Письма Софи

«Если листья падают с дерева, мы не пытаемся их остановить — мы любуемся ими».

Из дневника Софи

I

Сняв крышку с кастрюли, Софи потыкала картошку ножом — сварилась ли? Оказалось, вполне. Пора резать салат. Заранее помытые помидоры еще не успели обсохнуть. Софи полюбовалась их глянцевыми боками и достала разделочную доску. Нож, разумеется, был тупым, и девушка нарезала помидоры очень осторожно, стараясь помять как можно меньше.

Она смахнула в салатницу уже третий овощ, когда вошел мокрый от пота Олег и тут же стянул из-под ножа помидорный ломтик. Обмакнул в соль, щедро окропив соком солонку, закинул в рот и энергично заработал челюстями.

— А что у нас еще на ужин, кроме зелени? Мясное что будет? — поинтересовался, нацеливаясь схватить еще ломтик.

— Пальцы! — Софи громко стукнула ножом по доске, и Олег быстро отдернул руку. С добычей, конечно. — Скажи мне, ты ножи точить думаешь? Киберам не даешь — точи сам.

— Труд облагораживает, — нравоучительно сказал Олег. Он уже умудрился уронить уворованный ломтик в солонку, извлечь его оттуда, и теперь старательно обирал от соли. — Я тружусь. Видишь, весь в поту. И ты трудись. Прилагай усилия. Облагородишься.

Внимательно осмотрев впитавший соль помидор, Олег осторожно лизнул его, сморщился и кинул в мусорное ведро.

— Ты не работал. Ты бегал по лесу, — закончив с овощами, Софи мелко резала укроп. — А сейчас, будь добр, слей картошку. Вместо мяса у нас рыба. Полную сковородку карасей тебе нажарила. Одному. Ты же знаешь, я их не люблю.

— Так вот к чему была эта охота за моими пальчиками! Понимаю, сам голодал, — Олег держал кастрюлю на вытянутых руках, уклоняясь от пара. — А эти пальчики, между прочим, мой рабочий инструмент!

— Ставь.

Девушка отрезала щедрый кусок масла, бросила на картошку.

— Закрывай.

— Будет сделано, малыш.

— Ты бы помылся, что ли, — Софи нарочито потянула носом. — А то псинкой пахнешь.

— Ну уж и псиной, — Олег недоверчиво принюхался. — Я уже воду из колодца набрал. Поможешь?

— Совсем ты чокнулся, представитель бульварной прессы!

— Протестую! Я популярный журналист! Ну как?..

— Пошли…

Этот большой дом Олег купил около пяти лет назад. И, при каждом удобном случае, приезжал сюда «одикариваться». Выражалось сие в следующем: благами цивилизации, а они имелись в богатом ассортименте, он не пользовался; киберов, домашних роботов, гонял, но не отключал, в результате чего бедолаги мыкались от него по углам, а домом и садом занимались ночью; еду ел только приготовленную вручную, то есть в основном готовили его многочисленный подружки, иногда Софи, а, уж если совсем некому, то и он сам.

Ледяная вода тоже входила в «одикаривание».

Ведро стояло у колодца. Олег вручил Софи кружку, скинул майку, выгнул спину, подставил сложенные ковшиком ладони:

— Лей!

Софи плеснула. Олег, с наслаждением фыркая, умылся. Она плеснула еще раз. Он, покряхтывая, помыл грудь.

— Давай еще!

Софи, поднатужившись, взяла ведро.

— Ну же!

Вода обрушилась ему на спину. Олег заорал. Получив несколько секунд форы, Софи отбросила ведро и кинулась бежать, петляя между сосен. Сзади слышался хруст веток под ногами бросившегося в погоню Олега. Не задерживаясь, девушка перемахнула через низкую калитку и, продравшись через кусты бузины, выскочила к обрыву реки. Олег схватил ее у самого края, шепнув на ухо:

— Есть путь и короче. А здесь даже спуска нет.

— Я знаю, — хрипло ответила Софи и, рванувшись изо всех сил, спикировала вниз, увлекая за собой друга. Через несколько секунд оба вынырнули на поверхность.

— Какая гадость, — отплевываясь, выдохнул Олег. С его головы свисали водоросли.

— Подожди, я сниму, — девушка подплыла поближе, протянула руку к головному украшению своего друга.

