Альбом для рисования
Эта история началась с одного письма. Джон Милтон, художник-гравер, получил приглашение от старого школьного товарища, Генри Ричардса. Они не виделись несколько лет и не вели переписку. Милтон слышал, что его друг унаследовал поместье где-то на Восточном побережье. Очевидно, хлопоты по оформлению бумаг и ведению хозяйства настолько захватили Ричардса, что все контакты с лондонскими друзьями оказались на время приостановлены. Внезапное письмо пришло в мае 1893 года. Генри Ричардс поведал о первых успехах в реставрации поместья и пригласил в гости.
Милтон, не откладывая дело в долгий ящик, выехал из Лондона в первое воскресенье июня.
— Вы совершенно не изменились, мой дорогой друг, — поприветствовал Милтон старого товарища.
Ричардс встретил его на станции. Прошедшие годы никак не отразились на его внешности, он по-прежнему был строен, подтянут и энергичен. Друзья крепко обнялись.
По дороге к поместью они с удовольствием беседовали, живо обсуждая последние новости. Внезапная трагедия вырвала Ричардса из привычного жизненного круга. Скоропостижно скончался дядюшка, оставив в наследство единственному племяннику поместье и все прилегающие земли.
— Не могу сказать, что я уж очень был этому рад, — признался Генри Ричардс. — Эта старая развалина требует самого пристального внимания и заботы. Я сделал только необходимое: починил крышу и привел в порядок несколько комнат. Но места тут дивные. Природа, добрые соседи. Джон, надеюсь, вы не пожалеете о своем приезде.
— Ради встречи с вами, Генри, я бы отправился даже за океан.
— Вы слишком добры ко мне. В душе я боялся, что вы отвергнете мое приглашение.
Милтон заверил его в безосновательности этих страхов.
— Как продвигаются ваши поиски музы? — поинтересовался Ричардс.
— Musa gloriam coronat (1). Мне далеко до настоящей славы, слишком много надо сделать.
— Осмелюсь предположить, что здешние края окажут на вас окрыляющее действие. Здесь есть старинное кладбище и несколько живописных руин. Они достойны того, чтобы их запечатлели на бумаге. Вы по-прежнему питаете слабость к подобным местам?
Милтон, называющий себя «воспевателем смерти и безвременья», не мог пройти мимо любых руин, несших на себе отпечаток времени. С радостным предвкушением он слушал друга.
Поместье Ричардса, несмотря на утверждения последнего, производило приятное впечатление. Это было здание из красного кирпича с высоким парадным крыльцом, выстроенное где-то в середине восемнадцатого века. В глаза бросались новые бруски в кладке стен и свежая крыша, но и это не портило внешнего вида старого особняка. Внутреннее убранство наводило на мысль, что этот дом знал лучшие времена. Шелковые обои на стенах были в грязных пятнах и поистерлись на углах, ступеньки на деревянной лестнице скрипели и опасно прогибались на каждом шагу. Но комната, которую подготовили специально для Милтона, была приведена в идеальный порядок. Широкая спальня с тремя окнами, выходящими в сад, могла похвастаться хорошо сохранившейся мебелью орехового дерева. Там были высокая кровать, платяной шкаф, книжные полки и огромный стол у окна, который, собственно, и представлял особую важность для художника.
Друзья скоротали вечер, предаваясь воспоминаниям о школьных годах и юношеских шалостях. Ричардса сторонились многие, и причиной тому была его излишняя замкнутость и молчаливость. Но Милтон разглядел за этой внешней оболочкой доброе заботливое сердце. Ричардс был мягким человеком, но его приземленность и деловитый характер порой вступали в конфликт с возвышенным мировоззрением художника. Разница характеров иной раз приводила к очередному спору друзей.
На следующий день джентльмены отправились на прогулку по окрестностям. Милтон не захватил с собой альбом и карандаши, предполагая в первый день просто осмотреть местные достопримечательности. Ричардс показал ему несколько заброшенных построек пятнадцатого века. Фундамент и обломки стен в половину человеческого роста — вот и все, что от них осталось. Но Милтон в воображении дорисовывал недостающие детали зданий, представляя все величие и красоту творений рук человеческих. Увитые плющом каменные стены так и просились на бумагу. Переполненный впечатлениями, Милтон едва сдерживал себя, чтобы тут же не броситься назад в поместье за необходимыми принадлежностями. Но настоящим потрясением для него стало старинное кладбище. Милтон пришел в восторг от вида надгробных плит и памятников. Он выразил свою крайнюю признательность другу за столь полезную экскурсию.
