Там, где все дороги сходятся в одну

— Примипил Алексис мёртв, — резюмировал Дориан Век, высокий голубоглазый блондин, грузно опирающийся на стоящий посреди шатра стол. В отличие от защитных одеяний всех присутствующих его доспех был местами позолочен, дабы подчеркнуть его более высокое, командное положение.

— Я думаю, это конец, — обреченно заявил один из десятников, стоящих вокруг стола.

— Посмотрите, что смогли заснять дроны перед тем, как были сбиты, — сказал молодой парень в белых лёгких доспехах под докторским халатом, попеременно нажимая светящиеся кнопки на своём наруче. — Эти беспилотные разведчики были запущены с горы одновременно с установкой маяка, который сейчас передаёт сигнал о помощи.

Да, все присутствующие помнили твердое решение примипила подняться на гору, чтобы установить спасательный маяк. Из-за надвигающейся песчаной бури подать сигнал из другой точки не представлялось возможным. Большую часть солдат он увел за собой в этот суицидальный поход, лишь хлопнув Дориана по плечу: «Она важнее всех наших жизней, мы обязаны подать сигнал, а вы обязаны выстоять до тех пор, пока не прибудет помощь». Центурион скосил взгляд в сторону дальнего угла шатра. Там, в тени, спокойно сидела маленькая девочка, тихая и незаметная, словно забытая детская игрушка. Но именно ради её спасения примипил Алексис ушел в бой с улыбкой и погиб, наверняка, с сознанием, что достиг своей цели, ибо маяк работал и посылал сигнал. А нам оставалось лишь надеяться и молиться, что его услышат союзники. И когда монитор на наруче инженера показал, что сердце примипила перестало биться, молодой парень в белом доспехе произнес фразу, которую сейчас и озвучил всем десятникам центурион Дориан Век. Их славный командир и все солдаты, ушедшие с ним, — пали.

А между тем пространство палатки озарили потоки света с синими оттенками. Устройство на столе выстрелило лучом, который быстро сформировался в очертания пласта земли в разрезе. На голограмме схематично показывался сектор планеты в несколько сотен миль вокруг лагеря. И практически всё это пространство кишело ворочающейся, переливающейся массой. Словно биллионы маленьких существ, количеством сравнимые с пылью в песчаной буре, которая уже бушует за гранями данного плато.

— Отче… — одними губами прошептала голова капеллана, которая безвольно плавала в густом пузырящемся растворе внутри колбы, которую солдаты в шутку называли аквариумом.

— Их там тысячи тысяч, — судорожно проговорил один из десятников с длинным шрамом на лысине, словно кто-то ударил его хлыстом в детстве.

— Нет, намного больше, — сквозь до боли сжатые зубы прорычал Дориан Век. — Проклятье, — рослый центурион сильно ударил закованным в латы кулаком по столу, оставив на покрытии приличную вмятину. Вены на его шее вздулись и слегка засветились синим мерцанием, из-за того что адреналин повышает эффективность нанороботов в крови каждого легионера, которые сейчас активно заструились по его сосудам наперегонки с кровеносными тельцами.

— Практически вся когорта уничтожена, лишь наша центурия, которая была оставлена для защиты лагеря, -выжила, — сокрушался еще один десятник с короткими волосами, зачесанными назад. — Нужно было послушать вас и не разделяться на манипулы. Если бы все остались в лагере…

— Если бы все остались в лагере, то сигнал о помощи так и не был бы послан, — центурион Дориан прервал тираду десятника. — Это доказывает, что Алексис был прав…

— И куда его привела эта правота, — тихо буркнул всё тот же десятник с короткой стрижкой.

Массивный, мускулистый Дориан сделал шаг к наглецу, настолько грозно сдвинув брови, что его бедный оппонент отступил и слегка сжался.

— Примипил и все его воины отдали жизнь, чтобы у нас был шанс, один на миллион, но всё же он есть, — суровым голосом рыкнул голубоглазый центурион. — Они исполнили свой долг до конца, и я расчитываю, что вы сделаете то же самое!

Все десятники в едином порыве стукнули сжатым кулаком по своей груди. Долг превыше жизни, вера превыше страха. Эти слова уже в крови каждого легионера вместе с наномашинами, усиливающими возможности организма.

-Ну что ж, тогда нам остаётся лишь помолиться, — слегка прикрывая глаза, проговорила плавающая в колбе голова.

— Молчите, капеллан, — гневно отмахнулся Дориан. — Сейчас время читать молитвы мечам, а не крестам.

