Экспонат

Внутри — словцо.

И счастье. — И это — всё.

М.Цветаева

Деловые, дружеские, любовные…

Поздравления, приглашения, напоминания…

Длинные, как роман-эпопея, короткие — не более двух строк, интересные и не очень…

Разные.

Всего в его коллекции их было девяносто девять.

Рурк пересчитал экспонаты ещё раз: просто так, ради удовольствия.

Девяносто девять, без одного сотня — и этот последний, сотый экспонат, он добудет прямо сейчас.

***

Взломать пароль получилось почти сразу, после восьмой попытки: Рурк даже задумался, считать ли это добрым знаком или отнестись к лёгкой победе с подозрением?

Времени на раздумья всё равно не было, и с осторожностью вора-домушника он двинулся вперёд, по ходу изучая открывшийся информационный портал.

Покосившиеся заборы, все как один грязно-синего цвета; заброшенные одноэтажные лачуги с пустыми глазницами окон, кружевные зонтики болиголова, бабочки-капустницы, ящерицы на замшелых бурых камнях…

Провинция.

Окраина информационного поля.

Ловко накрыв капустницу сачком, Рурк включил реальное зрение и просканировал добычу: бабочка оказалась комментарием под фотографией.

— И коммент, по всему видать, незамысловатый, — констатировал Рурк, — Что-то типа: «Замечательная фотка!».

Он знал правила: остроумные комментарии воплощаются в махаонов или, на худой конец, стрекоз… Злобные похожи на шершней. Капустница… эх, очередная банальность!

Ящерицу поймать оказалось не так просто: после длительных безуспешных попыток Рурк сумел-таки схватить юркое пресмыкающееся.

Изумрудный хвост, на самом деле являвшийся статусом на «стене», остался в его руке, всё остальное уползло куда-то в заросли лопуха и чистотела.

Горевать по этому поводу охотник не собирался, главное, он подтвердил свою догадку: посёлок был социальной сетью, забытой богом и людьми, непопулярной, отжившей своё.

Такой поворот событий Рурка вполне устраивал.

Чутье подсказывало: то, что он ищет, уже совсем рядом.

Может, за яблоневым садом.

Может, за стадионом, где козы и коровы меланхолично жевали траву.

Или еще ближе, вон за тем поворотом…

…За поворотом оказался очередной покосившийся синий забор, рядом скамейка, а на ней старичок в грязной парусиновой кепке.

В реале пользователь наверняка был молод и полон сил, но здесь выглядел настоящим доисторическим ископаемым.

Зарегистрировался года эдак четыре назад, мысленно прикинул Рурк.

— Что ищем? — спросил старичок без лишних церемоний.

— Э-э, вообще-то кладбище, — Рурк решил играть в открытую.

— Некромант, что ли? — усмехнулся старик.

— Обижаете, дедушка! Коллекционер. Завтра выставка, не хватает одного экспоната.

Дед помолчал, рассматривая Рурка с большим интересом.

— 25 вирт-баллов, и я тебя самолично на кладбище провожу.

Предложение прозвучало двусмысленно, но Рурк не стал цепляться к словам. Баллы он с собой прихватил на всякий случай — в предыдущих экспедициях ему частенько приходилось заручаться поддержкой жителей захолустных городков и обнищавших деревень. С проводниками всегда надёжнее.

— Идёт!

Старик довольно улыбнулся.

***

— Что ты хоть собираешь? — полюбопытствовал дедуган, когда они пересекали школьный стадион, поросший молочаем и медуницей.

— Электронки. Мёртвые имейлы.

— В смысле, мёртвые? Удалённые, что ли? Или спам?

— Не-а. Мёртвые — это те, что были отправлены, но так и не дошли до адресата. Затерялись. Попали в паутину, как мухи. Только они на мух в вирте не похожи, скорее, на жуков.

— Бывает и такое, — согласился старик, — Каждый развлекается по-своему. И много их у тебя?

— Девяносто девять, — Рурк не сумел скрыть гордость, — к утру, надеюсь, будет сотня.

— Сотня — это хорошо, — одобрительно кивнул старичок, — Круглое число. Но и девяносто девять — тоже неплохо…

— Мне нужна сотня, дед! Дело чести. У меня война с конкурентом, вернее, конкуренткой. В реале её зовут Мод, тоже на мёртвые имейлы охотится. У нас пари, понимаешь? Если до 11 утра не наберу сто экспонатов, считай, проиграл, придется свою коллекцию ей отдать, а этого я никак не могу допустить.