— Мерзавка, — прошипел тот и, воспользовавшись, что Софи оказалась в пределах досягаемости, надавил ей на плечи, погружая под воду. Не сопротивляясь утоплению, она нырнула еще глубже, вывернулась и под водой поплыла к берегу.

Когда злой, как тварь, Олег добрался к хорошему, песчаному выходу из реки, то увидел, что Софи успела раздеться, выжать и разложить на траве шорты и майку, и теперь подставляла солнцу то один, то другой бок, высушивая купальник.

Олег, с одежды которого ручьями стекала вода, направился к ней с явным намерением убить на месте.

Нисколько не впечатленная столько грозным зрелищем, девушка наставила на него палец:

— Ты должен мне джинсы и футболку. Знаю, у тебя есть на непредвиденный случай. Для подружек.

Не говоря ни слова, Олег приближался.

— Прежде, чем ты осуществишь свою страшную месть, помни, что через день возвращается Нарат.

— И что будет? — усмехаясь, мужчина плюхнулся прямо на песок и принялся снимать чудом не оставленные в реке кроссовки. — Он напустит на меня какой-нибудь смертоносный блуждающий атом?

— Милый, смертоносные блуждающие атомы бывают только в твоих статьях, — рассмеялась Софи. — А вот на мои поминки он с тебя слупит по полной. Кстати, пошли есть, а то картошка остывает.

— Пошли, — покладисто согласился Олег. — Но учти, кроссовки — твой должок. Я их нежно любил.

— Не возражаю. Ты бы снял одежду. Зачем ходить в мокром?

— Носки сниму. Штаны нет. Поскольку ты не моя подружка, это зрелище не для твоих глаз.

— Опять-таки не возражаю.

Когда картошка, салат и карасики благополучно переселились в желудки, Олег откинулся на спинку кресла и, сыто щурясь, спросил:

— Как там у тебя? Много осталось?

Он умел задавать этот вопрос, не раздражая Софи. У нее всегда спрашивали: «Сколько осталось?» и почти всегда как-то неловко, отводя глаза, словно речь шла о дурной болезни. Реже с усмешкой, мол, не наигралась еще? Олег никогда не скрывал, что считает затею Софи глупостью, но глупостью, чрезвычайно важной для нее. Нарат разделял его мнение. Впрочем, это не помешало им полностью профинансировать ее проект. Более того, Олег еще и употребил свои связи, чтобы обеспечить быструю и качественную его реализацию.

— На одно меньше, чем прошлый раз, когда ты спрашивал. Уже восемьдесят семь.

— Неплохой улов за три года, верно, малыш?

— И еще два письма в пути.

— Отсюда?

— Да. Одно из Малайзии, второе из Канады… Ты помоешь посуду? Я полечу домой, вдруг уже?..

— Без проблем.

Олег уже привык к «нервной горячке Софи». Девушка внезапно срывалась с места и неслась проверять свою почту.

— Ты поговоришь с ним сегодня? — спросил уже в спину.

— Я попробую.

II

Песчинки разбегались при каждом ее шаге и хранили отпечаток следов. Июнь выдался жарким. Софи скрывалась от солнца под капюшоном и время от времени бросала взгляд вперед, соизмеряя расстояние до тени яблонь. Очень хотелось как можно скорее очутиться там, но бежать означало свариться окончательно.

И кто придумал, что эти «уголки стран мира» успокаивают? Сахара, к примеру?

А всего лишь четыре года назад, когда и солнце палило, и совсем не дул ветер, она легко бежала по горячему песку, неслась, почти не касаясь земли. У нового дома Павла в тени деревьев стоял Нарат. Дыхание у Софи сбилось, и она выдохнула:

— Что?

Он улыбнулся. Нарат вообще улыбался охотно и часто.

— Несколько минут назад вышли все пятеро. Все согласны.

— И?

— У него есть прекрасный наградной кинжал.

— Если он захочет умереть, кинжал ему не понадобится. Ты же помнишь, что это Павел? Он остановит сердце.

Нарат выругался.

— Ну почему звездолетчиков не учат каким-то более полезным вещам?

— Полный контроль над собой… И потом сейчас это для него полезная вещь.

— Ты пойдешь к нему? Меня он уже выгнал.

— Посмотри — заметно, что я бежала?

— Поправь волосы.

У двери Софи обернулась:

— Прошла без тебя твоя конференция, да?

Нарат улыбнулся и беззаботно махнул рукой.

