100 этажей безмолвия

"Вещи, которыми ты владеешь, в конечном

итоге овладевают тобой" (Тайлер Дарден).

98 этажей пройдено. Осталось 2

Заключенный в экзокорпус мужчина поднимается по лестнице. Кружится голова, тошнит, дыхание сбито. Силы почти покинули обезвоженное тело. Оно падает. Раздается грохот — массивная туша костюма распласталась на широких ступенях. Сквозь боль и усталость, человек снова и снова тянет механические конечности вверх. Он встает. Глиняные ноги вот-вот размякнут под ним. И тогда, отчетливо слышится хруст. Что это? Кости? Связки? Или же детали корпуса издают последние вздохи? Человеку все равно. «Осталось два этажа», — вот что представляет для него истинную важность. Он так долго шел сюда не для того, что бы останавливаться у финиша. И чертовы треснувшие кости его не остановят. Если придется ползком преодолевать последние метры, он так и сделает.

Боль вонзается в разжиженный мозг, расширяется и поднимает на поверхность смутные воспоминания…

Ступень — это миля, замотанная в зелень полей… следующая ступень — река, завязанная лазурным узлом… ступень — это Солнце в отчетливости небес… ступень, что любовью зовется, долгим эхом в ноющем сердце …

…Открыв глаза, мужчина увидел на стене перед собой проржавевшую табличку с номером 99.

99 этажей пройдено. Остался 1

Размеренный, шипящий звук вырывается из околоушного отверстия нейтриновой маски, закрывающей лицо и шею. Механизм охлаждения загружен на пятьдесят восемь процентов и с каждым шагом, стрелка индикатора на правом запястье, подскакивает на половину деления. ”Ничего — подумал странник, — смерть уже рядом”.

Из тонких щелей здания прорывается наэлектризованный светло-синий туман. Электромагнитные волны играют с тысячами пылинок, строят из них дороги, мосты, улицы и, возможно, людей. Но человек в доспехах многого не видит, ведь перед глазами лишь узкая полоска издевательства, оставленная бессердечными конструкторами. И это в мире, в котором не на что смотреть.

Я ненавижу Костюм. Ненавижу тех, кто создал это чудовище, кто его придумал и спроектировал. Меня тошнит от ежедневных затемнений в час, когда тучи расходятся. Я хочу видеть небо. Я верю, что оно все такое же голубое, как годы назад. Но это отродье не желает, чтобы я хоть на минуту вынырнул из окружающего меня кошмара. Оно уносит в туннели Старого города и гасит огни.

Моя плоть в его власти. В любой момент может начаться витафикция. С помощью спектроигл питательная смесь вводится под кожу, и таким образом Костюм дарит истинное страдание. Он словно маленький мальчик в загоне для муравьев. Берет лупу и начинает отжигать лапки, пока от тела не останется кровоточащий обрубок. Ему не надо выбирать, ведь перед ним только я. Больше насекомых не осталось.

Контролируются все мои действия. Если хочу по нужде, работают автоматизированные трубки ввода и вывода. Когда заканчивается питательная смесь, Костюм ведет меня на пятый склад. Добраться до него нелегко: через баррикады Великого города, вдоль небоскребов, навалившихся друг на друга железобетонными тушами, сквозь тьму подземелий, сжирающую остатки зрения. Это самая сложная часть пути. Мертвую тишину и потусторонний мрак пронизывают лишь гулкие шаги Костюма и шипение воздухоотводных клапанов. Иногда, из подсознания вылетает неосознанный крик туманного прошлого. И тогда я прозреваю…

Все вокруг меняется, словно по волшебству. Это уже не подземелье, а огромный круглый зал, уходящий вверх бетонными стенами. Десятки людей в белых халатах спешат к выходу. На их лицах контаминация чувств: озабоченность, страх, печаль.

Когда стальная дверь закрывается, я нахожу себя в центре зала заключенным в Костюм. Он открыт, но попытки освободиться лишь отнимают силы. И тогда, отчаявшись, я лежу и теряю слезы, наблюдая, как слой за слоем, саркофаг затягивается, даруя мне новую жизнь...

