Сто лет в подарок
— Чёрт бы побрал этот юбилей!!!
Вопль прокатился по комнате, вломился в закрытую дверь, эхом заметался по коридору, отражаясь от казённой штукатурки стен, вылетел в распахнутое по случаю летней жары окно и растворился в предгрозовом рокоте иссиня-чёрных туч, надвигающихся на город.
Кричал человек. В иных обстоятельствах он мог показаться солидным и респектабельным: гладко выбритое лицо, высокие залысины, очки в невесомой оправе, строгий костюм английской шерсти, чёрно-алый муаровый галстук, недостатки фигуры скрыты мастерством портного — вполне преуспевающий господин. Но не сейчас: лицо побагровело, очки перекосились, галстук сорван со своего законного места и болтается, как верёвка висельника. Что же произошло?
Началось всё с чудесного, солнечного утра и жены.
— Дорогой, этот праздник для тебя. Пятьдесят лет — важная дата и я хочу, чтобы ты был неотразим. Чтобы все смотрели и завидовали.
Где-то слишком плоская, а кое-где чересчур выпуклая женщина, не первой молодости, порхала по комнате от телефона к мужу и обратно. Череда звонков: портному, парикмахеру, подруге, в ресторан, снова парикмахеру, сыну, другой подруге, снова портному и так далее, — до бесконечности. Она прерывалась лишь для того, чтобы проворковать что-нибудь банальное, приторно-сладкое, сводящее скулы. Диалога не требовалось, достаточно было согласно кивать, сдерживая зарождающееся раздражение.
— Знаешь, милый Винни, костюм уже готов, сегодня привезли. Покрой изумительный — будешь как принц на свадьбе, только представь: ты — благородный кавалер в чёрном и я — рядом, в белом платье, просто нет слов, — она восторженно зажмурилась.
— Твой новый галстук. Шикарный, как японская лаковая роспись, я видела такую у антиквара на Старой площади. Не угадаешь, где кончается чёрное и начинается ярко-алое, магия Востока для избранных. — Жена помахала коробкой. — Примерь обязательно.
— Да, чуть не забыла, дорогой, портной говорил, что костюм лучше сядет по фигуре, если в нём походить денёк-другой, а потом заново отгладить. Будь паинькой, надень его сегодня в офис, представляю, как там все ахнут.
— Конечно, дорогая, спасибо за заботу, ты у меня — просто чудо. — Муж сложил газету, и вышел из комнаты под прощальное: «… И зонтик не забудь, днём обещали грозу!».
Только позже, уже переодевшись и сев в машину, наедине с самим собой, он дал волю чувствам. Как советовал ему психоаналитик, громко выкрикивал:
— Меня зовут Винсент!
— Я терпеть не могу, когда меня называют именем плюшевого медвежонка!
— Ненавижу свадьбы, не переношу чёрный цвет и галстуки любых расцветок!
— «Все ахнут»! А что будет со мной, когда я прохожу весь день в этой траурной шерстяной сбруе? Сварюсь всмятку?!
— А когда ты закатываешь глаза и жмуришься — ты похожа на дуру!
На работу он опоздал.
В офисном коридоре пытку продолжил Фред — однокашник и приятель ещё с университетских времён, ныне — начальник соседнего отдела. Рубаха-парень, но Винсенту регулярно хотелось его пристрелить за назойливые плоские остроты, которые скармливались окружающим без всякой заботы об их пищеварении.
— Салют, Винни Поппинс! Твоя колымага сломалась, и ты прилетел на работу на зонтике? Покажи, как это делается, а то бензин всё дорожает. О, сэр Винсент нынче при параде. − Фред отвесил шутовской поклон. − Что ты вырядился, словно на собственные похороны, да ещё так рано? Торжественный перевод в старпёры только через две недели. Тогда бы и принарядился: костюмчик, музычка имени Бетховена, плита с датами жизни от и до… — Фред хохотнул, подавая знак, что можно смеяться.
— Знаешь, Фредди, послушаешь твои шутки, и вправду покажется, что пятьдесят лет — это максимум, который можно выдержать в этом жутком мире, а потом захочется куда угодно — пусть и в могилу.
