Если я чешу в затылке

1

За окном барабанил долгий осенний дождь. Оперуполномоченный убойного отдела Геннадий Роппельт сидел за компьютером и играл сам с собой в шахматы. Ибо делать ему было абсолютно нечего. Уже третьи сутки подряд преступность в их районе, как вымерла. Ни разбойного нападения, ни грабежа, ни мелкой, как душа олигарха, кражи. Мужья-дебоширы и те присмирели. Боялись, что, попав в участок, отправятся мести улицы в дождь. Мыть заляпанные грязью милицейские машины. А то и вытаскивать их из размытой колеи. Вместе с водителями и удобно развалившимися в креслах сотрудниками СОГ (следственно-оперативной группы).

— Шах и мат,— подытожил Роппельт десятую за сегодняшний день партию. Играть с машиной было больше неинтересно.

— Хоть бы убили кого, что ли. Все не так скучно будет,— мечтательно произнес он вслух. И тут же вспомнил, что за четыре года работы в милиции раскрыл 99 убийств. Задержание сотого преступника должно было благоприятно отразиться на его дальнейшей карьере. Его могли повысить в должности, сделав, наконец-таки старшим опером. А могли и ограничиться простым повешением. На Доску Почета в областном ГУВД.

Мысли о вечном прервал ненавязчивый стук в дверь.

— Разрешите?— в кабинет сквозь узкий дверной проем протиснулся участковый уполномоченный Валентин Белов. На работу в милицию он пришел недавно, поэтому к операм-убойщикам относился с нескрываемым пиететом. Как и большинство выпускников юридического института МВД, он считал, что уголовный розыск — это элита органов внутренних дел. Белая кость, которую дозволяется грызть только начальству, а простым смертным, вроде участкового Белова, лишь благоговейно облизывать.

Вчерашнего курсанта опытный опер принял благосклонно:

— Ба, Валюха, привет!

— Здравствуйте, Геннадий. Вы не будете возражать, если я здесь немного побуду? Пережду дождь. Или это не совсем удобно?

— Неудобно, когда твой ребенок на соседа похож. Устраивайся! Тебя как сюда занесло-то? Участковые же в другом крыле здания!

— Да вот, решил познакомиться поближе с легендарным сыщиком. Говорят, вы раскрываете преступления, не выходя из кабинета?

— И такое бывает.

— А опытом поделитесь?

— Ну, ты придумал! Кто ж свои профессиональные тайны выдает? Мне конкуренты не нужны.

— Извините, наверное, я не должен был задавать этот вопрос.

— Да ладно оправдываться-то. Давай лучше в шахматы сыграем. А то эта хреновина,— Роппельт хлопнул по монитору,— меня уже достала. Глючит и глючит, зараза.

— А в чем это заключается?

— Да ерунда какая-то. Когда я с компьютером тет-на-тет режусь, он меня, сволочь, на обе лопатки кладет. Середина партии, а у меня уже ни одной фигуры, кроме короля, да и тому через два хода — шах и мат. А как начну сам с собой играть, внутри системного блока как будто другая программа включается. Веришь ли, нет, себе еще ни разу не продул. Все время побеждаю... Может, действительно, глюк?

— Возможно…

Белов растерянно посмотрел на Роппельта, и ему еще больше захотелось узнать, как тому удается раскрывать преступления?

— А вы позволите мне поучаствовать в каком-нибудь деле? Увидеть, так сказать, мастера за работой. Если, конечно, это удобно.

— Ладно, уговорил. Но только при одном условии: ты сыграешь сейчас со мной в шахматы.

— Я бы с радостью, но… я… не всеми и фигурами-то ходить умею,— ответил Белов.

— Господи, да ты просто идеальный соперник! Мечта любого шахматиста! Давай, садись ближе…

Участковый замешкался:

— А на что будем играть?

— На звание чемпиона мира! Шутка. Ладно, кто проиграет, угощает бутылкой пива. «33 богатыря» тебя устроит?

— Устроит.

— Тогда по рукам.

Через час Валентин был должен уже ящик. Изрядно вымокнув под дождем, он сбегал в ближайший магазин, переложил банки в непрозрачный пакет и кое-как дотащил его до кабинета Роппельта. Выгрузил содержимое пакета на стол.

Взглядом опытного полководца Геннадий окинул поле битвы, заставленное тридцатью тремя богатырям, и произнес тост:

— Ну, дай бог, чтобы кого-нибудь грохнули, и я, наконец, раскрыл свое сотое убийство,— сказал он.

