Профессия - мертвец
Сегодня мне опять надо готовиться к смерти. Звучит как-то безобразно тоскливо. Прямо финальная речь героя из идеологически выдержанного фильма. Но это только для тех, кто не работает в славном двенадцатом отделе Службы экологического надзора.
Мне самому пришлось стать профессиональным мертвецом пять лет назад, когда из-за аварии на орбитальной станции была закрыта исследовательская лаборатория, в которую я довольно удачно пристроился.
До того дня моя короткая биография полностью совпадала с моим собственным представлением о стабильности и радужных перспективах. Закончив с красным дипломом недорогой физфак в родном Питере, и пройдя бюджетную стажировку в Мельбурне, я устроился на работу в одну небольшую тихую лабораторию. Располагалась она на большой научной станции, мирно болтавшейся на орбите Марса. Хотелось мне только одного — тихонько набрать нужное количество сетевых научных публикаций и тут же свалить на более доходную преподавательскую работу. Поближе к цивилизации, натуральной еде и молодым студенткам. Но ма-а-аленький осколок астероида, взорванного Службой профилактики, грохнул один из атомных генераторов станции и спустил в унитаз все мои мечты ровно через полгода после начала работы на орбите. Все лаборатории закрыли из-за радиоактивного заражения. А ученых эвакуировали бесплатным чартером на Землю, предварительно уволив всех без выходного пособия. Условия типового контракта это позволяли.
Промаявшись три месяца без работы и не найдя на Земле применения своим свеженьким академическим научным знаниям из-за обилия ученых на квадратный метр, за взятку и по протекции друга детства я оказался в аналитическом отделе эконадзора. Вот тут-то впереди и замаячили перспективы овладения этой странной профессией. Оказалось, что внешне мирная и почти незаметная в вечерних новостях Служба экологического надзора уже давно стала совать свой нос всюду. Получив доступ к ежедневным сводкам о результатах работы этой конторы, я понял, что все мои представления о принципах государственного управления можно выбрасывать на помойку.
Пережив времена серьезных проблем с обеспечением человечества водой и кислородом, люди решили защищать природу от самих себя. И тогда власти через самых идейно одержимых экологов инициировали кучу законов, разрешавших им все. Во имя высоких идеалов экологии вырезалось население целых городов. А иногда и планет.
Для того, чтобы избежать утечек информации о таких рейдах экологов проводились они обычно во время каких-нибудь открытых чемпионатов мира или в дни межпланетных олимпийских игр.
Понимая это в общих чертах, подробности я узнал только после перевода из аналитиков в тот самый двенадцатый отдел, сотрудники которого и заступают на боевое дежурство.
В эконадзоре нас называют смертниками, камикадзе, зомби и прочими дурацкими словечками из старых фильмов. Но мы предпочитаем «мертвец» или «утилизатор».
И если без тягомотных объяснений, то все очень просто — нам поручают задания, после выполнения которых живым точно уже не вернешься. Да и мертвым тоже.
Чаще всего нам приходится пилотировать старые транспортные корабли, собирающие радиоактивные и ядовитые отходы с заводов Земли и колонизированных планет Солнечной системы. Эти летающие помойки надо вывозить на максимальное удаление, ограниченное только запасом топлива и мощностью подлатанных двигателей.
Наши транспортники — это списанные грузовые корабли госкомпаний, разукомплектованные так, что пилот вернуться уже не сможет, даже если вдруг случится чудо и он не хапнет смертельной дозы радиации и не сожжет себе кожу и слизистые оболочки испарениями химикатов. Зачем такого дышащего на ладан «героя» возвращать обратно, тратя бюджетные деньги на его доставку и лечение? Ведь все равно умрет в ближайшие два-три месяца.
Поначалу пытались эти ржавые мусорные баки с моторчиком оснащать недорогими автопилотами, но из-за нескольких аварий подряд решили их заменить «мертвецами». То скопление мусора, то астероид на траектории окажутся — у устаревшей электронной башки никак не получалось быстро подсуетиться и обрулить препятствие. А ставить на мусорку современные системы контроля оказалось не выгодно, дешевле нас посадить в кабину управления.
Слышал я и другое объяснение отказа от автопилотов. Прежний министр транспорта как-то чудесным весенним утром полетел с друзьями на открытие своего нового клуба на Венере и столкнулся с нашим транспортом, груженым ядовитым дерьмом под завязку.
