Самая лёгкая форма бытия
Вокруг стояла удушающая тишина. Ни крика птиц, ни шелеста ветра, ни человеческого голоса. Ничего… Только эта тишина. Она сводила его с ума, кружила голову, кричала о боли и заставляла забывать самого себя. Сколько еще он должен ее терпеть? Сколько еще ему молча стучать тупой лопатой по сухой пыльной земле? Так хотелось просто лечь, закрыть глаза и забыть о том ужасе, что его окружает. Восемьдесят девять могил. Много ли это? Много, если всех этих людей ты знал с пеленок, помогал встать на ноги, если они упали, перевязывал их, когда умудрялись разодрать себе коленки об острые камни, коих здесь было предостаточно.
Еще один камень полетел в сторону.
А скольким из этих людей он помогал родиться на свет? Скольких он бережно брал на руки и легонько встряхивал, чтобы услышать их первый крик? Скольким из них он сам давал имена согласно старинному календарю? А теперь вот…
Девяносто. Еще одна готова. Настала очередь Вардена. Хороший был малый, такой спокойный и молчаливый. Он и не помнил, чтобы мальчишка хоть раз кричал или повышал голос. Больше молчал. Но все его слушались. Он был лидером среди сверстников. Наверно, они тоже чувствовали его спокойную уверенность во всем, что тот делал или говорил. Он никогда не бросал слов на ветер. Если в чем-то сомневался, то считал за лучшее промолчать. И он молчал. Как, впрочем, и сейчас. Он молчал, как и все остальные. Им больше нечего сказать. А старику так хотелось услышать человеческий голос, который бы успокоил его, поддержал, сказал ему, что все усилия не напрасны, и он обретёт-таки успокоение. Но вокруг стояла все та же опустошающая тишина. Скольких еще он должен оставить здесь, чтобы совесть наконец-то замолчала, чтобы видения прошлого растворились в тумане памяти?
— Покойся с миром, Варден. Мне жаль, что все так получилось. Ты бы стал хорошим человеком, как и твой отец. Он первым выбежал навстречу опасности, и одним из первых отдал свою жизнь.
Старческий голос, тихий и надтреснутый, затих где-то вдали. Старик тяжело вздохнул, бросил последнюю горстку земли и сел на землю, утомленный и поникший. Скольких еще?.. Ему не хотелось думать о тех, кого уже не вернуть, чья дорога уже закончилась здесь, на этом самом поле. Он чувствовал себя Хароном, отправляющим очередного путника в царство мертвых. Только вместо весла у него в руках лопата. Большая и тяжелая. Такая тяжелая, что каждый взмах ею отдавался в спине, а руки тряслись, как после хорошей попойки в таверне. При мысли об этом перед его глазами появилось неунывающее лицо Бармина, хозяина единственного в деревне питейного заведения. Да, пришла и его очередь.
Бармин стал еще одной жертвой, когда воины с легкостью протаранили дверь его заведения. Он и не сопротивлялся, да и не мог бы. В своей жизни он только и делал, что старался помирить всех и вся. И это у него определенно получалось. Говорили, что его эль творит чудеса. Ведь стоило двум рассорившимся в пух и прах людям выпить за одним столом, как они пожимали друг другу руки, обнимались и со смехом рассказывали, какими глупцами были. Наверно, поэтому каждый вечер мужчины со всей деревни собирались в таверне «У Бармина», и до полуночи, а то и дольше, оттуда доносились пьяные разговоры о жизни, о молодости и былых победах на любовном фронте. Других побед селяне и не знали. Жизнь текла мирно и спокойно. И хотя деревня стояла недалеко от границы, ни один из жителей никогда не сражался и не держал в руках оружие. Уже давно соседние страны жили в мире, а короли собирались вместе только, чтобы одержать очередную победу на шахматном поле.
Вот и девяносто первая готова.
— Спи и ты, Бармин. И пусть добрые дела твои зачтутся там, куда ты ушел, — тяжелый вздох раздался глухим эхом в этой мёртвой тишине.