Они чокнулись и отпили по глотку бодрящего, в меру охлажденного напитка.

2

Через три часа пиво кончилось. Идти в магазин за вторым ящиком уже не хотелось. К тому же дождь за окном заметно усилился, подул сильный осенний ветер и Роппельт подумал, что сейчас в плане совершения преступления можно рассчитывать разве что на шизофреников. Давно, давно уже была пора взяться какому-нибудь полоумному за топор и на почве сильного душевного расстройства раскроить соседу череп. Впрочем, ждать милости у природы Геннадий не собирался. Чтобы ускорить события, он решил прибегнуть к старому проверенному способу.

— Слушай, Валюха! Сделай божескую милость — сядь на стол,— попросил он Белова.

— Ик, зачем?

— Вот, молодежь! Месяц уже служишь в органах, а не знаешь! Есть такая примета у оперов: сядешь на крышку стола — труп накликаешь. Ну, что, поможешь!

— А вам-то, ик, зачем?

— Ну, ты зануда. Зачем-зачем… Хочу сотое убийство раскрыть, ясно?

— Ик, ясно. С вас литр!

— Литр чего?

— Ик, водки, разумеется,— сориентировался Белов. В институте МВД он слыл достаточно смышленым парнем. Поэтому нехитрую милицейскую науку схватывал налету.

— Ну, ты и жук! Ладно, договорились. Но только если труп будет не простой, а криминальный… И если я раскрою это убийство.

— Раскроете, раскроете. Вы же лучший сыщик в районе.— Пошатываясь, Белов взгромоздился на стол.

Чтобы усилить эффект, Роппельт пристроился рядом. Не успел он досчитать мысленно до двадцати, как зазвонил телефон. Геннадий поднял трубку и минуту или две кого-то внимательно слушал. Потом сказал «Слушаюсь, товарищ полковник!» и приятно потянулся.

— Есть контакт! Сработало! Колдун ты, Валюха, что ли?

— А что, ик, случилось?

— Только что в собственной квартире замочили какого-то Пухова. Голова, говорят, вдребезги. Аж мозги наружу торчат.— Роппельт с удовольствием потер руки.— Съездим сейчас в морг, спросим мнения патологоанатома. А потом и на квартиру к убитому заглянем.

— А почему, ик, не наоборот?

— Потому сейчас на квартире полно начальства, учуют запах — лишат премии. Так что подождем немного. А потом — в путь.

Сложив пустые банки обратно в пакет, они выбросили его в мусорный бак, стоявший напротив здания ОВД. Потом сели на автобус и поехали в городской морг. Икая, Белов поднялся по лестнице, ведущей в секционный зал, и, встретив на входе патологоанатома, попросил воды.

— А может быть что-нибудь покрепче, так сказать, для дезинфекции?— предложил пожилой судмедэксперт, сам едва державшийся на ногах.

Белов замахал руками.

— Мне еще от прошлой дезинфекции икается.

— Это тебя твой покойничек вспоминает,— встрял в разговор Роппельт.— Ты бы хоть в церковь сходил, что ли. Свечку ему поставил. А то не по-христиански как-то…

Валентин обиделся:

— Вам, ик, смешно, а вдруг его, правда, из-за меня… Царствие ему небесное…

Он перекрестился и вошел в разделочный зал, где лежало порядка двадцати покрытых серо-буро-малиновыми пятнами трупов. Некоторых из этих людей Белов знал еще при жизни. Они обитали на его административном участке. Поэтому по привычке, а также из чувства вежливости, Валентин даже протянул одному из покойников руку.

Тот не шелохнулся, сделав вид, что в упор не хочет знать своего участкового. Наблюдавший эту сцену судмедэксперт потрепал Валентина по плечу.

— Привыкайте, молодой человек. Милицию у нас в стране никто не уважает. Ни живые, ни мертвые.

3

Несмотря на то, что на вскрытии Белов присутствовал впервые, неприятных ощущений у него не возникло. Со стороны казалось, что потрошат не живого человека, а забавную детскую игрушку, в голове которой вместо мозгов — деревянные опилки. Исследовав затылок тру­па, судебно-медицинский эксперт предположил, что обнаруженные там щепки — либо от топорища, либо от скалки, а значит, убить Пухова могла и женщина.

— В любом случае били чем-то деревянным. Не исключено, что — шваброй.— Патологоанатом нежно погла­дил жертву по затылку.— Хотя, если говорить честно, я лично пред­почитаю скальпель.

— Я — женщин,— заявил Гена Роппельт.

— Я — водку,— тихо сказал Белов.