Я вновь оказываюсь в туннелях. Все то же шипение, те же шаги. Костюм тащит беспомощного меня к заветному складу и продлевает мое существование. Берет, тонкими пальцами прозрачные трубки, подносит к животу, где открывается канал питательного слоя. Начинается медленная закачка ярко-голубой жидкости. Хватает ее на четыре затемнения, затем я ослабеваю, и вновь приходится пробираться к складу. Если вовремя этого не сделать, я умру, засохну внутри консервной банки. Но Костюм тащит меня — и еще ни разу не опоздал.

Все, к чему я стремился в те дни, было небом и смертью.

Честно. Много раз хотел покончить со всем этим, но желание повлекло за собой действие лишь дважды. Я падал с приличной высоты, но оба раза — бесполезно. Все дело в превосходной защитной системе. Она срабатывает еще в полете. Слой за слоем Костюм мгновенно расширяется, и я погружаюсь в регравитационный вакуум — состояние невесомости, дополненное ощущением невыносимого давления. Машина резко выкачивает весь воздух из корпуса и включает магнитные держатели, чьи волны создают необходимое давление. Что касается покровного слоя моих доспехов — пробить его невозможно, и в этом я убеждался не раз.

К тому же, Костюм стал реагировать на мысли о суициде. Своими действиями он четко дал понять, чего впредь мне делать не стоит. Так, после того как я выпрыгнул из окна двадцать шестого этажа, он лишил меня управления на два затемнения. Нейроны движения дезактивировались, и я болтался внутри, словно подвешенная к дереву жертва марионеточного маньяка.

Возникает вопрос: когда он дает мне “порулить”?

Костюм знает, что без движения организм внутри него погибнет, а главная его задача — сохранить мне жизнь. Поэтому, когда мы на пустошах, я шагаю сам, ковыряюсь в руинах и разминаю мускулы. Скучная рутина, но выбора у меня нет.

Веселит меня только одно. Иногда, когда управление висит на корпусе, а я задыхаюсь внутри под тяжестью собственных дум, перед глазами в узком смотровом окошке, замирает массивный объект. Чаще всего это остатки бетонных блоков или опаленные кузова машин. Тогда Костюм уступает управление мне. Здорово это, чувствовать мощь доспехов, зашвыривая многотонные предметы на другой конец города. Пожалуй, редкие радостные моменты нынешней жизни связаны именно с этим. Я позволяю себе улыбнуться и подумать о чувствах, бурлящих в механическом сердце Костюма.

А в основном будни проходили однообразно. И когда я уже потерял счет пройденным затемнениям, кое-что в действиях машины привлекло внимание. Словно коллекционер, Костюм фанатично рыскал по определенным местам бывшего города, никогда не заходя за намеченную им границу. Разлетались по сторонам покореженные металлические балки, куски асфальта, остатки каруселей — все, что попадалось под тяжелые руки “коллекционера”. И, кажется, недавно он нашел то, что так долго искал.

Погода портилась, время шло к ночи, но машина не останавливалась ни на секунду. Она вгрызалась в завалы с таким энтузиазмом, словно, дойдя до дна, откроет тайну сотворения Мира. И, черт возьми, я сгорал от любопытства, на что Костюм тратит свою мощь. С пугающей быстротой мы погружались все глубже в руины. И когда, обессиливший, я сомкнул веки, корпус тряхнуло. Мы упали во тьму.

Поднявшись с пола, машина включила прожектор. Я удивился: раньше он не думал о моей беспомощности в темноте. Мы оказались в огромном подземном гараже, невероятным образом сохранившем обстановку далекого прошлого. Сотни машин, покрытые циничным одеялом пыли, пробуждались от роковой комы. Все такие же похотливые до быстрой езды, они будто подмигивали потускневшими фарами и упрашивали сесть в их кожаные кресла. В тот миг чувство заключения и беспомощности захлестнуло меня как никогда. Желание вылезти из Костюма и попробовать завести одну из них превращало нервы в наэлектризованные тучи, готовые столкнуться друг с другом.

И тут — чувствуя нарастающее возбуждение, экзокорпус отключил меня. Секунду спустя мы уже продвигались в глубь гаража. Луч прожектора скакал по запыленным автомобилям и вскоре остановился. Угрюмый, перекошенный на один бок пикап умолял дотронуться до него теплыми человеческими руками. Но Костюм был заинтересован другим.