— Где же сейчас хоронят умерших? — поинтересовался Милтон.
— Есть небольшое кладбище при церкви. Насколько я знаю, оно было разбито не так давно, лет десять назад.
— Ну что ж, думаю, в таком случае, оно не представляет для меня большого интереса.
Они вернулись в поместье к обеду. Ричардс поведал другу о своих планах на ближайший месяц. Поместье нуждалось в чрезвычайной заботе хозяина, и именно этим Ричардс собирался заниматься, предоставив своему другу полную свободу в общении с музами.
Так и потекли их дни. Генри Ричардс руководил всеми строительными и хозяйственными работами, приводил в порядок сад. Джон Милтон бродил по окрестностям, захватив с собой десяток листов и грифельные карандаши. Иногда они играли в гольф, или принимали гостей. Порой наносили ответные визиты соседям. Но чаще всего каждый из них был предоставлен сам себе, и в этом заключалось общее удовольствие друзей. С радостью они делились впечатлениями за ужином, а потом по полночи проводили в библиотеке за бокалом бренди. Ричардс искренне восхищался талантом друга, с удовольствием пересматривал его эскизы.
Однажды вечером Милтон пожаловался на слабость.
— Вы не поверите, Генри, но сегодня я задремал, делая набросок. Я набрел на одинокую могилу у дальнего края кладбища. Надгробная плита покосилась и выглядела странно неухоженной, будто ее забросили с полвека назад.
— А вы разглядели дату смерти на надгробии? — поинтересовался Ричардс.
— Вы знаете, нет. Очевидно, после дождя грязью залепило все надписи. Не захотелось пачкать руки. Я лишь попытался передать общий образ на бумаге, но, сколько не силился сосредоточиться на линиях, все было безрезультатно. Странная усталость навалилась на меня, и я уснул прямо на траве. Очнулся уже на закате и едва поспел к ужину.
— Это показалось бы мне странным, мой друг, если бы я не знал, сколь мало вы отдыхаете. Вы ложитесь позже меня, неудивительно, что вас разморило на свежем воздухе.
— Все это очень досадно. Сегодня я сделал только пару набросков. Пожалуй, надо лечь пораньше.
На следующее утро Милтон первым делом отправился к могиле, столь притягательной его воображению. Густая тень от кустов шиповника создавала приятную прохладу. Разложив на траве карандаши и уголек, Милтон принялся наносить первые штрихи. Работа продвигалась медленно, через силу. Художник чувствовал странное оцепенение, словно кровь замедлила свой бег по венам. Милтон воображал, будто катит в гору тяжеленный камень, и нужна высшая степень сосредоточения, чтобы он не сорвался вниз. Собираясь с духом, Милтон наносил ту или иную линию на бумагу. Когда работа была завершена, день уже клонился к вечеру. Художнику и прежде доводилось погружаться в рисунок до такой степени, что время пролетало незаметно. Но сейчас ощущения были несколько иными. Не было удовольствия от проделанной работы. Молодой человек чувствовал себя вымотанным и уставшим, от голода кружилась голова. Он быстро собрал рисовальные принадлежности, а набросок вложил в папку. С юга плыли густые грозовые тучи.
В тот вечер Милтон был крайне молчалив. Ричардс заметил подавленность друга, но, сколько не расспрашивал, так и не смог добиться ответа. Сославшись на усталость, художник ушел к себе сразу после ужина. Разложил рисунки, сделанные в течение последних трех недель. Он полностью использовал все сто листов рабочего альбома. Перелистав их с нежностью, Милтон погасил лампу и лег спать.
И оказался во власти дурного сна.
