Сто маэнгов

Как жарко светило солнце Тхари — намного жарче, чем летом на Земле, в России. Дмитрий вышел из межпланетного корабля-портала и тут же потянулся за темными очками. Он начал высматривать багаж, чтобы подхватить свой рюкзак, и тут — это для него был просто шоком — он увидел невысоких, одетых в синюю униформу тхарийцев. Они перетаскивали их вещи, уже выгруженные из багажного отсека, в длинный зеленый автобус. Когда тхарийцам нужно было обойти землян (все уже вышли из корабля, кто-то закуривал, кто-то звонил по мобильнику домой), они кланялись, улыбались, что-то говорили на своем бедном языке — почти без согласных и со словарным запасом в несколько сотен слов.

Димка никак не думал, что тхарийцы могут работать обслугой. Он много читал в интернете о Тхари, но о том, кто же тут готовит еду, подметает улицы и чинит машины, как-то не размышлял. Охотник представлял, как богатые тхарийцы лежат себе на золотом песке у самой кромки океана, иногда шлепают ногой по воде, пьют не спеша коктейли и едят какие-то свои туземные фрукты — благо земля и деревья тут плодоносят несколько раз в год. На Тхари — самые богатые во всей Вселенной залежи шуунита, лучшего аналога нефти. Разве тут могут быть бедные? А если здесь не все живут привольной и роскошной жизнью, то отчего же они приглашают волонтеров с Земли поохотиться на маэнгов?

Маэнги — опасные существа, и вот потому-то, как раньше думалось Дмитрию, испорченные богатством тхарийцы предпочитают не рисковать, а нанимают добровольцев, оплачивают им перелет, проживание на лесных базах и дают щедрые призы за трофеи, деньги-то им все равно девать некуда. Но вот ведь — тут полно своих бедняков — кто еще может быть обслугой… «Какое мое дело, — одернул он себя. — Я приехал работать».

За окном автобуса убегали назад высокие и одноэтажные дома из белого камня, ярко-зеленые заросли и голубые реки. Попутчики — кто дремал, кто с любопытством изучал пейзажи Тхари. Дима мельком оглядел тех, кто будет определен на одну с ним охотничью базу. Бывалые охотники или молодые парни, вроде него самого. Те, кто утомился от земных развлечений, и ждет опасностей и вброса в кровь адреналина или те, кто просто мечтает хорошо заработать.

На базе каждому дали по просторному номеру с ванной и небольшой кухней. Можно было есть в столовой, можно брать там же продукты и готовить у себя. Сопровождающий их тхариец провел охотников по базе. Показал столовую, комнату для инструктажа, тир — где они потом будут пристреливать выбранное оружие и библиотеку. Отчего-то особенно долго водил их по библиотеке, где были книги и на тхарийском, и на русском и еще на нескольких языках. «У нас много книг. На Тхари много читать, много книг писать», — повторял их гид. Трудно было представить себе литературу на подобном языке, непонятно было, к чему он это повторяет, но все вежливо промолчали. Каждому выдали рацию и навигатор — можно было всегда выстроить путь от любой точки леса до базы и связаться с базой, если что-то случится.

Первый день был отведен на отдых, второй — на инструктаж. А дальше пойдет трехнедельный отсчет времени. За эти дни надо было убить как можно больше маэнгов. Отстрелившие сто или больше — получали в награду десятидневный тур на Фламму, прекраснейшую планету Вселенной… Конечно, главный приз тоже можно будет взять деньгами. Голова одного маэнга стоила столько же, сколько сто грамм шуунита, за десять голов можно было прожить месяц безбедно (а в деревне, откуда прилетел Дмитрий, полузаброшенной Сосновке, в ста километрах от Северобайкальска — и все три). А за сто отстрелянных маэнгов можно было оплатить учебу, поправить дом… Но Дмитрий мечтал о Фламме — как о глотке воды в засуху, как о первой любви.

Год назад он прочитал в инете о первом наборе волонтеров на Тхари, о сказочном призе — и заболел этой мечтой. Колол дрова, тянул воду из колодца, бродил в тайге, выслеживая зверье — но думал только о разбивающихся на миллионы брызг водопадах и полях тюльпанов, о древних храмах с загадочными письменами на стенах и нищих странствующих предсказателей, о маленьких птицах с разноцветным опереньем, легко садящихся на ладонь, и золотом песке, поблескивающем под струящимся стеклом ручьев. Еще он почти наяву видел их города, дома с причудливыми крышами, изогнутые мостики над рукотворными прудами, Прозрачное море, плывя по которому можно рассматривать находящиеся на дне дворцы немыслимой архитектуры, дороги и маленькие домики обычных людей — подводное видение ушедшей цивилизации.