Один из воинов, сидящих в палатке, решил немедленно последовать «приказу» своего центуриона и достал небольшой прямоугольный планшет, провод от оного ловким движением подключил к рукояти своего меча. Небольшая программная манипуляция с нанитами, которые постоянно затачивают меч, и они будут работать в разы быстрее, что правда многократно повысит износ. Так что спустя час такого активного использования меч придет в полную негодность, но благодаря улучшенной остроте и пробивной силе он сможет разрубить одним ударом даже щит легионера. Что же, даже мечам придется сражаться изо всех сил в этом бою.

— При других обстоятельствах я бы обвинил вас в ереси и отправил бы на костер так же, как я поступил с вашим отцом десять лет назад, — сощурилась морщинистая, лысая голова, вальяжно покачиваясь в своём растворе. — Но сейчас я считаю, что вы правы… и даже более…

Выдержав небольшую паузу, голова капеллана, резко нахмурившись, молвила: «— Доспех мне!»

От затылка плавающей в растворе головы отсоединился массивный шланг с длинной иглой на конце, словно провод, отключенный от электрического прибора. Двое солдат опустили затянутые в латные рукавицы руки в колбу, нисколько не боясь жидкости, и аккуратно извлекли голову центурийского священника из неё.

Массивный тяжелый механический доспех «Гавриил» услужливо раскрыл своё нутро. Водрузив голову капеллана в пространство, которое обычно занимал затылок пилота, солдаты отошли на несколько шагов назад. Глаза меха воинственно загорелись синим огнем после того, как его створки закрылись, «поглотив» священника. Это означало, что принятие пилота прошло успешно.

— Господин капеллан, вы уверены, что сможете справиться с этим доспехом без.. эм.., не обладая конечностями? — поинтересовался инженер.

— Мальчишка, — прозвучало недовольное ворчание из чрева механизма. — В моей голове больше электроники, чем во взводе таких тяжелобронированных костюмов. Я уже подключился к его ЦП и настроил модуль, который воспроизводит мои мысли в звуковые волны. Теперь он работает с динамиками меха.

Тяжелый механический доспех был высок, центурион Дориан был выше всех присутствующих в комнате, но и он лишь упирался в солнечное сплетение «Гавриила». Положив массивный двуручный молот на плечо, механизм, не сказав больше ни слова, направился к жужжащему силовому полю, которое являлось выходом из палатки. Огромный оббитый железом и золотом трактат «Malleus Maleficarum», обмотанный зажимами и цепями, слегка звякнул, болтнувшись на звеньях, закрепленных к поясу «Гавриила».

Почти все воины вновь ударили себя сжатым кулаком по груди, дабы выразить тем самым своё уважение капеллану, оный решил быть в бою с простыми солдатами в этот чёрный час. За ушедшим священником последовали и десятники, они должны были обьявить легионерам построение.

В шатре остались лишь двое: молодой золотоволосый центурион Дориан Век и маленькая девятилетняя девочка, которая скромно сидела в уголке на простом деревянном стуле. Она молчала все время, даже тогда, когда было объявлено, что шансов на спасение почти нет, она не проронила ни звука.

Просторные белые одежды, обшитые по краям серебром, на этом маленьком тонком тельце делали девочку похожей на куклу. Или даже на окуклившуюся гусеницу, которая когда-нибудь скинет этот покров и предстанет всем прекрасной бабочкой.

И этого ребенка сейчас должен защищать каждый легионер в легере. Именно из-за неё примипил Алексис решился на ту суицидальную миссию, лишь бы установить спасательный маяк. Она — Святая Дева.

Дориан сокрушенно покачал головой, сетуя, что смерть этого невинного ребенка тоже будет на его совести. Уже далеко не в первый раз Святые Девы погибают на передовой. Их лишь обьявляют великомученицами и ежегодно отпевают тысячеголосым хором на родных кораблях. Так что нет смысла тешить себя напрасной надеждой на спасение. Никто не придет, не явится войско в потоках низливающегося света с огненными мечами в руках, дабы спасти нас. Мы обречены лишь на бесславную кончину, захлебываясь собственной кровью в пыли этой мёртвой планеты.

Внезапно, словно услышав мысли Дориана, девочка повернула голову в его сторону и, казалось бы, внимательно посмотрела на него. Хотя было трудно понять, куда она именно смотрит, ведь её глаза завязаны белой шалью, ибо сей мир не должен осквернять взора Святой Девы. И только те, кто носят сан первосвященника — входящие в конклав, могут снимать печати с её очей.

-Подойди ко мне, центурион, — проговорила она слабым, тихим, детским голосом.