Ему привиделось, что он сидит у камина, тянет к огню старые морщинистые руки. Все тело сотрясает болезненная судорога. От холода не спасает ни шерстяное одеяло, ни огонь в очаге. Со скрипом отворяется дверь, и он видит дочь в траурном платье. Высокий черный воротник еще сильнее подчеркивает невероятную бледность молодой женщины. В испуге он поспешно склоняется к камину, кочергой ворошит угли, пытаясь скрыть следы своего преступления. Ведь он знает, что уже не первый день дочь следит за ним, что ее женское сердце чувствует затаившуюся тьму в глазах отца. В пламени догорают последние листы, оставляя после себя черные хлопья пепла. Дочь тянется к углям, желая спасти обрывки бумаги, но слишком поздно. Она кричит, неистово и громко. Он отворачивается, отгораживается руками. Все что угодно, лишь бы не видеть искаженное гневом лицо дочери. Женщина знает, что старик виновен, пусть доказательства и отсутствуют. Она внезапно успокаивается. Последнюю фразу она произносит ледяным голосом, направив указательный палец в лицо отцу. В эту секунду часы бьют полночь. Женщина выходит вон, захлопнув за собой дверь. Отчаяние и страх овладевают его сердцем, он готов кричать, но из груди вырывается едва слышный хрип.
Милтон проснулся от звука собственного голоса. Страх захватил его настолько, что о дальнейшем сне не могло быть и речи. Поднявшись с постели, он дрожащими руками зажег лампу. Теплый свет залил поверхность стола и принес долгожданное успокоение. Милтон долго расхаживал из угла в угол, не зная чем заняться. В конце концов, он спустился в библиотеку, где и просидел до утра с книгой в руке. В ту ночь разыгралась страшная гроза. Деревья гнулись и стучали ветками в окно. Звук грома сотрясал весь дом, казалось, что непогода бушует и гневается на поместье Ричардса и его обитателей. Вернувшись поутру в спальню, Милтон обмер. Не побеспокоившись накануне об окнах, он застал комнату в ужаснейшем беспорядке. Все эскизы разлетелись по комнате, очевидно, от сильного ветра. Часть из них намокла от дождя, ворвавшегося в помещение. Лампа опрокинулась набок и залила маслом стол. Оцепеневший от хаоса, царившего в его обители, Милтон не сразу откликнулся на стук в дверь. Несколько секунд спустя он впустил Ричардса.
— Джон, я вас заждался, — сказал тот. — Вы раньше никогда не опаздывали к завтраку.
Ричардс перевел взгляд на стол и заметил ужасный беспорядок, разбросанные всюду листы бумаги. По хозяйской привычке он принялся собирать их, группируя по десять и складывая каждую пачку отдельно.
Милтон застыл в центре комнаты, пытаясь прийти в себя. Ему понадобилось несколько минут, чтобы совладать с эмоциями.
— Генри, не стоит, я сам все уберу, — опомнившись, проговорил молодой человек.
Но друг уже закончил с эскизами, бережно сложив их на столе.
— Я пришлю служанку, она приведет в порядок стол и окна.
— Подождите, Генри, я хотел показать вам один набросок, — сказал художник. — Странным образом он вызывает у меня крайнее волнение.
Он принялся перебирать пачки, но, сколько не искал, так и не мог найти рисунка, сделанного накануне.
— Джон, быть может, это подождет до окончания завтрака?
— Нет, нет, — горячо ответил Милтон. — Да куда же он запропастился!
И осененный внезапной догадкой спросил у друга:
— Сколько вы насчитали листов?
— Здесь девять пачек по десять листов в каждой, и еще одна, насколько я вижу, состоит из девяти.
— Девяносто девять! — воскликнул художник. — А вчера их было сто.
В отчаянии он забегал по комнате, заглядывая под стол и под кровать.
— Я же вчера собственноручно вложил его в папку, — бормотал он.
— Джон, да что с вами? Что за горячечный бред?
В конце концов, Ричардсу удалось увести друга на первый этаж. Они второпях проглотили завтрак, и Милтон поведал о пропаже последнего эскиза.
— Мой дорогой друг, я уверен, что это просто досадная ошибка. Рисунок выпал из папки, когда вы возвращались домой. Ни в коей мере не хочу вас обидеть, но, памятуя о вашей усталости, рискну предположить, что вы просто ошиблись при пересчете. И вечером листов было не сто, а девяносто девять.