— Э, старичок, поверь, всё, что нам, конягам, осталось — это только печально ржать. Лихо нестись в кавалерийскую атаку, ухлёстывать за молодыми кобылками, да что там, просто тянуть плуг — на это всё у нас остаётся всё меньше сил и времени.
— Ну, у меня-то с этим всё в порядке…
— Да ладно, Винни, не хорохорься. Всё так устроено в этой жизни: не успеешь открыть коробку с пиццей, как уже доедаешь последний кусочек. Тебе полтинник, старина, а значит — пора привыкать к мысли, что скоро из всех житейских радостей тебе останется только домино в доме престарелых. Ну, не грусти, носи свой пиджачок цвета антрацита и мечтай о подарках на день рождения и именинном торте. — Фред ухмыльнулся и отстал.
Да, вот уж над чем время не властно, так это над чувством юмора Фредди: как был придурком, так и остался. Подумать только, когда в университете на занятиях по истории искусств этот юморист впервые (что неудивительно) услышал про Ван Гога, он на протяжении целого семестра считал забавным подкрасться к Винсенту и дёрнуть его за ухо с криком: «Историческая ценность, срочно в музей!». Тёзка голландского гения пробовал давать сдачи, но тому всё как с гуся вода — уж если Фреду что-то казалось смешным, он не мог этого не делать или не говорить — такая натура. Вспоминая его дурацкие розыгрыши и мрачно констатируя, что в костюме ему становится всё жарче с каждой ступенькой, Винсент поднялся по лестнице в свой кабинет.
Едва он переступил порог, как телефон выдал замысловатую трель — междугородний звонок. Винсент бросил осточертевший зонт в угол и снял трубку, звонил сын.
— Привет, пап! Как дела, как мама? Она мне вчера прислала приглашение на твой праздник, постараюсь быть обязательно, может, только чуть-чуть запоздаю.
— А что такое? Работа?
— Она, родная. Учим летать нашу новую птичку, а она капризничает, все сроки горят, такое ощущение, что последний месяц живу в воздухе. Но я не жалуюсь: в небе всё по-другому, — свобода и простор, что и не снились офисным червякам, перекладывающим бумажки из стола в мусорную корзину.
— Да, наверное. Что же, не торопись, доделывай дела, а потом прилетай на юбилей своего старого червяка.
— Ладно тебе, пап, не обижайся. Мне пора, поцелуй маму. — Короткие гудки.
Сына звали Роберт, он был летчиком-испытателем, жил на аэродроме и мотался по всему свету, глядя на него сверху вниз. Винсент считал себя вполне заурядным отцом: спросить как дела в школе, сводить в кино в выходной день, поставить в угол за разбитую сахарницу, — не больше и не меньше, чем во всех обычных семьях. Правда, однажды, он даже сам не знал, что на него нашло, может быть, увидел где-то или вспомнил своё детство, Винсент смастерил сыну (тому едва исполнилось семь) бумажного змея, и они вместе отправились запускать его на лужайку перед домом.
Хороший был денёк, он прикрыл глаза, вспоминая: ветер играл с кронами деревьев, и развешенное по случаю большой стирки бельё трепетало, как разноцветные флажки. Роберт носился со змеем на длинной леске, заставляя того взлетать: крыло мотало из стороны в сторону, а хвост волочился по земле. Девушки-соседки устроились в шезлонгах у своего бассейна и поглядывали на них поверх солнечных очков, изредка перебрасываясь репликами вполголоса. Нежаркое солнце приятно согревало кожу.
Всё было, будто вчера. Но прошло уже почти двадцать лет, сын взлетел в небо, а он превратился в канцелярского червяка и для того, чтобы стать кем-то ещё — уже просто нет времени. Чёрные мысли. Снова навалилась духота. Но не успел он снять пиджак и ослабить узел галстука, как в приоткрытую дверь без стука впорхнула Марта.
