Черимбироль

Человечишкой он был невзрачным. Всклоченным каким-то и неопрятным. Почему Черимбироль? Да этого, собственно, никто и не знал. Черимбироль — и всё. Посетителями кафе он воспринимался всё равно, что окружающая мебель, как и она безжалостно потёрт временем и неизменен в пространстве. Невообразимо худ, одет в любую пору одинаково.

Меня несколько обескураживал его взгляд, пронзительно-голубой и ясный, но бегающий, словно чего-то ищущий. И рождалось странное чувство, что всё правильно, — пусть бегает, и, будь-то бы, произойдёт что-то крайне неприятное, если он вдруг остановится на мне.

Я задержался на работе и входил в кафе позже обычного, что-то около восьми вечера. Свет ещё не приглушили, и можно было ясно разглядеть немногочисленных посетителей.

В дальнем правом углу гудела стайка молодёжи. Центральный столик, как обычно, заняли два худосочных и неразлучных, как близнецы лаборанта и их шеф — младший научный сотрудник Вислухин из лаборатории Михайлова. Мой коллега и приятель, Костя сидел особняком за нашим столиком в левом ряду, ждал меня. Рядом с ним и примостился Черимбироль.

Я приветственно кивнул михайловцам и плюхнулся на стул рядом с Костей. Он молча подвинул уже заказанное для меня пиво и продолжил уныло пялиться на Черимбироля. В отличие от меня он, кажется, жаждал поймать его взгляд.

— Я пропустил что-то интересное? — задал я дурацкий вопрос, потому, как в компании с Черимбиролем скучать мне ещё не приходилось.

Этот странный тип вот уже полгода с тех пор, как неизвестно откуда появился здесь, продолжал без устали нас развлекать своими сногсшибательными псевдонаучными теориями и фантастическими выводами. Как-то я пытался выяснить, кто он и чем занимался раньше, но с первого же захода попал в тупик. Никто о нём толком ничего не знал. Наш эрудит и умник — Черимбироль оказался на деле обычным бомжом. Он подрабатывал кочегаром где-то на задворках кафе за возможность иметь там же ночлег. Одежду никогда не менял, разве что стирал иногда. Где и на что он питался, — никто не видел. Выпивал, в последние время, с нами. Исключительно водку и всегда единственную меру в пятьдесят грамм. Удивительно, но после первой же принятой порции спиртного наш теоретик и блистательный оратор быстро пьянел и тут же по-тихому отправлялся восвояси.

Вот эта самая мера и стояла уже перед ним, бликуя весело в гранёном стаканчике. «Костя, гад, поспешил». Видно, я действительно пропустил часть развлекательной программы.

— Чего квёлые такие? — навис над столиком грузным весельчаком Вислухин.

Приняв наше молчание за приглашение, он водрузился на единственный свободный стул. Мясистые кулаки бесцеремонно брякнулись на столешницу, заставив её отозваться уважительной дрожью.

— Ну, и что Вы думаете, господа, об истинном назначении золота?

— Нет, сегодня речь идёт не о золоте. Идею с золотом ты должен был переварить ещё вчера, Вислухин, — довольно язвительно хмыкнул Костя. Нашего коллегу он явно недолюбливал. — Сегодня речь идёт о теории ста царей.

Втроём мы уставились на Черимбироля. Отчего его взгляд перестал кружить вокруг водки, зато взмыл под потолок. Губы растянулись упругой морщинистой верёвкой, а потом резко вытянулись в дудочку, выдавая крайнюю степень взволнованности хозяина.

— Да, теория стара как мир! Не как Земля, разумеется. — Черимбироль причмокнул, и взгляд его снова скользнул по глади водки в стакане.

— А суть? Суть теории в чём? — надвинулся на него Вислухин.

Взгляд нашего чудака остановился лишь на долю секунды на Вислухинском подбородке, как здоровяк невольно отодвинулся, а я лишний раз убедился, что-то есть, всё же такое, особенное в Черимбиролевском взгляде.

— Галактики, планеты — всё во вселенной от большого к малому подчинено простым законам. Вам, людям тоже пора уже понять, то, что большинству давно известно.

— А ты, значит, себя не к людям, а к тому самому большинству относишь?! — не сдержался я.

Но увлечённый оратор никак не среагировал на мой вопрос, только Вислухин недобро зыркнул. Черимбироль продолжил, его голос отвердел и, набрал не свойственную ему обычно силу. Несмотря на лёгкую, звучащую в кафе музыку, он стал, кажется, слышен всем. На наш столик покосился бармен. Но прервать оратора сейчас — означало прекратить единственное стоящее шоу в этой забегаловке. На такое кощунство никто не решился.