— Плевать! Я молодой, подающий надежды физик… Знаешь, я решил, что просто перемахну через эту должность. Оставим для старперов.

«Подающему надежды» Нарату было под силу организовать прилет пяти самых знаменитых хирургов Земли в маленький город для осмотра невезучего капитана звездолета. Софи и Олегу — нет. Правда, карьерным ростом ему пришлось пожертвовать.

Помимо воли улыбнувшись в ответ, Софи позвонила и тут же вошла. Ее действия были полностью предсказуемы, а Павел никогда не поощрял пустые разговоры намеками. Софи прошла мимо него, подошла к полке, взяла из шкатулки тонкий кинжал в ножнах и положила в карман платья.

— Напрасный труд, — равнодушно сказал Павел.

Прислонившись к стене, Софи покачала головой:

— Дело не в намерениях. Просто сейчас день, но потом наступит ночь. И будет темно. А рядом с вами — только яблони и звезды. Ну и мысли, конечно. И поэтому с кинжалом я вас не оставлю, ведь пообщаться с ним проще, чем остановить сердце. Даже если вы будете ненамеренно смотреть на него.

Павел молча пожал плечами — он не имел обыкновения отвечать на глупости. Но Софи не уходила. Она ждала, и Павел заговорил.

— Неужели вы не понимаете, что это не важно? Приговор был вынесен мне сразу. Один врач или пять?.. Ходить я не буду. Это Нарат, конечно, сказал о моих словах, мол, если подобное случится, я не хотел бы жить? Все так. Но только я сам решу «надо ли» и «когда». Мне казалось, вы достаточно умны, чтобы ценить выбор человека.

— Недостаточно.

— Странно. Вам, как будущему историку, пригодится этот навык. А вы знали, что я тоже хотел быть историком? Но недоучился. Решил стать героем-звездолетчиком. Их девушки любят больше, чем историков. И потом мне больше нравится иметь дело с цифрами. Кто же знал, что цифры так гнусно поступят со мной?

Павел неловко развернулся на инвалидном кресле, свалив локтем на пол стопку книг со стола. Софи хотела поднять.

— Не смейте. Это не ваша работа. Рано вы начали опекать меня, Софи. Поверьте, у вас еще будет повод получше… Скажите, неужели вы думали, что врачи не откажутся? Кто в наш век незыблемых социальных гарантий согласится делать операцию, у которой есть хотя бы один, высчитанный компьютерами по тщательно загруженным данным, процент неблагополучного исхода? У нас всех есть безусловное право на жизнь, которое со всем тщанием, в двух томах описано в Кодексе Жизни. Мы живем так долго… Моя бабка обыгрывает меня в теннис. За древними стариками, у которых годы жизни приближаются к четырехзначному числу, обеспечен уход, чтобы они дожили до пятизначного. В графе «детская смертность» давно стоят нули, да и графа сохранилась лишь (да пребудет она вечно, обеспечивая нам исторические реалии!) бюрократии, к которой Кодекс Жизни вроде как отношения не имеет, но свято ею исповедуется.

Софи, мы обесценили жизнь, принимая ее как данность. Вам, как историку, будет интересно проследить этот процесс. Точнее, вам придется это сделать. Мы не помним других времен, но мы можем изучить их, не так ли? Уже в моих учебниках к слову «эвтаназия» была ссылка на трех страницах, с примечаниями к ссылке. Многие студенты исторического факультета прибегали к помощи психологов, изучая даже небольшие вооруженные конфликты прошлого. У вас так же, верно? Мы видим изображения смерти на старых картинах, мы читаем о ней в классической литературе, и мы уверены, что выражение «жили они долго и счастливо и умерли в один день» — несусветная глупость.

Что же нам остается? Случайности. Их отменить и запретить невозможно.

Павел ухмыльнулся почти весело.

— Но не для вас…

— Как раз для таких, как я. Я заслуживал хорошего подзатыльника. Софи, я даже не помню, что мне не удавалось в жизни. Пытался вспомнить — не смог. И потом, что случилось? Я жив, и моей жизни ничто не угрожает. Чего еще желать? Я ни в чем не нуждаюсь. Я сыт, одет, обут. У меня прекрасный дом. Галочка в графе «счастлив» при переписи гарантирована.

Софи подошла к Павлу, наклонилась, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Довольно. Еще немного, и вы станете себя жалеть. У вас была истерика? Не думаю. И, поверьте, вам не понравится этот опыт.