Возьмите ящик фокусника с плотно закрывающейся крышкой. Посадите внутрь игривого щенка, солнечный зайчик, трудолюбивую пчелу, заводную балерину (эх, была у меня одна такая — на крышке музыкальной шкатулки, как она кружилась!), соловья, большой энциклопедический словарь и горсть лепестков розы. Накройте платком, постучите волшебной палочкой и выпустите то, что получилось. Если вы сделали всё точно по рецепту, перед вами − Марта. Девушка, чей возраст изменяется от пятнадцати до тридцати, — в зависимости от настроения. Миловидная и острая на язык — независимо от времени суток. С сияющими глазами, которые словно впервые видят этот мир и предлагают всем и каждому удивиться тому, как замечательно он устроен.
Она всех называла на «ты», и никому, даже Большому Боссу не приходило в голову возмутиться, настолько легко и естественно это у неё получалось. Винсенту она очень нравилась, и именно поэтому он приучил себя держаться от неё на дистанции, приличной для хороших друзей. И ничего сверх того. Что ни говори, эта девушка заслуживала большего, чем превратиться в любовницу своего шефа. А предложить ей что-то ещё Винсент не мог — слишком сильно увяз в семейном гнезде, покинуть которое было немыслимо трудно, да и что он мог предложить? Доесть на двоих со старым червяком (Роберт!) тот жалкий кусок пиццы (чёртов Фредди!), что ему остался?
— Привет, Вин! — Марта на секунду задержала взгляд на парадном костюме начальника, лукаво улыбнулась, вытянулась, как солдат перед генералом и отрапортовала — Господин Винсент, во вверенном вам отделе всё благополучно, сэр!
— Да ладно тебе, ещё ты будешь подначивать, — Винсент придвинул девушке кресло и сел сам, сбросив, наконец, ненавистный пиджак.
— Людям просто необходимо иногда вырядиться во что-нибудь этакое, шикарно-официальное, чтобы потом сполна насладиться любимым домашним халатом и тапочками, или, скажем, пляжным волейболом. — Марта улыбнулась, и одной этой улыбки хватило, чтобы живо представить себе синие волны, чуть влажный песок под ногами, загорелые тела и звонкие удары по порхающему над сеткой мячу.
Винсент вздохнул, с сожалением расставаясь с заманчивыми образами.
— Увы, сегодня эта проклятая чёрная тряпка — моя госпожа, и она велит мне…, да ну её, ты к чему это про волейбол? В отпуск хочешь?
— Нет, в отпуск, как примерный работник, я захочу зимой. А сейчас я хочу замуж.
— Что-что? — ему показалось, он ослышался.
— З-а-м-у-ж — повторила она по буквам, — это случается с девушками моего, не слишком юного возраста, случилось и со мной — ничего удивительного.
— Вот как… — Винсент немного помолчал, в замешательстве, потом спросил, — и кто же этот счастливейший из смертных?
— Ты его не знаешь, мы познакомились в феврале на горнолыжной базе — яркое солнце, заснеженные каменные громады, облака и иней на ветках сосен, а потом уютное пламя камина, глинтвейн, гитара, тишина и огромные звёзды. Трудно в таких декорациях играть Снежную королеву, даже такому циничному романтику, как я. К тому же он мне, правда, очень нравится.
— Ну что же, поздравляю. А почему ты мне решила про это рассказать?
— Как это почему? Мы же друзья, правда? И к тому же я хочу, чтобы он взглянул на твой шикарный костюм. — Марта снова улыбнулась.
— Прости, я из-за этой жары ничего не соображаю. Ты хочешь ему такой же на свадьбу?
— Нет, что ты, такое чудо должно быть уникальным, просто придём с ним к тебе на званый обед по случаю юбилея, заодно представлю его всем нашим, если ты не против, конечно.
— Нет. То есть, разумеется…, приходите, — ему вдруг показалось, что воздух в комнате исчез: он раскрывает рот, пытается вытолкнуть слова, но они не желают выходить, а перекатываются внутри, словно чугунные шары. — Мы с женой будем очень рады.
— Спасибо, Вин, огромное тебе спасибо, ты лучший шеф на свете. Ну, я полетела в наш улей, пока.
Улыбка на прощание, промельк платья, дверь закрылась с негромким щелчком.
