Сотое задание Опуса

Одни утверждают, что Путь офисного самурая — спираль. И все витки этой спирали похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Каждый новый день точь-в-точь копирует предыдущий, дни складываются в недели, месяцы, годы… но ничего не меняется.

Другие уверены: Путь — это прямая. Она кажется бесконечной, бесцельной, но самурай знает наверняка: цель есть! И самурай ежесекундно готов к достижению заветной точки, к увольнению. Он не говорит об этом, но делает всё, чтобы однажды гордо упасть на колени, извлечь из ножен меч и, задрав голову к потолку… вспороть живот.

Первые и вторые не всегда понимают друг друга, но в одинаковой степени презирают Императора.

Император всегда неправ. Иногда говорит, дескать в молодости тоже был простым менеджером, но все знают: Император сразу родился таким — старым и глупым. Пятнадцатое число каждого месяца служит его покаянию. В этот день самураи прощают Императору не всё, но многое, и вновь добросовестно следуют его приказам.

Но есть ещё и третьи… Эти не верят ни в спираль, ни в прямую, даже в самураев не верят. Корпят с утра до вечера, надрываются, пытаются что-то доказывать… одним словом — плебс.

Опус с самого начала знал, стезя плебея — не для него. Но и на самурайский статус претендовать не мог, мешало пролетарское происхождение. Он изобрёл собственный Путь, собственную философию.

Когда закончил журфак и получил приглашение от «Зелёного ежедневника» — самой влиятельной газеты в мире — поклялся:

— Я выполню ровно сто заданий редакции. Ни больше, ни меньше. Если меня захотят уволить прежде, чем в печать уйдёт сотый материал, пойду на всё, лишь бы удержаться. Если после сотого задания мне предложат должность главного редактора, или место в совете директоров — всё равно уйду!

Иногда Опусу казалось, будто эта клятва — единственное, что даёт ему силы. Временами он работал очень старательно, временами превращался в самурая: степенно, неспешно двигался в направлении, заданном Императором.

Но вот в печать ушёл предпоследний, девяносто девятый, материал, и Опус схватился за голову.

— А что дальше? — бормотал он. — Что после «сотого»? Отправиться работать в какие-нибудь «Астральные ведомости»? Или в «Гадюкинские сплетни»? Нет, нельзя… Не солидно. Это всё равно, что добровольно прыгнуть с Олимпа в выгребную яму.

Теперь только одна мысль приносила настоящее удовольствие: новое задание должно, просто обязано, быть особенным!

И когда Опус явился на планёрку, его мечтания оправдались с лихвой.

Планёрка началась с пламенной речи Бородавкина, в которой главред распял всех:

— Это же надо такое учудить! — кричал Бородавкин. — Вы журналисты или кто? Я вас спрашиваю! Сидите тут, в носу ковыряетесь! Одна единственная сенсация за месяц, и та не первой свежести! А речь министра? Кто-нибудь вообще читал? Я что, по-вашему, и за корректора работать должен, да? Слово «записка» пишется без мягкого знака! Без!!! Все запомнили? Нет?

В конце вступительной речи, Бородавкин пробормотал, что за последний квартал тиражи выросли на десять процентов и только поэтому никто ещё не уволен, даже тот корректор…

Главред обвёл собравшихся недобрым взглядом, вздохнул и продолжил уже мирно:

— Как вам известно, в следующем году юбилей нашей полицейской службы. Дата солидная, четыре тысячи лет — не хвост собачий. Про полицию будут писать все, и наша задача сделать такой номер, чтобы конкуренты сдохли от зависти. Поэтому готовиться начинаем сегодня. Я набросал примерный план работ. Ключевой материал — «Полиция других измерений». Тут придётся поработать многим, хотя работа, в основном, архивная. А Опусу, как лучшему сотруднику года, предстоит командировка.

У Опуса даже ушки затрепетали. Он смотрел на Бородавкина с такой надеждой, что тот потупился.

— К людям отправишься, Опус. В Россию.

— Так в России не полиция, — пробормотал кто-то. — У них же какая-то другая контора. Милиция, кажется.

— Да какая разница! — вскрикнул главред. — Сегодня милиция, завтра в полицию переименуют, потом ещё как-нибудь обзовут! Не форма важна, содержание! Опус, два часа на сборы! Преобразователь уже запустили!

К камере преобразователя Опус летел, как на крыльях. Командировки в параллельные миры не были редкостью, но отправки в мир людей случались только в крайних случаях — слишком опасно.