Поколебавшись, Милтон принял разумные доводы друга.
— Ну что ж, в таком случае я предприму еще одну попытку нарисовать это надгробие. Начну с чистого листа нового альбома.
— Почему бы вам не переключиться на другие достопримечательности? — предложил Ричардс. — Кладбище оказывает на вас не лучшее воздействие.
— Об этом не может быть и речи. Пусть это и может показаться смешным, но лучшие рисунки у меня получаются именно тут.
И вновь Милтон проделал свой вчерашний путь. Он добрался до кладбища по раскисшей от дождя земле. Воздух благоухал свежестью и цветочными запахами. Художник полной грудью вдохнул и ощутил тонкий аромат роз. Умиротворение и спокойствие овладели им, вытесняя все страхи и опасения.
Молодой человек решил не торопиться и для начала проверить свои силы на более податливом материале. Так же, как писателю необходимо какое-то время, чтобы войти в мир создаваемого произведения, так и художнику надо привести себя в определенное расположение духа. Зачастую, третий-пятый эскиз выходит намного лучше первого.
Он сделал небольшой набросок розового куста, что расцвел на могиле. Союз грубого темного камня и нежного цветка одним своим видом задевал самые тонкие струны души. Милтон погрузился в размышления о бренности всего сущего и не заметил, как добрался до дальнего края кладбища. Здесь царила сырость. В этот раз набросок дался намного легче. Милтон с удовольствием закончил работу, и до ужина успел завершить еще три рисунка.
Вернувшись в поместье, он, наконец, смог показать другу таинственное надгробие.
— Не вижу в нем ничего особенного, — с улыбкой ответил Ричардс. — Но благодаря вашему таланту вы, как всегда создали рисунок, который удовлетворяет самым строгим требованиям.
В тот вечер они курили сигары и обсуждали скандальный роман, недавно изданный в Лондоне. Ходили слухи, что авторов было несколько, и в силу пикантности поднятой темы роман выпустили анонимно. Милтон пытался убедить друга, что автором либо соавтором выступил Оскар Уайльд (2).
Уже за полночь Милтон поднялся к себе, пребывая в приятном возбуждении от долгой интересной беседы. Желая отвлечься, молодой человек открыл книгу, которую читал последние дни, но тут же отбросил ее в сторону. Он потянулся за эскизами и перебирал их до тех пор, пока в очередной раз не вернулся к волнующему воображение надгробию. Штрихи передавали не только внешний облик, но и саму сущность одинокой заброшенной могилы, к которой давно никто не наведывался. Однако сейчас на рисунке появился деталь, происхождение которой было неведомо художнику. На бумаге возник темный силуэт, который можно было принять за небрежную штриховку в углу листа. Общими контурами он напоминал человеческую фигуру в просторном одеянии. Фигура менялась прямо на глазах, становясь все более и более похожей на живое существо. Белое лицо в прорези капюшона обратило свой взор на художника. Появились руки, и они тянулись в сторону Милтона, словно силясь его достать. Силуэт приближался, захватывал поверхность, разрастался, заполняя собой плоскость листа. Весь костюм его пребывал в движении, будто тысячи мух разом сели на ткань. Милтон почувствовал неимоверную слабость во всех членах перед лицом надвигающейся бездны.
Внезапный звук вывел художника из оцепенения. Более всего он был похож на звук стеклянных шариков, катящихся по столу. Милтон поднял голову и увидел на фоне темного окна белое круглое лицо. Глаза дико вращались, и, казалось, вот-вот выпадут из орбит. Вздрогнув, Милтон отпрянул от стола и упал на пол. В ту секунду, когда лицо начало свое движение, погасла лампа на столе. Не в силах вынести потрясения, молодой человек потерял сознание.
Он очнулся в постели, когда за окном был уже светлый день. Ричардс, взволнованный его внезапным припадком, ни на минуту не отлучался от друга и просидел с ним до самого вечера. Милтон, собравшись с силами, поведал товарищу о ночном происшествии. Хозяин поместья выслушал рассказ друга и первым делом попытался разыскать злополучный эскиз. Но даже самые тщательные поиски не дали результатов. Набросок пропал так же бесследно, как и первый.