Хозяин кабинета сидел неподвижно. Приступ удушья миновал, но на лицо словно набежала жаркая волна, кровь стучала в висках, на лбу выступили капли пота, он рванул ворот — отлетела пуговица, и галстук съехал набок. Что это? Ревность? Чепуха! Никогда Винсент всерьёз не строил никаких планов насчёт Марты. Двадцать лет разницы — да она ему в дочери годится! Но именно здесь и сейчас он с беспощадной ясностью понял: этого — ты никогда уже не сможешь, это — не твоё и никогда не будет твоим. Власть несбывшегося оказалась неожиданно сильна, она жгла и корёжила сознание до тех пор, пока не осталась одна-единственная мысль: вокруг ничего нет, кроме пепла, в который превратилось его будущее, ничего впереди не осталось, он всюду опоздал.
Пронзительная трель телефона вывела его из оцепенения. Винсент снял трубку.
— Винни, милый, я тут ещё раз поговорила с портным и он говорит, что было бы неплохо обтянуть пуговицы твоего костюма чёрным атласом, это придаст ему просто неописуемый шик. Как ты думаешь?
— …
— Ну что же ты молчишь, Винни? Это же очень важно, скажи мне, пожалуйста.
— …
— Дорогой, это же твой праздник, твой юбилей, и я хочу…
Пружина лопнула. Лицо залило красным, Винсент наотмашь ударил трубкой по аппарату и заорал, срывая голос и заставляя дрожать стёкла:
— Чёрт бы побрал этот юбилей!!!
Полыхнула молния, ослепив белой вспышкой.
Когда ярость отпустила, восстановилось дыхание и вернулось зрение, Винсент понял, что в кабинете он не один.
В кресле напротив сидел человек в бежевом костюме-тройке. Белый крахмальный воротничок, небесно-синий старомодный галстук, от пуговицы в часовой кармашек жилета спускается золотая цепочка. Рядом с креслом трость и тёмно-коричневый лакированный саквояж. Лицо гостя показалось Винсенту знакомым, но он не мог с уверенностью сказать, где и когда он видел его: нос с горбинкой, широко расставленные зеленовато-серые глаза, линия губ тонкая, с изломами, чуть вьющиеся тёмно-русые волосы, взгляд цепкий, с прищуром. Что-то богемное в облике: то ли художник, может быть, актёр? Нет, он решительно не мог вспомнить этого человека. И, вообще, откуда он здесь взялся?
— Простите моё вторжение, господин Винсент Норт, если не ошибаюсь? — незнакомец встал, поклонился и продолжил — Позвольте отрекомендоваться: Адам Смит из «Смит и Со», я постучал в ваш кабинет одновременно с молнией, — тонкие губы чуть дрогнули, обозначая улыбку, — вероятно, вы меня не слышали.
Винсент совладал с непослушным, словно бы ватным телом, и, как вежливый хозяин, также встал, вернул поклон и ответил:
— Нет, вы не ошиблись, − его голос звучал хрипло: безумный крик не пощадил связок, − Винсент Норт, начальник отдела мефистики, чем обязан?
— Наша компания занимается обслуживанием разного рода праздников и торжеств. Мы хотели бы предложить вам свои услуги, в связи с приближающейся круглой датой.
— Так вас прислала жена? Простите, я сейчас очень занят и, может быть, вы решите все вопросы с ней?
— Отнюдь, — гость отрицательно качнул головой, — ваша жена не имеет к нам никакого отношения. Предложение компании «Смит и Со» адресовано лично и непосредственно вам.
— Что вы устраиваете? Шоу ряженых клоунов? Фейерверки? Стриптизёрши на столе? Спасибо, не нужно. — Винсенту, как никогда раньше, хотелось сейчас остаться одному: не шевелиться, не думать, не говорить. — У вас всё? Тогда, прощайте.
Странного визитёра, однако, не смутил резкий афронт. Он остался на своём месте и продолжил, не сводя с Винсента внимательного взгляда:
— Не спешите отказываться. Наши услуги уникальны, никто и никогда не предложит вам ничего подобного.