— Ну да! С бабой, значишь, воюешь?! Благородное дело. Бабы — они, поди, все стервы фальшивые, нацепят на себя гламурные аватары, а под ними — змеиное жало прячут.

Обогнув серое двухэтажное здание, по всей видимости, школу, ловец мёртвых писем и его проводник свернули в узкий переулок, где молодые вишнёвые деревца вытянулись по струнке, напоминая курсантов на торжественном построении.

Ветер, прохладный, свежий, горчил полынью и вишнёвой смолой.

Дед принюхался:

— Опять кто-то ароматические фотки вывешивает. В этом сезоне очень модно. А скажи мне,

почему именно на погосте имейлы ищешь?

— Ну, они ведь мёртвые! Где же ещё им быть?

— Резонно. Кстати, мы пришли.

Кладбище было самым обыкновенным, Рурк таких немало перевидал.

Чугунные ограды, каменные надгробия, ощетинившийся чертополох, нарядный, весь в сиреневых звёздочках. Некоторые могилы, на удивление, выглядели ухоженно: даже букетик маков кто-то в пластиковую бутылочку поставил.

Рурк не стал рассматривать фото удалённых юзеров и надписи под ними — он пришел сюда с другой целью.

Приметив скамеечку, он устроился, разложил свое снаряжение и начал ждать.

— Чего ждёшь-то?

— Луну. Как луна взойдет, паутину становится видно. И то, что в ней. А если месяц новый, я фонариком подсвечу, специально с собой взял.

В зарослях цветущего рододендрона вдруг звонко запела малиновка, её нежная трель разлилась над погостом — над гранитными надгробиями и чёрными крестами, над растрёпанными клумбами и одинокой сосной, возносясь куда-то высоко-высоко. В небо.

Рурк слушал зачарованно, но старик отнёсся к пению птицы с философским безразличием:

— Кто-то музыку качает. Что-то классическое, наверное. Ишь, как заливается! Ну ладно, мне пора. А тебе, коллекционер, удачи.

— Спасибо, — Рурк протянул провожатому руку на прощание, и тут случилось непредвиденное.

Сначала в его запястье вонзился острый крючок, а потом всё погасло, словно кто-то вытянул вилку из розетки.

***

Над головой раздавался пронзительный свист: фью-фью, виууа…

Смолкнет на миг — и опять свистит, как будто кто-то крохотный качается на ржавых качелях или дует в детскую свистульку.

Рурк вгляделся в аспидный сумрак ночи: могилы, ограды, кресты — еле различимые контуры, нанесенные чёрным угольком на тёмно-синюю бумагу.

Свист сменился зловещим уханьем — сычи, как же без них! Рурк знал, ночные птицы — это подборка новостей за день, опять СМИ страху нагоняют…

Он кое-как поднялся, отряхнул кладбищенскую землю с рубашки, огляделся по сторонам.

Темень. Жидкая тушь, залившая погост.

На ощупь он добрался до скамейки, на которой оставил снаряжение, пошарил рукой — пусто. Подлый старик всё утащил с собой, сволочь! А ведь каким добряком казался, про коллекцию расспрашивал:

«С бабой, значишь, воюешь?! Благородное дело. Бабы — они, поди, все стервы фальшивые, нацепят на себя гламурные аватары, а под ними — змеиное жало прячут»…

Рурк хлопнул себя по лбу, выругался.

Ну, конечно! Какой же он идиот!

Это была Мод.

Спряталась под личиной безобидного старикашки, прихватила с собой крючок выкачки энергии и обвела его вокруг пальца. Ведьма!

Вот почему взломать пароль получилось так легко — до него это уже сделала Мод.

Одно она не учла: Рурк подключил к себе энергетический бесперебойник, на всякий пожарный случай, такой, как этот.

Без фонаря, однако, далеко не продвинешься — это коллекционер знал не понаслышке. Как-то раз пришлось ему бродить по старому заброшенному сайту в кромешной тьме — мало того, что оцарапал руки колючей проволокой, так еще и вирус подхватил, потом неделю в реале то морозило, то в жар бросало.

Месяц, как назло, был новёхонький — прозрачная леденцовая льдинка, которую ночь то и дело норовила слизнуть с небосвода своим шершавым языком. В тусклом сиянии созвездий, вытканных в вышине, погост хранил свои тайны: казалось, что сквозняки, запутавшиеся в ветках рододендрона, перешептываются о чем-то очень страшном, непоправимом.