Девушка достала кинжал и направилась к полке с намерением положить на место.

— Заберите его. Для Нарата. И скажите — пусть не караулит под окном.

— Само собой.

— Не будьте циничной.

— Не оговаривайте, — радостно сказала Софи, — я того не стою. Лучше скажите мне: «До завтра».

— Прощайте, — усмехнулся он.

III

Разочаровавшись в докторах, они стали искать альтернативную помощь. Народная медицина, в том числе и внеземная, экстрасенсы, псевдонауки — все пошло в ход. Друзья искали рациональное зерно в вещах, нерациональных по определению. Безрезультатно. Софи удивлялась, как им хватило ума не обратиться к сектам. Нарат и Олег вскоре отказались от этих отчаянных поисков, но ее не отговаривали. Среди многих «хранителей тайных знаний» была и старушка, которая предложила один из вариантов исцеления Павла. К ней Софи приехала вместе с Наратом, но его «хранительница» сразу выставила за дверь: «Я буду говорить об энергии не так, как знает твой друг. Сопереживание — это ключ. И вашего — слишком мало. Обратись к людям, девочка, обратись к любым разумным существам. И пусть они пишут тебе, рассказывают о своих бедах, своих несчастьях. Пусть пишут на бумаге, она впитает и сохранит их эмоции, их энергию. Собери сто таких писем и дай ему прочитать. Сто — хорошее число. Только так ты поможешь другу, девочка. Только ты так сильно хочешь этого».

Конечно, она была не права. Гораздо сильнее исцелиться хотел сам Павел.

Разумеется, Софи не сразу последовала ее совету. Он казался откровенно глупым. Но, когда надежды становилось все меньше, а отчаянья все больше, она чаще и чаще возвращалась к мысли о письмах. Надо было делать хоть что-то, и Софи решилась. И вот уже более трех лет ее лицо, ее слова: «Помогите мне! Поделитесь со мной своими переживаниями!» были на стенах домов и на транспорте, всплывали в рекламе и в различных передачах. Павел, конечно, знал, но ни разу не заговорил об этом.

А Софи собирала письма. Раскладывала их по папкам в том порядке, в каком поступали. Оказалось порядок — очень хорошая вещь. Когда все в порядке, кажется, будто все правильно. Ну, а раз все правильно, значит, все будет хорошо. Верила ли она в них? Понятие «вера» оставалось для Софи статьей в энциклопедии. Но то, что они ее последняя надежда, знала точно. Кроме Софи, папки эти брал в руки только Нарат. Из любопытства, надо полагать.

Порой приходил один лист бумаги, на котором скупо и неумело излагались события, произошедшие с человеком, с его друзьями и близкими. Порой целые дневники. Иногда люди писали гадости, но и их Софи не выбрасывала, а собирала в отдельную папку. Правда, в расчет не брала.

Вот и сегодня пришла одна такая «пустышка», зато второе письмо оказалось восемьдесят восьмым.

Софи улыбалась, когда вспоминала о нем. О времени, когда будут собраны все сто, старалась не думать. Это будущее. А в настоящем она обещала уговорить Павла переехать в дом Олега. Там действительно намного комфортней, да и Нарат прилетает, и у них появляется шанс впервые за последний год пообщаться, как в старые добрые времена. Шансов убедить Павла у Софи было больше, чем у Олега, мнением которого бывший звездолетчик обычно пренебрегал, но в успехе она сильно сомневалась. Павел становился настоящим затворником. Все чаще казалось, что ему неприятно любое общество.

Однако слово дано, и вот Софи шагает по песку. Конечно, лучше бы было дождаться Нарата, но и он просил ее поговорить с Павлом… Почему? Ответ, конечно, ясен: куда угодно, только не к тигру в пасть, только не уговаривать Павла. На это есть Софи…

Достигнув тени деревьев, девушка откинула капюшон и только тут заметила Мэри, приходящую домработницу Павла, которая в полной растерянности топталась у двери.

— Что случилось?

— Заперто, и он не открывает. Что делать?

— Пойти домой, — спокойно сказала Софи. — Я выясню, в чем дело и позвоню вам, если хотите.

— Уйти? — неуверенно повторила Мэри. — Вы думаете?

— Конечно.