Мертвец лежал на столе-каталке, храня гробовое молчание. Хотя он был абсолютно голый, стыдиться ему было нечего. В глаза броса­лось отсутствие не только первич­ных, но даже вторичных призна­ков жизни. Не став дожидаться заключения эксперта, участковый спросил напрямик:

— Доктор, ик, что с ним? Со мной вы можете быть откровенным. По­верьте, я слышал, ик, не такое.

Геннадий вынул блокнот из брюк, в душе приготовившись к худше­му. По жизни он был идеалистом и верил только в духовную смерть.

Эксперт выдержал мучительную паузу.

— Не хочется вас огорчать, но...

Пространство вокруг копов сомк­нулось, как вода над головой утопающего. Удушливый запах формалина комком подступил к горлу.

— …Но, похоже, этот бедолага умер. Причину смерти я вам сообщу позднее.

Роппельт выронил блокнот из рук. Белов вздрогнул и трижды перекрестился.

…Выйдя из морга, они отправились на квартиру жертвы. Осмотрели там все, что посчитали нужным, а затем — по пути домой — решили заглянуть в рюмочную. За стойкой никого не было, в дру­гих помещениях — тоже. Белов трижды хлопнул в ладоши. Грудастая офи­циантка в фартуке приблизилась к ним на расстояние выстрела. Имелся в виду выстрел в упор. Внушаю­щие доверие груди уперлись в них, как двустволка.

— Два кофе, если позволите,— сказал участковый.

— А может, господа хотят еще чего?

— Еще чего,— фыркнул Роппельт.— И скажете ведь такое! Мы оба находимся при исполнении. Тем более мне завтра на работу. Ну... если вы составите компанию.

Большая Грудь согласилась. Пока она туда-сюда ходила (слила вод­ку из других графинов, принесла салаты), Геннадий поделился сокровенным:

— Во всей этой чертовщине меня настораживает лишь одна вещь. Отсутствие крови,— сказал он.— Бед­нягу лупили так, что щепки от топорища летели. А крови на затылке нет! Кстати, я читал протокол осмотра места происшествия: ее там вообще нигде нет: ни рядом, ни под, ни в самом трупе. Может, эту кровь вампиры высо­сали?

— Какие вампиры в ХХI веке?

— Все равно как-то странно. Какая-то это мисти… фикация, тебе не кажется?

Белов рассмеялся.

— Кажется ли мне это стран­ным! Да я еще час назад, когда мы вошли в квартиру убитого, понял, что здесь что-то нечисто, наступив носком ботинка на кучу грязного белья на полу.

Роппельт посмотрел на грязную скатерть, лежавшую на столе и сразу до мельчайших подробностей вспомнил обстановку квартиры, которую они посетили час назад. Особенно его поразил затертый и замызганный пол из линолеума. Он был завален вылепленными из пластилина смешными фигурками. Людей почти не было, только животные и герои старых рисованных мультипликационных фильмов. По всей видимости, сделаны они были рукою ребенка и брошены, где попало, как коровьи лепешки.

— Вот так вот наступишь — и как будто во взрослый мир попадешь,— сказал тогда Роппельт, отдирая от ботинка приплюснутую каблуком голову какого-то уродца.

Наконец, принесли водку, и они оба выпили с официанткой на брудершафт. Грудь у нее была настолько большой, что ни Роппельту, ни Белову, поначалу не удавалось дотянуться губами до рюмок. Настолько было велико расстояние, отделявшее их от женщины. И только после того, как барменша подалась назад, убрав грудь и отставив свой пустой стакан в сторону, они смогли воздать должное водке местного разлива.

— Кстати, ты заметил, что в этой квартире все было перевернуто вверх дном,— сказал опер к участковому.— Видимо, хозяин отчаянно боролся за свою жизнь. Или после его смерти здесь что-то искали.

Валентин был другого мнения. Ему еще во время осмотра места происшествия показалось, что вещи были разбросаны не таинственным убийцей, а рукой человека, который здесь жил, и жил довольно продолжительное время. Никто бы не мог так заботливо копить по углам хлам, плевать в потолок с кровати. Никто, кроме собственно владельца дома. И если в последние часы жизни он чему-то отчаянно сопротивлялся, то, скорее всего, это были пустота и абсолютное забвение. Внутри и вокруг него.

— А мне кажется, что главным врагом человека, жившего в том доме, являлось… одиночество,— произнес Белов и устало склонил голову на грудь официантки.

4

Наутро после бара Белов проснулся с адской головной болью. Неизвестно почему, на нем был надет фартук барменши, причем на голое тело. Он встал, через силу сварил кофе, включил телевизор...