— Все это очень любопытно, — сказал Ричардс. — Теперь и я хочу взглянуть на эту могилу.
— Нет, Генри, прошу вас, не ходите туда. Я не хочу подвергать вас ненужной опасности.
Но сколько бы логических доводов в пользу абсурдности данного утверждения не приводил Генри Ричардс, Милтон все же настоял на своем.
— Пообещайте мне хотя бы, что мы сходим туда вместе, — горячо попросил художник.
И лишь получив в ответ согласие, молодой человек устало откинулся на подушки и уснул.
Несколько дней спустя, когда Милтон, наконец, оправился от пережитого волнения, джентльмены отправились на прогулку. Теплая солнечная погода как нельзя более способствовала улучшению душевного состояния Милтона. Он уверенно показывал дорогу, продираясь через заросли кустов шиповника.
— Вот она, — указал Милтон. — На первый взгляд это заурядная надгробная плита. Но я убежден, в ней заключена какая-то дьявольская сущность.
— Полноте, Джон. Давайте не будем приплетать мистику сверх всякой меры. Думаю, для начала надо выяснить, кто здесь покоится.
Ричардс воспринимал всю ситуацию как забавную головоломку. Он верил другу, но ему требовались более серьезные доказательства, чем пропавший лист бумаги, чтобы поколебать его научное мировоззрение.
Друзья склонились над плитой, вглядываясь в переплетение букв. Часть из них была залеплена грязью, и Ричардсу пришлось вырвать пучок травы, чтобы очистить надгробие. Разобрав надпись, они смогли прочесть следующее.
Matthew ChristoPher Backer
1813-1876
Homo totiEns moeituR quotiEns AmittiT suos (3)
За могилой, по-видимому, никто не ухаживал со дня похорон. Надгробие покосилось и грозило завалиться набок в самом ближайшем будущем.
— Бедный старик, — пробормотал Генри. — Никто к нему не приходит. А может, у него и вовсе не осталось родственников.
— Именно этим надгробие привлекло мое внимание. Одиночество, полное и всепоглощающее.
— Мне кажется, я что-то слышал о семействе Бейкеров, — сказал Ричардс после минутного раздумья. — Давайте сходим к местному священнику, мистеру Фостеру. Он содержит приход последние сорок лет, он знает здесь всех, и живых, и мертвых.
Милтон согласился, что это будет весьма целесообразным ходом.
— Джон, не могли бы вы мне одолжить листок бумаги? — попросил Ричардс. — Я хотел бы переписать эти строчки с надгробия.
Привыкший к красотам окрестностей, художник всегда носил в кармане небольшую записную книжку и карандаш. Иногда приходилось делать пометки, о том, как добраться до того или иного места. Поблагодарив друга, Ричардс со всей внимательностью перенес текст в записную книжку.
До церкви идти было не более десяти минут, и друзья проделали путь в полном молчании. Милтон полностью погрузился в мысли, а Ричардс, кажется, строил какую-то логическую цепочку, поминутно сверяясь с записями, сделанными на кладбище. Добравшись, они не застали священника на месте. Молодой викарий сообщил друзьям, что святой отец был вынужден покинуть обитель. Его вызвали к умирающему прихожанину, но если господа так жаждут встречи с отцом Фостером, то могут провести ближайшие несколько часов в прохладе церкви, скрашивая ожидание молитвами.
— Благодарю вас, — ответил Ричардс, — в таком случае мы оставим записку.
Он второпях нацарапал несколько слов и передал викарию.
— Генри, а что вы ему написали? — поинтересовался Милтон, когда они покинули священную обитель.
— Пригласил на ужин, во время которого преподобный сможет разъяснить нам один непонятный момент в Писании. Давайте навестим местный архив, там можно почерпнуть немало любопытной информации.
Проведя в архиве около часа, друзья извлекли всего лишь несколько записей касательно семейства Бейкеров.
1865 год — Мисс Эмили Бейкер обвенчалась в местной церкви с неким Джошуа Беллом.
1874 год — Джошуа Белл погиб в результате несчастного случая.
1876 год — скоропостижно скончался Мэтью Бейкер, отец Эмили.
1891 год — Миссис Эмили Белл, урожденная Бейкер, умерла от болезни сердца.
