Огонь разрешает всё
«Нет решения? Так вот же, теперь не будет и проблемы!
Огонь разрешает все!»
Р.Бредбери, «451 градус по Фаренгейту»
Герман устало брел домой после тяжелого рабочего дня. Он шел в абсолютной тишине, и мог слышать, как его ботинки шаркают по мокрому асфальту. Тишина была слишком странной, и Герман, подойдя к подъезду, насторожился. Говорят, что затишье всегда перед бурей, хотя он не очень-то в это и верил.
Но после четырнадцати покушений в собственном подъезде ему пришлось призадуматься. Тишина определенно предшествовала беде. С другой стороны, до беды никогда не доходило — у Германа были Спички.
Он медленно продвигался в кромешной тьме подъезда к лифту, на ощупь отыскал кнопку, собрался было нажать её, как вдруг услышал:
— Лифт не работает! — из темноты, как это часто бывает ночью в плохо освещенных подъездах, вдруг раздался зловещий (а вы как думали?) голос незнакомца.
Герман, без тени смущения, даже не повернув голову в сторону, откуда прозвучала фраза, вжал металлическую кнопку в ржавую панель. Раздался неприятный лязг, лифт тревожным гулом отозвался сверху, этажа с одиннадцатого, и начал свой медленный спуск.
— Странно, вроде бы едет, — проговорил Герман своим звучным басом, отдававшим хрипотцой заядлого курильщика. Он не отрываясь смотрел на кнопку. В это время его правая рука уже нащупала в кармане куртки коробок спичек.
— Ага. Но для тебя он все равно не работает. До тех пор, пока не заплатишь таксу! — в голосе незнакомца чувствовалась едва уловимая нотка радости от приближающейся наживы.
— Ну, таксу, значит таксу, — с безразличием пробормотал Герман и достал коробок.
На его месте любой другой человек представил бы себе, что у незнакомца в темноте может быть целый арсенал орудий вымогательства и умерщвления (1). Нож, пистолет, а что еще могут предложить с виду обычные городские грабители ночью в темном подъезде?
— Темно тут, — сказал Герман.
— Я посвечу, — ответил незнакомец и щелкнул зажигалкой, осветив черты своего лица. Бандит допустил большую ошибку — огонь отразился его зрачках...
Герману нужен был этот очный контакт. Посмотрев грабителю точно в глаза, он чиркнул спичкой по коробку. Та мгновенно вспыхнула с резким хлопком и едким запахом серы. Герман поднял спичку на уровень своих глаз, за долю секунды уловил блеск глаз грабителя, и сразу же задул огонь. Сквозь гул приближавшегося лифта раздался треск упавшей на бетонный пол пластмассовой зажигалки. Потом открылся лифт, пролив столб ярко-зеленого света на помещение подъезда, где уже не было никого, кроме программиста Германа. Тот уверенно вошел в лифт, спрятал коробок в карман. Из нагрудного кармана он достал блокнот и, пролистнув множество исписанных страниц, остановился на той, где было написано «93». Он зачеркнул цифру и подписал под ней «94». А потом отправил лифт на одиннадцатый этаж.
— Еще шесть спичек. Вот досада.
Ева готовила ужин. Как примерная хозяйка и любящая невеста, она дожидалась любимого до победного конца и накрывала ужин на стол даже в час ночи. Небольшого роста, едва старше двадцати, шатенка, с карими глазами, Ева предпочла шумный отчий дом обществу Германа, который любил засиживаться на работе, но редко пропадал «с друзьями на футболе или рыбалке», как сотни остальных Германов по всему миру.
Он хлопнул входной дверью и через пару мгновений уже переоделся в домашнее. Приобнял Еву, оценил взглядом предстоящую трапезу, тяжело вздохнул, улыбнулся и скрылся в ванной. Ева загадочно улыбалась в ответ, всеми силами скрывая свою чудовищную усталость и желание поскорее уснуть. Она зевнула. Голос Германа внезапно раздался за ее спиной:
— А я на работе перекусил, ты могла бы давно спать пойти.
