Сотый день свободы
Над городом сгущалась тьма и для нее это был верный признак, что пора пробудиться. Звезды давно горели на ночном небе и она ждала, когда особенно большое облако закроет собой и их свет. Все ее тело изнемогало от желания глотнуть свежий, ночной воздух, но она выжидала. Когда, наконец, стало достаточно темно, она вырвала из плена земли ногу, потом вторую, просунула руки между корней дерева и попыталась приподняться, но тело очень плохо слушалось ее. Она столько времени пролежала в этой землянке! Все утро, весь день и вечер она ютилась здесь и не могла даже шелохнуться. Теперь суставы у нее хрустели, все тело ныло, руки немели и она, чуть ли не с криком вылезла из расщелины между корней. Цепляясь руками за ствол дерева, она встала и быстро осмотрелась. Тут же шею пронзила острая боль: позвоночник прострелило ударом тока, в глазах заиграли разноцветные радуги. Боже мой, да она здесь окаменела! И, тем не менее, надо было проверить, нет ли кого поблизости. Осторожно потирая шею, она огляделась. Ни души. Это радовало.
Она медленно приходила в себя: кровь стремительно неслась к каждому из частей тела, в висках ускоренно стучал пульс. Она жадно вдыхала воздух ночи, но здесь, в дремучем лесу, он не двигался. Ей хотелось подняться, почувствовать, как ветер обдувает лицо и она побежала.
Это был сотый день ее пребывания в этом городе. Она их считала, потому что каждый мог оказаться последним. Как только появлялась угроза разоблачения — она переселялась, исчезала. Она старалась найти город как можно меньше, они не так освещались, как большие. Выходила из убежища только по ночам и старалась, чтобы ее никто не увидел.
Сейчас она бежала на восток — там, через несколько километров, лес уступал полю и она имела возможность взлететь. Сейчас ветки хлестали ее по плечам, шее, лицу, в корнях путались ноги, трава, на которую она падала, была скользкой и резала ее тоненькие руки. Но ей было все равно — через пару минут она получит свободу. Добравшись до края леса, она пулей вылетела между стволов деревьев и, сделав несколько шагов по полю, взлетела. Наконец-то она могла каждой частичкой, каждой клеточкой тела погрузиться в ночь. Все шесть ее крыльев рассекали воздух и было слышно, как он свистит между ними. Холодный, ночной ветер приятно обдувал лицо и она была счастлива. Долетев до конца поля, она спикировала в небольшой обрыв и полетела вдоль глади озера. Она протянула руку и набрала воды в ладонь, умыла лицо и пока капли стекали ей на грудь, сделала еще несколько кругов. Вдруг из-под облаков выглянула полная Луна и кожа у летающего создания стала абсолютно белой. Ее это забавляло, но она понимала, что в лунном свете ее могут заметить и, сбавив темп, она приблизилась к берегу. Встав на мокрый, холодный камень, она прижалась к утесу, в надежде, что облака скоро закроют луну. Прошло около получаса и, хотя она понимала, что долго здесь, на открытом месте оставаться нельзя, все же никак не могла побороть в себе желание взлететь еще раз. Она столько времени провела в лесу и теперь надо было возвращаться опять в землянку, удовлетворившись сорока минутами полета? Она вновь посмотрела на небо. И звезды и Луна светили вовсю. Она вздохнула, хоть ей и было безумно обидно, но надо было возвращаться. Она прошлась по камням, то и дело соскальзывая в воду, и добралась до места, где можно было взлететь. Она расправила крылья и устремилась к противоположному берегу. За ним было поле, а потом и лес.
