Отбор

Мир вывалился из гнезда и летит,

Но еще не коснулся земли

Он летит и не знает — он будет разбит

Или крылья уже отросли

Умка и Броневик

Стан удобнее устроился в кресле и, активировав настроечную панель на пульте, повысил содержание кислорода в экзаменационной камере. Началось. Официально экзамен назывался «Планетарная аттестация — определение уровня компетентности» или сокращенно ПАОУК. В народе ходило более относящееся к делу наименование — «Отбор».

Забавно, что попали в один зал. Не видел их уже полгода, а тут встретились.

Над пультом светились цифры: 05:59 — экзамен длится шесть часов. Стан впервые проходил Отбор, также как и его однокурсники. За отведенные часы всем восемнадцатилетним гражданам Земли предстояло ответить на тысячу с лишним вопросов из самых различных областей человеческого знания. По большей части это были логические и математические задачи. Попадались также задания прикладного характера — в них нужно было доказать свою приспособленность к жизни в конце двадцать второго века.

Планетарное правительство больше века назад провозгласило главной целью Отбора определение уровня интеллекта землян. По мнению государственных мужей, всепланетный экзамен должен был стать основой для эффективной системы управления, в которой на вершине пирамиды находились бы самые одаренные члены общества. Стан, правда, не раз задавался вопросом, почему же тогда среди самых высокопоставленных чиновников есть люди, чьи интеллектуальные способности вызывают серьезные сомнения? Но сейчас — в экзаменационной камере — его дело не спрашивать, а отвечать. Отвечать быстро и правильно. Если он и дальше хочет иметь возможность задаваться какими-либо вопросами. Ведь Отбор решал еще одну проблему — демографическую.

Примерно четверть сверстников Стана со всей Земли выйдут из экзаменационных камер только для того, чтобы проследовать в камеры для анабиоза. Этих неудачников усыпят и уберут с глаз долой. И гарантий пробуждения нет никаких.

Интересно, как они… Хотя какое мне дело? Они сами по себе, я сам по себе.

Представители правительства постоянно твердят, что это временная мера — замораживать своих граждан. Вот разработаем технологии для межзвездных перелетов, заявляют они, и тогда, мол, начнется великий исход. Но в звезды уже давно никто не верит. Планет, пригодных для жизни человека, в галактике немало, однако они остаются такими же недосягаемыми, как и в Каменном веке. Поэтому государственная корпорация «Криос» гостеприимно раскрывает всё новые гибернационные камеры для тех, кто по версии ПАОУК «умом не вышел».

Стан начал экзамен с легкой разминки и расщелкивал пока несложные задачки на формальную логику. Его мысли бежали, перескакивая с одного на другое. «Неудачники» — откуда-то всплыло слово. Стан споткнулся об него и замер, оторвавшись от очередного задания. К неудачникам придется отнести и его родителей. Восемь лет назад они ушли на свой последний Отбор. Потом, после экзамена, им дали несколько минут для прощания с сыном. Стан помнил, какие у них были растерянные и виноватые лица. Мама прижала его к себе, стала целовать в щеки, в глаза. Ему тогда даже показалось, что мама его вообще не отпустит. Отец взъерошил его волосы и сказал только, чтобы он хорошо учился.

И он хорошо учился. И был уверен, что выдержит экзамен без особого труда. Да и сам первый Отбор был менее суров, чем последующие. Чем старше экзаменационная группа, тем жестче условия. Тем, кому исполнилось сорок четыре, как тогда его родителям, давали около пятидесяти шансов из ста на то, что они останутся. А в семьдесят лет выпускали на волю только четверть. Относительное количество счастливчиков, прошедших экзамен еще через двадцать шесть лет, опять уменьшалось примерно вдвое. И так далее. Точная квота ежегодно корректировалась с учетом уровня рождаемости. Смертность была столь низка, что давала лишь небольшую поправку.

Корпорацию «Криос» основали с целью сохранить жизненное пространство и ресурсы для всего (бодрствующего) человечества, однако она стала самым большим потребителем энергии и самым крупным арендатором территории на планете. Мегалитического размаха строения — Гибернатории — с сотнями тысяч гиберкамер внутри стали привычной частью пейзажа. Они на сотни метров вздымались над поверхностью земли и почти на столько же зарывались вглубь. По этому поводу ходила невеселая шутка, что египетские пирамиды скоро тоже переоборудуют под храмы анабиоза и тем самым вернут им первоначальное назначение.