— Нет уж, ешь давай, — она повернулась и укоризненно взглянула ему в глаза... Когда Ева в первый раз так посмотрела на Германа около года назад, ему показалось, что его укусила змея, парализовав сильнейшим ядом. Он не мог сопротивляться, он не мог возражать, не мог вымолвить и слова, в то время как яд, гонимый кровью по артериям и венам, все больше обездвиживал его. Собственно, мы это называем словом «любовь», хотя он старается избегать такого определения своей внезапной и крепкой привязанности к прекрасной девушке.
Ее испепеляющий взгляд пробудил в нем голод.
— Опять от тебя серой пахнет, — Ева слегка повысила голос. — Тебе не кажется, что ты слишком много тратишь свой «волшебный» ресурс?
Усталый Герман уселся за маленький обеденный стол и придвинул к себе тарелку. Затем будто бы вспомнил, что должен ответить:
— Ева, ресурс еще есть. Почти четверть коробка, — он любил врать.
— А что потом, когда он закончится? Ты мне так и не объяснил!
— Ну, мне придут новые инструкции, — он очень любил врать. — Кстати, очень вкусно! (2)
Ева закатила глаза.
— Ты мне так толком никогда не объяснял, откуда у тебя эти спички, кто тебе их дал, и что будет, когда ты используешь все сто, или сколько там еще. Ты уже два или три месяца используешь эту игрушку, но, наверное, сам не понимаешь все до конца, ведь так? — Ева злилась, а Герман пожирал ужин — нервное напряжение сложной работы, очередного грабителя и недовольной невесты только подогревало в нем дьявольский голод.
— Но весело же, — абсолютно детским тоном сказал он, и с соответствующим ребяческим выражением лица посмотрел ей в глаза.
— Мальчишка… Завтра утром опять будешь жаловаться на провалы в памяти.
Ева захлопнула шкаф и ушла в комнату. А Герман достал блокнот и обвел в кружок цифру 94. Еще 6 спичек можно зажечь, и все он очень даже помнит, как ему казалось тем вечером.
Прикончив ужин, он ушел спать. Ева лежала и читала толстенную книгу в монотонной коричневой обложке. Однако увидев Германа, она отложила книгу, выключила маленькую лампу, приделанную к стене над ее головой, и медленно подползла к нему, обвив руки вокруг его шеи. Свет Луны в окне отражался в ее глазах до тех пор, пока она их не закрыла. Затем Герман услышал легкое сопение заснувшей красавицы-невесты. Сам он не мог спать еще около часа. Он пытался вспомнить все сожженные спички, всех тех, кто оказался под их воздействием, и, наконец, понял, что окончательно сбился со счета.
Приблизительно за два месяца до этого открытия Герману посчастливилось (а может наоборот — очень не повезло) заменить курьера и забрать странный пакет из конторы по доставке почты на свое место работы (3).
Разумеется, хорошего курьера отличает от плохого то, что ему абсолютно не интересно, что находится в коробке или конверте, который он везет. Будь там бомба или оригинал рукописи Пушкина — главное поскорее доставить это по адресу, получить деньги и сделать ноги (если там действительно бомба). Так вот, Герман не был хорошим курьером, он и плохим-то не был, ибо это не его основная работа, но соблазн заглянуть в пакет, который, возможно, все равно откроют при тебе через каких-то полчаса, был для него огромнейшим искушением. Сидя в машине, он развернул пакет, приоткрыл спрятанную в нем картонную коробку и увидел десятки спичечных коробков. Ничем не примечательных, с телефоном и рекламой «Трестстроймонтажтехсервиса-100». Все бы ничего, но… зачем банку понадобилось столько спичек?
Через пару мгновений два коробка уже потрескивали своим содержимым в кармане Германа. Пакет был аккуратно завернут обратно, дабы не возникло подозрений в его досрочном вскрытии, а довольный, но сонный программист вез посылку на свою работу. В банке он отдал ее секретарю и с чувством выполненного долга вернулся на рабочее место.