Эти частные чартеры и раньше весьма условно придерживались полетных планов, а после того, как назначения высших госчиновников стали пожизненными, они сами, их жены, дети, любовницы и любовники просто перестали ставить диспетчеров в известность о своих броуновских перемещениях. Говорят, что после той аварии химические отходы из транспортника смешались с диким количеством контрабандного кокаина, загруженного министром для своих гостей. Новый министр к своей жизни и подконтрольному наркотрафику относится с трогательной заботой. Нашему подразделению он даже выделил на развитие грант своего имени. Добрейшей души человек. У нас теперь новый пищеблок и кондиционеры у всех начальников в кабинетах.
У каждого отправляющегося в рейс берут образцы генного материала. Из них через сорок восемь часов после вылета начинают восстанавливать улетевшего умирать утилизатора.
Сам я ненавижу восстанавливаться. Когда мозг начинает осознавать происходящее вокруг, часто жалеешь, что не умер совсем. Очень уж мне больно и противно наблюдать за копошением биологических роботов, собирающих в физрастворе мои собственные кишки и мышцы. Обезболивать нас врачи теперь даже не пробуют. Раньше какие-то эксперименты в этом направлении проводились, но восстановленные утилизаторы получались недееспособными идиотами. Пошли по более простому пути и начали подбирать на работу тех, чья нервная система сформирована, а может уже мутировала, так, что не позволяет сдохнуть от болевого шока на начальном этапе восстановления. Хотя «начали подбирать» не совсем правильно говорить. Просто оставили на службе тех, кто выжил при восстановлении. Остальных записали в герои и, чтобы не было огласки, не вынимая из контейнеров с физраствором, загрузили в очередной транспорт с отходами. Так закончился период работы в двенадцатом отделе одноразовых мертвецов.
Хорошо еще кости делают раньше и собственный скелет я не видел.
Хотя вот тут соврал. Видел я свой скелет. Правда, на снимках, сделанных камерой на одном из пилотируемых мной транспортников. Несмотря на большое удаление почему-то с него прорвался сигнал и его записал компьютер в дежурке отдела. Начальник смены Марк, первым увидевший фото, со смехом продемонстрировал мне изображение скорченного скелетика, свалившегося на пол в отсеке управления. Похоже, что умирать мне было тяжело. Вывозимые тем рейсом химические отходы из лунных шахт даже мясо на костях растворили.
А начальство тогда меня похвалило за эти снимки. Именно так, по их словам, и умирают все профессиональные мертвецы. До конца стоя на ногах.
Так и есть. Но это не потому, что мы герои, а потому, что иначе наши боссы не разрешат восстановление или прервут его до завершения, приказав добавить формалин в физрастовор. И опять все логично и просчитано бухгалтерами, как и с отсутствием возможности вернуться с перевозящего отходы транспорта. Если ты испугался боли и сам приблизил свой конец, значит, где-то внутри у тебя есть дефект. А дефективные экологи двенадцатому отделу не нужны. Такие часто задумываются и поэтому тормозят в экстренных ситуациях. Им не понять девиза, украшающего эмблему отдела — «Без боли и смерти нет славы!». Наш начальник очень гордится этим девизом, он его сам выдумал. Он даже предлагал сделать всем работникам такую татуировку на груди, но главбух его отговорил. Ведь татуху пришлось бы набивать заново после каждого восстановления, а в фондах на это денег нет. Хорошо еще этот креативный идиот не додумался сделать тавро с надписью и выжигать ее у нас на груди. И бюджет бы сберег и премию за внедрение новых приемов нематериального стимулирования коллектива мог получить.
Сегодня мой сотый вылет на транспортнике. Поэтому вокруг меня такая суета со вчерашнего дня. В отделе таких юбиляров пока нет. А не дотянули до сотни уже двадцать восемь человек. Все они не смогли отказаться от соблазна облегчить себе смерть. Надеялись, что техника подведет, и никто не узнает. Но техника, хоть и была на последнем издыхании, не подвела.
Причем четверо из этих недотянувших покончили с собой именно в сотом рейсе. Поэтому сегодня ко мне повышенное внимание на предполетной медкомиссии и особенно ласковые вопросы дежурного психолога китайца Феди. Плюнуть бы ему на очки. А можно просто обмочиться не снимая штанов при прохождении этих его тупых тестов. Интересно, а тогда просто снимут с рейса или есть еще варианты нейтрализации таких остроумных, как я?