В кузове нашлось то, что ему было нужно: четыре баллона с сжиженным кислородом и газосварочный аппарат. Экзокорпус обеспечил питание, и «пальцы» сузились для тонкой работы. Сквозь полумрак я силился разглядеть, чем он занят, но когда из сопла вырвалось светло-голубое пламя, я прозрел, и веки от неожиданной яркости чуть не раздавили глаза. Машина направила сноп огня себе в грудь — точнее нам в грудь. Признаюсь, я хотел умереть, но не в этот момент и не таким образом. Через несколько секунд шипения произошло то, чего никто из нас не ожидал: один из баллонов взорвался. За ним последовали остальные. Помню лишь первый взрыв, остальные звуки нейтрализовал Костюм. Волна была такой силы, что протащила нас через метровые завалы и выплюнула на поверхность. Все произошло невероятно быстро: вот мы в абсолютной тьме играем со спичками, а вот мы уже в двадцати метрах над землей беспомощно машем конечностями.

Когда я пришел в себя, мы уже стояли на земле. Вокруг бушевал гигантский смерч, а кожу жгли спектроиглы. Даже не знаю, что из перечисленного больше всего меня удивило. Все и разом обрушилось на мою уставшую плоть. А в голове крутился вопрос: “Зачем он сделал это?”

Тем временем взбешенный темно-коричневый столп диаметром в сотню метров бессмысленно разрывал останки бывшего отеля. Бесконечной воронкой, тянувшейся до самой огненной завесы неба, смерч пожирал то, что не успело поглотить Солнце и Вспышки. Все оседало в глубокой пасти неистового зверя. Жуткий грохот, создаваемый венцом настоящей природы, почему-то не прерывался. Видимо, этот звук не представлял угрозы для слуха, но мои нервы?.. Они не железные. “Пожалуйста, отключи его, либо просто развернись и уйди”, — просил я. Но Костюм не уходил. Он поднял голову к вершине рукава, где ярко-оранжевое небо закручивалось в спираль. Тогда нас затащило внутрь…

Есть у моего соседа еще одна примечательная особенность: он не переносит отражения. Давит осколки стекол и зеркал, разрушает слишком гладкие стены. Все стало ясно благодаря одному случаю…

…Дождь хлестал по серой обшивке моего дома, а сам он бежал, поджав хвост. Небо извергало накопившуюся обиду: сначала темно-коричневой жижей, затем все более прозрачной и желанной водой. Через четверть часа с небоскребов на землю обрушились настоящие водопады. Рвы, недавно скалившиеся терпким металлическим дном, переполнялись искристой жидкостью. Пересохшее русло реки, в котором когда-то изнывал от жары одинокий танкер, жадно глотало долгожданную влагу. Я же болтался в Костюме и наблюдал за изменением пейзажа: небо затянуло темно-сиреневыми тучами, сотни молний, перечеркивая смуглое небо, врезались в сырую землю и извергали из нее столпы грязи. Ничего подобного я до сих пор не наблюдал, как, видимо, и машина: иначе этого «бегства» я объяснить не мог.

Вскоре кое-что прояснилось. Костюм бежал в сторону склада, лихо перепрыгивая через полузатопленные канавы, круша бетонные преграды и цепляясь ногами за что ни попадя. Материал препятствий до поры был не настолько крепок, чтобы опрокинуть неуклюжего верзилу на брюхо. Но когда до входа в подземелье оставались считанные метры, и я уже приготовился попрощаться с грозой, левая нога зацепилась за край широкой трещины в покрытии шоссе. Костюм рухнул в воду. Он лежал и не шевелился. Махина будто ушла в транс, увлекая меня за собой.

Мы отключились…

Когда я очнулся, дождь кончился, а от машины не было слышно и звука. Я напряг все мышцы, которые еще помнили, что значит физическая нагрузка, и с огромным усилием оторвался от земли.

И тогда, в играющей волнами луже, я увидел наше отражение. То нечто, внутри которого скрывается мое тело, вызывало жалость и отвращение. Потертый светло-серый материал диутурниевой ткани кое-где расходился, оголяя второй, жизненно важный, слой охлаждения. Виднелись фрагменты трубок, по которым текла голубоватая жидкость. Мощные пластины, защищающие боковые области головы, за ненадобностью разведены в стороны, они напоминают огромные металлические жабры. Взор перекинулся на грудь, и, осматривая в убегающем отражении ее плоские контуры, я заметил нечто, что так давно покоилось под зольными слоями памяти. Язык сам произнес то, что было выгравировано на груди.