Рабочий стол Германа представлял собой свалку из огромного множества бумаг и папок. В единственном ящике стола же царил самый настоящий порядок. Оно и не мудрено — там была только шкатулка с курительной трубкой, табаком и аксессуарами для ухода за трубкой. Герман пополнил комплект шкатулки одним коробком спичек, второй же оставил при себе. Затем вынул трубку, забил в нее табак и подал сигнал своему коллеге по офису, что отправляется на перекур.
— Ты поздно сегодня. Проспал? — стоя в «курилке», коллега атаковал Германа вопросом.
— Если бы, — он повертел в руках трубку. — Заставили срочно ехать за какой-то чертовой посылкой.
Герман зафиксировал трубку во рту и достал украденный «волшебный» спичечный коробок (нет, пока что его «волшебность» оставалась для Германа тайной, иначе бы он обошелся сигаретой и зажигалкой (4)).
— И что там в посылке?
— А я-то откужа жнаю? — пробубнил Герман, не выпуская трубку изо рта. Он по привычке смотрел в глаза собеседнику, и тут же чиркнул спичкой о коробок. Затем сконцентрировал свое внимание на трубке, и раскурил ее — табак приятно затрещал. Герман погасил спичку и выбросил ее в пластиковое ведро позади, а когда обернулся, обнаружил, что его любопытный коллега, видимо, куда-то ретировался. Вишневый аромат табака быстро наполнил маленькое помещение «курилки», хотя его периодически перебивал едкий запах серы. Через 20 медитативных минут Герман направился на рабочее место, но был остановлен.
— Ты чего это не на месте? — строго вопросила секретарь директора.
— Да мы со Смирновым перекур устроили…
— С кем? Не знаю таких. В общем, чтобы бегающим по перекурам в рабочее время больше не видела, — секретарша спешно удалилась, проговаривая вслух фамилию «Смирнов», тщетно пытаясь вспомнить, есть ли в штате сотрудник с такой весьма популярной фамилией.
Герман остолбенел, поскольку еще утром видел своего коллегу спорящим о чем-то как раз с этой секретаршей. Потом решил заглянуть к сбежавшему коллеге в его отдел, но не нашел его, а на вопрос «А где Смирнов?» получил лишь многозначительные удивленные взгляды.
Через пять минут он уже сидел в кабинете у директора, который спешно отловил блуждающего в поисках коллеги Германа.
— Вы, если я не ошибаюсь, утром посылку привозили? — директор, с типичной для своей профессии внешностью 50-летнего успешного бизнесмена, в костюме и очках, раскинулся в кресле-троне из кожи, постукивая пальцами по столу. Герману достался неудобный деревянный стул напротив.
— Так и есть… — Герман разглядывал стол. Часы, подставка для ручек, папки, телефон, закрытый портативный компьютер…
— И Вы, конечно же, все доставили в целости?
— Несомненно!
… Портрет жены и дочери, нераскрытый красный конверт, канцелярский ножик для вскрытия писем…
Директор перестал стучать по столу.
— И пакет Вы не разворачивали.
— Нет …
Директор наклонился вперед, аккуратно взяв со стола ножик и задвинув его лезвие с громким треском.
— И спички вы не брали?
— Что Вы, зачем мне, я же по старинке — зажигалкой…
Лезвие с треском появилось снова.
— Вы зажигали спичку?
Герман вздрогнул. Если его уволят из-за двух коробков с хорошо оплачиваемой должности, в первую очередь он потеряет Еву. Во вторую очередь он потеряет свою жизнь (Он всячески надеялся, что именно в таком порядке, и канцелярским ножом его резать никто не будет).
— Зажигал. Но только одну, ну одна же — не преступление.
— Преступление, если кто-нибудь был с Вами рядом в этот момент.
— Был, только ушел куда-то. Вам что, свидетель нужен?
— Он наш сотрудник? — Директор на протяжении всей беседы сохранял одно и то же спокойное выражение лица, один и тот же умеренный тон. Это настораживало Германа.
— Наш.
Ножик снова закрылся и отправился в подставку.
— Его имя, фамилия, отчество, пожалуйста! — директор слегка снизил тон.