Перебросив кроваво-красный плащ поудобнее за спину, чтобы не споткнуться, могучий воин опустился на одно колено перед простым деревянным стулом, на котором восседала девочка. Красивый латный доспех центуриона с золотыми регалиями командира плавно повторял черты крепких мускул Дориана, делая его похожим издалека на железную статую наподобие тех, что красуются на бортах крупных кораблей флотилии.

-Возможно, ты этого не знаешь, но каждая сотая девочка, появляющаяся на свет в одном из высших родов входящих в Конклав, рождается со стигматами на своих запястьях.

С этими словами ребёнок слегка отогнул манжет своей мантии, демонстрируя Дориану небольшой кусочек ткани, плотно отматывающий запястье девочки словно бинт. Белая материя была пропитана кровью, словно от свежей раны, и эти красные пятна складывались в подобие буквы “C”.

-Святые девы обречены страдать всю свою жизнь во искупление наших грехов. И я знаю, что как и многие другие погибну молодой от анемии. Но я не теряю веры, веры в нас… в людей которые покинули свой родной дом на сотнях тысяч кораблей в своём крестовом походе. И каждый из этих людей постоянно борется, сражается не с врагом из плоти и крови, а с демонами своей души. И тебя тоже терзают тёмные мысли, но не поддавайся им. Очисти разум и отпусти все, что держит тебя. Прости всё, что заставляет тебя ненавидеть, а для этого…

Девочка положила свои ладони на щеки Дориана Века.

-Просто не теряй веры, — улыбнувшись, прошептала она. — А знаешь, ты действительно красив. Хоть я и не могу тебя видеть, но мои пальцы многое могут сказать… Длинные волосы, плавные черты лица…

-Кх, прошу простить меня Святая Дева, но я должен быть с моими людьми в этом бою, — заливаясь краской, молодой центурион слегка отстранился и встал с колен.

-Ну, надеюсь, что вы защитите меня, — еще раз улыбнулась Святая Дева «смотря» в след уходящему Дориану.

-Легионеры исполнят свой долг, — сказал он не оборачиваясь. Но в мыслях билось совсем другое: «-Что за глупость, краснеть от заигрывания ребенка…мало того от заигрывания Святой Девы…Не терять веры, сказала она…»

Шумно вздохнув ноздрями воздух в палатке, Дориан опустил экран своего шлема и шагнул за энергетическое поле.

Небо, было первым, на что посмотрел центурион своими голубыми глазами. Он не увидел ни красивых звезд как вчера, ни вида на два грациозных спутника этого мира. А все, потому что небо сейчас затянуло песчаными тучами. Лагерь располагался на плато в удобной низине, недоступной для бушевавшей бури. Но, к сожалению, буйство стихии этой планеты не представляло никаких неудобств для врагов центурии Григорианского Конклава.

-Знаете уважаемый, центурион, — спокойным голосом начал капеллан изнутри «Гавриила», когда подошедший Дориан, встал рядом с ним. — Обычно нам всем нужно исповедоваться перед священниками, но я хочу сделать это перед вами… И если я всю жизнь молил отпущения грехов у бога, на коленях в зале флагмана «San Pietro», то сейчас я хочу попросить прощения… здесь и сейчас… у тебя..

Совершенно не ожидавший этих слов Дориан Век опешил.

— Помните, что сделал ваш отец — Максимус Век? — продолжил тем временем голос из «Гавриила».

— Он поставил под сомнение целесообразность нашего крестового похода. Тысячелетия прошли с тех пор, как мы покинули родные миры и создали флотилию Крестового похода, во главе которой встал Григорианский Конклав — совет первосвященников. Мы прошли уже миллионы миров, истребляя ересь во всех её проявлениях. Мой отец первым заявил: «-То, что мы сильнее, не даёт нам право судить другие расы» … До того дня мы лишь слепо шли вперед, веря, что раз мы всегда побеждаем, значит мы правы.

— Твой отец был виновен не в том, что поставил под сомнение слово Григорианского Конклава, а в том, что чуть было не забрал у нас всех цель, — капеллан резко оборвал свою мысль и замолчал. Возможно, если бы Дориан мог сейчас видеть морщинистое старое лицо, сокрытое под слоем композитной брони, он бы увидел слезы. Но это были лишь остатки раствора, в котором до этого плавала голова, ибо своих родных слезных желез он давно лишился. Но старый священник действительно считал, что это текут его самые настоящие человеческие слезы раскаянья.