— Люди считают себя особенными! И Землю собственностью! Эх, как же они заблуждаются!.. Когда же вы поймёте, наконец?! Всё имеет своё начало, но и всё заканчивается! Человечеству, в том виде как вы существуете, как и любому живому организму, тоже отпущен свой срок!

Неожиданно, на самом пике страстного монолога, Черембироль ловко подхватил со стола рюмку и опрокинул её содержимое в рот. Его горло сухо хлюпнуло, а сильно выпирающий кадык алчно дёрнулся, словно его владельцу достался не приличный глоток крепкого напитка, а лишь жалкие капли. Тонкие губы, гася гримасу отвращения, поджались.

— Э! А как же теория?! — воскликнул я.

Вислухин выпучил глаза, видимо, от разочарования у него и слов не нашлось. Один только Костя ядовито хмыкнул, он-то теорию уже слышал.

— Вот и я… мне тоже срок пришёл… — взгляд нашего сказочника начал описывать ещё более замысловатые фигуры от стола к потолку, что свидетельствовало о быстром опьянении его владельца. — А теория… Теория говорит сама за себя. «Сто царей» — они и есть сто. А дальше… пф…

Черимбироль начал неловко, раскачиваясь всем корпусом, подниматься со стула. Вислухину даже пришлось поддержать его за локоть. Но Черимбиролевская рука сделала витиеватый дрожащий пас в воздухе, — мол, «я сам». Шоу закончилось, так как следует и не начавшись. Колыхаясь маятником, фигура Черимбироля двинулась к выходу, и мы потеряли к ней интерес. Сказочник превратился в обычного бомжа, — что с него взять?

— Ну, ты… — зашипел и развёл руками на Костю Вислухин — не мог подождать? Взяли бы парню водки позже.

— Ты же ещё вчерашнее золото не переварил?! — огрызнулся Костя.

— А в чём теория, Костян, ты, похоже, единственный кто её слышал? — вставил я.

— Да что там теория… — пожал плечами Костя. — Вчерашняя о назначении золота действительно интереснее. Сегодня Черимбироля увело в философию, если даже не в чистую фантастику. Он утверждает, что мы во вселенной не одни такие.

— Да, это новость! — злорадно гоготнул Вислухин, видно поцапаться с Костей ему всё-таки хотелось.

— И? — нетерпеливо перебил я.

— Новость не моя! Спрашивали — отвечаю. — Костя начал внутренне закипать, и от того его голос, напротив, стал лаконичен и сух. — Нашей цивилизации, как и любой другой, согласно его теории, как и любому живому существу, как человеку, например, отпущен определённый срок жизни. По теории ста царей — это и есть, элементарно, сто поколений земных царей, королей и прочего рода правителей.

— А что потом? — Вислухин спросил это нормальным тоном, но я увидел, что и обычный его тон, и вообще Вислухин в любом виде, Костю уже нестерпимо раздражает.

— А что потом, — он сказать не успел. Уж извините! Теория его и я за него сочинять не берусь.

Костя натянул непроницаемую скучающую маску на лицо, так, как это делать умеет только он и потянулся за пивом. Я — за своим.

— Да… — неопределённо протянул Вислухин. — Скучная сегодня была сказочка. Пойду лучше про золото додумывать.

Он грузно поднялся и побрёл к своим скучающим лаборантам.

Следующие два дня были выходными и на редкость унылыми. Костю осчастливила своим приездом долгожданная невеста, а выпивать один или с кем попало я не привык. Дожидаясь начала моего отпуска, жена уже неделю жила в деревне у матери. Так что пришлось мне, чтобы не торчать в холостяцкой квартире одному, провести два дня в Медакадемии и принимать, затянувших весеннюю сессию, студентов. Наверняка, они ненавидят меня за испорченные выходные. Но поверьте, принимать зачёты у недоученных эскулапов — занятие тоже не из приятных.

В понедельник днём я закрутился, приводя в порядок рабочие дела перед отпуском, хотя и не терпелось узнать, решился, наконец, мой приятель сделать девушке предложение или нет. В институте мы разминулись, а по телефону, я полагаю, такие вопросы не задают.

Встретились мы с Костей в нашем кафе вечером, только при обстоятельствах грустных, а следующая сказка Черимбироля вышла и вовсе невесёлой. Собрались мы по звонку и одновременно. Мы, — это, я имею в виду всю нашу прежнюю компанию, включая Вислухина и даже его закадычных дружков лаборантов. Естественно, все были уже в курсе дела кроме меня.

