Мы будем жить у моря
В алом мареве раненого неба отчётливо выделялись силуэты домов. Чёрные скелеты не поддавались Жаркой Буре, казалось, что кирпич только закалялся в адской печке, становясь крепче на зло разрушению. В их стремлении выстоять практически не было смысла — всё равно никто не сможет вернуться в сгоревшие дома, никто не наполнит их тела душой, только вечность агонии ступит по разрушенным лестницам, ведущим в никуда. И всё же... стены хранили молчание и не дразнили бестию криком боли — они знали, что лишь так можно сохранить надежду. Только так они могли помочь нам, потерявшим свой приют...
Джон проснулся в холодном поту. Снова кошмар... и во сне нет надежды на покой. Он вытер лицо, вдыхая запах пепла — он пропитал не только одежду, но и кожу. Ему уже казалось, что он сам — всего лишь призрак, чья плоть — это пепел, скреплённый одержимостью пути. Наверное, каждый из Странствующих уже не принадлежал миру людей, ведь дорога, которую они искали, вела в неведомые дали мечты.
Он выбрался из палатки, не взглянув на часы — стрелки давно встали у цифры 12, и нужны были Джону лишь как маяк, напоминающий о том откуда он ушёл, и как ориентир, указывающий путь сквозь миражи. Восток занимался багрянцем — Джон всегда просыпался с первыми лучами солнца — и это был лучший способ определить время. Время двигаться дальше. Он собрал палатку, и закинув на спину похудевший рюкзак, сверил направление с картой.
Джон нахмурился. Красный пунктир вёл вглубь Дна и обрывался у Кладбища Кораблей. Старик Хэми предупреждал об опасности, скрывающейся в тех краях, но Джону не интересны были его доводы. Не разум ведёт Странствующих, но сердце.
— Дурак ты, лучше бы головой думал, — говорил Старик Хэми, теребя свою бороду. — Остался бы здесь, гляди, Маришка засматривается на тебя, а ты дурак, всё на Пятно глядишь как твой волк. Смотри, скоро выть начнёшь, да поздно будет — никто не поможет тебе, сгинешь на Дне.
— Не каркай Старик, не ворон. Я и так вою — не жизнь мне в Оазисе. Ты же сам знаешь... ты же меня понимаешь, — Джон видел в глазах Старика блеск грусти.
— Я-то понимаю, потому и переживаю. Море зовёт меня до сих пор, но лучше я буду Глухим и счастливым, — Старик Хэми видел, что Джон хочет возразить, и остановил его рукой. — Не мне тебя убеждать, ты прав. Ты сам себе судья. Но я знаю дорогу лишь до Кладбища, — он невесело хмыкнул, снова запуская кургузые пальцы в бороду, — впрочем, как и все.
Джон шёл навстречу рассвету, и алое сияние застилало глаза. Песчанная пустыня таяла, исчезали скелеты рыб и дельфинов, исчезал запах тления, и только на границе зрения проявлялись силуэты домов — и таяли от пристального взгляда.
Кладбище начиналось уже недалеко. Джон понял это когда начал находить на пути части корабельной оснастки. Его сердце билось всё быстрее. Интуиция подсказывала, что здесь он найдёт последний ориентир, указывающий путь к морю.
Он подобрал с песка ржавую цепь, и она рассыпалась трухой. Лишь одно звено осталось целым. Джон, ухмыльнувшись, поднял это звено и положил в карман. Вечно ему не хватало одного звена, одного единственного намёка...
Однажды он говорил со Смотрителем — этот был чем-то средним между Странствующими и Глухими. Он сидел на берегу высохшего океана и жёг огонь в бочке, ожидая свой корабль. Смотритель был немолодым человеком, который верил в мечту, и у него был дар понимать мечты других людей. Лучше их самих.
— Ты ищещь не море, — Смотритель говорил загадками. — Море ищет тебя.
— Это как? — после ночи разговоров, Джон задавал вопрос лишь для того, чтобы высказать недоумение — ответов он уже не ждал.
— Зря не ждёшь ответов, — мигнул Смотритель, подбрасывая в бочку полено. Огонь довольно рыгнул. — Прости, я знаю, что ты не любишь огонь, — он виновато сощурился, но Джон ничего не сказал. — Говорю, что ты зря не ждёшь ответов. Они будут, но в своё время.
— Ты хочешь сказать, что я ищу что-то другое?
