Чудище обло, озорно, огромно, стозевно...

Сто зубастых пастей, сто пар сияющих черным огнем глаз, сто изогнутых по-змеиному шей, покрытых золотой чешуей… Великолепное зрелище! Прямо-таки подавляющее некоей смертоносной красотой!

Он любовался своим чудесным отражением в отполированном годами куске обсидиана, поворачиваясь то правым, то левым боком, приподнимаясь на задние лапы и время от времени расправляя пестрые крылья.

Жаль, что его не видит Великий Пра-пра… Ему было бы, чем гордиться! Дракон еще раз с удовольствием оглядел себя и вновь заключил, что он — достойный продолжатель достойного рода. Ему подобные — нынче большая редкость. А ведь когда-то они превосходили своей многочисленностью всех прочих созданий. Правя и в небе, и на земле, они не имели себе равных.

Это значительно позже, гонимые драконьей чумой, преследованиями размножившихся человеческих существ и прочими бедствиями, предки вынуждены были искать убежища в глубине скалистых гор, постепенно теряя власть и силу. Что ж, такова судьба, и никто не в силах ей противостоять.

Дракон с шумом вдохнул теплый воздух. Здесь, по крайней мере, всегда было уютно и безопасно. Высокие стены, покрытые светящейся слизью и зеленоватыми грибами, уходили отвесно вверх, теряясь где-то во мраке. Там, где потолок опускался ниже, словно выточенные умелой рукой (или лапой) безвестного скульптора, свисали сталактиты. Им было много лет, очень много. Дракон помнил их еще совсем крошечными, и они росли вместе. Сейчас некоторые из них походили на гигантские колонны, соединившись со своими братьями, растущими снизу — сталагмитами. Всевозможных оттенков, начиная от молочно-кремового и заканчивая шоколадным, эти подземные композиции служили самым примечательным украшением его жилища. Хотя не менее прекрасным был водопад. Он прыгал с высокого выступа дальней стены, разбиваясь на тысячи мелких хрустальных осколков, распадаясь шикарным веером брызг. И когда дракон становился под ним и выдыхал пламя, водопад превращался в настоящий фейерверк. Шипя и сверкая, капли разлетались во все стороны, окатывая паром его блестящую шкуру.

Но если быть до конца откровенным, несмотря на жизнь, прожитую под землей, ему часто снилось небо. Оно манило со страшной силой, тая в себе неисчислимое множество загадок. Полное то летних грозовых облаков, то сияющих звезд, то черное, то пурпурное, то бирюзовое, точно сапфиры, сложенные в дальнем углу пещеры, оно казалось дракону самой желанной наградой. И он давно уже решил сам для себя, что однажды презреет опасности, подстерегающие снаружи, и осуществит свою мечту, подобно далеким предкам, возносившимся к самым звездам.

Дракон вновь подумал о Великом Пра-пра. Состарившись, тот все меньше летал и все больше сидел в пещере, вспоминая былые подвиги. Он любил рассказывать о том, как выходил на смертельный бой с человеческими воинами, именовавшими себя рыцарями. По его словам, они составляли основную драконью диету. «Помни, малыш, — скрипел знаменитый предок, — нет ничего вкуснее и полезней для здоровья, чем молодой рыцарь, запеченный в собственных доспехах».

Пыхнув пламенем из всех пастей одновременно — просто так, чтоб не терять сноровки — дракон направился в трапезную — самую большую залу в пещере. Там его дожидался знатный ужин — пойманный и зажаренный живьем Зверь неизвестной породы. Этих созданий, огромных, с длиннющими хвостами, неисчислимое количество водилось в подземных галереях, но поймать их было весьма и весьма непросто. Приходилось изрядно побегать по каменным лабиринтам, прежде чем изловить подобную дичь, отличавшуюся не только проворством и свирепостью, но еще и изрядной долей хитрости. Так что дракон мог на полном основании гордиться собой.

Улегшись в удобную ложбинку, протертую в камне множеством драконьих тел за множество веков, он с урчаньем подтянул к себе добычу. Как сладко она пахла! Зубы сами вонзились в сочное мясо.

И тут… Чей-то громкий и гнусный голос снаружи нарушил привычное течение трапезы. Это был, действительно, весьма неприятный голос и принадлежал он, судя по всему, человеку — наверняка, какому-нибудь рыцарю. Дракон никогда прежде не встречал рыцарей, хотя был немало наслышан о них, главным образом, об их гастрономических свойствах.

— Эй, ты, чудище безобразное, выходи! Биться будем!

Дракон заворчал. Начинать с оскорблений, даже не познакомившись толком, — как это по-человечески! Разумные, высокоразвитые существа никогда не позволят себе подобного. Но отрываться от дивно прожаренного куска совершенно не хотелось.

— Ты, трусливая, глупая тварь! Покажись! — надрывался между тем рыцарь, -

— Я пощекочу твою шкуру!

«Твое счастье, что ты застал меня за ужином, консерва ходячая, — пробормотал дракон, — Я бы переломал тебе позвоночник прямо сейчас. А так поживи еще немного. Пока я доем».

В стену пещеры заколотили чем-то железным — возможно, мечом или топором. А может, это рыцарь бился головой от отчаянья, видя, что вызов его остается без ответа?

«Надоел он мне, доставучий человечишко! Что ж ему так умереть-то неймется?!» И все же бросить ужин недоеденным, тем более, добытый с таким трудом, казалось чистым кощунством. Дракон запустил зубы еще глубже, стараясь не слушать бесчинствующего снаружи рыцаря.

А тот орал уже во всю глотку:

— Трус! Трус! Выходи же! Сразимся!

Пра-пра никогда не говорил о подобной вопиющей грубости и настырности человеческих существ. И дракон чувствовал, как под столь наглым напором, налет цивилизованности и благодушия постепенно сползает с его золотистой шкуры. Он начинал звереть. Откусить ему голову. Просто выйти и откусить ему голову, без прелюдий.

— Ах, так?! Не хочешь выползать по-хорошему?! Подожди же!

У входа в пещеру затеялась какая-то возня. Она раздражала еще больше, чем крики. Последние куски, проглоченные почти не разжёванными, застревали в каждом горле из сотни. Ужин был безнадежно испорчен.

И когда в пещеру потянулся густой дым — явно от костра, разведенного этим недоумком, дракон находился в последней стадии раздражения.

Вытянув все сто шей, щелкая зубами от бешенства и молотя хвостом, он кинулся к обидчику, намереваясь разорвать его на части. Дым, разъедающий глаза, добавлял ему ярости, и когда дракон вырвался на поверхность, в мозгу его сохранилось единственное желание — убивать!

Дальше… Дальше последовала немая сцена, достойная лучших театральных подмостков. Дракон и рыцарь замерли и уставились друг на друга, пораженные до глубины души. Причем первый смотрел на второго снизу вверх, а второй — напротив, сверху вниз, ибо выбравшееся из пещеры существо, кашляющее и спотыкающееся в клубах дыма, оказалось едва ли выше рыцарской щиколотки.

Рыцарь — на котором, кстати, почему-то вовсе не оказалось хваленых доспехов — взирал на сие недоразумение, наверное, с минуту, а потом с диким хохотом повалился в траву. Существо с не менее диким шипением кинулось ему на грудь, явно намереваясь добить. Но вскоре шипение перешло в такой же отчаянный хохот, и оба покатились по склону, молотя друг друга руками, лапами и крыльями, уже, скорее, в шутку, чем по-настоящему. Ведь дракон был, по сути своей, созданием незлобивым и не умел долго сердиться.