— Смирнов Евгений Сергеевич.
Директор улыбнулся, взял трубку и набрал три цифры. Герман мог слышать два длинных гудка, потом легкий треск и женский голос…
— Машенька, будьте так любезны, проверьте сотрудника в базе, — Директор вновь застучал по столу, взгляд его был направлен точно в глаза Германа. — Диктую: Смирнов Евгений Сергеевич. Хорошо, мм. Жду.
На 5 секунд воцарилась тишина. Слишком странная…
— Понял.
Телефонная трубка быстро вернулась на законное место в аппарате.
— Нет никаких Смирновых, молодой человек. И не было никогда.
— Но я же полчаса назад с ним говорил…
— Вообще никогда не было. На этой планете, в этой стране, в этом городе. И не будет — как ластиком прошлись по бытию. Как я и думал.
— А давайте я ему на мобильный позвоню! — Герман достал из кармана рубашки телефон, и лихорадочно принялся листать встроенную записную книжку в поисках нужного номера. Но ни Евгениев-Жень, ни Смирновых не было. Не было даже какой-нибудь смешной клички, которую обычно дают хорошим приятелям с работы.
— Вы никогда не записывали этот номер. Вы никогда не разговаривали с этим человеком. Его не существует, — голос директора заметно повысился.
Жуткое ощущение появилось у Германа внутри.
— Позвольте Вам кое-что объяснить, мой дорогой друг, — Директор откинулся в кресле и сложил пальцы замком. — Представьте, что Вы владеете абсолютным оружием, способным решать абсолютно любые проблемы самым банальным образом — аннигиляцией чьей-либо сущности, обращением бытия в небытие.
Пауза. Жуткое ощущение усилилось в несколько раз.
— Не атомную же бомбу вам привезли? — испуганные глаза Германа передавали все его мысли о происходящем.
— Хуже. В разы.
Директор достал из ящика стола коробок спичек и положил на стол. Он продолжил:
— Скажем так. Периодически наука достигает небывалых высот, колоссального прогресса, настолько колоссального, что его требуется взять под контроль и немного притормозить от греха подальше. Методы торможения прогресса, конечно же, во все времена были разными. От средневековых костров до расстрелов при тоталитарных режимах. Подозреваю, что если бы не такие искусственные замедлители, мы бы сейчас летали на машинах на работу, а отпуск проводили бы на орбите Венеры. Так вот, одним из таких детищ пытливых умов наших ученых является то, что вы прихватили сегодня утром.
Герман пытался понять, какими фантастическими свойствами, помимо поджога табака и кухонных плит, обладают эти спички. Директор продолжал:
— Некоторое время назад мы обнаружили, что наши прекрасные ученые, эти светлые головы, придумали новое абсолютное оружие. Разумеется, это оружие может заинтересовать многих людей. А теперь представьте себе, что какого-нибудь видного политического деятеля мгновенно аннигилируют, стирают, все его решения уходят в небытие… — он запнулся, откашлялся и продолжил. — Так вот, ученые очень сильно обеспокоены, что их детище может стать началом конца. Черт подери, придумать что-то невероятно эффективное, а потом бояться, что это используют против людей — это их типичная черта, с которой мы теперь вынуждены бороться. Именно поэтому мы отслеживаем все каналы поставки этих, с позволения сказать, спичек, чтобы предотвратить их попадание к… бандитам. И детям.
У Германа было ощущение, что Директор подошел к главному этапу разговора — привлечению провинившегося программиста к деятельности по отлову бандитов и детей.
В десятку.
— Каждое несанкционированное использование оружия фиксируется, а выявленный нарушитель… устраняется. Насовсем. Для этого нам выдано разрешение, которое позволяет использовать оружие для таких благородных целей. Каждый доброволец получает статус «аннигилятора». Не смейтесь, не я придумал… На каждого сотрудника выдается лимит по использованию оружия — не более 100 использований.
— А если превысить?
— Не более 100. Точка. Санкция не продлевается, поскольку превышение лимита может повлечь катастрофические последствия.