— Экспериментальная модель роботизированного костюма со встроенным искусственным интеллектом MF-100. Дата запуска 14 декабря 2054 года. Первый пилот Татиус Росс. Активировать.

— Пароль принят, — пропищал электронный голос. — В случае аварийной ситуации пилот эвакуируется на данную территорию — 48 градусов северной широты, 100 градусов западной долготы. Первый фотонный двигатель неисправен. Через 2 часа 40 минут 58 секунд отключиться второй фотонный двигатель и выйдет из строя ядро азотного охлаждения. Вы будете находиться в миле от цели. Первому пилоту придется самому преодолеть оставшееся расстояние, потому что машина не сможет выполнять функции транспортировки и охраны последнего биологического материала. Он должен быть погружен в транспортник и отправлен на орбиту для дальнейших исследований. По моим подсчетам, ваш организм должен вынести все нагрузки и достичь цели.

После этого Костюм отпрянул от воды, развернулся и строгими, трехметровыми шагами устремился на запад. Контроль над ним вновь пропал, осталось только удивление. Сегодня, первый раз за неопределенное количество дней, я услышал, как он разговаривает. И да… Меня зовут Татиус Росс.

Погода сохраняла мрачные тона, но на влагу она больше не расщедрилась, поэтому постороннего источника прохлады искать неоткуда. Температура на поверхностном слое корпуса поднялась до плюс ста пятидесяти. Внутреннее охлаждение показывало «50».

Костюм отключился чуть позже, чем прогнозировалось — перед огромным стоэтажным зданием, по форме напоминавшим молнию с трезубцем на крыше. Местами разрушенное, такое же величественное и грациозное, как в далеком прошлом, оно возвышалось над безжизненной желтой пустыней. Последние этажи затягивало лиловыми тучами.

Внутренний компас вел меня внутрь. Я чувствовал, что здание напротив — ориентир. Только найдя лестницу и поднявшись до конца, можно было успокоить разыгравшееся любопытство…

***

100 этажей пройдено.

Впереди — финишная прямая, за которой находятся ответы на вопросы, которые задавал себе Росс. Он делал очередной шаг, и мысли становились все фантастичнее, сердце — все живее.

Последняя ступень позади и перед человеком заветная дверь, окруженная ярко-оранжевым ореолом. Крупицы пыли играют в его свете, оседая на серое полотно Костюма.

Тяжелая рука вытянулась вперед, освобождая из заточения поток ветра и яркости, что бушевали на трехсотметровой высоте. Пыли здесь нет, и отчетливость мира придает Россу сил. Сотый этаж принял человека в свое лоно.

Но вместо ответов странник обрел то, о чем мечтал долгое время. Не месяцы, как он напрасно себя убеждал, а несчитанные годы, что пронеслись перед лицом старика монотонными пейзажами.

Голубое небо — настолько чистое, насколько это вмещали мутные глаза Татиуса, — бесконечные пейзажи будущего, за рассеивающимися грозовыми тучами. Не безжизненные коричневые и желтые пустыни, а дышащие молодостью светло-зеленые поля. Там, в десятках километров от Великого города, рождалась новая жизнь.

Только забравшись так высоко, человек увидел все коварство судьбы, все то, что скрывалось за ложью Костюма.

Он нашел небо и услышал шепот смерти.

Росс сидел на краю небоскреба и не мог вытащить из себя нужные слова. Они стояли поперек горла и не хотели вылезать. Вид возрождающейся жизни зародил в душе сомнения. Желание добраться до нового мира росло в геометрической прогрессии. “Тянуть нельзя”, — подумал странник.

— Снять шлем.

Взглянуть на новый мир полным взором, вдохнуть его свежий воздух и возрадоваться, наконец, счастливому концу былых неудач. Спустя бесконечное странствие сквозь пустоту нового мира… закончить свой путь у начала дорог.

Международная Федерация. 2157 год.

(Надпись на постаменте памятника Татиусу Россу, единственному человеку, прожившему на Земле сто лет после “Великих вспышек”.)