— Что же вы продаёте?
— Праздничные свечи для торта.
Винсент оторопел. То ли над ним издеваются, то ли с улицы забрёл сумасшедший.
— Послушайте… э-э-э… господин Смит, но такие свечи…
— НАШИ свечи, — гость выделил голосом первое слово, — не купишь в первой попавшейся лавке, впрочем, как и во второй, и в тысячной тоже. Наши свечи выполнят ваше желание. На самом деле. Без обмана.
В кабинете повисла тишина. За окном громыхнуло, и послышались частые удары капель, перешедшие в дробный перестук и шелест — пошёл дождь.
Странно, но, кажется, именно шум дождя смягчил впечатление от безумных речей и, может быть, поэтому Винсент не стал звонить в психиатрическую клинику, а решил продолжить разговор:
— Какое желание? И каким, простите, образом?
— Такие свечи, — из внутреннего кармана пиджака коммивояжер достал цилиндрик золотистого цвета размером с указательный палец, мы ставим на торт так, чтобы получилась фигура в виде стрелки, и зажигаем. Пока горят фитили свечей (а гореть они могут очень долго — хоть несколько часов кряду), рядом с ними аккумулируется некий эквивалент дней, месяцев и лет, взятых из жизней людей, собравшихся за праздничным столом. Внешне этот эквивалент выглядит, как шарообразное облако разноцветных искр над язычками пламени, очень красивое зрелище — гости будут в восторге.
— И что потом? — Винсент слегка отошёл от шока. Неожиданная лекция увлекла его, как детская сказка, поэтому он принял правила игры и с любопытством ожидал продолжения.
— Когда свечи задувают, этот разноцветный рой устремляется в направлении стрелки, и тот счастливчик, кто окажется на их пути — сорвёт банк, получив в качестве подарка всё время жизни гостей, которое накопилось за время застолья. Компания гарантирует не менее ста призовых лет. — Адам Смит растянул губы в рекламной улыбке, изображая искреннюю радость за судьбу именинника. — У вас, несомненно, есть вопросы — я вас внимательно выслушаю.
Винсент машинально провёл языком по пересохшим губам, прежде чем сказать хоть слово. Что это? Дурацкий розыгрыш, бред, или… желанная правда о сбывшейся мечте?
— С чего вы взяли, — он помедлил, — что таково моё желание: забрать себе сотню чужих лет?
— Я ещё не встречал человека, который бы отказался воскресить из пепла своё будущее, а за счёт чего — не так уж важно, вы согласны? Ну, возьмёте взаймы, без отдачи, пару-тройку лет у каждого из тех, кого вы и так терпеть не можете, экая важность, никто даже не заметит. А вам достанется целая огромная пицца в подарок, наслаждайтесь, — гость выдал рекламную улыбку № 2.
— Так вас Фредди послал, — Винсент счёл, что теперь ему стала ясна картина происходящего, он был разочарован, — а я чуть было не поверил в ваш дурацкий розыгрыш.
— Смею вас заверить, — с этими словами уполномоченный «Смит и Со» снова поднялся и посмотрел, не мигая, прямо в зрачки недоверчивому собеседнику, — что наша компания никогда не шутит, выполняя желания наших заказчиков, и ждёт того же от них. Если мы оперируем терминами клиента, это значит лишь то, что, гарантируя его полное удовлетворение, мы знаем о нем всё, что требуется и даже сверх того.
— Хорошо, хорошо, допустим, вы читаете мысли, и можете взять годы из чужой жизни и подарить, кому вздумается. Я готов в это поверить, почему бы и нет. Но кто вы, чёрт побери, такой?
— Адам Смит, представитель компании «Смит и Со», гражданин нашей страны, вот мои документы, — с этими словами гость достал портмоне и продемонстрировал кипу гербовых бумажек с печатями и фотографиями.
— Ладно, но «Смит» — это попытка остаться анонимным?
— Нет, это значит, что каждый — кузнец своей судьбы.
— Отлично сказано, — Винсент нервно потёр ладони, — допустим (допустим!) я соглашусь на ваше предложение. Как оно будет реализовано?