Передача называлась «В мире животных». По крайней мере, так называл ее ведущий, раз десять повторил это по ходу программы. По-видимому, он опасался, что неискушенный зритель примет этих тварей за людей. А, может, и еще кого похуже. «Вы смотрите пере­дачу «В мире животных»,— в оче­редной раз напомнил он во избе­жание недоразумений.

И вдруг его осенила догадка. Он понял, что решение головоломки близко и что он находится на верном пути. Чтобы подтвердить справедливость своих суждений, он отправился на квартиру покойного.

На кухне громоздились пустые глиняные горшки, так что с перво­го взгляда можно было подумать, что хозяин квартиры — гончар... Однако ни гончарного круга, ни обязательных атрибутов этого ремесла: стеков для скульптурных работ, миски с водой, куска сыромятной кожи (чтобы заглаживать поверхность изделия), на кухне не было.

В доме пахло медом и лесными трава­ми...

Закрыв за собою дверь, участковый опеча­тал ее и удалился. Теперь он уже не сомневался, каковы будут результаты вскрытия, но на всякий случай съездил в морг и снял ко­пию с заключения о смерти. Потом отправился искать Роппельта.

…Тот сидел у себя в кабинете и играл в компьютерные шахматы с каким-то бомжем. Руки у бродяги были скованы наручниками, однако это ему нисколько не мешало. Не мешало водить мышкой и проигрывать. Роппельт уверенно двигал свои фигуры вперед, зажимая короля противника в угол.

— А я вас по всему городу ищу!— сказал Белов Геннадию.— Думал, вы и вправду хотите раскрыть это преступление…

— А я чем занимаюсь!— обиделся Роппельт.— Мы вот с товарищем э-э… Юрием на интерес играем. Если он меня победит, я умываю руки. Пусть убийца гуляет на свободе. Если я — его, Юрий должен будет во всем признаться. В противном случае… наш разговор продолжится. Но не за шахматной доской, а в другом месте. В комнате, где много розеток и электрических приборов.

— Гражданин начальник,— взмолился бомж.— Все мои родственники, начиная с покойного дедушки, были гипертониками. У них от малейшего перепада погоды, и то сразу давление подскакивало. А тут — электрический разряд!

— Так ты, сердечник!— разочарованно произнес опер.

— Так точно. Последние годы только на аптеку и работаю.

– Сердечник! А звучит-то как, а! Как будто сердечный! Слушай, а может, гипертоники потому так на все реагируют, что у этих людей сердце большое?— спросил он у бродяги.

— Сомневаюсь, гражданин начальник. Когда вскрывали труп моего деда, сердце у него оказалось на удивленье маленьким. С детский кулачок.

– Ты что его, в руках держал?

– Нет, просто патологоанатом потом рассказывал. Я тогда в первый раз в жизни заплакал. На похоронах деда. И всю ночь на его могиле плакал. Как баба.

— Н-да, трагедия,— сказал Роппельт голосом человека, только что проводившего в последний путь близкого друга.— Кстати, ты давно дедову могилку навещал? Хочешь, отвезу тебя? Посидишь, погорюешь. На каком, говоришь, кладбище он похоронен?

По щекам бомжа потекли слезы, он отодвинул мышку в сторону и сказал:

— Сдаюсь. Думаю, дальше играть бессмысленно…

В дверь постучали. Затем на пороге возник дежурный.

— Вы что здесь, мертвецов пыта­ете? Или трупы прячете?— спросил он, брезгливо потянув носом воздух.— Дожили, уже из покойников показания выбивают.

Роппельт и Белов прислушались. В кабинете действительно воняло тошнотвор­ной дрянью.

— Так это от бомжа,— успокоил Геннадий дежурного.— Валюха, сгоняй по-молодецки, купи освежитель воздуха. А то я из-за этой собачьей работы все время забываю. Не хватало еще нюх на преступников потерять!

— Хорошо,— ответил Валентин и пошел искать магазин бытовой химии.

5

Когда он вернулся, Роппельт сидел за столом и слушал чистосердечное призна­ние Юрия:

— На кухне я взял деревянную скалку, вернулся в зал и нанес жертве не менее четырех ударов по голове. Потом я пошел в ванную, взял половую тряпку и замыл оставшиеся на полу следы крови…

Бомж сидел за столом, стара­тельно выводя забытые буквы. Роппельт смотрел на его муки творче­ства и недоумевал.