Директор вновь открыл ящик стола и достал оттуда блокнот. Раскрыл его где-то в середине. Там виднелась цифра «58». Он положил ручку на блокнот, открыл коробок и достал спичку, потом взял коробок в руку.
— Вот мы и подошли к кульминации, мой дорогой друг. Вы совершили преступление, несанкционированно использовали запрещенное оружие против человека, и я имею полное право стереть вашу сущность из бытия. Одним движением руки. О вас никто не вспомнит просто потому, что Вас никогда не существовало, меня за убийство привлечь, сами понимаете, тоже не получится, а еще я пока далек от лимита в 100 спичек.
Директор медленно поднял спичку. Он не отрывал взгляд от глаз Германа, тот сидел неподвижно, уставившись на спичку в руках директора.
— Но надо сказать, по своей натуре я тот еще добряк, — продолжил он. — И хотя 58 человек это не оценили должным образом, я рассчитываю, что вы не станете повторять их ошибку. Что вы скажете на то, чтобы присоединиться в наши стройные и, кхм, невидимые ряды, дабы отлавливать нарушителей и наказывать их? Ваша преданность нашему делу послужит индульгенцией перед вышестоящим начальством, а Ваша совесть будет чиста.
— Я согласен, — буквально выстрелил Герман. Когда вам дают возможность выжить, ее надо использовать без задней мысли. Он сообразил, что к чему, достаточно быстро. — Что подписать?
— Ну, право, мы же не бюрократы какие-нибудь, подписывать ничего не надо. Просто ведите блокнот, добавляйте туда только число «стертых» вами нарушителей и знайте, что у вас есть разрешение на 100 спичек. Блокнот — ваш главный документ, когда мы будем отправлять вас на заслуженный отдых с почестями.
Директор спрятал спичку и коробок у себя в столе, достал из ящичка такой же блокнот, каким пользовался сам, и вручил его Герману.
— Спички у Вас есть, два коробка. Сотня там точно наберется. Этого достаточно. Инструкция — в блокноте.
Герман быстро пролистнул блокнот и спрятал в карман куртки. Затем он встал, попрощавшись с директором, пошел к выходу, но перед уходом спросил:
— А если нападут бандиты? Я имею право на самооборону этим оружием?
— Вы хотели сказать, если на вас нападут идиоты? С идиотами разговор простой — лучше бы их и не было никогда.
Герман вышел из кабинета с некоторым облегчением. Вернувшись к рабочему месту, забрал спички, трубку, свою сумку, и отправился восвояси. По пути к машине он листал блокнот, представляя, как заполняет его цифрами, подходит к отметке «100»… Ему не терпелось начать заполнять этот блокнот, но пока записать туда было некого.
Место, где вроде бы стояла машина Жени Смирнова, было занято каким-то техническим сооружением, которое явно находилось там уже несколько лет.
Ева пробудилась и заметила, что Герман не спит. Повернувшись к нему, она посмотрела в его глаза. И увидела страх.
— Я даже не могу вспомнить, как именно все началось, — он заметил, как Ева проснулась, и заговорил, уставившись в одну точку на потолке. — Понимаешь? У меня в блокноте только цифры, и о том, что произошло несколько часов назад, я не помню. Только цифры, ничего больше — ни людей, ни их голосов, ни взглядов и обстоятельств их гибели. Может, я стер кого-то важного из этой жизни — друга, родственника, и уже не помню. И не вспомню. Это страшно.
— Тогда записывай их имена… — произнесла сонная Ева почти шепотом.
— Не могу. Нельзя. Тогда система не сработает.
Герман очень резко встал с кровати и отправился на кухню, чтобы приготовить утренний чай. Ева, зевая, села рядом, и стала размешивать мед в горячей чашке чая.
— Скажи, что ты будешь делать сегодня? Все ежедневно происходит как обычно — ты идешь на работу утром, приходишь вечером, но при этом жалуешься каждое утро, что ничего не помнишь.
Герман положил руки на стол и опустил на них голову, сделав глубокий выдох.
— Наверное, я просто схожу с ума.