Дима долго изучал выложенные в инете воспоминания первых волонтеров, побывавших на Тхари, и решил, что это дело — по нему. Отчеты и рассказы о смерти трех добровольцев (из двухсот прилетевших с Земли) сибиряк прочел равнодушно. И на медведя ходить опасно, а тут все проще… Первый набор пришлось пропустить — брали только тех, кому было больше двадцати одного года. Он подал заявку на этот год, приложив копии охотничьих дипломов. И вот — он на Тхари…

В столовой, выкрашенной светло-синей краской, с большими светлыми окнами, куда Дима пришел на обед (есть можно было в любое время, даже ночью кто-то из обслуги дежурил на кухне и готов был подать поздний ужин или ранний завтрак), было почти пусто. У стойки с различными блюдами хлопотали несколько туземцев. Охотник просмотрел меню (на тхарийском, русском и отчего-то английском, хотя ни единого иностранца Дмитрий на корабле-портале, отправившемся из Москвы, что-то не заметил). Меню тоже было такое же — из разных кухонь. Охотник заказ борщ, мясо в каком-то хитром соусе из местных приправ, сок. Поставил все это на поднос, прикинул, не взять ли яблок или помидоров — фрукты и овощи лежали на отдельных блюдах, ровно выложенные, вымытые и можно было брать сколько угодно. Потом решил, что пока достаточно. Он пошел к столу у окна. Приготовлено все было очень вкусно, и обед был бы превосходен, только какая-то мимолетная мысль скреблась в голове, как нудная муха за стеклом. Даже не мысль — ощущение. Уходя, Дмитрий кинул мимолетный взгляд на столовую — его поднос уже убирал хлопотливый туземец. Тут это ощущение и оформилось в нечто осознанное. Ровные кругляши яблок и помидоров вызывали отчетливую аналогию с тхарийцами, служившими в столовой. Одетые в белую форму, с неотличимо похожими лицами… И форма их при жаре была странной: не шорты, как у прилетевших с Земли, а брюки, рубашки с длинными рукавами…

Когда Дима пришел поужинать, за его столик подсел мимоходом замеченный им еще в Москве пожилой охотник — с добродушным лицом, короткой рыжей бородой, светло-голубыми глазами. Дмитрий коротко кивнул ему. Тот протянул руку, представился:

-Саша.

-Дима.

Хоть сибиряк и был немногословен, но все же они разговорились. О себе Димка сказал коротко, что живет в деревне, с матерью, дедом и братом. Саша, в отличие от него, оказался не профессиональным охотником — любителем, а так — был ученым, специалистом по литературе середины двадцатого века. Дима первый раз видел ученого, к тому же — занимающегося литературой. Он любил почитать, хотя, конечно, едва ли отличил бы книгу начала двадцатого века от написанной в конце того же столетия. Общаться с Сашей было приятно, и на следующий день, отправляясь к инструктору и потом в тир, они уже держались вместе.

На инструктаже загорелый, почти темнокожий, низкорослый тхариец (земляне его слушали через трансляторы-переводчики, которые, впрочем, не облагораживали неуклюжую речь инструктора) показал несколько учебных фильмов. Вот маэнги, похожие на сонных лемуров, но намного больше, лежат с закрытыми глазами на толстых ветках ченг (ченга — любимое дерево этих зверей) — так они могут проводить долгие часы. Вот охотник выследил целую группу маэнгов и начинает стрелять — кто-то из зверей убегает, а некоторые ведут себя странно: стоят посреди поляны, таращатся карими глазищами и машут лапами. «Глупый зверь, — прокомментировал инструктор, — глупый, ленивый».

Следующий фильм он сопроводил словами: «Маэнги много-много опасен, охотник быть сильно осторожен».