Если назначенное Костей время меня заинтриговало. Пять часов вечера, как-никак, ранний срок для посиделок. То вид компании насторожил. К нашему столику оказался присоединен дополнительный стул. Четверо, включая и двух вислухинских приятелей лаборантов, что особенно удивительно, молча разглядывали пустую, тщательно вытертую столешницу.

Пришлось за руку поздороваться с каждым.

— Значит так, — начал мрачный больше обычного Костя, как только я сел. — Все уже знают, — он выразительно посмотрел на меня, упреждая вопрос, — сегодня ночью Черимбироль обнаружен мёртвым. Утром я сам производил вскрытие и должен сказать, что напоследок он снова удивил.

Сказав это, Костя побледнел, а ведь такое даже я, его близкий друг, наблюдаю нечасто. В возникшей паузе никто не решился вставить словечко.

— А собрал я вас тут исключительно за тем, чтобы предупредить. Обстоятельства складываются так, что мы, похоже, были последними, кто видел его живым и, тем более, разговаривал с покойным. Думаю, что завтра на беседу вызовут каждого из нас.

— Ты хочешь сказать, что с пятницы его никто больше не видел?

— По доступным мне данным нет, — спокойно, не в пример обычному, ответил Вислухину Костя.

В достоверности Костиных данных никто не усомнился. Ведь приятель в отличие от меня не заурядный теоретик. Мало того, что он заведует соответствующей кафедрой в Медакадемии, так ещё считается лучшим патологоанатомом в городе. Ни для кого не секрет, что полицейские частенько приглашают его на вскрытие особенно в сложных случаях.

— Отчего он умер?

— От отравления алкоголем.

Костя не смотрел на меня, отвечая. Он вообще ни на кого не смотрел. Я внутренне одеревенел, сообразив, наконец, что произошло нечто действительно из ряда вон выходящее.

— Только не спрашивайте меня, каким образом. Я, как и вы, сам с трудом поверил в это, но факт — есть факт.

— Да он физически не мог выпить больше пятидесяти грамм! Это любой здешний завсегдатай подтвердит.

Густые брови Вислухина выразительно вспучились.

— И я так думал до сегодняшнего дня, — по-прежнему бесстрастным и ровным голосом ответил Костя.

Тонкие, безупречно чистые кисти рук он сложил на столе, как школьник за партой. По выражению его лица сложно было что-либо прочесть, а взгляд он вперил исключительно в кончики ногтей.

Зато я понял, что он очень устал, и что растормошить его на эмоции сегодня уже вряд ли кому-то удастся. И ещё то, что он классный мужик, мой приятель Костя, а Вислухин дурак, если до сих пор этого не уразумел. Ведь, насколько бы не было серьёзно дело, Костя не обязан предупреждать всех, он мог бы поговорить только со мной.

— Суть не в том от чего он умер. Проблема в том, как я думаю, что в последнее время кроме нас ему никто спиртного не наливал. Его сказочками все кроме нас наелись, по-моему, давно.

— И что в этом такого? — снова перебил Вислухин. — Допустим, от наших пятидесяти грамм водки его развезло, а следующие пятьдесят, которые ему неизвестно кто подсунул, бедолагу убили. Так что с того? В чём криминал, не понимаю?! Кому это вдруг понадобился в нашем городишке бомж бесфамильный?! Кто и о чём нас спросит? Имя то шутовское! Черимбироль…

Взгляд Вислухина сузился, уйдя в невидимую точку посреди стола, а нижняя часть лица медленно сползла в кислую мину.

Только я говорю, когда Костя такой, как сегодня, тем более преисполненный чувством долга, его и вислухинской желчью не пронять.

— Видишь ли, Вислухин! Это Черимбироль в живых был обычным бомжом, а теперь Вислухин, он пластиковый мешок с киселём, — попытка заложить в каждое слово долю цинизма возымела на здоровяка эффект.

Вислухин привёл в нормальное состояние мимику лица, но потерял, кажется, власть над разинутым ртом.

— Что значит киселём?!

— А то и значит! Я успел только взять пробу крови и провести несколько простейших тестов. Едва скальпель коснулся его кожи, как труп с пугающей скоростью разложился. То есть, разложился вовсе не в нашем понимании слова, а скорее разжижился. Буквально. В том числе и кости.

