Туман

Я не знаю, что эта война сделала с нами. Точнее знаю, но не хочу верить. Не желаю верить и принимать нас другими. Меня, Джека, Криса, всех тех, кто выжил. Выжил телом, а не душой. Нельзя уничтожить планету и остаться прежним. Разрушая что-то в нашем хрупком мире, невольно губишь и частичку себя.

Любимый паб с видом на старушку Темзу, сколько раз ты утешал меня в моем одиночестве. Сколько было случайных собутыльников, сколько разбитых скул, стертых костяшек и ненависти в глазах соотечественников. А бедняга бармен, наверное, наизусть выучил мои истории. Он точно знает, когда приходит время последнего бокала.

— Эй, Пит, ты сегодня рано, — бармен в хорошем настроении и наливает мне первую порцию пойла бесплатно.

— Туман, — неопределенно отвечаю я.

Старый Дейв в ответ кивает, он знает, что в такие дни старые раны ноют больше обычного.

— Тут вроде один из ваших зависает, — неуверенно протягивает он, покусывая кончик седого уса.

Я оборачиваюсь и вижу какого-то сопляка в углу со стаканом молока.

— Ха, Дейви, ты ошибся. Он слишком молод, — фыркаю я.

— Не знаю, — пожимает бармен плечами. — Но у него подлинная медаль Виктории.

Я с хрустом сжимаю кулаки и ловлю свой взгляд в зеркале за спиной бармена. Чисто бык — здоровая башка, огромная туша и налившиеся кровью глаза.

— Эй, может, он ее в наследство получил, — Дейв пытается меня остановить.

— Исключено, — качаю головой, — всех наших хоронят при полном параде.

Старик хмыкает и демонстративно пожимает плечами.

— Оформи мне два вискаря, чистых.

— Пожалуйста, — старик бесшумно пробивает две порции, проведя грубыми пальцами по сенсорной панели. — Пит, не забудь, все драки на улице.

Я хитро улыбаюсь в ответ. Помню, раньше на эту улыбку девки велись, как дети на мармелад. А сейчас — я сверяюсь с зеркалом — это скорее дикий кривой оскал.

Одной рукой сгребаю бокалы, а второй расталкиваю немногочисленных посетителей, чтобы с наибольшим шумом добраться до сопляка. Никто не реагирует на мою наглость, знают, на своей шкуре испытали последствия общения с Питом Быком.

— Привет, птенчик, — я плюхаюсь рядом с парнем и радостно улыбаюсь.

Деревянная скамья скрипит под моим весом, и птенчик поднимает на меня огромные прозрачные глаза. Подталкиваю ему один из бокалов и улыбаюсь еще шире. Я парень-рубаха, душа нараспашку.

Малец робко протягивает пальцы и ощупывает бокал, словно слепой. Смотрю на его детские тонкие руки с аккуратными чистыми ногтями и на секунду испытываю укол жалости. Жаль будет ломать эти хрупкие кости, портить милое смазливое личико. Ну да он это заслужил — пришел в мой бар, спер подлинную Викторию и носит так, будто она его.

Тем временем, парень уже теряет интерес к вискарю и возвращается к своему стакану. Я оглаживаю руками пиджак, поправляю медаль и громко хмыкаю. Малыш никак не реагирует.

— Я бывал на Проционе, — говорю своим самым многозначительным тоном.

— А? — удивленно переспрашивает парнишка.

— Я был в десанте. Это я уничтожил Процион.

Птенчик вздрагивает и переводит огромные расширенные от ужаса глаза на мою Вики.

Правильно, бойся, домой ты целым не вернешься.

— Выпьем за победу? — я силой засовываю бокал ему в руку.

Он обхватывает его обеими ладошками, словно ребенок.

— Пей, — с нажимом произношу. — За победу, хей-хо!

— Хей-хо, — едва слышно отвечает малыш.

Я залпом выпиваю вискарь и со стуком ставлю стакан на стол. С удовольствием наблюдаю, как сопляк давится и захлебывается обжигающим алкоголем.

— А теперь пошли выйдем. Старый Дейв не любит, когда малыши заигрываются в его баре.