В кадре — маэнг, бредущий между ченгами (они могут передвигаться как на четырех, так и на двух ногах). Человек быстро вскидывает ружье и стреляет. Серебристая шкурка зверя темнеет и слипается от потока крови. Маэнг падает. Охотник подходит к упавшему зверю, чтобы поставить метку — именное клеймо, по которой будет ясно, кто застрелил маэнга. Внезапно что-то происходит — он спотыкается, роняет ружье и медленно опускается на землю. Маэнг через несколько минут поднимается и, оставляя кровавый след, пытается отползти в чащу. «Человек совсем умер, — назидательно сказал тхариец, — первое — в голову маэнгу стрелять, второе — метку делать».

-Как это снимали? От чего он умер? Как обезьяна могла его убить? — раздались вопросы из разных углов комнаты.

Дима молча слушал. От чего погибали люди при встрече с маэнгами, он знал — об этом довольно много было написано в инете. Единственно, что, в самом деле, было интересно, — как это снимали.

-Человек на охота шел — человека снимали, маэнга снимали. Потом так сделали на умной машине — человек упал. Умный технология, — снисходительно сказал инструктор. — Маэнги сильно-сильно опасен. Если живой. Мертвый совсем не опасен.

-От них идет как излучение, вроде электро–магнитного, парализует нервную систему, и человек погибает, — объяснил кто-то. — Но оно действует только около них, если совсем близко к маэнгу подойти.

-На них охотятся только три недели в году? — спросил молодой человек, сидевший во втором ряду. Спросил с азартным любопытством — возможно, прикидывал, нельзя ли настрелять этих ленивых маэнгов побольше.

-Три недели маэнгов стреляем. Жарко. Зверь много-много спит. Ленивый, — ответил тхариец.

Никто не возразил, однако некая общая мысль как бы повисла в воздухе — если этот, на расстоянии убивающий зверь — ленивый, то каков же, так сказать, игривый?

-Почему у нас в комнатах видеонаблюдение? — внезапно спросил кто-то.

Все замолчали. Неприятное было молчание, нехорошее. Но инструктор так же широко улыбался, и черные глаза за стеклами темным очков смотрели, не выражая ничего.

-За хорошую охоту хороший приз. Охотник болеть может. Упасть может. Один раз было — охотник упасть, голова побить. Другой день на охоту ходить. Еле жив оставаться, — снисходительно проговорил он.

-С нами будут ходить инструктора? Первые дни, чтобы объяснить — ну там, где у них лежбища, где что? — спросил прежний азартный юноша.

-Нет. За охоту деньги много давать. Один инструктор много-много поможет, другой плохо поможет. Охотник жаловаться будет, начальник ругаться будет, — важно сказал инструктор.

Он нажал кнопку на пульте, экран потемнел.

-Вечером надо в оружейную приходить. Оружие выбирать, — объявил тхариец.

-А пристрелять дадут? — сразу спросило несколько человек. Тот кивнул и вышел из комнаты.

На третий день после их прилета на Тхари — первый день охоты — Дмитрий вышел с базы рано, в шесть утра. Он немного нервничал. Конечно, охотник читал, что в прошлом году маэнгов убивали тут десятками, несколько дошли до ста. Но кто знает? Вдруг загадочные звери поняли, что большое существо с длинной железной палкой — это враг, от которого надо убегать? А тот, кто убьет меньше десятка, должен будет полностью оплатить перелет и проживание. Таких денег Димка не заработал бы и за десять лет в своей деревне.

Однако первый день оказался удачным. Сибиряк сразу наткнулся на семейство этих ленивых серебристых обезьян. Они лежали на светлых, узловатых ветках ченг с полузакрытыми глазами, не сразу заметные среди серебристо-зеленых листьев этих деревьев. Он перевел свое оружие в режим автоматной стрельбы — и пять маэнгов, скатившись на землю, остались неподвижны среди высокой травы. Потом — еще одна стая, потом — несколько одиночно сидевших на деревьях обезьян… Никто не пытался его ударить током, и вели себя маэнги ожидаемо — или пытались убежать, или начинали неуклюже взмахивать лапами, застыв на одном месте.

Вечером, когда сибиряк пришел в столовую, там было многолюдно — большинство бродило по лесу дотемна. Он сел рядом с Сашей, и только они начали ужинать, как вдали над лесом застрекотал вертолет, потом еще один и еще. Димка удивленно поднял бровь — зачем это? Выяснилось, что специальные команды забирают убитых зверей. По всему лесу тут и там были сделаны специальные поляны, правильные квадраты, также и для того, чтобы можно было тут же эвакуировать пострадавшего или увезти убитого.