Вдруг она что-то почувствовала, а потом и услышала. Это был не отчетливый звук, что–то похожее на эхо. Заподозрив неладное, она тут же развернулась. Надо было сразу улетать, как только Луна показалась. Но, даже изменив курс, было слышно эхо. Она взяла резко вверх и попыталась покинуть пределы озера, но не тут-то было. Снизу донесся какой-то щелчок и мимо нее просвистело что-то. Потом еще щелчок и еще… справа, слева, впереди мелькали какие-то предметы. Она совершенно растерялась, куда лететь. Высота не помогала и она решила, придерживаясь любого курса, попытаться прорваться, потому как поняла — ее окружили. Она рванула, что есть сил. Ну почему у нее только шесть крыльев? Нет, почему они у нее вообще есть? Без них ей бы не пришлось скрываться, постоянно бежать и оглядываться. Один из предметов — им оказался шприц — врезался в одно из ее крыльев. Она понимала, что у нее осталось очень мало времени и поэтому рвалась, рвалась прочь от озера что есть сил. Еще удар и еще… у нее уже темнело в глазах, но нет, ей надо выбраться отсюда. Еще пара взмахов крыльев, еще немного усилий и она ускользнет. Еще два шприца воткнулись ей в ногу выше колена и в плечо. Она вскрикнула, потеряла контроль над парализованными крыльями, но край обрыва был уже досягаем. Она вцепилась в него, но силы уже ушли. Она повисла, как кукла и посмотрела вниз — там не было камней, только вода.
«Жаль, — подумала она, — даже не разобьюсь» и разжала руки.
* * *
Его разбудил звук телефонного звонка. Он еле-еле разжал веки и взял трубку.
— Алло?
— Быстро вставай и приходи на работу.
Генри посмотрел на часы.
— Сейчас четыре часа утра и сегодня не моя смена.
— Не придешь и упустишь большие деньги. И потом не говори, что я не предупреждал.
Трубку повесили. Генри по голосу узнал, что это был Митч. Митч Гаррен. Один из сотрудников Исследовательского Центра, где он работал. Может шутка? Генри еще раз посмотрел на часы. Четыре пятнадцать. Нет, ну зачем ему в такое время на работу? С другой стороны, голос у Митча был трезвый.
Генри понимал, что чем больше он думает над этим звонком, тем труднее ему уснуть. Поэтому он решил не тратить времени зря. Он встал и начал натягивать рубашку.
Генри не любил ломать голову над задачками, когда слишком много неизвестных переменных.
На работе он был без четверти пять утра и зайдя в здание сразу понял, что Митч не врал. Внутри горел свет во всех коридорах, а в кабинетах было довольно оживленно. В одном из дверных проемов он увидел Митча. Тот подошел и заговорил шепотом.
— Мне позвонили, сказали, что на Ричгардском озере поймали какую-то тварь и теперь ведут к нам. Ее будут здесь исследовать и кроме наших Центр будут охранять еще несколько приглашенных. Я сейчас им объясняю что тут и как…
— А что за тварь…
— Не знаю, кого они там поймали, но в наши обязанности входит только охрана исследовательского центра, как и всегда.
— А за что тогда прибавка?
— За молчание, дружище. — И Митч зашел в ту же дверь, откуда появился несколько минут назад. Генри посмотрел в щель — в комнате находилось человек двадцать. Они очень напоминали группу спецназа.
Генри пошел к пункту охраны. Там он увидел несколько своих, которые показали ему план дежурств. Ему предстояло патрулировать коридоры в южной части здания. переодевшись, он, не задавая лишних вопросов, вышел в коридор. В этот момент двери центрального входа открылись и он услышал много спорящих голосов. Генри узнал в группе идущих людей нескольких врачей, которые работали в центре. С ними было много охраны. И тут он увидел лицо, которое никак до этого не могло ему встретиться. В клетке с очень толстыми металлическими прутьями лежало нечто. У нее (это несомненно была она) имелось несколько крыльев, кожа была чуть ярче, оранжевей, чем у людей, и еще он увидел руки — тоненькие и без пальцев. Они как будто срослись. У нее была просто одна ладонь, с такими ручками-ложками рисуют фей в мультиках.