Обвернувшись в кладбищенский сумрак, будто в плед, Рурк размышлял, что делать дальше — возвращаться домой или продолжить охоту.

Прошло минут десять, может, больше.

Глаза привыкли к темноте, и Рурк сумел разглядеть похожую на китайский иероглиф жужелицу, ползущую куда-то по своим делам.

— Увидеть жужелицу — к удивлению, — процитировал он вслух «Сборник виртуальных примет».

Ловить жука не стал: живые имейлы коллекционера не интересовали.

Запястье горело, словно его искусали пчёлы, голова кружилась…

— А вот не дождется эта стерва моей коллекции! — зло прошипел охотник, — Всё равно найду сотый экспонат для завтрашней выставки!

Блуждая во мраке, спотыкаясь, набивая синяки, Рурк наконец увидел то, что искал: в кусте дикой малины мелко подрагивала сеточка, сплетённая из тонких серебряных ниток.

Паутина, а в ней необычайно крупный не то жучок, не то паук (так сразу и не разберешь!).

Еще раз помянув лихом чертовку Мод, укравшую не только его фонарь, но и перчатки, Рурк разорвал свою рубашку на куски и, обмотав тканью руку, попытался осторожно достать добычу.

Если не считать случая с колючей проволокой, в его прежних экспедициях Рурку всегда сопутствовала удача. Девяносто девять раз он выходил на охоту, ни разу не повстречав на своём пути ни админа, ни конкурента, ни ядовитого паука.

Последняя, сотая, вылазка в вирт явно не заладилась.

Жук оказался светляком, огромным, размером с электрическую лампочку.

Первичный осмотр показал, что он не был живым, то есть доставленным посланием, но и назвать его мёртвым у Рурка язык не поворачивался.

От человеческого прикосновения имейл вдруг зажёгся изнутри, засверкал, засиял, расплескивая вокруг себя озёрца зыбкого лунного света.

Рурку даже начало казаться, что он держит в ладонях точную копию луны, только уменьшенную, карманную.

От странной находки закружилась голова.

…Светляк мерцал, переливался, меняя цвет от кипенно-белого до аметистового, от лилейного до жемчужно-голубого.

«Прочитай, прочитай, прочитай…» — услышал Рурк шёпот со всех сторон.

— Открой его, прочитай, — советовали могильные плиты, и кресты, и нежно-розовые бутоны рододендрона.

— Читай! — шевелили мёртвыми губами фотографии на надгробиях.

— Про-чти! — дважды выкрикнул сыч, прежде чем хлопнуть крыльями и улететь.

Будто под гипнозом Рурк включил реальное зрение, и тогда его ослепило.

***

…Он валяется на огромной перине, мягчайшей, невесомой, сотканной из золотистого света, набитой не пухом и пером, а словами.

Ч-чирк! — кто-то вспорол ножичком сияющую материю, и вот пёрышки-слова летят, летят, кружатся, а Рурк ловит их и читает…

Дорогая Людмила Андреевна!

Ты читаешь это письмо, и тебе уже лет пятьдесят, а, может быть, все семьдесят. Наверное, никто больше не называет тебя Милой, только Людмилой Андреевной.

Вообще-то я вовсе не собиралась тебе писать, но сегодня случилось вот что.

Бабушка и я пили молоко, ели пончики и смотрели в окно.

— Какое сегодня счастливое утро, правда, бабуля? — спросила я.

— Когда тебе десять, каждое утро счастливое, вот доживёшь до моих лет, Мила, посмотрю я на тебя! Какое там счастье… Сплошные болячки…

Я знаю, бабушка любит ворчать, но от её слов мне стало страшно.

Это что же, когда я вырасту, стану такой, как она, у меня больше не будет счастья? Совсем-совсем?

Это очень, очень несправедливо, поэтому я решила написать письмо тебе, в будущее, и послать в нём немножко счастья, на случай если у тебя его там вдруг нет.

Счастье — это каникулы, это когда каждое утро проверяешь, не поспела ли клубника в саду, а потом находишь одну, еще розовую, самую первую, самую вкусную.

С этой первой клубники и начинается лето: можно запускать на стадионе самодельных бумажных змеев, изрисовать мелками стену бабушкиного дома и наплести себе из одуванчиков хоть целую сотню венков.