Он почувствовал ее объятья. Они тоже сводили с ума, по-хорошему. Он был готов на сумасшествие, но наедине с ней.
— Самое главное, что ты не стер меня. А все остальное — мелочи жизни.
Ева крепко обняла и поцеловала Германа. Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся.
— Я пошел, опаздываю.
Выйдя во двор, Герман в который раз ощутил, что общая атмосфера вокруг него наэлектризована до предела, как и каждое утро за последние несколько месяцев. Телефонный звонок словно сорвал сдерживающий рычаг. Приятный женский голос произнес:
— Уважаемый сотрудник #2612, в течение минуты вы получите адрес нарушителя. По факту устранения нарушителя отчитываться не нужно — мы все отслеживаем. Приятного дня!
Последняя фраза прозвучала, как форменное издевательство, подумал Герман. Еще ему не давал покоя утренний совет Евы.
Мелодичная трель возвестила о новом сообщении для него. Он вычитал адрес и понял, что цель находилась в семи минутах ходьбы от его родного подъезда.
Утренний дождь набирал силу, смывая с города недельную пыль, заполняя ямы на дорогах водой. Люди прятались под зонтиками и неспешно шли по своим делам. Бегущий Герман не вызывал у них ровным счетом никакого интереса.
Добравшись до нужного подъезда, он сел на ступеньки, чтобы отдышаться. Курение никогда не способствовало хорошему бегу, и чтобы привести себя в порядок, Герману пришлось несколько минут восстанавливать дыхание, после чего он достал сигарету из пачки во внутреннем кармане и скурил. Навязчивый кашель, подступивший к горлу, он списал на простуду в плохую погоду.
Наконец, он отправился в многоэтажный дом на поиски нарушителя. Подойдя к его квартире он перепроверил, на месте ли коробок, и позвонил в дверь. Через несколько секунд кто-то неуверенно спросил с той стороны:
— Кто?
— Соседи! Вы нас опять заливаете, ну сколько можно? — это был далеко не первый раз, когда Герман использовал для проникновения такой трюк. Дешевый, но эффективный — открывают в любом случае.
Щелкнул замок, дверь едва приоткрылась, и «аннигилятор» тут же навалился на нее всем телом, сбивая доверчивого квартиранта с ног, и падая на него сверху.
— Привет! — тяжело дыша, промолвил Герман.
— Ну… Ну вот умнее ты не мог придумать ничего? — хозяин квартиры был явно обескуражен таким стремительным развитием событий.
— Если бы я спросил про газовую плиту, ты бы обо всем догадался! — Герман перевернул хозяина лицом к полу и завел тому руки за спину, а затем обвязал их ремнем, который нашел на полке.
— Ты про спички? — с трудом выдавил связанный. — Но я так толком не разобрался в принципе их работы… Но за спрос денег не берут!
— А я и не за деньгами… — Герман сказал это со странной интонацией. Он нигде не учился таким выражениям, но звучало это так, как будто кинозлодей сошел с экрана и вселился в него.
Он перевернул связанного на спину, прижал его к полу и достал коробок. Он ощущал себя скверно, чувствуя, что убивает безоружного, и скорее всего не впервые.
В момент, когда спичка уже приближалась к коробку, Герман рефлекторно отвлекся на странный шум где-то на кухне. Он поднял голову и увидел обычную овчарку, удивленно вилявшую хвостом и смотревшую точно в глаза Герману.
Раздался легкий хлопок, и спичка загорелась.
Арестант тут же предпринял последнюю попытку спасения — он умудрился скинуть отвлекшегося Германа с себя, прямо на большой гардероб, который с треском развалился, наградив гостя сильным ударом падающей коробки по голове…
Герман сумел сохранить себя в сознании, хотя в глазах все начало расплываться. Хозяин квартиры не желал испытывать загадочное оружие на себе и пытался освободиться от ремня, но тщетно. Тогда он стал пытаться открыть входную дверь, повернувшись к ней спиной, а связанными руками цепляясь за замок. Дальше он увидел кулак и упал без сознания.