Больше всего Софи хотелось, чтобы эта глупая и питающая нежные чувства к своему работодателю девушка убралась с дороги. Впустить Мэри в дом было решительно невозможно — Павел с трудом ее выносил, а раздражать его не стоило. Тем более, если что-то случилось… Нет, она должна уйти!

Оставшись одна, Софи попыталась позвонить Павлу в надежде, что тот слышал вызов Мэри, но не открыл, поскольку не хотел ее видеть. Бесполезно. С трудом сдерживая нарастающее беспокойство, побежала к балкону, расположенному с другой стороны здания. Девушка взобралась на яблоню, растущую около дома, дотянулась до ажурного плетения, окружающего балкон. Чтобы забраться внутрь, надо было подтянуться на руках, и Софи сама не ожидала, что это так легко у нее получится…

Павел лежал на полу у кресла-каталки. Глаза его были закрыты. Рядом с ним валялись какие-то крепления из металла, почти до пола свисал кусок троса. Лишившись возможности ходить, Павел наотрез отказался полностью автоматизировать свой дом. После несчастного случая он старался не иметь дела с электроникой, а уж тем более не собирался больше доверять ей свою жизнь, и разработал хитроумную систему, позволяющую ему не ограничиваться в перемещениях. Олег уверял, что теперь, опутанный веревками и тросами, дом стал неким подобием корабля девятнадцатого века. Но, как выяснилось, не только электроника дает сбой.

Софи опустилась на колени.

— Павел, — прошептала, наклонившись к его уху. — Павел…

Он чуть дернул головой.

— Павел, вы слышите меня? Вы должны меня услышать, потому что иначе я не смогу вам помочь. Система безопасности не пропустит никого, кроме меня, Мэри, Олега и Нарата, если вы сами не позволите. Если вы не услышите меня, я бессильна... Пока вы не сможете говорить, мы все бессильны, потому что ни один чертов медик, ни один полицейский не нарушит неприкосновенность твоего жилища и не прикоснется к тебе, пока ты жив, но не можешь разрешить им этого!

Она говорила долго, порой почти срываясь на крик, но тут же опять переходила на шепот. Павел никогда не реагировал на крик, и теперь Софи почему-то была уверена, что кричать на него, бессознательного, тоже бесполезно.

Когда же Павел открыл глаза, то выглядел растерянным и несчастным, словно потерянный ребенок, которого некому найти.

— Софи, это вы… Как вы тут оказались?

— Случайно, — она несколько раз моргнула, чтобы прогнать жалость со своего лица. — Вы очнулись, это уже хорошо.

Нахмурившись, он попытался подняться на руках, чтобы прислониться к ножке стола. Удалось это только с помощью Софи.

— Что я могу для вас сделать? Вызвать врача?

— Если вам не трудно, налейте мне ванну горячей воды. Только очень горячей.

— Конечно. Удержитесь?

— Да, — сердито сказал Павел.

Но за те мгновения, что Софи открывала кран, он успел сползти на пол, сильно побледнел, прикусил губу. Она молча вернула его в сидячее положение и утвердила в нем с помощью подушек.

— Глупо мне сейчас врать. Я проверю воду. Удержитесь?

— Да, — криво усмехнулся Павел. — Если она близка к кипятку, мне только чуть-чуть похолоднее.

— Не сваритесь?

— Я привык. Это не в первый раз. Раньше я управлялся сам.

Под шум воды Софи разругала всех упрямых дураков, и себя в их числе.

На этот раз все обошлось. Они погрузились в кресло, и Софи отвезла Павла в ванную комнату.

— Я бросила в воду болеутоляющее.

— Чтобы совсем ничего не чувствовать? — иронично спросил он, и Софи облегченно вздохнула. — Это привилегия только части моего тела. Сорвался я глупо, не спорю. Но то, что я чувствую боль, уже хорошо. Вы думали, что я еще помню, как ходить, как переставлять ноги… Вода налилась, Софи.

Ухватившись руками за перекладины, Павел пару секунд собирался с духом, а потом довольно ловко переместил свое тело на край сделанной специально для него ванны. Софи помогла ему управиться с ногами, и он прямо в штанах погрузился в воду. Расслабился:

— Так гораздо лучше.

Софи принесла сухую одежду.

— Если не возражаете, дальше я сам. Это вполне в моих силах. К тому же, видите, все под рукой.

— Хорошо, только не запирайтесь изнутри.