Стан вспомнил слова Аара Годковского — физика-теоретика, на семинаре которого он побывал в прошлом году.

«Эйфория по поводу открытия планет с кислородной атмосферой, имевшая место в начале века, сменилась напряженным ожиданием, а затем серьезным разочарованием. В возможностях науки. В способности человечества достигнуть звезд и, тем самым, бесконечно расширить свое жизненное пространство. Надежды, связываемые с теорией гипергравитации, себя не оправдали. Нам казалось, что задача переноса макроскопических масс вещества со сверхсветовой скоростью на значительные расстояния вот-вот будет решена, но, увы, мы уперлись в стену. И с какого бока обходить эту стену — никому пока неясно».

Стан после семинара отправил академику Годковскому свои выкладки по решению одной математической задачи, имевшей отношение к некоторым аспектам теории гипергравитации. Академик не ответил.

Стан улыбнулся, вспомнив о той работе. Тогда ему казалось, что он совершил настоящий прорыв, сейчас же, год спустя, он испытывал двойственные чувства по поводу своих дилетантских идей. С одной стороны, он, конечно, наступил на грабли, но грабли эти были ой какими непростыми. На них наступали и ранее — профессиональные математики, к услугам которых были сверхбыстродействующие компьютеры и мощные системы искусственного интеллекта. Топтались, получив по лбу, бродили вокруг да около, но дальше — ни шагу. А он — семнадцатилетний мальчишка — с наскока на проблему трансформации сопряженных пространств налетел. Тоже получил по лбу, но не заметил этого, смело шагнул вперед и тут же увяз в трясине предположений и допущений. Ну, что ж, всё правильно. На этом рубеже все останавливаются. Ну да ладно. Кто вообще сказал, что наука — его призвание?

Уна пройдет. Куда она денется. А вот Каш вряд ли. Не вытянет. И черт с ним!

…Стан некоторое время работал не отвлекаясь. Он с азартом принимался за математические задачки и ситуации из правил авиадвижения, без особого энтузиазма — за лингвистику и юридические закавыки.

Потом — всегда нужна передышка — он оторвался от экрана с заданиями и заглянул в показатели одногруппников. Графики прохождения каждого, в том числе его самого, высвечивались на отдельном экране. В группе было около пятидесяти человек, Стан уверенно лидировал. Но группа слишком мала, чтобы судить по ее показателям об успешности прохождения экзамена. Положение испытуемого определялось, по выборке из нескольких тысяч человек. Для тех, кто проходил Отбор первый раз, выборки, как правило, совпадали с институтскими экзаменационными списками. Это правило действовало и для института, в котором учился Стан.

Стан запросил свое положение среди четырех тысяч экзаменующихся из всего института. Он был сорок третьим. Очень недурно. Можно и на первую десятку замахнуться. Если удастся в нее войти, то место в резерве управленцев высшего звена ему обеспечено. А если не захочет в госчиновники, то по окончании института может легко найти себе работу в самых крупных и престижных компаниях или научных центрах. Высокие баллы Отбора открывали очень многие двери. Второй час подходил к концу.

К началу четвертого часа Стан вышел в общеинститутском рейтинге на семнадцатое место. Это далось нелегко — мозг стал работать с перебоями. И боль принялась потихоньку сверлить левый висок.

Возможно, он несколько переоценил свои силы — в первую очередь физические, или распределил их неправильно. Но он не оставлял надежды войти в заветную десятку.

Он не шел на общение с другими экзаменуемыми, хотя это было возможно. И многие использовали эту возможность, чтобы коллективно разобраться с какой-нибудь особенно трудной задачкой. Это не запрещалось. Кооперация особенно процветала в нижней части таблицы. Там сейчас кипели страсти. Заключались и разрывались договоры, образовывались альянсы, недругам подбрасывались неверные решения. Стану же был чужд коллективизм — он всегда стремился справляться с трудностями самостоятельно. Передохнув немного, он вгрызся в очередную задачу.

Новое задание звучало жутковато: «Найдите область пересечения первого и второго доказательств теоремы Пуанкаре». Стан решил безотлагательно заняться теоремой. Хоть в ее доказательствах сам черт ногу сломит, но те сто семьдесят баллов, которые можно получить за правильный ответ, почти наверняка выведут его в десятку лидеров.