— Вы заключаете контракт со «Смит и Со», я передаю вам пятьдесят свечей нашего производства, вы размещаете их на юбилейном торте, далее — вы уже знаете. Сто лет жизни после праздничного обеда — гарантированы.
— Как объяснить гостям нарисованную на торте стрелку?
— В вашем случае всё просто: расположите свечи в виде латинской буквы «V» — первой в вашем имени, никто не удивится. Остриё буквы — на себя и загадывайте желание.
— Что будет, если стрелка укажет не только на меня, а на нескольких людей, на тех, кто сидит рядом со мной?
— Годы жизни распределятся поровну между вами, поэтому мой вам совет: садитесь во главе стола и никаких соседей, сокровище лучше всего делится на одного человека, я думаю, вам это не нужно объяснять.
— Каким образом оплачиваются ваши услуги? Гарантии, страховка?
— Прочтите контракт, в нем всё подробнейшим образом расписано: форма оплаты; гарантия компании на основные параметры жизнедеятельности, физический и социальный статус; условия медицинского страхования и прочее.
Адам Смит открыл саквояж, извлёк из него папку с бумагами и принялся раскладывать листы на столе перед Винсентом. Часы пробили полдень. Дождь прекратился.
Спустя два часа, спокойный и довольный жизнью человек в идеально сидящем костюме, с безукоризненно повязанным галстуком набрал номер домашнего телефона:
— Дорогая, да, это я. У меня появилась отличная мысль насчёт праздничного торта, продиктуй мне, пожалуйста, номер кондитера, да, того самого, которого ты выбрала, 88-978-967? Спасибо, моя умница, нет, не скажу, что я придумал, будет сюрприз. Целую, родная, счастливо.
Праздник удался. Торжество устроили в парке, под открытым небом. Джазовый оркестр (фраки и золото труб) играл Глена Миллера. Гости прогуливались по тенистым аллеям, беседовали, танцевали. Пригласили к столу. Во главе длинной дорожки из белой скатерти, уставленной приборами, блюдами, графинами и бокалами сиял юбиляр. Перед ним возвышалась многоярусная, взбито-сливочная башня торта. Казалось, что её вершина украшена огненным цветком: пятьдесят лепестков пламени весело подрагивали, танцуя в лёгких струйках летнего ветерка. Парившее над ними облачко разноцветных искорок каждый миг преображалось, переливалось, меняло краски. Восхищённые взгляды гостей, забывая про кулинарные шедевры, украшавшие стол, то и дело обращались к этой феерии огня и цвета, зрелище было невиданным и прекрасным.
Но вот музыка и разговоры, словно по мановению невидимого дирижёра, постепенно приглушаясь, смолкли. Пришла пора поздравительных речей. Первым микрофоном завладел Фред (кто бы сомневался, что этот проныра окажется первым, — раздражённо подумал Винсент, — впрочем, ладно, в обмен на его тупые шутки он кое-чем со мной поделится, это будет честно, — он не сдержал улыбки).
— Винни, дружище… — Фред осёкся. — Да знаю я, что ты терпеть не можешь, когда тебя так зовут. Винсент! Уважаемые гости, друзья и коллеги! Сделайте одолжение — вышвырните из-за стола редкостного гада, тупого комика и отчаянного завистника, имя которому, — тут он указал на себя, — Фред Колман. Да, я водил и вожу знакомство с этим лощёным красавцем, который вон там, возле именинного торта, украшает собою стол. Но, тем не менее, с самого первого дня, Винсент, с самой первой минуты нашей встречи, меня грызёт чёрная зависть. Я всегда отчаянно завидовал тебе: тому, что девчонки по тебе сохнут, что ты обыгрываешь меня в сквош, что твои статьи печатают в городской газете, что ты закончил курс с отличием, устроился на работу в богатую фирму, женился на первой красавице университета, вырастил сына — крутого лётчика. Вся моя жизнь — это бесконечная гонка за твоим успехом и я почти всегда проигрываю. А проигравшие, Винсент, они бывают такие сволочи, говорят пошлости, гадят исподтишка, пытаются высмеять и очернить, все то, что тебе дорого. Сейчас я набрался смелости сказать здесь при всех, что ты самый лучший человек, из всех, кого я знаю. С днём рождения, старина, всех благ тебе, пусть сбываются твои мечты, как сбывались они до сих пор! Прости мерзавца, который тридцать лет желает зла Винсенту Норту, дай ему по морде и выбрось отсюда прочь, чтобы не портил праздник.