Генри прислонился к стене коридора, чтобы дать оставшейся части делегации пройти. Никогда раньше он не видел ничего подобного. Сколько всего не изучали в их исследовательском центре, но то все в пробирках, под микроскопом — скука одна. Но это!
К полудню суматоха более-менее утихла. Вновь прибывшие освоились, а что творилось в лабораториях знали лишь единицы. Спустившись на обед в столовую, Генри сел рядом с Митчем.
— Ты ее видел?
— Эту тварь? — Митч хмыкнул. — Да, видел: вся оранжевая и с крыльями.
— Как ты думаешь, что с ней будет? — Генри мучался этим вопросом с тех пор, как увидел ее в коридоре.
— Возьмут образцы крови, ну или что там у нее в венах, поставят опыты… — сказал мужчина, сидящий по другую сторону от Генри.
— Ага, клонируют ее и у нас будут очаровательные крылатые медсестрички, — хихикнул кто-то.
— А ты что думаешь? — Митч посмотрел Генри в глаза. — Убъют?
— Я не знаю.
Генри смотрел в тарелку, но у него кусок в горло не лез. Хотелось, чтобы это все было сном. А что, если она не опасна? Если от нее исходит угроза — то это одно дело, но что если нет? Какое живое существо захочет закончить жизнь здесь, среди пробирок и людей, которые ни во что не верят?
* * *
Она с детства себе внушала, что не надо ничего бояться, ведь страх парализует. Но она боялась. Боялась, что ее обнаружат и запрут в какой-нибудь лаборатории. Именно это с ней сейчас и происходит. Почти лысый человек в защитном комбинезоне и с огромным количеством морщин вокруг глаз, в который раз спрашивал ее откуда она. На локтевом сгибе обеих ее рук зияли маленькие дырочки от уколов. Ее пригвоздили к чему-то: руки и ноги опоясывали ремни, и она не могла шелохнуться. Она лежала на спине, крылья были зажаты и было очень больно, тело опять затекало.
Ей не хотелось так жить.
Так умирать.
С последнего обнаружения у нее было сто дней. Сто дней свободы и она утешала себя мыслью, что этого вполне достаточно. О том, чтО будет дальше, она не хотела думать.
— Откуда вы? — Она уже в сотый раз слышала этот вопрос. Его тут же переводили на разные языки, и ждали, чтобы она отреагировала хоть на один из них. Но она не слышала слов. Ей было здесь душно, она задыхалась, взгляд остановился на одной точке, и, казалось, больше никогда не хватит сил сдвинуть даже зрачки.
— Откуда вы пришли? Где ваша родина?
Если б она знала... Она уже в детстве поняла, что это бесполезно узнавать. У нее ничего не осталось ни от родителей (если они были), ни от дома (если и он есть). Она не имела понятия кто она — мутант, инопланетянин, продукт экспериментов или человек. Она этим уже не интересовалась: зачем ей ответы на какие-то вопросы, если ей нужно просто выживать. Даже не жить, а выживать. Им интересно откуда она. Конечно. Ведь у них есть дом, есть семья, есть нормальная жизнь. Если есть у них, значит, должно быть и у нее. Они не знают, что ей приходилось преодолевать каждый день.
Ее отстегивали. Но не целиком, частично. Сначала ноги, потом ее перевернули, но руки остались пристегнутыми. Было ощущение, что ее ломают, хотелось кричать. Когда ноги пристегнули обратно, тоже самое проделали и с руками. Теперь она лежала на животе. Они изучали ее крылья: осматривали, как они срастаются со спиной, щупали, втыкали в них иголки, светили на каком-то аппарате...
— Еще у нее странные завитки на голове.
Руки тут же принялись дергать ее косы. А как, они думают, она должна летать? Если волосы распустить, то на ветру они тут же запутаются, да так, что их потом век надо расчесывать.
— Давайте попробуем сделать пункцию.