Ну почему в юбилейный раз мне не выпало что-нибудь необычное или героическое? Да хоть бы и взорвать астероид, угрожающий снести половину орбитальной инфраструктуры Венеры или того же Марса. Мне бы тогда отпуск внеочередной после восстановления полагался. А госкомпания за спасение своей собственности могла бы и на реабилитацию в закрытый ведомственный санаторий отправить.
Хотя нет. Не надо мне такого. Полгода назад отправили одного из наших мертвецов на такой астероид, угрожавший поселениям на Нептуне. Шефы нашей Службы сумели создать для сторонних структур миф о существовании у нас особо секретных роботов, способных к самому творческому подходу при работе в непригодных для человека условиях. Мы и есть эти одноразовые роботы.
Тогда тихого и улыбчивого Курта посадили на катер, груженый взрывчаткой. Уже после посадки он узнал, что техники забыли положить детонаторы. Потом смеялись, что астероид из-за неудавшегося покушения обиделся и решил изменить траекторию, унеся на себе живого Курта из Солнечной системы. Улететь он уже не мог, ведь запас топлива на катере сразу был ограничен. И взорвать себя он тоже не мог без детонаторов. Другие варианты ему заранее ограничили — скафандр он самостоятельно снять не мог, повредить его тоже. Поэтому просто умер от обезвоживания. Врагу не пожелаешь.
Вон он сидит сейчас в холле отдела и делает вид, что увлечен новым игровым шоу на информационном экране. Три раза уже ловил на себе его взгляд. Готов поспорить, он думает, что помнит, как умирал. Но этого не может быть.
Лучше бы полететь на усмирение какого-нибудь антиэкологического бунта на тихой маленькой планете. Чтобы снова испытать то, что ощутил в прошлом году на Ганимеде, когда мы целый месяц вытравливали сепаратистов газом из многоуровневых галерей, вырезанных ими в скальном грунте. Жалко, что ничего не помню. Тогда тех из нас, кто не нахватался газа, добило излучение Юпитера. Восстанавливать пришлось весь десант. Лаборатория работала на полную мощность целую неделю, там даже запустили резервные восстановительные контейнеры. Вот это был бы юбилей! Со стрельбой и фейерверком.
После восстановления помнишь только то, что было до сдачи в лаборатории генного материала и копирования всей информации, содержащейся в мозге. Вроде бы обидно не помнить свои приключения. Но зато кошмары не мучают. Нет, нафиг эти воспоминания. Мемуары мне все равно не писать. Был тут у нас один такой писатель. Дневник вел и прятал его в матрасе. Записывал после инструктажа все предстоящие задания. Нашли случайно, когда делали ремонт в его отсеке, пока он восстанавливался. Не восстановили его тогда, капнули в контейнер формалина в знак признания его писательского таланта.
Вообще с изобретением восстановления история тоже вышла интересная. Биологи думали, что решили проблему бессмертия, а оказалось, что взятые для восстановления образцы продолжают стареть синхронно с остальным организмом. И даже болезни после восстановления возвращаются полностью. Поэтому не интересно это стало начальникам и богатым людям. Зато нам, мертвецам, в самый раз.
Сотый раз умирать уже не страшно. Я же не помню ничего о тех девяносто девяти смертях. Все мои реальные воспоминания — это болтовня в дежурке и в баре между очередными восстановлениями и следующими заборами образцов. Из лаборатории в дежурку, из дежурки в бар, из бара в лабораторию.
Надо не забыть перед вылетом напомнить коменданту отдела, что он давно обещает поставить дополнительный информационный экран перед тем восстановительным контейнером в углу лаборатории. Слишком уж часто мне приходится оказываться именно в нем. И потом все десять часов процедуры так скучно и больно, что в самый раз посмотреть очередной боевик на экологическую тему или какую-нибудь новую порнушку.
Попрошу спецов перед следующим копированием памяти почистить тот участок, который содержит данные о моих университетских годах. Мешает мне это. Мысли лишние в голову лезут.
— И еще, комендант, выдайте мне после сотого восстановления новые ботинки. Те, что я оставляю под кроватью перед рейсом, когда переодеваюсь в утилизационный комбинезон, уже сжечь пора. Может, закинем эти вонючие башмаки со мной в транспорт? Они ведь тоже химически опасны!
— Не смешно? Федя, отвали!