Через сорок минут он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На темном фоне всплывали и бежали вниз бесконечные зеленоватые строчки, вращались сложные трехмерные структуры. Стан массировал виски, пытаясь восстановить работоспособность мозга. С заданием он не справился. Не нашел пересечение. Но зато…

Когда он пытался свести воедино два принципиально разных подхода, то вдруг понял, где была основная ошибка в той его работе. Теорема Пуанкаре не имела прямого отношения к математическому аппарату теории гипергравитации. Но разум Стана сделал головокружительное сальто. Оттолкнувшись от классического образца чистейшей математической абстракции, он перенесся туда, куда не ступала нога ни одного математика, ни одного физика-теоретика. За грабли. Куда идти дальше — неясно. Но грабли остались позади. Это было так удивительно, что он даже забыл, где находится. Пытался разобраться, наметить пути дальнейших решений. Но быстро сообразил, что экзамен — не лучшее время для научного поиска. Гипергравитацию лучше пока отложить, а сейчас нужно заняться насущными делами, набирать баллы, поднимать рейтинг, который наверняка ухнул вниз.

Уна, Уна, почему ты выбрала дубину Каша. Знала бы ты, что я сейчас сделал. Куда я забрался… А когда узнаешь — что ты скажешь?

Стан взглянул на общеинститутский рейтинг. Так и есть — триста двадцать второй. Но еще можно побороться. Еще много заданий можно выполнить, вот только бы унялась тупая боль в висках, и не расплывалось бы всё перед глазами.

И всё же, какие у них баллы? Только взглянуть.

Целых пять минут, драгоценных, невосполнимых минут он неотрывно смотрел, как серебристая точка под номером У-1212 небольшими скачками всё дальше отодвигается от края безопасной зоны, всё дальше уходит вниз от черты вылета. А снизу, почти с самого дна пытается подняться другая точка — черная, с номером К-873.

С холодеющим сердцем следил за этими перемещениями Стан, губы его беззвучно шевелились. Он резко ударил по клавише, разрешая всем конкурсантам выйти с ним на связь. Тут же повалили вопросы и предложения. Стан заглянул в архив запросов к нему — набралось более трехсот обращений. И… и от номера У-1212 были запросы — за первые три часа восемь раз. И больше не обращалась. От К-873 ни одного сообщения. Это понятно.

Прямолинейный, мужественный, но не очень сообразительный Каш — они со Станом в детстве были не разлей вода. Всюду шлялись вместе, во все игры, во все авантюры — вдвоем. Нет, втроем — Уна всегда была тут как тут, повсюду она ходила за ними как хвостик. Худенькая, светловолосая, задира и непоседа, каких среди мальчишек еще поискать надо. Потом, когда им стукнуло по шестнадцать, они выросли из своей дружбы, как вырастают из старой одежды. А между Станом и Кашем образовалась глухая стена отчужденности, даже вражды. Оба ни за что не признали бы, что причина этому — Уна.

Стан вспомнил позапрошлое лето, которое они втроем провели на островах в Полинезии. Каким высоким показалось ему там небо, какими яркими красками оглушили его тропики.

…

Сияют солнечные блики на изумрудных волнах, шумит прибой, и соленый ветер раскачивает пальмы на утесе. И Уна, тонкая, бронзовокожая, с разметавшимися по плечам, выбеленными солнцем волосами. Стоит у самого обрыва, раскинув руки, запрокинув голову — готовится к прыжку. И капельки морской воды искрятся на ее плечах, на груди и коленях, когда она выходит на берег. В ее светлых глазах — детское восхищение красотой окружающего мира. Красотой, которой почти не осталось, которую заслонили и вытоптали гигантские муравейники городов, бесконечные трубы магнитопоездов и уродливые здания Гибернаториев.

«Стан! Почему ты не прыгаешь с утеса? Ты боишься? А Каш не боится». И как объяснишь, что тау-преобразование неклассических векторных полей, которое он производит с утра на компьютере, спрятанном в клипсе, не позволяет ему отвлечься. И, вообще, если он будет постоянно прыгать, носиться и скакать, как дикарь, то не выполнит намеченную на лето программу. Вот спокойно поплавать, понырять он не прочь.

«Уна, как насчет прогулки по дну? Что вы с Кашем? Куда?..».

«Посмотри, какая раковина. Какая спираль… Да, с глубины. Я ее для тебя достал. Держи, в нее можно дуть». И целый день Уна радуется подарку, как ребенок. Дудит в раковину, издавая протяжные низкие звуки. А потом забывает ее где-то на пляже, на другой стороне острова, куда они уходят вдвоем с Кашем под вечер. А возвращаются оттуда только утром.