Его мысли путались, и только два слова стучали в его голове, повторяясь вновь и вновь «еще одна, еще одна…» И тогда для него наступит покой. Сотая могила должна успокоить совесть, помочь забыть его трусость, его позор, забыть реки крови, которые пролились перед глазами, детей, которые с ужасом смотрели на него сквозь ссохшиеся доски ставен, забыть их немую мольбу, их руки, тянущиеся к нему… Слеза медленно скатилась из морщинистых век.
Он тяжело поднялся, взял лопату и снова принялся долбить землю, вымаливая этим прощение. Прощение у своей совести, у земли, которая бездумно заглатывала одного за другим, не обещая ничего взамен…
Эта давящая тишина стала по-настоящему невыносимой. Если бы вокруг жужжали мухи, ему было бы не так одиноко. Но даже их не было, несмотря на огромное количество мертвых тел. Уже пять дней он совсем один: ни животных, ни птиц, на насекомых. А уж про случайных путников и говорить нечего. С тех пор как на Свободные земли пришел Серый лорд, путникам небезопасно бывать здесь. Дураков нет. Страх давно уже сковал сердца людей, но до последнего дня жители деревни надеялись, что армии захватчиков не пойдут дальше. Надеялись, что всё изменится: короли восстанут против деспота-лорда, и мир станет таким, как прежде. Без войн, без страданий, без нелепой жестокости. Они верили. Но пришёл лорд и не пощадил никого: ни взрослых, ни детей, ни стариков. Он убил всех, кто встал на его пути. И только он, старик, остался среди этих трупов…
Девяносто три. Уже девяносто три. Девяносто три жизни, девяносто три человека, девяносто три покаяния… Ему казалось: вокруг него стоят тени, которые только и ждут того, что он сделает один неверный шаг. Они ждали своего часа, а он ждал только одного: снова обрести покой, уйти из этого мира с чистой совестью.
Серый лорд и его армия опустошали одну деревню за другой, сметая все на своем пути. Не выжил никто, он это знал, он чувствовал. Все мертвы, и только он один вынужден жить среди этой смердящей тишины. Ну почему же нет мух? Ведь они должны быть. Они всегда готовы налететь на разлагающиеся трупы, но их не было. Безмолвие давило на него, пригибало к земле, не давало покоя. «Еще одна, еще одна, еще одна…»
Девяносто четыре. Нет, не он должен был этим заниматься. Его призванием всегда было лечение людей, знахарство. К нему обращались за советом, за лекарством, за любой помощью. Все любили его, уважали и верили. Но он не смог им помочь. Единственное, что он смог, это стоять здесь, в этой отравляющей сознание тишине, и закапывать одно тело за другим. Днем и ночью, ритмично поднимая и опуская лопату, он копал, копал. Уже пять дней он не спал — он просто не мог заснуть, да и не пытался, — не ел. Он не знал, откуда берутся силы, и не задумывался об этом. Так было лучше. Не думать, не вспоминать, не давать отчаянию захлестнуть себя.
— О, Торвин, мой маленький мальчик! Пусть примет тебя земля в свои мягкие объятия. Ты был мне как сын, но и ты склонил свою голову. Ты до последнего защищал своих детей, но это не помогло им. Да простит Бог этих варваров за то, что они с тобой сделали! Мой мальчик… — Голос его оборвался. Он обессилено упал на пожелтевшую траву и заплакал горькими колючими слезами. Но и те не принесли ему облегчения.