— Возможно. Возможно, что это другое ищет тебя. Вот увидишь. Я уверен, что мой корабль не забудет обо мне, и заберёт меня однажды, — Смотритель задумчиво потёр руки и с надеждой глянул на Джона. — Сходи на Кладбище Кораблей, все Странствующие рано или поздно направляются к нему. Вот увидишь, что я был прав насчёт моего корабля — ... там нет. Он спасся.
Со времени того разговора у зарослей боярышника прошло немало дней, и Джон постоянно спрашивал себя — как Смотритель назвал корабль. Ему казалось, что это очень важно, но Джон никак не мог вспомнить название.
Он был уверен, что не зря он прошёл все эти тысячи километров, что недаром встретил всех этих людей, что стали его ориентирами. Все пути вели сюда, к Кладбищу Кораблей. И здесь должен был быть последний ориентир. Он в это верил. Всей душой, которая стремилась к морю...
Ночь вновь сокнулась зыбкими песками над его головой. И вновь алое марево застило глаза, а жар взрывающихся снарядов чувствовался второй кожей, кричащей, корчащейся от боли. Сегодня всё было страшнее — дома не сдержали стон, их остовы выли высокими голосами, распаляя зверствующее пламя.
Он бежал по проседающей лестнице. Защитный костюм едва сдерживал жар, но он не собирался поддаваться страху. Он слышал крик — и этот крик звал его, умолял о помощи. Но пол уходил из-под ног, пальцы скользили по закопчённым стенам и не находя опоры, он падал вместе с рушащимся домом. Карточный домик в руках ребёнка — вот что наша жизнь в руках судьбы...
Джон проснулся от ощущения падения. Его лицо вновь было мокрым от пота, но сегодня справиться с ознобом было сложнее. Он сделал полчашки чая — воду приходилось экономить, и вышел из палатки, всматриваясь в рождающееся пламя рассвета. День близился, и Джон уже знал, что этот день станет решающим.
Аромат корицы развеял ночной страх, но справиться с волнением ожидания, он был не в силах. Выпив залпом чай, Джон собрал свои пожитки и быстрым шагом направился к Кладбищу Кораблей.
Силуэт он заметил сразу. И вопреки ожиданиям, при более пристальном взгляде, он не исчез, а стал чётче. Человек шёл в сторону Кладбища. Спустя пять минут стало понятно, что незнакомец заметил Джона и направляется к нему.
Хрупкая фигура, завёрнутая в многие слои свободной одежды. Посеревшие штаны, выцветший плащ, повязка, защищающая от печанных бурь. И только они — огромные сияющие глаза, в которых читалась боль бремени одиночества, привлекли Джона. Они были знакомы ему.
— Марина, — выдохнул он.
— Догнала, — всё, что сказала она. — Старик Хэми сказал куда ты ушёл.
— Но зачем ты здесь? Я ищу...
— Море, — глаза улыбнулись и тут же грусть вернулась в них. — Я тоже ищу.
— Море?
Она не ответила — лишь поправила свой рюкзак.
— Не нужно терять время, идём, — и она первой шагнула за дюну. — Ты только глянь!
Джон поспешил за ней и встал, как вкопанный: всё обозримое пространство пустыни было испещрено остовами кораблей разных эпох.
— И как мне найти корабль, не зная названия? — буркнул Джон, вспоминая Смотрителя.
— Что ты говоришь?
— Ничего, — Джон цеплялся взглядом за каждый уголок обширной территории. — Здесь могут быть другие Странствующие, стоило бы поговорить.
— Я не думаю, — её голос звучал неуверенно. Джон ободряюще кивнул. — Не думаю, что здесь кто-то есть. Если и были, то ушли. Здесь нельзя находиться долго...
— Ты веришь в россказни стариков?
— Старик Хэми знает о чём говорит, не всё спокойно на Кладбище Кораблей. Отсюда не возвращаются.
— Я не собираюсь возвращаться, если ты об этом, — Джон не сдержал злость — вот, значит, зачем она пришла. — Если пришла, чтобы вернуть меня, то не бывать этому.
— Нельзя вернуть то, чего не было, — с усмешкой ответила она, и его пыл остыл. — Ты слишком большого мнения о себе. Если я здесь, это не значит, что я здесь ради тебя, может всё наоборот — и ты поможешь мне? Если ты вообше способен помочь хоть кому-нибудь, бродяга Джон.