Пока Павел пребывал в ванной, Софи успела поговорить с мастером, изготовившим крепление. Узнав о происшествии, тот испугался и пообещал сегодня же все исправить. Потом она позвонила Мэри, но трубку никто не взял. Остальное время скоротала на балконе, приходя в себя.

— У вас изумительный вид из окна, — радостно поприветствовала она Павла. Наверное, слишком громко, потому что он поморщился. — Вам лучше?

— Да, спасибо.

— Мастер придет вечером. Починит это свинство.

— Спасибо.

Софи поправила занавески. Павел смотрел выжидающе.

— Олег уже два дня, как у себя, — разродилась она. — Нарат скоро прилетит…

Усилием рук Павел перебросил себя на диван, вытянулся.

— Что с того?

Софи покраснела.

— Что же вы молчите? — насмешливо сказал Павел и закрыл глаза. — Продолжайте.

— Вы поедете?

— Нет.

— Без вас ничего не получится.

— Глупости.

— А если бы пришел Нарат?

— Он бы услышал «нет». И кто еще тогда придет ко мне?

— Никто.

— Это хорошо.

— Мне идти не придется. Я уже здесь.

Павел открыл глаза. Софи смотрела ни на него, а в сад, и обернулась, почувствовав взгляд друга.

— Тем лучше. С вами мы закроем этот вопрос уже сейчас. Вы желаете выдернуть меня из дома, полагая, что я умираю от скуки и жалею себя. Но я не алкоголик и не пью в одиночку. Мне хочется покоя, и я остаюсь.

— Вас никто не потревожит, — девушка подошла к дивану и опустилась на пол, подогнув под себя одну ногу. — К тому же красивейший лес…

— Бред, — Павел смотрел ей прямо в глаза.

— Вы здесь плохо питаетесь…

— Ну, отчасти это блюда вашего приготовления.

— Верно, я ужасно готовлю, — радостно согласилась Софи. — Зато киберы у Олега чудесно.

Павел лег на бок, спиной к девушке. Она тут же присела рядом, воспользовавшись освободившимся краешком дивана.

— Софи, отстаньте от меня.

— Нет, пока вы не согласитесь поехать.

— Чтобы вы надоедали мне каждый день?

— Буду нема, как рыба.

— Глупости, — Павел с трудом сдерживал раздражение. — Это выше ваших сил.

— Я не претендую на оригинальность.

— Я буду брюзжать и испорчу вам весь отдых.

— Напротив, внесете немного разнообразия в наше веселье.

Павел резко повернулся:

— Перестаньте. Я не поеду.

Теперь следовало назвать его занудой, он с удовольствием признает, что это так, и разговор будет окончен.

— У вас нет ни одного убедительного аргумента, Павел, — вкрадчиво сказала Софи. — Сплошное упрямство и лень. В то, что вы не хотите нас видеть, я не верю. А если беспокоитесь о неудобстве, которое якобы причините, то зря. Разве без вас мы вспомним добрые старые времена? Неужели вы подложите нам такую свинью?

— Не пытайтесь меня разжалобить. А на все ваши аргументы у меня есть один, но его хватит. И звучит он так — я не поеду.

Софи улыбнулась.

— Вы зануда.

— Конечно, — оживился он.

— И всегда им были.

— Согласен.

— А в упрямстве вы превзошли всех ослов.

— Это оскорбление, — заявил он.

— Всего лишь факт. А против того, что вы сухарь, возражения есть?

— Двумя руками «за». Теперь мы понимаете, что я вам все испорчу?

— Нет.

Павел подозревал, что его заманивают в ловушку, но все еще не понимал, в чем она.

— Но вы же сами признали…

— Я признала, что все ваши отказы — ослиное упрямство зануды-сухаря, — с удовольствием выложила Софи. — Едем?

— Нет.

Девушка села на пол, стараясь, чтобы ее глаза были на одном уровне с глазами Павла.

— Послушайте, но я тоже зануда и не уступлю, а мужчина-зануда должен уступить зануде-женщине. Ваше воспитание не позволит иначе.

— У вас нет элементарной логики, — пожаловался Павел.— Вы обучались риторике?

Софи почувствовала, что побеждает.

— Нет, но всегда хотела.

— Мне еще повезло…Подкатите кресло. Я устал от вас и хочу полюбоваться садом.

— Перед отъездом, — подсказала Софи.