Руки в перчатках, от которых жгло кожу, крепко схватили ее за все шесть крыльев. Она замерла. Кто-то что-то мазал ей по позвоночнику, а дальше... дальше наступила такая нестерпимая боль, что она не выдержала, закричала, вырвала из чьих-то цепких объятий одно крыло...
* * *
ТРЕВОГА!!!
все, кто был в столовой, оцепенели на секунду, а потом хором выбежали из комнаты. Было непонятно, что происходит, и Генри не знал, куда ему бежать. В конце концов, ноги сами его привели в коридор, где никого не было и он решил переждать здесь. Если вдруг ей удалось сбежать, то он не хотел участвовать в ее поимке. Позади него было окно: большое, чтоб осветить коридор. Он прислонился лбом к холодному стеклу. Это успокаивало. Генри смотрел на улицу — вдруг еще раз ее увидит?
Так прошло несколько минут.
Вдруг периферией зрения он заметил движение чего-то бледно-оранжевого. Он сфокусировал взгляд, но это было не на улице. В груди что-то сжалось, он медленно обернулся. На него смотрели зеленые, похожие на кошачьи, глаза.
Она стояла неподвижно.
Он тоже.
Снизу и из бокового коридора послышались голоса. Генри точно знал лишь одно — он не хочет, чтобы она закончила жизнь здесь. Он развернулся, приложил к замку свой электронный ключ и бронированные стекла начали подниматься. Голоса, а в вместе с ними и шаги слышались все громче. Генри отошел от окна и молил, чтобы электронные окна открывались быстрее. Она должна суметь пролезть, она тоненькая, но ведь у нее еще шесть крыльев...
— Беги, — тихо сказал он.
Она все так же смотрела на него и подошла к окну. Против света ее крылья и тоненькие ручки смотрелись еще фантастичнее. Она залезла на подоконник (наконец окна поднялись на нужную высоту). Из бокового коридора показался один из охранников и, увидев открытое окно, нацелил на нее пистолет. Генри загородил оконный проем. Охранник что-то крикнул и выстрелил.
Генри чувствовал, что падает. Потом — что летит. Когда она остановилась, они приземлились на крыши гаража неподалеку от Центра. Он не чувствовал, что ранен. Став на ноги, он окончательно утвердился в мысли, что пули его не задели. Но она… Он нагнулся, хотел помочь, но не знал, чем.
— Я не знаю, откуда я. Откуда у меня все это. — Ее била дрожь, кожа бледнела, крови было все больше.
Генри смотрел на нее и не знал, что сказать, он пребывал в каком-то оцепенении, параличе. Голова не хотела думать, а руки отказывались что-либо делать.
После толпы врачей он был первым охранником, которого она встретила. Она знала, что у него был пистолет. Тогда она шла к нему по коридору и думала, что он выстрелит, закончит ее муки раз и навсегда. А он хотел дать ей еще шанс. Еще день, два или, может, сто дней свободы.
— Спасибо, — сказав это, она поднесла свою лодочку-ладонь к губам и дунула, как будто посылала Генри воздушный поцелуй. Спустя секунду ее глаза закрылись навсегда.
Генри все еще стоял на коленях и медленно приходил в себя. Когда она дунула в него, что-то светлое и блестящее как будто влетело в него. Он смотрел на ее хрупкое тело и не знал, что сделать, чтобы они ее не забрали. Он слышал, как вдалеке ревет мотор, это были машины из Центра и они приближались. Генри спрыгнул с гаража и, помедлив немного, зашагал прочь от Центра, от этого города, от людей, которые верят в свое господство.
* * *
Три года спустя Генри сидел в коньках на берегу пруда, который в этом году никак не хотел замерзать. Ночь уже опустилась на город и вокруг не было ни души. Он улыбнулся, поднес ладонь к губам и слегка дунул. Водоем покрылся льдом. Он встал и заскользил по его поверхности. Холодный ветер приятно обдувал лицо. Генри погружался в ночь.