Ночной круиз
Болезненно-желтая луна украдкой выглядывала из-под рваных облаков. От её света проплывающие мимо тучи были темнее черного и напоминали монстров из кошмаров. Когда-то давно, будучи ребенком, Джеймс Смит боялся таких ночей. Но сейчас, облокотившись о фальшборт парома, он с интересом наблюдал за мертвенно-бледным пастухом и его жутким стадом.
От завораживающего зрелища его отвлек резкий приступ боли: под левую лопатку словно вонзили раскаленный кинжал, медленно провернули и, разрывая плоть, двигали к плечу. Смит медленно присел на палубу, достал из внутреннего кармана плаща стеклянный пузырек с таблетками, взял одну и положил под язык.
— Мистер, Вам помочь? — донесся услужливый голос. Джеймс поднял голову — это был официант.
— Нет, благодарю, сейчас пройдет. Можешь идти.
Но официант никуда не торопился.
— Вы — Джеймс Смит, частный детектив?
— Да, и что с того?
— Вам просили передать этот конверт, сказали, что Вы сами всё поймете.
Это был самый обыкновенный почтовый конверт, но предчувствие беды своими скользкими ледяными пальцами начало ощупывать его сердце. Отогнав глупые сомнения, он вскрыл пакет: в нем лежала только банкнота в сто долларов.
Сыщик рассмеялся — и этого он так боялся?
— А кто же этот щедрый джентльмен? — поинтересовался Смит.
Но официант не ответил — детектив уже был один.
Что за?.. — подумал он. — Сказать странно — ничего не сказать…
Грудная жаба начала потихоньку отпускать, и Смит наконец-то расслабился, с удовольствием подставляя лицо свежему бризу. Но загадочный филантроп не вылезал из его головы. Он терялся в догадках, кто это мог быть и что это значило. За свою относительно долгую карьеру частного сыщика Смит помог нескольким толстосумам, но все они с ним уже давно рассчитались, к тому же ни один из них не отличался щедростью. А, плевать, — с улыбкой сдался он, — не мои проблемы, что кому-то некуда девать деньги и он раздает направо и налево сотни баксов… Сотня…
Смит не удивился, если бы в этот самый момент небеса с диким грохотом прорезали сразу несколько молний. Он вскочил, быстро отряхнул плащ и ринулся искать посыльного.
Молодые парочки ворковали и целовались на полубаке, поглощенные друг другом, пассажиры постарше любовались царицей ночи. Казалось, что все судно погрузилось в сладостную волшебную дрёму — никто не видел никакого официанта, как будто его и не было никогда.
Смит побежал к небольшому кафе на носу парома. Больное сердце заходилось, он рисковал заработать приступ в любой момент, но ему было все равно — Джеймс давно уже свыкся с мыслью о неизбежности смерти.
В кафе нужного официанта не оказалось, но всеведущий бармен рассказал, что наверняка это «Генри, работает уже некоторое время на судне, неплохой малый, обычно его можно найти в ресторане».
Ресторан располагался на нижней палубе и был небольшим уютным местом с теплым мягким светом, удобной мебелью и расторопными служащими, куда мог зайти любой пассажир парома. Правда далеко не каждый мог позволить себе пропустить бокал другой вина или чего покрепче, поэтому зал обычно пустовал.
Но не сейчас. Все места заняты: набилось около пяти десятков человек. А в нише, где обычно играл джаз-бэнд, спешно устанавливали большое белое полотно. У входа в ресторан как раз стоял Генри и с отсутствующим видом пытался закурить. Но зажигалка только бессильно клацала и добиться от неё большего, чем пара искр было невозможно.
— А, благодарю… — закурив, начал было молодой официант, но заметив, кто протянул горящую зажигалку, осекся, вздрогнул и попытался удрать.
— Куда торопишься, парень? — Смит схватил его за воротник и рванул на себя. — Я же еще не отдал тебе чаевых.
С этими словами Джеймс достал смятую банкноту в сто долларов и затолкал тому в карман жилетки.
— А теперь говори, кто послал тебя ко мне?!
— Он хотел остаться неназванным, и я все равно не знаю, как его зовут…
— Мне нужно до зарезу знать, где он сейчас или, проклятье, я выбью это из тебя, — шипел на ухо официанту Смит. — Тебе угрожали, тебя запугивали, но сейчас тот джентльмен далеко, а я здесь.
В бок Генри уперлось что-то твердое.
