С-т-о - три звука творчества

Писатели?

Фи! Какое презренное слово.

Писатели, как известно, пишут — от руки, щелкая по клавишам или хоть на заборах (это если новь эпохи их ушибла немножко слишком сильно) — а сей способ передачи информации является медленным, мучительным, старым…Да, и энергозатратным, ко всему, а разве не энергосбережение должно быть на первом месте?

Наверное, следовало благословить того, кто лет семьдесят назад придумал общаться с людом нетворческим напрямую — при помощи возникающих в мозгу образов. К чему долгое и нудное продумывание сюжета, прописывание персонажей, шлифовка каждой родившейся в сознании строки? Нынче люди могли подключаться к любимым авторам (а таких могло быть и бесконечно много) напрямую и поглощать явившиеся сюжеты непосредственно после создания. Верх цивилизованности, быстроты и эстетики.

Ровный, в сиреневых цветочках пол Дома Творцов Образов и Идей мелькал под ногами бегущего человека. Человек был в панике от новости. Новость пришла, обрушилась на него неизбывной своей катастрофой и толкала вперед, мимо знакомых дверей.

«Женские грезы» — поэтическая надпись на ближайшей двери заставила ускорить шаг и пугливо оглянуться. Творцы из этого отдела мало того, что почти все были мужчинами (!) — так еще умудрялись сочинять истории, на которые глядя, краснели стены. Но многочисленную женскую аудиторию вовне дома — ту аудиторию, что была подключена к каждому из авторов — это не особенно смущало. Вдохновение, исходившее из «Женские грезы» поглощалось жадно и в срок.

А вот еще «Суровые будни» — и кто их поместил в этой части коридора, поблизости от всех развлекающих отделов? Авторы отсюда действительно были суровы, бородаты, мрачны, не всегда трезвы и часто ругательски ругали власть, пол коридора, цены, а в особенности современные нравы. Человек, носивший иезуитски трудное имя Макс, передернул плечами, пробегая мимо. Кому из неидейных охота поглощать такое в наши трудные времена. И ведь находится же аудитория — малая, но постоянная…

«Сказки»… «Юмор»… «Детектив»…Кто распределял эти двери? Макс, запинаясь (а он всегда заикался при волнении), пробормотал проклятие, пробегая мимо. Все в кучу, все не по системе, а в «его» отделе, небось, уже заждались своего секретаря-воспитателя, этих творцов и на пару секунд одних нельзя оставить! У-у, проклятье тебе, творческий рассудок того, кто выстроил урочище Дома! Не коридоры — лабиринт Икара, он сейчас пробежал мимо «Псевдоистории» или «Антиутопий»? Вот же черти — и свернул к отделу «Эротика», а рядом, понятно — «Экшен», как бы пробраться мимо них хоть на цыпочках? Секретари там настолько прониклись духом своих отделов, что одни выскакивают в коридор с бездумными глазами и автоматами, а вторые…тьфу! При мысли о вторых он начал заикаться даже в мыслях.

Но путь был уже почти закончен. Со спринтерской скоростью проскочив мимо «Братков» и «Лириков» (эти две двери сурово смотрели друг на друга, обличая глубинную, вековую конкуренцию), Макс затормозил перед тем, что больше напоминало вход в несгораемый сейф. Лаконично и просто над этим входом возвещалось красными буквами: «Фантазии».

Как правило, перед этой дверью — уже весьма своей — он всегда замирал ненадолго, делал несколько глубоких вздохов, готовясь к погружению в мир Творцов, и всегда обязательно перечитывал электронную памятку, горящую на стене.

«Внимание! — сообщала памятка. — Отдел «Фантазии» объединяет все, связанное с религией, мифами, магией, мистикой, космическими или параллельными мирами, а также всевозможными нереальными ситуациями. Будьте осторожны при общении с сотрудниками Отдела! Следите за речью: любое ваше слово может вызвать неконтролируемую творческую реакцию и стать катализатором для вдохновения. Берегите разум авторов и внешней подключенной аудитории!»

Это отчаянное воззвание завершалось второй электронной табличкой. «Без уверенности в важности дела и своих речевых данных не входить!» — мрачно, но немного туманно возвещала она. Было несколько непонятно: нельзя входить без речевых данных или уверенности в них?

В важности дела Макс был уверен, об остальном попросту не подумал, а потому, не задержавшись для мысленной корректировки поведения, рванул внутрь.

