, я не вполне адекватно соображал, поскольку отворил дверь настежь и вошел, как к себе домой. Даже кобуру не расстегнул.

Мозгоправ сидел на расстеленной постели и смотрел на меня. В этот момент я доказал для себя его вину. Отпала необходимость в экспертизах и расследованиях. Вот он — взгляд из-под капюшона, взгляд человека с другой стороны Стикса. Где человек? Лишь телесная оболочка, непонятно зачем цепляющаяся за остатки жизни.

Отчего-то я не выстрелил сразу, как задумывал, и Зверь тут же воспользовался моей оплошностью. Нет, не набросился, гораздо хуже — заговорил:

— Хорошо, — слова выходили из него мучительно долго. — Хорошо, что все так быстро закончилось.

Он, как и я, все понял в один момент.

— Гражданин Лановой, вы обвиняетесь…— но договорить я не успел, он меня перебил.

— Не важно, теперь все неважно. Главное, что мне… нам удалось.

— Что тебе удалось, выродок?! — я выхватил оружие и прицелился. Желание выстрелить сейчас было сродни предоргазменному состоянию. Все мое тело стремилось поставить точку в затянувшейся кровавой истории его жизни.

— Что тебе удалось? — повторил я, с трудом сдерживаясь. — Накачать невинных людей снотворным и покопаться у них в головах? А после выбросить тела, как надоевшие игрушки?

Зверь прикрыл лицо руками.

— Как же больно, черт! — он сморщился, будто из него клещами тянули жилы. — Я знаю, гореть мне в аду. Но выбор сделан. Другого выхода не было...

Эти слова стали последней каплей. Мой палец начал топить спусковой крючок, но тут Мозгоправ попросил:

— Только одно! Возьмите, пожалуйста, эту флешку! — он выложил на стол черный параллелепипед. — Остальное меня уже мало волнует.

— И куда мне ее себе засунуть, ублюдок?

— Я все расскажу. Поймите же, только это сейчас имеет значение! Слушайте, я нейрохирург…

— Я знаю, дальше что?

— Не перебивайте, пожалуйста. Ну, или сразу тогда стреляйте.

Что ж, могу и еще потерпеть. Я кивнул ему, мол, рассказывай:

— За полгода до введения чрезвычайного положения, экспериментируя на обезьянках, я научился увеличивать их мыслительные способности. Случайно, уверяю вас. Ну, и естественно, хирургическим путем. Технические подробности, вам, думаю, будут не интересны. Скажу только, что действует это как озарение, как дар свыше. Инсайт в чистом виде. А за такие дары всегда приходится платить. Пациенты умирали спустя два-три часа от общего истощения, сжигали себя дотла. Но показатели, я вам скажу, впечатляли.

Он замолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с силами:

— А потом все это началось. Меня отправили в карантин, ну, а мою семью…они и сейчас там, в госпитале. Пользуясь служебным положением, я навещал их. Господи, как же больно…

Тут он зачем-то уточнил:

— У вас дети есть?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда вам не понять... Я часами сидел у кровати сына, разговаривал с ним. Надеялся, случится чудо. Всегда ведь надеешься до последнего… А когда начали умирать первые инфицированные, решился. Сам, к сожалению, в вирусологии не силен, от меня проку мало, а то бы… Поэтому использовал в качестве подопытных не последних людей в этой отрасли. Оборудовал операционную у себя в подвале и делал…делал их умнее. Да что там, гениальнее. На три-четыре часа — столько выдерживал мозг, прежде чем окончательно деструктурироваться. Знаете, меня вот что поразило: они ведь все могли послать меня к чертям собачьим и отказаться. Жизни бы им это не вернуло, но… Нет, все работали до последнего. Наверное, с высоты сверхразума они понимали, как нужно поступить.

Жизнь будто уходила из него с каждым словом — паузы становились длиннее, а слова тише:

— Черушев закончил исследования. Сегодня я свел результаты воедино, тут моих познаний хватило. Даже если я сделал ошибку — на этой флешке весь ход работ. Меня поправят. Пожалуйста! Ее нужно передать специалистам. Это формула препарата, восстанавливающего связи аксонов в головном мозге и прерывающего кому.

Тут он закашлялся:

— Еще простыть где-то умудрился. С вашего позволения…— он аккуратно, чтобы не испугать меня, потянулся за одним из пузырьков, стоявших на столе. — Отхаркивающее.

Приняв микстуру, продолжил:

— Я забрал пять жизней в обмен на два миллиона. Все тот же вопрос о целях и средствах. Да, — добавил он уже едва слышно, — на случай, если курс обмена кого-то не устроит, только что к пяти я добавил свою...

Жизнь

… продолжалась. Город, как боец после нокдауна, цепляясь за канаты, поднимался на ноги.

Клятву я не сдержал. Когда-то я поклялся убить его. Но, кажется, он справился со всем лучше меня.

Его сын, забавный трехлетний карапуз. На днях я видел, как он с матерью гуляет в парке. Хотел было подойти. Но, лишние встречи — ненужные воспоминания. И странные мысли. Вот как эта, например: не все в мире продается, но все имеет цену.

И каждый сам решает, готов ли он ее заплатить.