И молодой человек рассказал, как пару часов назад, на этом самом месте, к нему подошел седовласый господин, одетый в глухой черный костюм — единственным ярким пятном был лишь широкий кроваво-алый галстук. Он передал Генри конверт и приказал вручить его Джемсу Смиту прямо в руки ровно в половину двенадцатого.
— Это всё?
— Не совсем, мистер Смит, — официант замялся.— Затем он посмотрел на меня так… я не знаю как объяснить… меня как будто всего обвили змеи — я и пальцем пошевелить не мог… И сказал, чтобы я никому ничего не говорил, и вообще никогда не вспоминал об этом дне.
— Молодец, Генри. Тебе дали отличный совет и к нему я прибавлю лишь: беги отсюда, вообще с парома, и как можно быстрее. Укради лодку, переплыви залив, делай что хочешь, но беги отсюда.
Взгляд серых, почти бесцветных глаз детектива пугал и подавлял волю, не оставляя места для размышлений.
— Знаете… у… у Вас взгляд точь-в-точь как у того джентльмена, — пролепетал Генри.
Ошарашенный Смит ослабил хватку, и парень пулей вылетел из зала ресторана.
Стряхнув наваждение, сыщик высунул из кармана левую руку, изображавшую пистолет, посмотрел на часы. Почти полночь. А в зале заканчивали последние приготовления: притащили портативный кинопроектор, расставили столы так, чтобы никто и ничто мешало его лучу. Свет в зале погас, проектор затрещал и все устремили взоры на экран.
Во рту Смита пересохло: что это за картина он понял сразу, с первого кадра.
Это было кино о нём.
С неестественным, дьявольским качеством на белом полотне проносились моменты из его жизни, начиная со злосчастной дуэли.
Одиноко стоящая на холме ива содрогалась от рыданий. Слёзы ручьями лились по её тонким ветвям, срывались с листьев. Под деревом, прислонившись к стволу, полулежал мертвенно-бледный мужчина и проклинал всех и вся. Левой рукой он держался за живот, безуспешно пытаясь остановить расширяющееся черное пятно. Второй дуэлянт, смазливый юнец, соблазнивший его жену, в страхе бежал сразу же после поединка. А Томас, секундант раненого, отправился в ближайшую деревню за врачом. Джеймс Оливер знал, что ни один доктор не поможет ему — он просто хотел умереть в одиночестве.
Обрывки мыслей путались, глаза застилала темная пелена, как вдруг в сопровождении Томаса появился огромного роста человек в чёрном бархатном камзоле. Тот подошел и молча начал осматривать рану.
— Это мистер Кримсон, эсквайр, местные говорят, что лучшего доктора не найти во всей округе! Он спасёт тебя, не сомневайся! — секундант говорил не переставая.
— Умолкни, — раздался ледяной голос врача.
Томас вмиг исполнил приказ, лицо его сковала глупая гримаса, словно деревянный он отошел шагов на двадцать и застыл.
— Старайся молчать, у тебя осталось совсем мало времени, не трать его понапрасну. Я вижу, что ты очень хочешь жить. Ах, даже настолько… Что ж, я могу не только вытянуть тебя из объятий смерти, но и не дать тебе попасть в них снова.
— Что ты имеешь в виду?.. Ты дьявол?.. — одними губами спросил Джеймс.
— Нет, впрочем, многие считают иначе, — расхохотался врач, но в этом смехе не было и капли веселья.
— Итак, — продолжал он, улыбаясь, — я не дьявол и душа мне твоя без надобности. Но жизнь, не говоря уже о бессмертии, очень ценная вещь, чтобы отдавать её задаром. Впрочем, твоё счастье — сегодня я в отличном настроении, а потому мы немного поиграем. Я дарую тебе ровно сто жизней, трать их как пожелаешь. Ты перестанешь стареть, раны и болезни не доставят тебе много забот, но всё же возможности твоего организма будут не безграничны и ты можешь легко себя убить или позволить сделать это другим. Когда последняя жизнь будет на исходе, я вернусь, и мы проверим, насколько ты хорошо играл и заслуживаешь ли награды.
— Погоди, но какие правила, что это вообще за игра?
— А в чем же будет тогда её интерес? — сказав это, Кримсон растворился в воздухе.
Ноги Смита отяжелели, будто их заковали в тяжелые кандалы, он был не в силах даже отвести взгляд от экрана. Бесстрастный проектор показал, как Джеймс довел до разорения свою жену, Элейн. Как та плакала и умоляла простить её, валялась в ногах, но он лишь смеялся. Как доведенная унижением и отчаяньем, она схватила в ярости тяжелую железную чашу, оглушила его и била по голове, пока та не превратилась в отвратительное липкое месиво. Как Элейн сошла с ума, глядя на медленно собирающийся по кусочкам череп. Как Джеймс убил её и неудачно зашедшего просить за свою любовницу молодого хлыща. Как прожигал жизнь в борделях, кабаках, игорных домах, умирал от пьянства, в нелепых драках, дуэлях и повторял всё раз за разом.