— И что за народ такой? Обязатель­но уговаривать надо, упрашивать. А в итоге?.. Пока в морду не дашь, все равно никто не признается. Ну, скажи, разве это справедливо?— обратился он к пишущему явку с повинной человеку.

Тот обернулся, но промолчал.

— Нет, ты ответь мне. Или ты считаешь, что я монстр, чудовище, исчадие ада?

Бродяга объяснил:

— Вы подлец, гражданин началь­ник, ибо ничто человеческое вам не чуждо.

Гена удовлетворенно хмыкнул:

— Ты пиши, пиши. В подробностях: как вы познакомились, зачем убил?

— Хотел ограбить?— спросил навскидку бомж.

— Да там и украсть-то было нечего, одни мечты о хорошей жизни,— сказал я с поро­га и, развернув сложенную в тру­бочку бумагу, прочитал заключе­ние патологоанатома. Там указы­валось, что опилки в голове трупа не являются инородным телом, и смерть наступила не от этого.

— Никто ни по голове, ни по другим частям тела его не бил,— добавил я от себя лично и пристально глянул в глаза подозреваемого. Тот, в свою очередь, внимательно посмотрел на Роппельта. И осто­рожно спросил:

— А как же я его убил?

— Пока не знаю,— ответил оперу­полномоченный и, попросив у меня бумагу, стал изучать заключение. Чем больше он читал, тем глуб­же становились складки у него на лбу:

— Ничего не понимаю. Если исхо­дить из данных экспертизы, то какие-либо телесные поврежде­ния у трупа отсутствуют. Не мог же он умереть просто так!

Подозреваемый, сидевший до того сосредоточенно, обмяк и гу­сто покраснел. По-видимому, ему было стыдно.

— Извините, а вы не можете дать мне заключение о смерти, вдруг я найду какую-нибудь зацепку?— сказал он виновато.

— Нет уж, без подсказок. Вы не на уроке математики. А то скаже­те потом на суде, что на вас дави­ли, добиваясь признательных по­казаний. Придется самому поло­мать голову.

Подозреваемый подумал минуту-другую, взвесил что-то в уме и сказал:

— Хочу сделать добровольное признание. Я — серийный маньяк-убийца, защекотавший, до смерти пять человек. Мое оружие — смех. И фамилия у меня подходящая — Щекотило. Последнюю жертву я тоже убил щекоткой.

После непродолжительного об­суждения версия с маньяком была отвергнута, как неубедительная.

— Это ты можешь доказать мне, но не своему адвокату, присяж­ные тебя оправдают,— выразил общее мнение Роппельт.

Через полчаса была отвергнута вторая версия. Через час — тре­тья. Наконец, Белову надоела эта игра в кошки-мышки, и он выложил карты на стол:

— Можете расслабиться, госпо­да. Правда состоит в том, что никакого убийства не было. По­койный Вениамин Пухов был ни кем иным, как Винни-Пухом, обычным мультяшкой. В наше время никто не нуждается в добрых сказках. И в старых советских мультфильмах. Все смотрят продукцию кинокомпании Уолт Дисней…

— Так это было простое самоубийство?

— Конечно, он вскрыл себе ножом затылок, лег на пол и стал ждать, когда мультяшные мозги-опилки сами высыплются у него из головы. В общем… предлагаю пойти и вы­пить за упокой души Винни.

Не веря свалившемуся на него счастью, Щекотило спросил:

— Скажите, а я тоже могу идти?

— Выпить вместе с нами в рюмоч­ной?

— Нет, вообще. То есть, могу ли я быть свободен?

Неожиданно зазвонил телефон.

— Капитан Роппельт. Убойный отдел,— представился Геннадий.— Да, товарищ полковник, слушаю. Как? Еще полсотни? И у всех — признаки суицида? Хорошо, я займусь этим делом. Согласен. В нашем районе не может быть столько самоубийц. То есть людей, недовольных условиями жизни. Понимаю, это вопрос политический. Извините, а вы не могли бы назвать несколько фамилий. Так, записываю… Пятачков, Кроликов, Чебурашкин, Шапокляк… Полный список факсом. Ясно. Да. Понял, товарищ полковник. Можете не сомневаться, убийца будет найден. В кратчайшие сроки. И вам всего хорошего...

Он положил трубку и, сходив в магазин, принес литровую бутыль водки. Вручил ее Белову.

— Но ведь никакого убийства не было!— сказал Валентин.

— Не знаю, не знаю. Лично мне идея с серийным маньяком-убийцей ка­жется весьма правдоподобной,— ответил опер и, включив компьютер, снова засел за шахматы.