Техники встретили радостным улюлюканьем и гоготом.

— Личину мы уже подобрали. Ты будешь очень модным парнем, Опус!

— Ага! Считай, все человеческие девчонки уже влюблены!

Опус попытался протиснуться к монитору, на котором отображалась компьютерная модель личины, но его оттеснили.

— Давай, запрыгивай в преобразователь! — скомандовал главный техник и указал на кабинку, из щелей которой уже валил пар.

— Мне почему-то кажется, — насупился Опус, — что вы меня дурите.

— Брат, ну ты чего?! Мы? Обдурить?! Да я тебя умоляю!

Опус, не раздумывая, сбросил одежду — настоящий журналист не знает стеснения и каждый день учится закрывать глаза на приличия, не из вредности, это всего лишь издержки профессии. Он с сомнением открыл дверцу преобразователя и шагнул в узкую кабинку. С момента последней командировки Опуса, агрегат явно модернизировали: появилось прозрачное окошечко на уровне глаз, из кабинки исчезли провода, которые раньше нависали со всех сторон.

— Прогресс! — улыбнулся Опус.

Он закрыл глаза, расслабился. Заветная команда «Запускайте, вашу...!» прозвучала глухо. Через секунду, машина зажужжала, Опус почувствовал лёгкое покалывание в пятках. Тело окружило вязким теплом, словно в горячей ванне очутился.

Когда растягивают базовое тело, всегда ломит кости, но в этот раз растяжка была минимальной.

— Странно, — подумал Опус, — я был уверен, что люди повыше ростом.

Наращивание массы заняло совсем немного времени, зато преобразование кожи оказалось долгим и нудным. Опус стоически терпел, не без отвращения представлял, как его кожа выравнивается, белеет… Но горше всего было от мысли, что великолепные ушки Опуса вот-вот станут маленькими, уродливыми кругляшками.

Наконец, дверь кабинки распахнулась. Главный техник протянул руку, помог выбраться. С другой стороны сразу же сунули вешалку с новой одеждой, женский голос скомандовал:

— Одевайся!

Опус рассматривал своё отражение в зеркале и плакал.

— За что? Как вы могли? Негодяи! Редиски!

— Да чего ты? — отозвался главный техник. — Отлично выглядишь!

— Отлично? Отлично? Да ты хоть раз в жизни полицейского видел? Хоть на картинке? Они огромные и сильные! А я? Кто я? Дохляк какой-то! Меня же просто не примут на работу! Это провал!

Главный техник смутился, развёл руками:

— Зато ты симпатичный…

Опус всхлипнул, всмотрелся в отражение. Череп почти идеальный, сверху приятная лысинка, светлые короткие волоски обрамляют по бокам, заползают на затылок и подбородок. Нос прямой, глаза чуть больше положенного, но выразительные. А главное — ушки! Не такие красивые как раньше, но всё равно прелесть, сразу видно кто такой, чьих кровей.

— Ох… — горестно выдохнул Опус.

Главный техник подал листок бумаги, сказал:

— Тут инструкция и легенда, сам начальник PR-отдела трудился. Он много раз бывал в человеческом мире, знает что к чему. И о приёме на работу не волнуйся, тебя уже взяли, патрульным.

— Дима? — хмуро пробормотал Опус. — Меня теперь Димой звать будут?

— Ну да. Ладно, не дрейфь. Всё в норме.

Опус в последний раз обвёл взглядом аппаратную, чертыхнулся и шагнул в телепортатор.

Из всех городов России главред выбрал самый… странный.

— Москва, — пробурчал Опус. — Ну ладно, посмотрим что к чему.

Он довольно быстро отыскал общежитие, в которое его поселили, и участок милиции, где с настоящего момента будет нести вахту. И в понедельник, в 8-00 по местному времени, явился на службу.

Опус с удивлением обнаружил, что милицейская форма сидит на нём как влитая, прекрасно оттеняет бледную кожу. Сразу прибавилось солидности, во взгляде появилась гордость.

Новоявленные коллеги встретили радушно, чем-то напомнили техников «Зелёного ежедневника». Ребята без лишних расспросов покивали легенде Опуса: мол, сам родом из города Дальне-Дырск, отслужил в стройбате, пока служил — девушка сбежала с заезжим бизнесменом, а он — Опус, то есть Дима, — решил податься в Москву, в правоохранительные органы — ловить таких, как тот…

Кто-то сунул в руки кружку горячего кофе, сочувственно похлопал по плечу:

— Ничего, Димон, ты главное не раскисай! Москва слезам не верит. Зато девушек тут как грязи.