…

Стан потряс головой, отгоняя воспоминания. Вновь всмотрелся в экран. Там мало что изменилось, разве только серебристая точка еще немного отодвинулась от спасительной черты.

«Пришли мне свои задания. Я помогу» — написал он Уне.

После небольшой паузы от нее пришло несколько заданий. Стан, превозмогая головную боль, начал вникать в них. Вопросы у каждого конкурсанта хоть и различались в деталях, но были по большей части сходными, поэтому ему удалось сравнительно быстро решить несколько задач. Стан отправил решения обратно Уне и стал следить за серебристой искоркой на экране.

Каково же было его потрясение, когда он понял, что метка У-1212 не только не поднялась, а еще немного сползла вниз. Зато номер К-873 уже смотрелся не столь безнадежно, как десять минут назад. Стан быстро послал сообщение на этот номер: «Из-за тебя она не пройдет экзамен. Ты этого хочешь?». Почти мгновенно пришел ответ: «Нет. Но она прекращает что-либо решать, как только я закрываюсь». Стан скрипнул зубами. Подумал и написал Уне: «Прошу тебя, подумай о себе. Я могу тебе помочь, дай мне это сделать».

«Когда-то мы поклялись помогать друг другу до последнего вздоха. Ты забыл об этом» — пришел ответ. Стан снова скрипнул зубами и заерзал в кресле. Когда-то — целую вечность назад — они действительно клялись в верности и дружбе. Но они были детьми, всё осталось далеко в прошлом. Дурацкая детская клятва. Единственная клятва, которую он давал.

Стан вздохнул, размял затекшую шею и отправил еще одно сообщение Уне: «Шли мне и свои и его задания, хорошо?». После небольшой паузы постучался новый пакет с вопросами. Вернее два пакета. Один с вопросами Уны, другой для Каша.

…Стан потерял счет времени. Разделавшись с вопросом, он слал его Уне (через нее получал свои ответы и Каш) и сразу принимался за следующий. На часы он не смотрел, свои баллы проверил только раз и больше не возвращался — не хотел тратить драгоценные мгновения. Он был уже в третьей тысяче, но еще достаточно далеко от опасной зоны. Он не слышал сигналов, напоминающих о том, что осталось полчаса до конца, двадцать минут, пятнадцать. Поглядывал лишь на две точки — черную и серебристую, едва высматривая их из мельтешения разноцветной мошкары других точек и номеров. Черная точка всё ближе придвигалась к заветной черте, еще немного, еще одно усилие, и Стан вытянет ее вплотную к линии. Туда, где прилепилась серебристая У-1212, зацепилась за черту и, казалось, не сдвинется теперь уже ни вверх, ни вниз.

Он вытянет их. Обязательно вытянет. А после экзамена напишет новую статью и отправит ее во все крупные научные центры.

Она поймет. Она всё поймет. И что я сделал. И для кого…

Вдруг задания от Уны закончились, а новые не пришли. Стан сделал запрос и с удивлением выяснил, что номер У-1212 закрыт. И с ним нельзя связаться. Так же обстояло дело и с Кашем. Стан растерянно хлопал ресницами, смотря, как теряются в кипящей лаве других точек его друзья. Глаза отчаянно слезились, он почти ничего не видел. И уже не чувствовал головной боли — она стала привычной и незаметной, заполнив собой весь череп. Всё вокруг расплывалось, ему никак не удавалось сфокусировать взгляд. Стан сейчас едва понимал, где находится. Надвинулись размытые, искаженные цифры: 00:03. Повисев перед глазами, они уползли куда-то вверх, во тьму.

***

Стан пришел в себя вскоре после того, как в камере активировалась система медицинской помощи. Вмонтированные в кресло киберврачи проанализировали состояние его нервной системы и обмена веществ и занялись восстановлением подорванного здоровья.

Он открыл глаза и увидел серый прямоугольник экрана, на котором совсем недавно кипели нешуточные страсти. Табло со временем экзамена показывало нули. Судя по собственным часам Стана, экзамен закончился три минуты назад.

Сначала он не мог ничего толком вспомнить. Потом память вернула события последних часов. Холодея, он запросил информацию и долго смотрел на таблицу результатов. Вот Каш, а чуть повыше — Уна, но тоже ниже черты. Еще немного, на несколько позиций выше — и впереди долгая, полнокровная жизнь. Проклятье! Как же так?! Неужели всё напрасно? И он их не увидит больше? Не поговорит с Кашем? А Уна…Проклятье, проклятье! Стан ударил по кнопке разблокировки дверей и вывалился наружу.