Фред опустил микрофон и застыл, словно рассматривая что-то на земле, не поднимая глаз, какой-то непривычно тихий. Винсента просто оглушило это неожиданное признание. В наступившем безмолвии он подошёл к старому знакомому. Поднял руку, сжатую в кулак. Но не ударил, а лишь по-дружески толкнул в грудь.
— Да ладно тебе, Фредди-обормот, садись и выпей за моё здоровье. — Он похлопал его по плечу, потом улыбнулся гостям, давая знак, что инцидент исчерпан. Юбиляр вернулся во главу стола, наполнил бокал и стал ждать следующего поздравления, всё ещё переживая сказанное Фредом. К микрофону выскочила Марта.
— Вин, — она тут же поправилась, — то есть я хотела сказать, Винсент! Никогда не лезла за словом в карман, а вот теперь, что-то оробела. Ты очень-очень хороший человек. И то, что ты живёшь и работаешь вместе с нами, — просто редкая удача. Нигде, вы слышите, — она повернулась к гостям, — вам не найти шефа с таким добрым сердцем, как у него. Даже если я услышу, как по радио объявят: «Сегодня в полдень на Землю шмякнется огромный метеорит, который всё разнесёт в клочки», то всё равно буду, как штык, в офисе с девяти утра. Мы все его любим, я его люблю, и желаю самой необыкновенно счастливой жизни, какую только можно себе вообразить. И, знаешь ещё что, Вин, хоть это и свинство с моей стороны, на твоём дне рождения я бы хотела бы попросить подарок для себя. Если в моей будущей семье родится мальчик, — она посмотрела на своего жениха, тот согласно кивнул, — можно я назову его твоим именем?
Винсент ошарашено молчал. Марта смотрела на него, улыбаясь радостно и немного виновато. Он перевёл дух, машинально провёл тыльной стороной ладони по лбу, вытирая испарину. Потом попытался собрать вместе разбегающиеся мысли, и хотя бы одну произнести вслух:
— Спасибо тебе за добрые слова, Марта. Ты — это настоящий праздник для тех, кто рядом с тобой. Всего хорошего тебе, твоей семье и моему будущему крестнику.
Она просияла и, помахав ему рукой, вернулась за стол. Винсент ждал продолжения, он был возбуждён, голова слегка кружилось, происходящее начинало казаться нереальным, — будто во сне.
Со стороны главной аллеи появился Роберт в парадной лётной форме, он слегка запыхался, как будто бежал.
— Привет, папа! Хорошо, что я успел хотя бы к торту, извини, попал в грозу, поэтому задержался, — сын перевёл дух и продолжил, — а ещё я успею поздравить и сказать спасибо самому замечательному отцу на свете: за жизнь, которую он мне дал, и за то, что открыл для меня небо и радость полёта. Помнишь, пап? — Роберт смотрел на него, а ему вдруг показалось, что перед ним снова стоит мальчишка со сбитыми коленками и растрёпанными волосами. — Это был день, когда ты сделал мне воздушного змея. Один из самых счастливых дней в моей жизни, а, может быть, и самый счастливый. Просто словами не описать, что я чувствовал, когда держал на привязи высоко-высоко поднявшееся разноцветное крыло. Будто паренёк шёл по земле и вёл за собой огромное, доброе существо на тоненькой верёвочке. — Сын тепло и радостно засмеялся. — В тот день я понял, что небо — для меня, спасибо тебе за то, что ты подарил мне его. С днём рождения, папа, я тебя очень люблю. — Роберт улыбнулся ещё раз отцу и гостям, оставил микрофон и устроился за столом рядом с матерью.