Вислухин только закрыл рот. А его лаборанты, сидевшие до сих пор немыми оловянными солдатиками, отчего-то беспокойно заёрзали. Один даже покраснел.

— Теперь надеюсь, всем ясно, что дело стороной не пройдёт? — продолжил Костя. — Завтра утром, а может уже и сегодня в городе появятся столичные спецы. Я даже боюсь предположить из каких ведомств. В том, что будут прощупывать нас пятерых, сомнений нет. Список всех, кто его знал, уже составлен, я видел.

— Костя, ты действительно думаешь, что его могли убить дополнительные пятьдесят грамм? — неожиданно вякнул один из худосочных вислухинских лаборантов. Петя, кажется, их имена я всё время путаю.

— Говори.

Мой приятель даже не взглянул на спросившего. И ответил, как приказал, словно только и ожидал реакции молодняка.

— Глупо, конечно, — не заставил себя уговаривать Петя, — но мы со Стасиком, — на этих его словах сидящий рядом второй лаборант согласно кивнул, — встретили в пятницу Черимбироля ещё раз. Ну, и…

— Зачем?! — к Вислухину вернулся дар речи.

— Ну… — неопределённо промычал Петя.

Его приятель, привыкший, видно, пресмыкаться перед шефом в ещё большей степени, вообще, только морщинистой бечёвкой стиснул губы. А голова его так и продолжала слегка кивать, напомнив мне китайского болванчика жены. Оба парня показались мне в этот момент настолько зелёными мальчишками, что я даже усомнился в том, бреются ли они. Хотя, чему удивляться. На ту зарплату, что дают михайловцам только студентов недоучек и заманишь.

— Я решил проделать опыт с золотом, — на одном выдохе ошарашил нас Петя.

— Когда?! — вопрос Вислухина прозвучал донельзя глупо.

— Опыт не совсем удался, но уже чувствуется, что-то в этой идее есть.

— За моей спиной?! Да ты охренел, Петяня?!

— Мне хотелось ещё кое-что уточнить у Черимбироля. Я же не знал что…— под пристальным жгучим взглядом Вислухина, решительность парня быстро сдулась.

— И что он сказал? — Костя оторвал взгляд от своих неподвижных кистей, но тяжело посмотрел не на пацанов, а на их шефа.

— Да в том-то и дело, — обнаружился вдруг голосок у Петиного «близнеца», — что ничего! Его на ста царях заклинило. Придут, говорит и другие, но должен и я успеть донести до тех, кто поймёт. Сроки, говорит, нас поджимают. Бред какой-то! Если, говорит, на новый уровень жизни не перейдём, каюк человечеству!

— А в теории с золотом есть говоришь смысл? — перебил Костя, и перевёл усталый грустный взгляд на парня. А мы все уставились на него, начиная, наконец, мыслить одинаково.

— В истории России я насчитал сто десять правителей, начиная с Рюрика, — выдал Пётр.

— Ну и что?! В США сорок четвёртый президент, так им что… ещё того?.. Жить и жить? — попытался острить Вислухин.

— Японский императорский дом, если верить интернету, — старейшая династия нашего мира. Нынешний правитель — сто двадцать пятый, — не обратил внимания на вислухинский выпад Костя.

Над столом повисло почти минутное молчание, а поскольку комментировать услышанное никто не решился, мой приятель и вывел единственно верное заключение к разговору:

— Значит так, ребята, кто бы там ни стал дознаваться, думаю, черимбиролевским идеям лучше остаться при нас, согласны?

По глазам было видно, что согласны все.

— А в том, что вы ему ещё пятьдесят граммов водки подали… ведь пятьдесят только? — Костя не дождался ответа. — В этом преступления нет. Это дело не наше. Хватило ему дозы или нет?.. Пусть столичные разбираются.

— Слушай, — спросил я, когда михайловцы ушли, — ладно, эти — лопухи, но ведь Черимбироль больше одной рюмки никогда… ни-ни?..

— Пацаны ясно сказали, выговориться ему надо было, не успевал он! А-а…забудь.

Костя разом замахнул в себя порцию водки, заказанной нами на помин черимбиролевской души.

— Ты мне вот что лучше, друг, скажи. Помнишь, кажется в прошлый вторник, он втирал нам про особую секцию человеческого мозга? Чёй-то там про необычные гормоны. Мы ещё тогда ржали над ним больше обычного. Вспомнил?

Я то вспомнил. А что с того? Ржали больше обычного — это да. А ведь возникала мыслишка: «записать бы». Он ведь даже формулами тогда чесал. «Эх, была…»