Герман присел к стене. Он чувствовал, как по его лицу стекает кровь. Держась за голову, он подполз к телу хозяина квартиры, и нашел в кармане его рубашки какую-то пластиковую карточку с фотографией и именем «Андрей». Он вложил ее в свой блокнот, и записал цифру «96» вместо «95», вовремя вспомнив о собаке. Кровь капала на страницы блокнота с виска, запах серы обжигал ноздри. Герман, еще сохранявший в себе силы стоять на ногах, пошел в ванную, чтобы обработать рану, пока Андрей продолжал находиться без сознания.
Вернувшись через пару минут, он увидел, что Андрей медленно приходит в себя. Тот стонал и щурился то ли от света, то ли от боли. Заметив Германа, он попятился к стене и испуганно уставился на коробок спичек, мелькнувший в руке незваного гостя.
— Мне кажется, ты будешь первым, кого запомнят, — сказал Герман и быстро выполнил то, что от него требовалось. Потом присел, опершись спиной к стене, и записал в блокнот: «97. Андрей». Он вложил карточку с портретом Андрея между страничками и спрятал блокнот во внутреннем кармане куртки.
Почувствовав дикую усталость и страшную боль в голове, Герман приподнялся, поправил на себе одежду и поспешил скрыться с места своей работы.
Дождь усилился. Герман поднял воротник куртки и быстро побрел в сторону своего дома — рабочий день закончился раньше, чем планировалось. Привычное чувство вины за содеянное, которое раньше пропадало через 15 минут вместе со всеми воспоминаниями о стертом человеке, крепко засело в голове Германа. Настолько, что не пропало и через полчаса.
И это было не самой главной проблемой. Чувство вины внезапно заглушило чувство постоянной опасности.
Он толком не успел почувствовать удар. Серое пасмурное небо и капли дождя смешались в его глазах в одну большую серую массу, застелившую его разум, как саван. Звуки отдалялись. Пала тишина.
Герман открыл глаза. Он ощущал жуткую ноющую боль в висках, словно голова вот-вот взорвется. Он присмотрелся и узнал свою комнату. За окном был вечер, и дождь не переставал, а ветер гнул деревья с громким шелестом листвы и скрипом веток.
Герман попытался встать, и с третьего раза ему удалось подняться на ноги. Голова слегка закружилась, но он уже достаточно контролировал себя. Сквозь шум дождя он услышал плач, который доносился с кухни.
Ева сидела за столом, закрыв лицо руками, и громко всхлипывала. Герман сел напротив нее, и попытался взять за руку, но Ева вырвалась. Она посмотрела ему в глаза, а потом подвинула к нему блокнот и коробок спичек.
— Что случилось?
— Чертовщина случилась. — Ева открыла блокнот на последней странице. Там красовалась цифра «99».
— Одна осталась, — Герман с трудом сфокусировался на блокноте, цифры скакали перед глазами. — Не может быть, у меня было ощущение, что мне еще далеко…
— Во-первых, ты соврал мне, — Ева говорила это с невероятной строгостью и серьезностью. — Во-вторых, тебя чуть не убили. В-третьих, это из-за меня ты лежал дома, а не… кое-где в другом месте.
Герман схватил блокнот и отвернул страницу назад. Там красовалось множество перечеркнутых цифр, а у цифры «97» даже значилось имя «Андрей».
Герман вспомнил. Он вспомнил, что остановился именно на «97» спичках, вспомнил человека, квартиру, вспомнил, как получил по голове, отчего у него опять заныла рана. Он отказывался пустить страшное открытие в свою голову.
— Не думаю, что они поверят в то, что последнюю цифру написал ты, — продолжила Ева.— И не думаю, что соглашусь работать, как ты, потому что не хочу, чтобы со мной было то же самое. Не хочу.
— Зачем ты сделала это? Зачем ты сознательно пошла на преступление?
Ева вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза, а потом сказала:
— Потому что без тебя я бы не смогла, твоя гибель была бы самым страшным моим преступлением. А теперь, когда они найдут меня, я хотя бы буду знать, что ты жив. Но я хочу для себя другого.