Вертолеты прилетали каждый вечер. Один из охотников, дотянувший в лесу до темноты, рассказал, что в команде вертолета — люди, одетые в темно-зеленую форму, но земляне или нет, он не понял. Потом, когда начали появляться первые жертвы, вертолеты стали прилетать и днем — и этих людей увидели и другие. Их сразу прозвали «могильщики».

Еще четыре дня были немного менее удачны, но тоже неплохи. Димка ходил по лесу до позднего вечера, вернувшись, принимал душ, ел и сразу засыпал. Во сне видел — ярко-зеленые заросли, непривычные деревья со светло-серыми стволами и длинными мягкими листьями, серебристых обезьян.

На шестой день погиб один из охотников — тот азартный молодой человек… Все знали, что такое могло случиться, но никто не был внутренне готов к этому.

Тхарийцы вели себя как ни в чем ни бывало — улыбались застывшими улыбками, прилежно убирали комнаты, готовили еду.

Дима решил отодвинуть от себя мысль об этой смерти, убрать на самые задворки сознания. Ему надо быть сосредоточенным и острожным. И просто идти к своей цели.

Домой он позвонил всего один раз, сказал, что долетел нормально. Интернета здесь на базе не было, а переговоры по телефону были дорогие.

Но вечером этого же шестого дня Димка не мог уснуть очень долго. Что-то накатывало, какие-то образы, ощущения. Сформулировалось это внезапно, в виде отчетливой картины: его дом в Сосновке, дед, который что-то мастерит во дворе, мать, загоняющая корову в хлев. Дед кашляет, сплевывает на землю, снова принимается за работу. Что-то с легкими у него, к врачам в город не хочет, дорого, говорит… И вдруг у калитки — Юлия Сергеевна, почтальон, их дальняя родня. «Телеграмма!» — говорит она, и лицо у нее потемневшее. «Что там?» — кричит, выходя мать. «Димка наш погиб»…

Он встал, подошел к крану а, нагнувшись, начал пить воду. Ничего не бывает даром. Надо просто делать свое дело. И все.

Отодвинул и эту картину туда же, на те же задворки сознания, и велел себе спать.

На охоте теперь стал еще осторожнее. Не подходил к убитому маэнгу, пока не простреливал ему, упавшему на землю, голову, даже если был уверен, что зверь мертв.

Прошло еще восемь дней. Дмитрий возвращался на базу, усталый и измотанный. В уме крутилась только мысль — уже восемьдесят девять. У некоторых охотников с их базы, впрочем, было за девяносто. Он был такой голодный и потный, что, кроме как помыться и поесть, больше ничего не хотел. До базы оставалось идти минут десять. И тут молодой человек услышал все приближающийся треск веток, тяжелое дыхание и какой-то невнятный разговор, будто кто-то бредил или говорил во сне. Охотник повернулся, на всякий случай сняв с плеча ружье. Из кустов вышел — нет, словно выдрался или вывалился Саша — у него были полубезумные глаза, рация в руке, в ней что-то трещало и шипело.

-Питекантропы, носороги… толстокожие … тупые… — он бормотал эти невнятные слова, двигаясь, как сомнамбула. Дмитрий подошел к нему и жестко взял за локоть — тот не сопротивлялся. Молодой человек довел его до базы, предварительно связавшись по рации и предупредив, что понадобится врач.

Тхарийцы выбежали им навстречу, Сашу тут же уложили на носилки и понесли в изолятор.

-Слабый удар, — пояснил врач. — Маэнг почти мертвый был. Силы не хватило. Мало-мало ударил. Ничего. Два дня и опять на охота идти.

Слова врача, что охотника ударило «мало-мало», конечно, всех приободрили.

Но вечером к Димке пришло то же самое видение — только дед лежал дома, на кровати, кашляя беспрестанно, а мать стирала во дворе, с силой выжимая белье. «Ничего. Одиннадцать осталось — и все…»

Он постарался забыть сейчас о Земле — хотя тянуло домой все сильнее и сильнее. Раздражала буйная зелень за окном, щебет незнакомых птиц, непривычные запахи. Хотелось посидеть с дедом вечером под неярким тускнеющим небом, поговорить о том, о сем… Мать вынесла бы им горячих пирогов…

Внезапно Димку словно встряхнуло. Что он делает? Зачем и за что рискует? Дома, когда все вокруг было привычным, обыденным — мечталось о неведомой, недосягаемой Фламме. Ну неужели он такой дурак, что ухнет все выигранное и выберет Фламму? Дом надо поправить, учиться надо, деда везти к врачу, и может, и на операцию. Как он мог думать только о себе?