Друзья вернулись домой, и до вечера каждый из них занимался своим делом. Милтон пребывал в тяжких раздумьях. Он с внезапной отчетливостью понял, что пребывание в поместье друга начало тяготить его. Он не находил себе места и пугался собственной тени.
Очевидно, записка нашла своего адресата, поскольку мистер Фостер прибыл к семи часам без опозданий. Святой отец был человеком крупным, шумным и непоседливым. Всякий раз, как он появлялся среди людей, создавалось впечатление, будто перед вами летает огромный шмель. Его глубокий низкий голос эхом раздавался по всему дому.
Первым делом Фостер высказал огромную благодарность за неожиданное и одновременно столь приятное предложение.
— Вы знаете, в последнее время меня так и тянуло побеседовать с недавно прибывшими в наш приход джентльменами. К сожалению, я ни разу не видел вас в церкви. Что вы может сказать в свое оправдание?
Отец Фостер разразился хохотом и, не дожидаясь ответа, прошествовал в столовую. Друзья недоуменно переглянулись и последовали за ним. За ужином разговор большей частью шел о Священном Писании. Молодые люди покорно выслушивали все рассуждения святого отца, с трудом скрывая свое нетерпение.
И лишь когда подали вечерний чай, Генри Ричардс деликатно подвел беседу к интересующему их вопросу.
— Святой отец, а вы знаете Бейкеров?
— Вы еще спрашиваете! Эмили Бейкер была одной из моих лучших прихожанок. Ах, какая потеря для нашей церкви.
— Она, по-видимому, была доброй женщиной, — робко добавил Милтон.
— О да, можете в этом не сомневаться! Но какая несчастливая судьба, — сокрушался мистер Фостер. — Моя дорогая Эмили столько перевидала на своем нелегком пути. Я помню день ее свадьбы, я сам повенчал их с мистером Беллом. Ее лицо сияло от любви и, казалось, счастью не будет границы. Но недолго длилась светлая пора. Пусть не сразу, но я заметил в ней странную перемену. День ото дня Эмили все грустнела и бледнела. Как-то она призналась мне, что мистеру Бейкеру не удалось найти общего языка с зятем. И она металась между двух огней, не в силах одновременно удовлетворить прихоти отца и мужа. Бедняжка.
— Чем же мистер Белл так не угодил своему тестю? — спросил Милтон, поддерживая беседу в нужном русле.
— Вы знаете, есть у меня на этот счет предположение. Мистер Белл был художником, личностью с тонкой душевной организацией. Живя под одной крышей с таким человеком, как Бейкер, он задевал его одним своим присутствием. Старик чурался любого искусства, и был, скажем так, грубоватым материалистом. Во всем, по его мнению, должна быть польза. И что эти рисунки по сравнению, например, с ремонтом конюшен. И лишь божественное вмешательство разрешило конфликт, к общему прискорбию всех нас, трагическим образом. Однажды вечером мистер Белл оступился и упал с лестницы. Я приехал в поместье Бейкеров одновременно с лекарем, но наша помощь и не понадобилась. Бедняга свернул себе шею и умер мгновенно. Да, неприятная была картина.
Священник тяжело вздохнул и замолчал на несколько минут, переживая воспоминания о печальном происшествии.
— И что же было дальше? — поинтересовался Ричардс.
— Семейная жизнь миссис Белл была разрушена. Спустя два года она похоронила отца, а сама протянула на этом свете чуть более десяти лет. Да, трагическая судьба, трагическая.
Допив чай, мистер Фостер распрощался с молодыми джентльменами, пригласив их посетить воскресную проповедь.
Тяжело откинувшись в кресле, хозяин поместья распорядился подать бренди и сигары. Манера общения разговорчивого священника утомила его до крайней степени. Милтон видел, что его друг выжат, как лимон. Но вместе с тем, Ричардс был возбужден какой-то мыслью, которая давно вертелась у него на уме.
— Не тяните, Генри, выкладывайте, что вы там надумали, — сказал Милтон. — Я наблюдаю за вами весь вечер и вижу, что вы давно хотите мне что-то поведать.