Летом мама варит в огромном медном тазу вишнёвый или земляничный джем, а иногда варенье из лепестков чайной розы, сладкое и тягучее, много за раз не съешь. Пенки с варенья, и солнечные зайчики, которые отбрасывает мамина длинная ложка, и моё смешное отражение в медном тазу — всё это счастье, честное слово.

Еще счастье, — это когда бабушка стирает простынки не в стиральной машине, а в корыте, прямо во дворе. Можно незаметно зачерпнуть мыльную пену в ладони, подуть и наблюдать, как разлетаются во все стороны крошечные радужные пузырьки. Иногда мне кажется, что это маленькие планеты, и жители там есть, только очень мелкие, лилипутики, их даже в увеличительное стекло не разглядишь.

Осенью и зимой счастья меньше, потому что школа, но оно всё равно есть. Например, едешь в автобусе грустная, а рядом летит скоростной трамвай, и какой-нибудь мальчишка помашет тебе из трамвайного окна рукой или скорчит рожу, и уже совсем не грустно.

Или вот зима, снега по пояс намело, ангина, на улицу не пускают. И тут мама принесет блюдце с тем самым розовым вареньем, которое она летом варила, а ещё чашку чая на можжевеловой подставочке, что мы когда-то из Крыма привезли. Подставочка пахнет горько и вкусно, можно зажмурить глаза и представить, что ты в можжевеловой роще. И сразу так хорошо!

Или возвращаешься с мамой и отчимом из гостей, уже поздно, и огоньки в многоэтажках загораются, как светлячки в лесу. Есть жёлтые, белые, голубые, и зеленоватые тоже есть, они самые красивые. И особенно приятно, что где-то там сияет и наш светлячок, потому что мы всегда забываем выключить свет, когда уходим в гости.

А ещё, Людмила Андреевна, счастье — это сон, который мне снится почти каждый месяц. Как будто в нашей квартире я вдруг нашла еще одну комнату, большую, с сиреневыми обоями и красивыми картинами. И солнца в ней много, и флоксы в стеклянной вазе стоят.

После этого сна мне всегда чуточку жаль просыпаться, я потом долго брожу по коридорам в поисках сиреневой комнаты, заглядываю повсюду, ищу.

Интересно, ты уже нашла её или до сих пор ищешь?

Надеюсь, нашла.

Я бы написала тебе ещё много чего про счастье, но бабушка нажарила блинов и зовёт ужинать.

До встречи, когда тебе будет пятьдесят, а, может быть, все семьдесят.

Твоя Мила.

***

Рурк очнулся в своей комнате; глаза слезились, в голове стучали африканские там-тамы и всё ещё раздавался свист: фью-фью, виууа…

— Проверьте компьютер на наличие вирусов, — тусклым голосом посоветовала система.

— Иди к чёрту! — он глянул на часы, выругался. Девять тридцать, через полтора часа выставка, а он чувствует себя вяленой камбалой, хорошо хоть в вирте этого никто не заметит, все будут разглядывать экспонаты…

— Сотый экспонат! — почти выкрикнул Рурк, вспоминая детали ночной экспедиции. Светляк, который ослепил его, вырубил, вернул в реал.

Рурк проверил «коллекционную» папку: девяносто-девять мёртвых имейлов.

Деловые, дружеские, любовные…

Поздравления, приглашения, напоминания…

Пересчитал ещё раз, проверил обновления — девяносто девять, без одного сотня.

Последний имейл как ветром сдуло!

— Я же держал его в руках! Куда делся этот проклятый светляк? Где он? — чуть не плакал коллекционер, в третий раз запуская поиск файлов.

На столе запиликал мобильный, как всегда некстати.

— Иди ты! — Рурк осёкся, увидев возле телефона то, чего там просто не могло быть.

Ни-как.

Не могло.

Потому что так не бывает.

Письмо. Настоящее. Бумажное. В незапечатанном сиреневом конвертике, подписанном круглым детским почерком.

Там-тамы забарабанили громче, оглушительнее, только теперь не в голове, а почему-то в груди, слева.

Рурк вытянул письмо, перечитал: бабушка, пончики, летние каникулы, флоксы в стеклянной вазе…

Бред. Так не бывает.

Он подумал, что надо бы сходить на кухню, выпить воды, а потом вернуться и успокоиться, потому что никакого сиреневого конверта на столе уже не будет.

Померещилось. Виртуальный глюк наложил отпечаток на реальное зрение, кажется, подобные случаи уже были зарегистрированы, не он первый…

Не мог же он, в самом деле, принести из вирта материальный артефакт?!

Не мог.