Она будто наотмашь ударила его. Он в исступлении смотрел как она спускается к кораблям. Будто она знала его кошмары, знала, что он не смог помочь.
Джон догнал Марину у затонувшего линкора.
— Вот это махина, — она будто не помнила о сказанном. — Сложно будет отыскать кого-либо здесь. Нужно остаться здесь на несколько дней. А воду поищем на борту, на корабле должны быть фильтры очистки.
Со странным ощущением, что Марина читает его мысли и использует же его идеи как свои, Джон последовал за ней.
Час пролетал за часом, и ни один из страхов Джона не подтвердился. Лишь изредка он хотел что-либо сказать, предупреждая об осторожности, но Марина постоянно его опережала.
— Тут лестница хлипкая, будь остороднее.
— Угу, — на этом разговор заканчивался.
Воду и припасы они нашли в пищеблоке. Всё оказалось вполне съедобным.
— Всё лучше вяленых скелетов камбалы, — шутила Марина про рыбу Дна.
Спустя день поисков неведомо кого и чего, Джон решил поговорить с Мариной.
— Ты всегда жила в Оазисе?
— Глупый вопрос, — она хмыкнула и вновь её лицо потемнело. — Никто не монит всего о прошлом.
— Но сколько ты помнишь? — не сдавался Джон.
— Помню что меня нашли цыгане и приняли в свой табор, а потом я осталась в Оазисе, а они ушли дальше. Они никогда не останавливаются на месте. Помню слова Старика Хэми — он говорил, что мой голос может быть сильнее зова моря, но лишь для того, кто готов отдать всего себя в мою власть.
— И ты решила, что это? — Джон понял, что говорит глупость и переменил тему. — Поэтому тебя зовут Марина? Дочь моря... сирена, живущая среди людей.
— Ты правильно понял, — она улыбнулась, обхватывая чашку обеими руками. — Обожаю чай с корицей. Удивительно, что ты пьёшь такой.
— Не подлизывайся, речи твои — дурман, — Джон глотнул чая, чувствуя, что его оборона даёт слабину. Песня сирены была сладкой.
— И не думаю.
Заночевать решили на корабле. Марина развернула свой спальный мешок и легла. Джон не видел как быстро она заснула — сон поглотил его моментально...
Пол провалился и горящие обломки посыпались на голову. Спина трещала, но сильных повреждений не было. Он попытался встать — тщетно. Снова раздался дикий крик, полный боли. Это придало сил и он увидел лестницу. Разбрасывая обломки, он прорывался к лестнице — это был путь к спасению. Кровь стучала в висках, и он действовал будто во сне. Пролёт, балка преградила путь, вниз, в бок от пламени, выбить дверь, не забыть про обратную тягу... Переждать расцвет огненного цветка, пробежать несколько шагов... крик раздаётся совсем рядом. И тут...
— Джон, ты не спасёшь её! — Хэми вцепился в его рукав. — Уже слишком поздно.
Он пытается вырваться, но понимание шокирует его — это он кричит, кричит, потому что стена, за которой была она, рушится, погребая ту, которой принадлежало его сердце.
Джон не помнил как Хэми спас его — помнил жуткую боль костей — верно, они выпрыгнули из окна. Но ещё страшнее была боль правды — той правды, что её больше нет, что он не смог спасти...
— Хэми, как случилось? Как я допустил это?
Он проклинал себя, проклинал то пламя, что разгорелось в мирное время. Он проклинал тех, кто не смог обеспечить безопасноть. В сводках потом называли жуткие цифры — десятки человек погибли из-за подрыва оружейного склада — сотни орудий выстрелили разом по домам мирных жителей.
Он кричал, кричал, теряя дыхание...
— Джон, проснись, — лицо Марины было как никогда близко.
— Ты... ты здесь, — он не знал пот ли стекает по его лицу, или слёзы. — Почему, почему ты последовала за мной? Я проклял себя, я должен быть один... я не смог спасти, не смог...
— Я прощаю тебя, — её слова вновь высказали его желание простить самого себя. — Я прощаю тебя.
Он сжал её ладони, не веря в своё спасение, не веря в то, что проклятье может быть снято.
— Мы будем жить у моря, — улыбнулась она, повторяя то, что он сказал ей когда-то давно, в другой жизни. — Мы будем жить у моря.
Рассвет золотил остовы погибших кораблей. Вдалеке виднелась кромка моря, и два силуэта, теряющиеся на грани видимости, завершали свой путь.