Лица поднялись к нему навстречу, прерывая процесс создания сюжетов, любовных линий и открытых концовок (в этом сезоне в моде были именно такие, обещающие загадочное продолжение). Потускнели и начали стираться образы в шарах-моделях, из которых они передавались напрямую в аудиторию.

Лица Творцов были нездешними, затуманенными и вопросительными. Макс вздохнул, припоминая: только конкретные фразы. Не оставляющие никакого простора для воображения и максимально связанные с жизнью. Иначе с ними общаться попросту нельзя: немедленно утащат и на основе фразы придумают такое…

Но новость слишком пришибла его, чтобы выстроить конкретное и совершенно логичное высказывание:

— Там…произошло… — выпалил он, чувствуя в отчаянии, что уже говорит не слишком конкретно, а хуже всего — совершенно несвязно. — Там такое…там с-с-сто-сто-сто…

О, проклятое заикание. Он стоял, дергал челюстью и отчаянно пытался воспроизвести ключевое слово из своего сообщения, понимая, что уже безнадежно поздно, что в глазах у авторов начинают разгораться маниакальные огоньки роящихся идей…

— Сто египетских казней! — первым охнул Родион Аквинский, специалист по фантастической интерпретации религий, легенд и мифов. Родион немедленно прижался к своему модельному шару и принялся воображать, отчего в шаре взвились образы и замелькали картины катастроф.

Грехи людей в кои-то веки переполнили чашу терпения Единого, — возвещал шар в образах. И на землю были посланы сто казней…Почему сто? Ну, ведь общество развивается, и если в глубокой древности допустима была семерка, то для нашего прогрессивного общества такое число — как-то даже и несолидно. К тому же, творение получается замечательно длинным, а главный герой — конечно, всеобщий спаситель из простых людей — успеет помаяться, чтобы предотвратить сотую, уж совершенно фатальную казнь.

Родион Аквинский не слишком помнил, что там были за казни в Египте (насекомые и красная вода в основном, кажется), но возмещал это необыкновенным трудолюбием и воображением. Перевспоминав решительно все казни, которые он встречал в библейских преданиях, он перешел на современные болезни, потом как следует потоптался по проблемам экологии и лишь после сороковой казни стал фантазировать помедленнее, уделяя внимание и душевным терзаниям главного героя.

Судя по статистическому экрану на стене, половина подключенной аудитории Родиона прочно наклонилась над унитазами, удерживая внутри свои желудки, а вторая половина готовилась покончить с собой первым доступным способом. До семидесятой казни едва ли кто мог дотерпеть.

— СТО! — зычно выкрикнул Зиновий Стил, который ведал грезами будущего и в особенности — грезами космоса. От торжествующего удара кулаком шар подпрыгнул на его столе, а Зиновий тут же принялся перебирать: — Совершенно ясно, что это какая-то аббревиатура. Станция Технического Обслуживания, несомненно — и вот, если вообразить такую станцию на просторах Галактики…Или нет, пусть лучше будет Социально-Технократическое Общество — разумеется, на одной из планет, отдаленных от нашей системы (а то цензурные модули не пропустят). И вот, главный герой, чистый сердцем человек, попадает туда, происходит конфликт. Ах, нет! Очень подойдет Сверх-Телепатическое Обучение — тогда можно создавать историю о некой школе будущего, развивающей способности людей…

Стил был всегда чрезвычайно разнообразен в идеях и обычно не знал, на какой остановиться, а чаще вел все сразу. В его шаре творилось сейчас что-то невообразимое: сверх-телепаты сражались против социал-технократов, и уж нечего и говорить, что все это происходило именно на Станции Технического Обслуживания! У аудитории Зиновия непременно должна была возникнуть головная боль от всего этого нагромождения, а это грозило падением платежей. Макс уже открыл рот, чтобы собраться и урезать хоть парой слов космическую фантазию Стила, но колокольчиковый голос из левого угла комнаты счастливо возвестил:

— Сто вампиров! — Морана Оникс, не подходящая под собственный псевдоним девочка с восторженными глазами и тягой к роковым клыкастым юношам, захлопала в ладоши. И тут же приникла к модельному шару.