Он поднялся. Солнце уже садилось. Пятый день подходил к концу. А тишина все так же мучила его, не давала дышать, не давала забыть крики детей, их полные ужаса глаза…
Девяносто седьмая могила нашла своего героя. Им был мальчик лет шести. Но в свои шесть лет он был большим героем, чем он, седой старик. Прожить целую жизнь, считать себя вечным спасителем душ, спасти сотни, или даже тысячи, жизней и умереть трусом. Какая жалкая ирония…
Руки безвольно повисли, взгляд устремился вперед. Он смотрел вдаль и словно не видел ничего, его мысли были где-то далеко. Когда-то давно — кажется, что о том времени все уже забыли — короли Свободных стран вели кровопролитные битвы, посылая на верную смерть сотни и сотни солдат. И только один человек смог изменить это. Звали его Могрус. Внешне ничем непримечательный старик имел великий дар убеждения — ходили легенды, что то была самая настоящая магия. И вот он собрал королей и показал им, что ожидает Свободные страны, если они не научатся мириться со слабостями друг друга и не перестанут убивать без всякого повода. Говорят, королей так потрясло увиденное, что они захотели изменить возможное будущее. Мир стал таким, каким его помнили все жители: справедливым, честным и безопасным. Но однажды появился Серый лорд. Северный завоеватель. Сказками о нем давно уже пугали детей, но никто не воспринимал его всерьез. Он был далеко, слишком далеко. Чего ему делать здесь, в Свободных странах? Так думали все, успокаивали себя. Так думал и старик, убеждая, что никто не станет нападать на Свободные земли. И именно он, узнав о приближении завоевателей с Севера, настоял на том, чтобы деревня не пыталась защищаться. Он уверил их, что Серый лорд не станет убивать невинных, а только тех, кто встанет у него на пути. Он пообещал, что лорд пощадит их… Старый дурак, а как иначе назвать верившего в то, что мир раскрашен в светлые тона. Он винил только себя…
Девяносто девять могил. Девяносто девять людей, доверивших ему жизни. Девяносто девять мужчин и женщин, мальчиков и девочек, принесших жизни Серому лорду. И он, старик, навсегда потерявший покой. Он, пастух, приведший свое стадо на заклание. Он, жрец, убивший девяносто девять людей ради своего спокойствия и тщеславия.
Девяносто девять могил. Спасут ли они его? Подарят ли они ему забвение? Дадут ли прощение? Старик медленно поднял голову и посмотрел вокруг. Нет, они никуда не уйдут от него. Девяносто девять теней стояли вокруг и безмолвно ждали своего часа. Они жаждали мщения. Только это принесет ему спасение.
Рука старца механически начала долбить землю. Последняя могила должна спасти его. «Еще одна, еще одна, еще одна», — продолжало стучать в голове. «Одна, одна, одна», — эхом повторяла тишина. Или это и не тишина вовсе. Он вгляделся в тени, стоящие вокруг, пытаясь разглядеть лица дорогих ему людей. Но лица расплывались и превращались в страшные маски, которые то ли ухмылялись, то ли грозили ему.
Очередная вспышка сознания нарисовала страшную картину. Он, старик, сидящий на коленях, а вокруг тела. Крики детей, их руки, тянущиеся к нему, и слезы. «Спаси нас, Морис, спаси… Не дай им убить нас…» Но их голоса замолкали один за другим, а старик все сидел и смотрел, не в силах пошевелиться. Он поднял голову только тогда, когда затих последний крик. Перед ним стоял Серый лорд. В абсолютной тишине прозвучали его слова: «Спасибо, Могрус, ты сделал свое дело…» Стук копыт, а потом снова тишина.
Морис, или Могрус, сидел на пожухлой траве, а из глаз катились слёзы отчаяния. Он обещал им спасение, но не выполнил обещания. Он поверил лорду, но вера его оказалась напрасной. Эта ошибка стоила жизни девяносто девяти его соплеменникам.
Не важно, простят ли его погибшие. Намного важнее: простит ли он себя сам?
Вряд ли…
Теням не нужно могил. Не нужно мщения. Лишь покаяние.
Сотая могила так и осталась пустой. Никто не бросит его тело в могилу, никто его не похоронит, никто даже не найдет. Он остался в тишине, отрезанный от мира живых, не принятый в мир мёртвых…