Слёзы, не переставая, катились по лицу Джеймса, он наконец-то вышел из оцепенения, спотыкаясь, побежал к проектору. Попытался выключить его, но ничего не выходило. Он сумел вырвать бобину из крепления, начал топтать пленку, но кино всё так же шло на экране. А зрители, зачарованные зрелищем, кричали в восторге, смеялись, словно это была новая картина Чаплина и не обращали никакого внимания на ревущего человечка, раздавленного собственной беспомощностью.
Вдруг всё прекратилось. Зрители замерли, как безжизненные куклы, у которых кончился завод. Эта жуткая, кладбищенская тишина подействовала на Смита как ведро ледяной воды на голову. Он встал, достал из кобуры под мышкой пистолет и закричал:
— Кримсон, дьяволово отродье! Выходи, забирай своё бессмертие да проваливай с ним в ад! Слышишь меня?! Я отказываюсь от него!
Развороченный проектор, жалобно треща, вновь заработал. На экране появилось довольное лицо Кримсона. Оно ничуть не изменилось с их первой встречи: сила, власть и уверенность в себе.
— Нет, дорогой мой Джеймс Оливер, барон Уилберфорс. Нет, — протяжно сказал человек на экране. — Игра еще не закончилась, и будет продолжаться до последнего вздоха твоей сотой жизни. Шанс победить у тебя всё еще есть. Выиграешь — награда твоя.
— Да не нужно оно мне, я же уже сказал!
— А разве кто-то говорил, что награда в игре бессмертие? — усмехнулся Кримсон.
— Да ты издеваешься! — надрывался Смит. — О какой игре ты говоришь? Даже у мыши есть шанс сбежать от кота. А какие шансы у меня, когда ты управляешь людьми словно марионетками?
Джеймс погружался в бездну ужаса и отчаянья: ярость и гнев, поддерживающие его на плаву покидали сыщика. Смит забрал у застывшего зрителя резной стул и сел, склонив голову, покорный Судьбе.
— К сожалению, игра с самим собой не доставляет мне никакого удовольствия. В любом случае, по правилам игры я не могу управлять твоим телом.
Смит поднял взгляд на экран и посмотрел прямо в глаза Кримсону. Заглянувший в эти бездонные черные колодцы рисковал утонуть в них, но Джеймс собрал остатки воли в кулак, чтобы не отвести взгляд. Губы сыщика растянулись в оскале.
— Неужели? — поинтересовался он и начал поднимать пистолет к виску.
Щелчок передернутого затвора пронесся по залу громовым раскатом. С лица Кримсона слетела краска, улыбка испарилась. Смит подумал, что это самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел. Боковое зрение подсказало: все посетители ресторана вдруг ожили и рванулись останавливать его. Но было поздно — черное дуло уже смотрело прямо в висок.
Осечка.
Зрители снова замерли как статуи.
— Пружина ослабла, менять давно пора, — задыхался от хохота Кримсон, от напускного страха не осталось и следа.
Пистолет вдруг потяжелел и выпал из дрожащей руки. Каждый из людей-манекенов смотрел на Смита с застывшей от смеха гримасой. Они молчали, но Джеймс слышал их крики, улюлюканье.
— Наш, ты наш! — орали они.
Детектив упал на колени, зажав уши, пытаясь спастись от адского воя, но тщетно. С каждым мигом он становился все громче и громче. Мир поплыл перед глазами, безумие легко смяло хрупкие заслоны разума и вырвалось наружу вместе с диким воплем. Джеймс вскочил и, не помня себя, побежал, раскидывая все на своем пути. Застывшее море людей-манекенов то оживало, то вновь замирало, заставляя его метаться по темному залу.
Смит не знал, сколько продолжались эти кошки-мышки, но когда в воспаленном мозге пробежала мысль, что больше не выдержит ни он, ни сердце, ему удалось вырваться. Точнее ему дали вырваться, в этом не было ни капли сомнений. Ноги сами гнали его по трапам и узким коридорам наверх, на палубу. Остановить Смита смог только фальшборт, через который он чуть не перевалился. Бежать больше было некуда.