— Если так пойдет и дальше, — Рурк залпом осушил стакан воды, — в следующий раз я, что же, настоящих скарабеев и бронзовок притащу с собой в реал?

Он вернулся в свою комнату, освежённый, ободрённый надеждой, и тут же скис.

Сиреневый конверт никуда не исчез, он по-прежнему лежал на столе и как будто издевался над коллекционером, мол, нас голыми руками не возьмёшь!

— Десять ноль-ноль, — сообщила система.

Рурк вздрогнул. Час до начала выставки, сотого экспоната нет, а тут еще эти странности на его голову…

Увидеть жужелицу — к удивлению, — почему-то вспомнилась ночная примета.

— Жужелицы, светляки, будьте вы не ладны! — от бессилия Рурк готов был разорвать проклятый конверт и его содержимое на мелкие кусочки, но тут его осенила отчаянно-смелая идея.

А что если отсканировать письмо и загрузить его в качестве сотого экспоната?

— Всё равно оно мёртвое по определению, — пробурчал он, запуская сканер,— девчонка когда его писала? Лет семьдесят назад? Может этой Милы уже давно в живых нет. Теперь бумажные письма никто не пишет и уж тем более не читает. Рудимент.

На секунду Рурк представил себе перекошенное от ярости лицо Мод, когда она увидит его козырный экспонат, и воображаемая картина доставила ему небывалое удовольствие.

У неё-то в коллекции такого экземпляра точно никогда не было и не будет!

Сканирование продвигалось мучительно медленно, видно, нужно было всё-таки проверить систему на вирусы.

Ни с того ни с сего в комнате запахло можжевельником…

Горько, вкусно, как будто в лесу…

Рурка передёрнуло.

Он попытался сконцентрироваться на предстоящей выставке, но вместо этого почему-то вспомнил, как когда-то ходил на рыбалку вместе с отцом.

…Река, коричневые свечки камышей, тростниковая удочка…

Отец карасей ловил пузатых, крупных — загляденье…

А он, Родик, только двух мальков и выудил, крошечных, с ладошку, но чешуйки их переливались серебром, пахли рыбёшки травой и тиной, и это было счастье…

— Чушь, чушь, — повторил Рурк не очень уверенно, — подумаешь, девчонка сама себе письмо в будущее написала, поделилась счастьем, что тут такого? Не отменять же из-за этого выставку! Из-за этих сахарных пенок, светящихся окон, звенящих трамваев…

…Пятиклассник Родик в школу добирался только на скоростном трамвае, презирая другие виды транспорта. И если замечал в ползущем по дороге автобусе какую-нибудь печальную девочку, обязательно махал ей рукой. Пусть ездит на трамваях, дурёха, грусть как рукой снимет!..

Детство, детство…

Каникулы в селе. Парное молоко, горячий хлеб, стрекот кузнечиков, трутни, заточённые в спичечных коробках, солнечные пятна на полу гостиной…

Интересно, подумал он, нашла Людмила Андреевна сиреневую комнату или нет?

Рурк попытался не думать об этом, отогнать вопрос, жужжащий в голове назойливой мухой, заняться делом…

Вместо этого он зачем-то прервал сканирование, долго смотрел в пустоту, затем запечатал конверт и вышел из дому.

— Нужно проветриться, — сообщил он себе, спускаясь по лестнице, — Освежить мозги, прийти в себя…

Май накрыл город зелёным трафаретом, заштриховал белым карандашом цветущие яблони и каштаны, забрызгал синей гуашью небосклон. Маленькая девочка в пышном платье вдохновенно чертила мелом на асфальте — домик, забор, ромашка размером с дерево…

В пыльных высохших лужах барахтались воробьи, чирикая, как сумасшедшие. Рурк смотрел, слушал и удивлялся: воробьи были воробьями, а не чьей-то виртуальной перепиской.

Весна была весной, настоящей, пряной, медвяной, травяной…

Город был городом.

***

Маленькая девочка, уставшая рисовать ромашку, спрятала мелок в коробочку, осмотрелась по сторонам и вдруг застыла, от удивления разинув рот.

…Из здания почты вышел дяденька, странный, с красными, как у кролика, глазами.

На ладони у него что-то мерцало и переливалось, сияло среди бела дня! То ли игрушечная луна, то ли гигантский сиреневый светлячок, — девочка не успела рассмотреть.

Дяденька помахал ей рукой, улыбнулся, а потом зачем-то бросил светлячка в почтовый ящик.