На другое утро Дмитрий пошел к инструктору. Тот сидел в кабинете и что-то писал. Подняв голову, посмотрел на охотника. Глаза тхарийца были, как и раньше, запрятаны за темными очками, он смотрел без выражения и улыбался.

-Я решил уехать, — спокойно сказал Дима.

Инструктор полистал большой журнал и нашел записи о охотнике.

— Почему сто маэнгов не хочешь? — спросил он.

-Надоело. Устал. Когда будет рейс на Землю?

Дима решил для себя, что уедет с ближайшим же кораблем-порталом.

-Два дня ждать — потом улетать, — равнодушно ответил тхариец и отвернулся от охотника.

Через день после того случая в лесу Саша действительно вышел на охоту. Дима подумал было — не держаться ли им вместе. Мало ли — вдруг тот еще не до конца пришел в себя. Глаза у Саши действительно были отсутствующие, а Димку он, похоже, вообще не узнал, но раз врач все-такиему разрешил выходить… Впрочем, разбираются ли они в лечении землян — все же сами тхарийцы биологически не то чтобы люди…

Но если держаться вместе — много ли он настреляет сегодня? За вчерашний день у него прибавилось еще шесть маэнгов. Улетать послезавтра. Значит, все-таки еще может вернуться полным победителем, настреляв счастливую сотню.

И Дмитрий направился в противоположную сторону. Прошло три или четыре часа — и внезапно он увидел вертолет, нарезавший круги над какой-то поляной. На вертолетах забирали погибших… Их немедленно увозили в город, откуда потом почти сразу страшный груз отправляли на Землю.

Это не имело смысла — но Димка все равно побежал в ту сторону, где должен был приземлиться вертолет. Добежать он не успел — увидел только, как между деревьями «могильщики» прошли с носилками, а на них — Саша, с безжизненно-белым лицом и свисающей рукою… Значит — умер… убит…

Дима потрясенно пошел в ту сторону, откуда вышли могильщики. Не думая ни о чем, не глядя ни на что, дошел до небольшой вытоптанной поляны, в центре которой очертания примятой травы напоминали недавно лежавшее там тело. Дмитрий опустился на сваленный ствол, жалея, что бросил курить. Сидел бы сейчас, дымил одну за другой папиросы, разгоняя чужие лесные запахи дешевым земным табаком.

Потом он встал и аккуратно, чтобы не наступить на примятую траву, пошел на базу, бросив на место гибели друга еще один, мимолетный последний взгляд… зацепился за что-то взглядом… через десять шагов остановился и вернулся обратно.

Саша должен был подойти к тяжело раненному зверю, но тут нет еще одного следа — примятой травы в форме тела маэнга. Притворившийся мертвым зверь должен был уйти или отползти прочь — но нет ни единого следа, кроме легко читаемых следов ботинок могильщиков. Дима присел на корточки и начал осматривать место, где упал Саша. Он представлял себе его положение на земле — и тут понял, что еще было не так. Там, где опустилась на землю голова охотника — на траве была кровь. Неужели это был не маэнг –они могут контузить человека, повлиять на его нервную систему, но ведь не нападают ? Но кто же тогда?

Дима встал, подумав, что надо прочесать заросли в той стороне, откуда стреляли. Он проходил минут десять, пока не увидел следы, похожие на ботинки «могильщиков». Кто-то, судя по всему, или ждал Сашу в зарослях, или крался за ним… Не маэнг, не житель Тхари— они не заходят в лес — человек… Но тхарийцы, конечно, знали об этом — ведь их врачи пишут заключение о смерти, значит, они как минимум скрывают насильственную смерть или — сами же ее спланировали…

Дима медленно возвращался на базу. Что сказал тогда Саша? «Питекантропы, носороги»… Допустим, питекантропы — это о маэнгах. Хотя он мог и тхарийцев так назвать… Но носороги при чем? Впрочем… Саша в тот день пережил шок — и возможно, это были не сознательные слова — нечто, выбравшееся из подсознания. Дима долго мучился, пытаясь понять эту загадку — сибиряку казалось, если он додумается, что имел в виду Саша, то поймет и причину его смерти.