Сгребаю птенчика в охапку, словно старого друга, и тащу к двери черного хода. Гробовое молчание посетителей провожает нас, осуждающие взгляды буравят спину.

Толкаю дверь ногой и выволакиваю парнишку на влажный грязный задний дворик. Он, на удивление, совершенно не сопротивляется. Одинокий фонарь в углу улицы включается от движения и подслеповато щурится, ну да мне много света и не надо.

— Откуда у тебя подлинная Виктория? — спрашиваю, выдавливая слова сквозь сжатые зубы.

Он смотрит на меня сначала недоуменно, а потом его взгляд проясняется.

— Это… моя медаль. За Процион.

— Врешь, сопляк! Когда грянула война, ты еще под стол пешком ходил. Отвечай, у кого ты ее спер!

Он приближается ко мне мягко, как кот, проникновенно глядя в глаза.

— Или ты у нас по могилкам спец? — спрашиваю я. — Расковырял и снял с тела Хантинга? Или МакЛарена? Отвечай!

Он тянет ко мне свои тонкие пальцы, намереваясь коснуться лица, и что-то бормочет.

Тут я не выдерживаю и делаю свой коронный хук слева. Кулак смачно врезается в щеку мальца, и тот с ошарашенным видом валится на землю.

Я удовлетворенно киваю и сплевываю в сторону. Надвигаюсь на него, как танк, рвусь вперед, как бык на красную тряпку.

Но малыш у нас не промах, он уже на ногах и принял боевую стойку. Похоже, мы хорошо повеселимся.

Бью с размаху, но второй раз этот трюк не проходит, парень приседает и пребольно тычет меня в печень. Я закрываюсь и отступаю. А потом провожу обманный маневр, подпуская его поближе. Но малыш и не рвется меня атаковать. Ну, давай же, птенчик давай. Не выдерживаю и нападаю, мчу вперед, целясь в переносицу. Блок. Отход в сторону. Еще удар. Он останавливает мою руку и заламывает ее так, что я кричу от боли. Глаза наливаются кровью, и — прощай контроль! Несколько секунд я бесцельно размахиваю руками, силясь достать этого проныру.

Он что-то кричит, но я в пылу драки не слышу слов.

Он ведь совсем близко, но как его достать! Бью ногой с разворота и снова попадаю в воздух.

— Пит! Пит, стой! Обалдуй ты эдакий, остановись!

Резкая подсечка, и я валюсь наземь как мешок. Острая боль в затылке, но я все еще в сознании. И тут проскальзывает мысль, внезапная мысль, достойная трезвой головы. Только один человек знает подсечку Северинова.

— Пит, это я! — он склоняется надо мной, и мне хватает одной секунды, чтобы узнать это детское лицо с огромными прозрачными глазами

— Айвэн, — бормочу я.

— Обалдуй!

— Только моя бабушка может меня так называть.

Он смотрит на меня и начинает хохотать, как сумасшедший, сползая на землю, заливаясь слезами. Айвэн, Айвэн Северинов, как это, черт возьми, ты выжил!

Изрядно помятые, грязные и уставшие, мы возвращаемся в бар. Старый Дейв косится в нашу сторону и, реагируя на мой сигнал, отсылает поднос еще с парочкой виски. Я тут же прикладываюсь к стакану, чтобы привести мысли в порядок.

— Я видел тело, Айвэн. Там, на Проционе.

— Угу, — отвечает парень, внимательно изучая меню.

— Ты погиб во время атаки города!

Айвэн не смотрит на меня, он вбивает что-то в поиск по меню.

— Страсть как хочется жареной картошки.

— Что?

— Ты бы знал, как мне надоела эта чертова диета.

— Что? — недоуменно переспрашиваю я.

Мы беседуем так, будто последний раз виделись вчера в пабе, а не семь лет назад на чужой планете.

— Айвэн! — я что есть силы бью кулаком по столу.

— Пит Чамп, терпение никогда не входило в список твоих добродетелей, — усмехается мой собеседник.

Я затыкаюсь, но меня хватает на пять минут, не больше.

— Ты пластику сделал? Выглядишь так, будто тебе двадцать. Или это хваленые русские гены?

— Нет, Пит, это подарок.