Джеймс с тоской и завистью смотрел на разбивающиеся о борт волны. Он знал, что вторая попытка покончить с собой провалится, как и первая, никто не даст ему уйти. Но искушение хотя бы попытаться сбежать и раствориться в черных водах было слишком велико. Мгновение, всплеск и пучина поглотила его.
Очнулся Смит через пару часов. Небо прояснилось, и Млечный путь сиял еще ярче Луны. Джеймс лежал на дне шлюпки, укутанный в одеяло. К нему спиной сидел Генри и задумчиво грёб куда-то. Услышав шевеление позади, он радостно произнес:
— О, мистер Смит! Как видите, я воспользовался вашим советом. И ни капли не жалею, пусть меня увольняют! Наверное, Вы мне не поверите, но я думаю, что на пароме поселился дьявол. Да-да. Я слышал такие зловещие вопли, какие могут быть только в аду.
— Кто знает… — прошептал Джеймс.
Повисло неловкое молчание.
— А скажи, Генри, как ты меня нашел? — подозрения и воспоминания о былых ужасах бегали в его голове как тараканы. Он медленно-медленно, стараясь не издавать ни шороха, нащупал в кармане нож-бабочку.
— Вам крупно повезло, сэр! Мне пришлось долго ждать подходящего момента, чтобы украсть шлюпку — постоянно кто-то находился на палубе. Благо никто меня не искал, и я мог сидеть в засаде сколько угодно. А когда, наконец, спустил шлюпку на воду, Вы упали буквально в десяти футах от меня. Не помочь я просто не мог.
Генри обернулся, добродушно и широко улыбаясь. Он даже не успел ничего понять, когда Смит с диким воплем вскочил и резанул официанту ножом по горлу. В глазах паренька навсегда застыло удивление и немой упрек.
А Джеймс ликовал, безумно хохоча:
— Думал обмануть меня и в этот раз, Кримсон? Ну что, получил!?
Смит совершенно забыл, где он находится, нанося удары по телу всё сильнее и сильнее, так что лодка едва не опрокинулась, только тогда он пришел в себя и остановился.
— Друг мой, а скажи, пожалуйста, зачем ты убил невинного мальчика? — донесся сзади густой и пронизывающий до костей голос.
Кримсон сидел на корме шлюпки, закинув ногу на ногу. И улыбался. Слова застряли у Смита в горле, взгляд метался то к мертвому пареньку, то к запятнанным кровью рукам.
— Спасибо, Джеймс Оливер, за игру, право слово, было очень весело. Но боюсь, что она уже подходит к концу, вместе с твоей последней жизнью.
Смит только сейчас заметил, с каким трудом он глотает воздух, в груди словно разлили расплавленное железо. Он повалился на дно лодки рядом с Генри, сил едва хватило, чтобы ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу сорочки.
— Подведем итоги? Молчи-молчи, не утруждай себя, я и мысли могу прочесть. Итак, как уже говорил — отнюдь не бессмертие награда за победу. А ты, боюсь, проиграл и будешь обречен нести тяжесть бессмертия, вины и безумия до Второго пришествия, как говорят необразованные крестьяне.
С осознанием того, что это действительно конец, Джеймсу больше не мешали думать ни боль, ни паранойя, ни страх перед колдуном. Правила жестокой игры и смысл минувшей ночи предстали перед его взором с кристальной ясностью, как будто с глаз сорвали повязку: все эти годы он поступал только так, как хотел от него Кримсон.
— Не торопись. У меня еще есть пара минут.
— И что же ты успеешь сделать? — усмехнулся Кримсон, но было заметно, что тень тревоги пробежала по его лицу.
Смит с трудом повернул голову к Генри, взял его ладонь и крепко сжал.
— Зачем явился, Кримсон? Еще немного и победа была бы твоей. Так не терпится расстаться с бессмертием, Кримсон? Но ждать больше нету сил, правда? Не ты придумал эту игру, ты ничем не отличаешься от меня, — лицо Смита перекосила гримаса боли, но в глазах сияла торжествующая улыбка. — Я дарую тебе сто жизней, трать их, как пожелаешь, сказал ты когда-то давно. Спасибо за подсказки, Кримсон. И прощай. Я дарую свою последнюю жизнь Генри.
Ослепительная вспышка света ударила по глазам, Смит почувствовать легкое дрожание руки паренька, почувствовал жизнь, бегущую по ней. Мир стремительно менял очертания, звуки растворялись в тишине. Лодка, Кримсон, Генри — всё исчезло, остались только звёзды над головой и безграничный простор воды. Джеймс не знал, куда несет его течение, но небо стремительно голубело, новый день с боем опрокидывал ночь, и это вселяло надежду.