Жаркое солнце залезло в окно, бросив на пол горячие, обжигающие босые ноги полосы. Небо было ясно-голубым. Так начался последний день Димки на Тхари — завтра утром он уезжал в город, а оттуда — улетал на Землю…

Ему осталось сделать три выстрела — и он вернется домой победителем. А мечта полететь на Фламму… Ну что ж, должна у человека быть мечта в жизни. Но только, чтобы она не была важнее родных людей.

Забросив за плечо ружье и сунув рацию в нагрудный карман, он зашел в лес и пошел в чащу. Последние дни маэнгов он находил не без труда — то ли их просто стало очень мало, то ли они ушли вглубь леса, в более безопасные места.

Бродил он с час, пока среди светлых стволов ченг не мелькнул серебристых мех. Дима осторожно пошел за ним и вышел на небольшую поляну с ручьем, по которой ковылял его девяносто восьмой маэнг. Точнее, маэнга –неповоротливая, с большим животом — видимо, скоро должна была родить детеныша. Увидев охотника, она замерла, глядя на него странными темными глазищами и начала неуклюже взмахивать лапами. Дмитрий вскинул ружье и выстрелил так, чтобы сразу попасть в голову. Зверь повалился, скатившись головой в ручей, остался неподвижен, и вода в ручье текла, смешиваясь с кровью. Может, расслабившись и чувствуя себя уже на пути к Земле, может быть, из-за того, что маэнга лежала, не делая ни единого движения, Дмитрий подошел к ней без боязни и и наклонился, чтобы нанести метку. Вдруг голова у него закружилась, воздух как будто закончился в легких и вздохнуть уже было невозможно, ноги перестали слушаться и опустили его на темную, влажную землю около воды.

Маэнга (ее имя было Ирлиан) повернула голову, посмотрела не неподвижное тело землянина и начала медленно, с трудом подниматься. К счастью, пуля прошла вскользь, и хоть шерсть на виске была темно-красной. Ирлиан отошла на несколько шагов от упавшего врага и, плеснув из пригоршни на лицо, сорвала и приложила к ране длинный лист ченги — эти деревья обладали, кроме всего прочего, еще целительным действием.

Она уже осознала, что осталась в живых, но в ее душе по-прежнему клокотали еще не ушедший страх и возмущение. «Почему они настолько злы и безумны? Как можно совсем не почувствовать никакой жалости?» Она пошла прочь, заново повторяя про себя все, что она сказала чужаку-убийце, и никак не могла прервать этот бесполезный разговор (точнее — монолог, поскольку земляне не умели общаться мысленно). Ирлиан перебирала свои слова и находила новые и новые аргументы. Она никак не могла отойти от стресса и, почти не видя ничего вокруг себя, машинально жестикулировала, как делают все маэнги, когда волнуются, боятся или злятся.

Дмитрий дышал с трудом, почти не воспринимая реальность. Через два часа он смог приподняться и сесть. Умылся, ополоснул лицо и снова повалился на землю. Он понял все — и почему погиб Саша, и почему. Теперь, думал сибиряк, главное — не дать им понять, что с ним произошло то же, что и с Сашей.

Это знание просто переместилось в его голову после контакта с Ирлиан — ее имя он тоже узнал. Общаться они бы не смогли, для землян общение было опасно, иногда смертельно. Но, как видно, некоторые из людей могли входить в контакт с сознанием маэнгов — точнее было бы даже назвать это информационным ударом… Люди не могли слышать мысли этих удивительных существ и отвечать им — маэнги, защищаясь, на несколько мгновений подчиняли себе полностью сознание землян. Мало кто мог выдержать это давление — но некоторым удавалось…

Когда он вернулся на базу, инструктор встретил его при входе.

-Ни одного маэнг сегодня. Ты болеть? — спросил он, приглядываясь к Димке.

-Да, — спокойно ответил тот. — Ногу поранил об корягу, отлежался и вернулся.

-Надо вертолет звать, врача звать. Почему в рацию не говорил?