— Вы совершенно правы, мой дорогой друг, — ответил Ричардс, раскуривая сигару. — Когда я рассматривал надгробие, я обнаружил одну любопытную деталь. Некоторые из букв были выбиты крупнее, будто их специально выделяли для постороннего внимания. Вот, взгляните.
Matthew ChristoPher Backer
1813-1876
Homo totiEns moeituR quotiEns AmittiT suos
— Если вы потрудитесь сложить их в вместе, то получите слово «pereat» (4). Не правда ли несколько странно писать подобные вещи на могиле своего отца?
Милтон воскресил в памяти недавний сон, где он пребывал в теле старика и сжигал в камине — в этом не было сомнения — белые листы, испещренные карандашными штрихами. Пребывая в крайнем возбуждении, он вскочил с кресла и зашагал по комнате.
— Она проклинала его и после смерти. Представьте себе, насколько страшным было его преступление, если родная дочь продолжала проклинать уже покойного отца. И дело не только в рисунках.
— Каких рисунках, о чем вы говорите? — с недоумением спросил Ричардс.
— Это страшная глупость, мой дорогой Генри, но, кажется, призрак преследует меня и во сне. Я видел, как старик сжигал рисунки мистера Белла, я видел, как дочь кричала на него.
Милтон расхаживал по комнате, нервно поводя плечами. Стылое дыхание смерти, казалось, просочилось в его тело, чужая трагедия превратилась в его собственную. Генри с беспокойством следил за перемещениями друга.
— Вы полагаете, смерть мистера Белла не была случайностью? — спросил он, намереваясь предотвратить очередной нервический припадок друга.
— И часто вам доводилось случайно падать с лестницы? — в сердцах воскликнул Милтон. — Конечно же нет. Старик больше не мог бороться со своей ненавистью. Поэтому уничтожил ее источник и все напоминания о тех днях.
— О боже, какая чудовищная жестокость!
— Генри, — со вздохом проговорил Милтон, опускаясь в кресло, — это трагическое злоключение лишило меня сна и отдыха.
— Ну что вы, Джон, успокойтесь, сделайте глоток бренди.
— Я вам крайне признателен за ваше гостеприимство, мой дорогой друг, но мне придется покинуть вас в самое ближайшее время.
— Почему же? — воскликнул Ричардс. — Вы думаете, что злой рок преследует вас с тех пор, как вы рискнули изобразить эту могилу?
— Да, и я боюсь навлечь это проклятие на вас своим присутствием. Если вы не против, я вернусь в Лондон.
— Джон, вы не представляете, насколько вы опечалили меня этой новостью. Но я не смею вас задерживать и, да, я понимаю ваши страхи, хоть и не совсем разделяю.
Два дня спустя Милтон попрощался с другом у ворот поместья. Молодой художник отказался и от кареты, и от носильщика, и от компании самого Ричардса. В конце концов, хозяин поместья внял просьбам друга и отпустил его, клятвенно пообещав осенью наведаться в Лондон.
Милтон шел по дороге неторопливым шагом и на перепутье свернул не к станции, а в сторону старого заброшенного кладбища. Оставив свой чемодан на земле, Милтон бродил среди могил. На одной из них он срезал розу с куста. Ноги сами понесли его к дальнему краю кладбища. Могила мистера Бейкера вызывала в нем страх, но художник чувствовал, что должен это сделать. Опустившись на колени, он возложил розу на могилу и прошептал молитву. Умиротворенная тишина внезапно была нарушена пением дрозда. Милтон повернул голову, и заметил что-то белое в корнях кустов шиповника. Протянув руку, он достал два клочка бумаги. Они отсырели и измялись, но художник без труда узнал пропавшие из дома эскизы. Милтон вернул их обратно и поднялся на ноги.
Ближайший поезд отвез его назад в Лондон, к привычной жизни. С тех пор ничто не нарушало его спокойствия. Но эту историю он всегда вспоминает с крайней неохотой.
Примечания
1) Муза венчает славу (лат.).
2) Имеется в виду роман «Телени, или Оборотная сторона медали».
3) Мэтью Кристофер Бейкер
1813-1876
Человек умирает столько раз, сколько раз он теряет близких (лат.).
4) Гневное восклицание, букв. «пусть погибнет, да сгинет» (лат.).