Подъезжает его заказ — три огромных тарелки с картофелем, отбивными и куриными крылышками и четыре пинты баварского.

Мы наедаемся и накачиваемся пивом. Айвэн с довольным видом облизывает пальцы и хитро смотрит на меня.

— Пит, у меня есть одна просьба. Если заметишь, что я вдруг теряю нить разговора, съезди мне, пожалуйста, по лицу.

— Тебе мало было?

— Нет. Просто это единственный способ получить контроль над телом хотя бы на несколько часов.

Это мне знакомо. Только в драке я чувствую себя живым. Только в драке я могу быть тем, кем я был, космодесантником, покорителем Проциона, а не алкоголиком с психическим расстройством.

— Я ведь не узнал тебя, Пит. Я никого не узнаю, ни мать, ни друзей. Живу как сомнамбула. Плыву по течению времени. Иногда выныриваю, когда просыпаются старые рефлексы. Оно не отдает мне контроль над телом.

Я трясу головой, как мокрый пес, пытаясь понять, о чем он толкует. Он ловит мой недоуменный взгляд и продолжает.

— Помнишь этот старый фильм, когда пришельцы вселяются в тело человека, используя его, как инкубатор. Я — инкубатор для чужого с Проциона, вот уже семь лет.

Он делает глоток пива, позволяя мне переварить услышанное.

— Во время нашей атаки я был одним из первых, кто ворвался в город. Помнишь, как нас тогда поразила стерильная чистота и пустота. Ни одной живой особи, ни шороха, ни крика. А потом началась стрельба со всех сторон. За них все делали роботы — стреляли и разрушали так же, как до этого строили города, создавали мир. У них нет физического тела в нашем понимании. Есть воля, есть разум, есть чувство времени.

— Ты так говоришь, будто они — это что-то восхитительное, — сглатываю противный комок в горле, пытаясь скрыть волнение.

— Так и есть. Меня ведь не убили тогда, а только оглушили. Ты видел мое тело, но это тело продолжало дышать.

— Я проверял сонную артерию! — взрываюсь я.

— Чего только и не упустишь в горячке боя, — машет рукой Айвэн. — Я не в обиде, Пит, ты не мог знать. А потом… я пережил самое прекрасное, самое волнующее приключение. Это как влюбленность, первый секс, первая адреналиновая драка, во сто раз круче американских горок, ярче рассвета на морском берегу, слаще первого поцелуя. Слияние.

Я ухмыляюсь, словно старый скептик, но сердце бешено колотится от его рассказа.

— Мне не было больно, было только странно. И странно до сих пор. Оно попросило меня подарить девяносто месяцев моей жизни, и я не смог отказать. Я знал, что будет тяжело. Но мне не было страшно.

— Как ты вернулся на землю?

— В труповозке, в последнем корабле, который снялся с Проциона. Медики меня откачали. Я не смог побывать на награждении, с трудом ходил, оно еще не научилось контролировать мое тело на тот момент. Но медаль Виктории я получил. Прислали в коробочке.

— Почему ты не звонил?

— Мне осталось три месяца, — он словно и не слышит моего вопроса.

— И что… потом?

— Три месяца, и я свободен, и я снова начну стареть, как и все.

— Ты не умрешь? — горло перехватывает, и голос дрожит.

— Нет, конечно, обалдуй, — Айвэн радостно вскидывает голову, — ему нет нужды меня убивать. Оно понимает, что значит тяга к жизни. Оно просто хочет выжить, как и мы.

Мы допиваем пиво и заказываем еще по пятьдесят виски. Выползаем из бара, голова шумит и отказывается соображать. Страшно хочется закурить.

Айвэн с силой сжимает мою руку.

— Знаешь, иногда я думаю, может они специально спровоцировали нас на атаку. Чтобы расселиться по Галактике.

Я не смотрю на него, я боюсь повернуть голову и встретиться с чужим взглядом в родных прозрачных глазах Айвэна.

— Найди меня через три месяца, Пит. Найди и расскажи все это, если я забуду. Пожалуйста.

— Окей. Ну уж не обессудь, если придется тебе опять врезать, чтобы ты меня вспомнил.

Он уходит не прощаясь, а я еще долго стою на пороге паба и смотрю, как клубится туман у моих ног.