Были ещё речи и поздравления, но они уже сливались в ушах Винсента в сплошной доброжелательный и благозвучный гул. Он машинально кивал, улыбался, благодарил, осушал бокалы, а перед ним всё ещё стоял, как наяву: мальчишка, смотревший из-под ладони на парящего в поднебесье змея.
Вечерело, лиловые сумерки сгущались над парком. Разноцветное облако искр становилось всё больше, оно кружилось над пламенем, как волшебный шар, в глубине которого загадочно переливались красные, жёлтые, зелёные и синие сполохи самых фантастических оттенков. Приближалась кульминация праздника. Оркестр вновь перестал играть. Замерев, все смотрели на юбиляра, готовившегося задуть огоньки праздничных свечей. Но он отчего-то медлил, пауза затягивалась. Тем неожиданнее в наступившей тишине прозвучал женский голос.
— Я люблю тебя, Винсент!
Изумленные гости обернулись и увидели на маленьком освещённом пятачке у стойки микрофона одинокую фигуру в белом платье. Под множеством взглядов, разом устремлённых на неё, женщина смутилась на секунду, но тут же продолжила, смотря на одного только Винсента:
— С того самого первого дня, как мы встретились, и до сих пор, я люблю тебя и не устану любить никогда. Ты был юношей в университетской мантии, ты был клерком в преуспевающей компании, ты был боссом и уважаемым человеком. Для многих людей ты играл множество ролей. Но для меня ты всегда остаёшься большим, чем для кого бы то ни было. Ты — мир, в котором я живу. Ты — воздух, которым я дышу. Мне легко просыпаться, потому что я знаю, что я увижу тебя. Мне хорошо засыпать, потому что я знаю, что ты рядом со мной. Мы прошли вместе через все эти годы, через хорошее и плохое. Я говорила тебе миллионы разных слов, очень много — глупых и неважных, иногда — грубых и злых, прости меня. Прости, что я только сейчас, впервые за много лет, решилась сказать тебе то, что должна была повторять каждый день. Спасибо за то, что ты есть в моей жизни, за то, что наполняешь её смыслом, за нашего сына и наш дом — надеюсь, мы будем вместе — долго и счастливо, ещё много лет. С днём рождения, любимый. — Она подошла к роскошно одетому человеку во главе стола, поцеловала его в щёку, повернулась и пошла к своему месту.
Винсент стоял, как поражённый молнией. Он смотрел на свою жену и не видел её, видел и не узнавал, узнавал и не мог поверить, верил и не мог понять: как это всё стало возможно? Женщина, которая уже не вызывала в нём никаких чувств, кроме тщательно скрываемого раздражения. Женщина, которую он даже не называл по имени. Как она снова смогла превратиться в ту девушку, в которую он без памяти влюбился тридцать лет назад? Как он мог стать идиотом, переставшим замечать, что он живёт в сказочной стране и женат на прекрасной принцессе? А сын, а друзья? Когда он успел потерять их и почему вдруг внезапно нашёл теперь? К горлу подступил колючий комок, дыхание перехватывало, он не мог произнести ни слова — голос предательски дрожал, в уголках глаз вскипали слёзы. Односложные мысли пульсировали в голове, как огоньки в магическом шаре от «Смит и Со», не успевала закончиться одна, как тут же вспыхивала другая: Сто лет. Друзья. Свечи. Семья. Искры. Сын. Желание. Любовь. Он посмотрел на стол, на праздничный торт с радужным сиянием наверху. Решение было внезапным и простым. Теперь совершенно ясно, что нужно сделать.
Винсент потянулся к блюду, на котором возвышалась белоснежная громадина торта, обхватил его и с усилием начал поворачивать вокруг оси. Гости замерли, не понимая, что происходит, лишь неотрывно смотрели, как большая огненная буква «V», плавно разворачивается остриём в их сторону. Закончив поворот, Винсент прищурился и бросил взгляд вдоль стола: крылья стрелки охватывали всех собравшихся. Он выпрямился, посмотрел людям в глаза, улыбнулся и сказал:
— Я вас люблю.
Набрал полную грудь воздуха. Зажмурился. Резко выдохнул. Свечи погасли.