— Даже не думай… — сказал Герман, а она взяла его за руку.
— Лучше если это сделаешь ты, а не твои «коллеги». Я верю тебе.
— Я не смогу…
— У тебя есть еще одна спичка до сотни. И ты забудешь меня уже через несколько минут, а потом заживешь новой жизнью, без этих треклятых спичек, блокнотов, чисел. И без меня.
Ева взяла его ладонь, потом отпустила. В ладони лежала спичка.
Мир постепенно терял свои очертания, Герману показалось, что стены вот-вот начнут рушиться с чудовищным грохотом, в такт с каплями дождя, бесновавшегося за окном. Он смотрел в Её глаза и больше не отдавал отчет о своих действиях. Ему показалось, что его руки живут какой-то собственной жизнью. Они сами схватили коробок, а пальцы сами побороли дрожь и зажгли огонь на конце маленькой, крохотной спички, которой было суждено отнять целую жизнь.
Они смотрели друг другу в глаза. Ева едва заметно улыбнулась и сама задула огонь. Вместе со спичкой погас свет на кухне.
Герман оставался сидеть в темноте неподвижно, слушая капли дождя и вдыхая едкий запах серы, быстро заполонивший все вокруг. Он не отводил глаз, не моргал, и потому глаза начали слезиться.
В непроглядной мгле он все еще видел образ прекрасной Евы, отпечатавшийся в его памяти. Образ медленно таял.
Потом вдруг зажегся свет, перед Германом никого не было. Он схватил блокнот, в панике принялся искать ручку, потом вскочил, как ужаленный, споткнулся и уронил стул, разворошил кипу бумаг на подоконнике, стремглав влетел в свою комнату и стал искать хоть что-нибудь, что могло записать память о Еве на бумагу. Но все карандаши были сломаны, а ручки остались без стержней, словно кто-то усердно опустошал их одну за другой. Рамки от фотографий тоже были пусты.
Стоя на коленях, Герман чувствовал, как ком подступил к горлу, а горячие и соленые слезы льют из глаз. Ему хотелось кричать, он до сих пор помнил ее, он хотел помнить, но ничего не мог поделать — имя и образ постепенно стирались из бытия.
Он не мог себе простить того, что забудет Еву, что допустил такого развития событий, что уже добрался до цифры 100. Он забыл, что две спички были не на его совести, что одну запись он просто не внес. Он не знал, что может использовать еще одну спичку.
Но он смог это почувствовать.
Шатаясь, Герман дошел до кухни, взял в руки блокнот, из которого вывалилась белая пустая пластиковая карточка, отшвырнул его в стену. Он схватил коробок, достал из него еще одну лишь спичку, и, все так же шатаясь, медленно побрел в прихожую.
Туда, где у входа стояло большое зеркало.
Опустившись на колени перед зеркалом, он посмотрел на свое отражение. Он увидел перебинтованную голову, запекшуюся кровь на щеке, бледное лицо. Он посмотрел в свои собственные глаза, и не увидел в них ничего кроме пустоты.
Щелкнула спичка. Теплый огонь осветил лицо Германа. Не отрываясь, он смотрел себе в глаза, задумавшись, что никто о нем не вспомнит, что его больше не будет. Что его никогда и не было. Что его жизнь в масштабах вселенной мизерна и не станет потерей для цивилизации. Он подумал про огонь, который вечен. Который дает жизнь и ее же забирает вот уже миллионы лет. Огонь, который разрешает все.
Маленькое пламя погасло на конце крохотной спички, когда странный ветер вдруг подул из комнаты.
Сквозь тучи, где-то на горизонте, уже начал пробиваться летний рассвет. Ночной дождь перестал, а ураганный ветер стих. Жизнь продолжала свое течение, начинался новый день.
(1) Особенно человек, воспитанный на телевизионных программах про засилье криминала в родной стране.
(2) Здесь он не соврал. Ева готовила изумительно.
(3) Достаточно солидный городской банк
(4) Хотя, с другой стороны, никто не застрахован от пользования «волшебной зажигалкой». Вывод один — курить чертовски вредно.