-Я что, малолетка? С десяти лет с ружьем по лесу хожу, — холодно ответил Димка, не отводя глаза.

Инструктор еще немного побуравил его взглядом. Потом широко улыбнулся и протянул пластиковую карточку:

-Деньги. За охота. Забирать и домой улетать.

Дмитрий безразлично бросил карточку в карман, не показывая никаких эмоций — ни радости, ни возмущения, ничего. Он должен был сдерживаться, но и притворяться ему не хотелось.

На следующий день Димка забирался в корабль-портал, с ним улетало еще несколько человек с базы.

-Эх, прощай, Тхари! — мечтательно сказал один.

Димка молча занял свое место, глядя, как на огромном экране появилась картинка — медленно вращающийся сине-зеленый шар, планета Маэнга… Не Тхари…

Он прикрыл глаза и стал думать о том, что узнал.... С давних времен на планете жили две расы, маэнги и тхари. Маэнги — существа с темными глазами и серебристой шерстью. Они всегда общались только мысленно, только изредка используя жесты. Маэнги были умны и одаренны — неисчислимое множество талантливых сочинителей и музыкантов появилось среди этой расы. Они не записывали ни стихи, ни романы, ни музыку — все придуманное хранилось у них в памяти и передавалось другим только мысленно. Но от исчезновения их произведений спасали ченги — странные деревья, которые обладали особым энергетическим полем, они могли улавливать мысли, запоминать и хранить то, что было придумано маэнгами. Долгие часы существа этой расы проводили, припадая к стволам ченг и вбирая мудрость многих поколений — выдуманные истории, подлинные жизненные приключения, стихи, музыку… Когда ченга старела и умирала, из ее древесины за несколько десятилетий образовывался шуунит, питавший молодые деревья и передававший им накопленную информацию.

Тхари были младшей расой — не по возрасту появления на планете, а по уму и способностям. Они не любили придумывать истории или музыку, не любили долго разговаривать, обмениваясь никому неслышными мыслями, как маэнги. Они всегда пытались озвучить свои мысли: им было проще так общаться, несмотря на бедность их языка и примитивное строение гортани существа младшей расы могли произнести всего три гласных и десяток согласных звуков.

Тхари отличались от старшей расы внешним обликом — на лицах и кистях рук у них не было шерсти, а та, что росла по всему телу, была рыжей. Они не любили жить в пещерах и не хотели питаться только лесными плодами и пойманной рыбой. Тхари начали охотиться на лесных зверей, возделывать поля. Деревья они рубили на дрова, научились строить примитивные хижины. Но существа старшей расы не разрешали им трогать ченги. И тхари подчинялись, потому что если они не слушались мысленных внушений от старейших маэнгов, то представители старшей расы просто подчиняли их себе — их мысли, их волю. Маэнги никогда не пользовались этой своей силой, не пытались превратить тхари в рабов. Они их любили, как младших братьев, неразумных, не доросших до уровня старшей расы — но ведь братьев… Тхари научились обрабатывать железо, медь, делать ткани. Маэнги не понимали, зачем тратить время на такие пустяки, когда есть такое богатство мыслей и чувств, доступное каждому, прикоснувшемуся к стволу ченги и обменивающемуся мыслями со своими сородичами.

Тхари открыли одно важное свойство шуунита — он мог гореть (точнее, у него было немало и других свойств, но пока им было это неизвестно).

Однажды на Маэнгу прилетели люди с одной из планет и предложили тхари свою помощь — возвели высокие каменные дома, привезли транспорт, построили фабрики. Также они исследовали ископаемые на планете (ее назвали Тхари, потому что о разумности маэнгов тхари, конечно, умолчали). И началась добыча шуунита — а для этого рубились тысячи ченг.

Старшие решили призвать младших к повиновению и заставили их уйти из леса. С тех пор младшие, которые не хотели отказываться от разработки месторождений шуунита, в лес заходить не могли.

Тогда появились люди — включая «могильщиков» и охотников. И тхари руками людей стали уничтожать маэнгов.

Димка сидел, закрыв глаза, и думал, думал… Он знал все, что знала Ирлиан — и историю Маэнги, и даже ее собственные стихи, которые она писала с детства. «Как им помочь, -думал он, — приду — напишу в инете… подниму волну… Посмотрим, кто победит в конце концов…»

Корабль–портал нес его к Земле…