Разумеется, не сто, а сто один вампир. Сто пусть будут обычнейшими кровососами, а сто первому полагается обладать тщательно запрятанной чуткой душой, кою он скрывает под напускной наглостью, развязностью и оболочкой из накачанных мышц. Этот сто первый должен обязательно влюбиться в земную девушку, представиться ей обычным человеком — о! сюжет, достойный классиков! — и желать одновременно: а) ей счастья б) прокусить ей горло. Остальная сотня в принципе не так важна, но ясно, что обязана стать на дороге у молодых влюбленных, похитить, к слову, девушку, и, и…

Ах, ну, хоть бы одного оборотня туда, или кентавра, к слову! Но сказано — сто один вампир, так значит, никаких больше приплюсовок. В шаре Мораны восторженно разгорались слезливо-кровавые признания в любви, поцелуи с длинными зубами, а также летали целые тучи нетопырей. Аудитория (от тринадцати до восемнадцати лет, вся женская), затаила дыхание в предвкушении любовных сцен, отчего на экране статистики отобразилась паническая информация: «Не дышат!!»

Макс подавился воздухом и попытался если не сказать, так хоть шагнуть…

— Стоматолог! — истерически взвизгнул Франц Гудвин, тыча пальцем в свой модельный шар. В шаре немедленно возникла темная и зловещая (ибо специализацией Франца были ужасы) фигура с бормашинкой. Звук был таким реалистичным и противным, что добрая половины аудитории Франца схватилась за челюсти, и Макс тоже невольно прикрыл рот ладонью. Жуткий звук вгрызался в пространство, и оттого не все заметили сказанное задумчивым женским голосом:

— Сторона Темная! — Гвиневра Вольде изящно приподняла руку, освобождая ладони от длинных рукавов, а именно такие и были положены автору, который связал свою жизнь с магией. — В неком параллельном мире создается перекос равновесия в темную сторону. Она грядет, в своем необозримом могуществе… — и действительно в модельном шаре Вольде что-то такое необозримое двигалось, но пока ничего нельзя было сказать о его могуществе. — И Светлая Сторона призовет на помощь магов из других миров, а на Темной найдется предатель, который…который…

— Столыпин! — вклинился Люцис Закревский, как всегда, настолько не в тему, что Макс и даже некоторые Творцы повернулись в его сторону с открытыми ртами. Закревский, на котором лежала почетная миссия создавать самые нереальные фантазии на тему истории (впрочем, иногда их брали за основу для себя маститые историки), в упоении продолжал:

— Да! Столыпин, конечно, не погиб, вместо него был убит двойник! А сам непризнанный реформатор скрылся в Германию от преследования и, поскольку он отчаянно хотел мести, он сделал все, чтобы подтолкнуть страну к неким действиям, которые привели к Второй…нет, Первой Мировой войне…

В модельном шаре неумерший Столыпин выглядел зловеще и точно очень мстительно. Склоняясь над чертежами, он напрягал весь свой гениальный и теперь уже преступный ум на то, чтобы попрать честь предавшей его родины.

— Стог!

Открытый рот Макса обратился на ближайший стол, за которым сидела взятая в отдел по блату Лайлочка Мирская. До сих пор было неизвестно, за какой раздел фантазий она отвечала и вообще, могла ли она отвечать хоть за что-то. Воображение, которое присутствовало в этом наружно прекрасном создании, было каким-то спонтанным и уж чересчур специфическим.

— Стог… — неуверенно продолжила она. — А в стогу бывает… — и вслед за этим в ее модельном шаре отобразилось такое непотребство, что целомудренный Люцис, сидевший рядом, заплевался. Лайлочка перепугалась и принялась повторять в отчаянии: — Столб? Столяр? Столица? Сторож? СтОмеска?

— Сто-о-о-о-о-оп!!! — только проорав без всяких запинок это слово, Макс сообразил, что и сам попал в плен к проклятым трем звукам. Творцы замерли, выжидающе глядя на него. На статистическом экране сменялись печальные графики самоубийств аудитории Аквинского со счастливыми графиками аудитории Мораны. Макс глубоко выдохнул и сурово, мрачно, конкретно отчеканил:

— Столовка сегодня закрыта. Кофе и будетбродов не будет.

Какое-то время царило молчание, нарушаемое трагическими вздохами, а потом все заговорили разом, с вдохновением.

— Апокалипсис… — начал Аквинский.

— Инопланетяне, — сообразил Стил.

— Вампиры едят бутерброры?! — фирменное недоумение Мораны Оникс.

— Нашествие тараканов! — орал Франц Гудвин.

— Просто магия какая-то! — рассвирепела обычно спокойная Вольде.

— Куда катится история?! — Люцис.

— Ой, — страдальчески сказала честная Лайлочка. — Какой странный сюжет.

И творцы дружно потянулись к своим модельным шарам. Макс страдальчески вздохнул, оглядывая картину. Неисправимы.

Ладно, страдать в конечном счете все равно будет аудитория…