Словно из ниоткуда, перед ними возник грузный милиционер, при виде которого остальные вытянулись по струнке. Повинуясь журналистскому инстинкту, Опус тоже выпрямил спину и принял серьёзный вид.

— А… новенький, — протянул толстяк. — В группу Лихачёва. Да вы, как посмотрю, уже познакомились? Отлично. Вопросы есть?

— Нет, — проблеял опешивший Опус.

— Тогда работать!

Опус сам не понял, чего испугался, но уже через три минуты сидел на заднем сидении патрульной машины и постукивал зубами.

— Дим, да ты чего? — спросил Лихачёв. Он расположился рядом с водителем, нервно чиркал зажигалкой.

Водитель весело поглядывал через плечо, ждал, когда прогреется мотор — хотя зачем прогревать, если за окном лето? Четвёртый, которого по роковой случайности, тоже звали Дмитрием, сидел возле Опуса и мирно посапывал. Его голова изредка вздрагивала, но глаза оставались закрытыми.

— Неужели Михалыча испугался? — улыбнулся Лихачёв. — Так ты это, того, зря. Михалыч — начальник строгий, но справедливый.

— А что мы будем делать? — чуть справившись с волнением, спросил Опус.

Лихачёв пожал плечами, закурил:

— Как что, улицы патрулировать. Нарушителей выявлять.

— А… Это, наверное, сложно?

— Сложно. Но не волнуйся, научим. Как паспорт гражданина РФ выглядит, помнишь?

— Ну не то, чтобы очень…

— А как город «Москва» пишется, знаешь?

— Ага.

— Ну и всё. А дальше, подключаешь интуицию, креативное мышление, и вперёд! С креативным мышлением у тебя, кстати, как? Нормально?

Опус чуть смутился, горячий румянец тронул щёки.

— В редакции… э… то есть в армии, говорили, что я самый-самый креативный…

— Ну вот! Отлично! Если так, недолго тебе в патрульных сидеть. Можешь чуть подучиться и того, на опера пойти.

— Куда пойти?

— Опером стать, дубина! — не выдержал водитель.

От громкой фразы проснулся четвёртый, проморгался и заявил важно:

— Он — ненастоящий мент!

Опус даже подпрыгнул, сердечко сжалось, затрепетало. Четвёртый буравит взглядом, хищно раздувает ноздри.

— Как не мент? — проблеял Опус. — У меня удостоверение есть…

— Да что твоё удостоверение! Ненастоящий ты!

Опус в ужасе перевёл взгляд сперва на водителя, потом на Лихачёва. Эти тоже суровые, того и гляди набросятся.

«Всё пропало,» — понял он, а Лихачёв протянул важно:

— Пока кликухи нет, в коллектив, считай, не принят. А если не принят, значит не мент. Ну что, мужики, как Димона обзовем, а?

От сердца на миг отлегло, но когда Лихачёв заговорил вновь, Опус чуть в обморок не упал:

— На гоблина похож. И уши вона какие, видите?

— Точно! Вылитый гоблин! — воскликнул «второй» Дима.

— Ага, — кивнул водитель. — Определённо.

Затаив дыханье, Опус смотрел на людей, которые за час знакомства раскрыли его конспирацию. Неужели преобразователь дал осечку? Может быть кусочек зелёной кожи оставил? Или плохо обработал новую личину закрепителем, отчего начался постепенный возврат к базовой конфигурации тела?

— Как? — выдохнул Опус. — Как вы узнали?

— А он ещё и шутник, — усмехнулся Лихачёв и добавил уже серьёзно: — Ладно, поехали, работать надо. Преступники не дремлют!

Вечером, оказавшись в комнатке общежития, Опус вытащил ноутбук и подключился к сети родного измерения. В письме, адресованном главному редактору «Зелёного ежедневника», он с упоением описывал знакомство с российской милицией. Потом решительно удалил текст и написал коротко:

«Господин Бородавкин, я на месте. Внедрился. Думаю, материал будет сенсационным — человеческая полиция работает виртуозно. Ждите новостей.»

А сам подумал:

— Вот оно! Решение! После того, как выполню сотое задание, останусь здесь! Может быть действительно до опера дорасту… А если не получится или надоест, могу попробовать себя в другой сфере… Буду, например, фильмы и мультики переозвучивать, или ещё чего… У меня же ого-го какая фантазия! Я же бог креатива!