Вокруг был настоящий бедлам. Взъерошенные, опьяненные радостью, победители обнимались с родственниками и друзьями. Всё смешалось: поздравления, крики, смех и плач. Звуки превращались в ровный гул и взмывали высоко вверх — к прозрачной крыше огромного здания.

А тех, кто проиграл свой первый и последний бой, представители службы безопасности ПАОУК сопровождали в специальные накопители. Там тоже можно обняться с родными. На прощание.

Стан растерянно крутил головой. Он не знал, где искать Уну и Каша в этой сутолоке. Наверное, надо идти прямо к накопителям. Но где они располагались, он тоже не знал. Решил пойти наугад, развернулся и едва не налетел на высокого мужчину в форменном комбинезоне сотрудника ПАОУК. Тот отступил на шаг, но пройти Стану не дал.

— Станасий Веро, С-триста шестьдесят три! — чеканя слова, назвал его полное имя и институтский номер сотрудник ПАОУК, — ты не прошел экзамен и отправляешься в бессрочный отпуск с временным прекращением жизнедеятельности. Администрация Планетарной аттестационной комиссии выражает тебе свое искреннее сожаление. Я провожу тебя в коллектор. Там ты сможешь попрощаться со своими близкими.

Стан только сейчас увидел парализатор, висевший на груди охранника. Почему-то он не испытал особенного шока. Он, наверное, должен был с пеной у рта доказывать, что произошла ошибка и что надо просто посмотреть в итоговый список, чтобы убедиться — он прошел. Не мог не пройти. Но ему ничего не хотелось доказывать. В голове было тихо и пусто, как в разоренной гробнице. Мелькнула только мысль, что теперь он наверняка встретит Уну и Каша и успеет поговорить с ними.

Сотрудник ПАОУК, прежде чем отвести Стана в накопитель, показал в портативном голографическом проекторе его экзаменационный результат. Стан занял место между Кашем и Уной. Паоуковец вытянул из проектора пучок разноцветных линий, показывающих рейтинг конкурсантов с баллами, близкими к Становым. Он сообщил, что обязательная апелляция была автоматически направлена в центр решения спорных ситуаций, рассмотрена первой, второй, а также резервной системами искусственного интеллекта и всеми тремя была отклонена. Но Стана это уже не интересовало. Он равнодушно взглянул на цветные перепутанные нити и отвернулся.

В накопителе тоже было не протолкнуться. Только здесь меньше шумели, больше плакали. Здесь прощались с друзьями и родственниками и готовились к отправлению в Гибернатории. К Стану тоже пришли родственники, что-то говорили, но он почти не слушал, он старался не пропустить Каша и Уну. Но так их и не увидел.

***

Стан смотрел, как надвигается, отрезает его от внешнего мира крыша камеры. Вот закрылась, и не слышно больше ни звука снаружи. Только дыхание да странно медленный и гулкий стук сердца — это единственное, что он слышал.

— Я жив! — хрипло выкрикнул он в низкую крышу. Слова прозвучали неубедительно.

Он попробовал пошевелиться, но не смог. Тончайшие волоконца, выпущенные со дна камеры, уже проникли в его тело и напитывали его специальными препаратами — расслабляли мышцы, усыпляли. Он скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что там — снаружи. Увидел только неясные блики. Да если бы и не было полупрозрачной преграды, он увидел бы лишь ряды камер, таких же, как его. Сверху, снизу и по сторонам.

Сознание ускользало, мысли путались.

Отец так же лежал и смотрел, как надвигается крыша. И мама… Странно, мне должно быть страшно… Может, Уна где-то рядом. Или Каш. Лучше пусть Уна… Интересно, я ошибся в расчетах? А если нет? Годковский, наверное, даже смотреть не станет. Там сплошной сумбур…хоть успел записать и отправить… Как-то по-дурацки вышло… Я проснусь?..

***

В анабиозе нельзя увидеть сон. Физиологические процессы в организме приостанавливаются, мозг бездействует. А вот когда человек выходит из анабиоза, то еще какое-то время просто спит. И в это время ему вполне может что-нибудь присниться.

Стану снились пальмы и высокое, синее небо, и в небе — на самом краю утеса — девушка с раскинутыми в стороны руками.