Павел улыбнулся и вздохнул.

— Еду. Еду и обещаю вам, что спорить с вами буду, только лишившись остатков ума.

Софи прищурилась.

— Ну что еще? — с отчаяньем спросил он.

— Скрепим договор рукопожатием?

— Только если вы уйдете.

Они пожали друг другу руки, и Софи ретировалась, не рискуя больше испытывать терпение друга. Она все еще улыбалась, когда шла от его дома и увидела бегущую через «Сахару» Мэри.

— Я вам звонила, но вы не ответили, — Софи оборвала сама себя. — Да что с вами? Вы плакали? Что-то случилось?

— Да… Не знаю, что… Я уже подошла к дому, когда почувствовала, что мне надо вернуться.

— Все в порядке, Мэри. С Павлом все хорошо.

— Да… Я должна его видеть.

Софи преградила дорогу.

— Он хочет побыть один.

Мэри смотрела мимо нее на дом своего хозяина.

— Вы же не станете удерживать меня силой?

— Хорошо, — сдалась Софи. — Идемте.

Павел был на балконе с улыбкой смотрел в сад.

— Теперь я вижу, с ним все хорошо, — сказала Мэри и заплакала.

Единственной же мыслью Софи при виде мертвого друга было: «Наверное, она и впрямь любила его».

IV

— А знаешь, Софи, их сто одно, — Нарат надкусил сорванный колосок.

— Что?

— Те письма, которые ты собирала. Я прочел их. В двух папках их сто одно. Перебор получился. Как думаешь, это важно? С учетом того, что произошло?

Они сидели на обрыве реки, Софи, Олег и Нарат, наблюдая, как встает из-за реки солнце.

— Пожалуй, нет, Нарат. Теперь это не важно.

— Да, наверно.

— Знаете, мальчики, я часто думаю теперь — каким он был на самом деле? — Софи обхватила себя за плечи, спасаясь от утренней прохлады. — Раньше не думала. Павел есть Павел, и точка. Это нормально — пытаться понять человека после его смерти?

— Нормально, — Олег не отрывал глаз от солнца.

— Так каким он был, Нарат? Ты знал его дольше всех, вы вместе выросли.

Нарат улыбнулся и обнял Софи.

— Я думаю, что все отпущенное ему время он пытался жить, а не существовать, и более трудной задачи не знаю.

— У него получалось? — неожиданно громко спросил Олег.

— Думаю, иногда.

— А еще, — продолжила Софи, — мне всегда мерещилась в нем какая-то жестокость. Мне казалось, что он способен убить.

— И ты не ошиблась, — меланхолично заметил Олег. — Но разве с тобой он был жесток, малыш?

— Не помню. Но такие вещи не держатся в моей памяти.

— Ох, Софи, ты действительно способна кого угодно заговорить до смерти, — протянул Нарат и схлопотал подзатыльник. Впрочем, девушка тут же невесело усмехнулась.

— У жестокости, — Олег встал и потянулся, — есть совершенно удивительная способность. Жестокой может быть только правда. Никак не ложь.

— Так ты правдив? — тут же спросил Нарат.

— Временами. Как и ты.

— Этого достаточно.

Софи высвободилась из-под руки Нарата и посмотрела ему в глаза.

— Скажи мне, ты знал, что Павел не поедет? Ты знал, что он не захочет ехать, потому что уже ничего не будет как раньше, потому что он уже не тот? Не живет, а лишь существует?

Нарат ответил на взгляд:

— Мы предполагали это.

— Настоящий друг, — буркнул Олег, — сразу сдал.

— И поэтому вы хотели, чтобы к Павлу пошла я?

— Мы хотели, чтобы он улыбнулся, Софи. Пойдем в дом.

Солнце уже поднялось над горизонтом и слепило так, что больше нельзя было смотреть на него, не щурясь.

— Тогда скажите мне еще, мальчики… Мне кажется, я догадывалась об этом уже давно, но скажите сами: это один из вас написал те последние письма? Или оба? Как это было? Кто писал серьезное, а кто — нет? Монетку подбросили?

Голос Софи казался очень звонким, он словно заполнил все пространство между друзьями и солнцем. Ответа не было.

— Я обидела вас?

— Нет, малыш.

— Я огорчила вас?

— Нет, любимая.

— Неужели я была с вами жестока?

Нарат отбросил колосок и улыбнулся:

— Почти.