— Возможно, тогда, когда я потерял тело и стал этой долбаной головой в капсуле питательного раствора, я потерял частичку своей души. Ибо другого обьяснения, почему я предал лучшего друга, придумать мне не дано. Я так сильно стремился стать инквизитором, а не просто капелланом. Я был счастлив от мысли, что могу что-то совершить, даже лишившись тела, жизнь обрела смысл… Но я не заметил, как на костер этой идеи я бросил своего самого близкого человека — моего лучшего друга..

-И сколько «проявлений ереси» вы должны были выявить, чтобы стать им?

-Не мало.. твой отец был девяносто девятым… мне оставался еще один, но после того, как я отправил на костер лучшего друга, что-то во мне надломилось.. и так я и остался навсегда безымянным капелланом.

Молодой голубоглазый центурион молчал, опустив голову. Откровение. Жаль, что такие существа, как мы, способны на него только перед лицом смерти. Возможно, если бы капеллан нашей центурии рассказал бы Дориану всю эту правду, он бы не ненавидел его каждый божий час, дабы потом замаливать в своём шатре грехи перед крестом. И центурион был рад, что освободился от ненависти в этот час, коему, скорее всего, суждено стать последним.

Медленно присев на корточки, он опустил ладонь на землю и «зачерпнул» немного красноватого песка, сжимая его в кулак. Мелкие песчинки терлись о верхний слой брони, состоящей из гексагональной сетки, словно пчелы, доверчиво кучкующиеся на поверхности своих сот.

Мир Дориана словно вмиг перевернулся с ног на голову. Всю свою жизнь он старался очистить имя своей семьи. Не проливая слез по матери, которая, не вынеся казни мужа, наложила на себя руки. Не обращая внимания на молодых девушек, которые порой совсем нескромно смотрели на высокого голубоглазого Дориана. Не ведая страха, бросаясь в бой, чтобы вновь доказать всем, что имя его рода достойно доверия и уважения. И доказать это он хотел в первую очередь самому себе…

— Прости отец, — прошептал Дориан Век, прижимая ко лбу латный кулак, крепко стискивая в нем землю этой бесплодной планеты. — Я был не прав… И из-за моей слепоты род наш прервется на мне…

Резким движением он распрямился, разжимая левый кулак, пыль и земля из которого плавно налипли на стальные поножи, так и не упав на землю.

— Строоойся, — громогласно прорычал Дориан, властно поднимая одной рукой тяжелый меч-эспадон, на котором яростно вспыхнули несколько зеленоватых огоньков, которые начали бегать дуг за другом по лезвию, чертя за собой причудливый лабиринт.

— Долг превыше жизни, — шепот центуриона с лёгкой хрипотой раздался в динамиках каждого легионера, что готов был стоять до последнего, чтобы защитить лагерь и Святую Деву.

— Вера превыше страха!!! — хором вторила вся центурия, в едином порыве вставая с колен.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti — прозвучало изнутри «Гавриила». Огромная механическая рука слегка ослабила захват, позволяя молоту с длиннющей рукоятью соскользнуть до самой земли. Массивная голова оружия ударилась о землю, подняв небольшое облачко пыли.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti — единогласно крикнули легионеры, перебрасывая свои прямоугольные щиты из-за спины, и занимая построение фалангой.

И подобно единому духовному порыву воинов, массивные стационарные пушки — «Balistarum», начали посылать свои снаряды в приближающееся черное облако. Тяжелые снаряды доставляли в рой заряд чистой плазмы, но эти взрывы быстро гасли в кипишащем потоке. Ибо на каждую сотню упавших уже лезла тысяча новых. А солдаты стояли, словно изваяния и смотрели на вспыхивающие впереди желтые огни взрывов.

И в этих вспышках Дориан вспомнил знакомую картину из далёкого детства. Как девятилетний мальчик с длинными золотыми волосами, по-девичьи завязанными в косу на затылке, стоял на мостике эсминца, которым командовал его отец. Как можно ближе прижимаясь к огромному стеклянному иллюминатору, чтобы не дай бог пропустить хотя бы один из огоньков.

— Красииииво, — восхищенно шептал мальчик, прислонив свои ладошки к толстому стеклу, он смотрел, как в атмосфере планеты вспыхивают красно-желтые взрывы термоядерных бомб.

Не в силах удержаться от нахлынувшего возбуждения, он начал бегать по мостику между столами и разнообразными электронными приборами. Его форма послушника военной академии радостно трепеталась, словно одобряла действия хозяина. Этот синий пиджачок со стоечкой имел золотые запонки вместо серебряных, принятых на академических кораблях. Это было свидетельство принадлежности к капитанскому роду.

— Сын, — спокойно позвал его Максимус Век. Капитан выл, высок и крепок, но на висках его черные волосы уже понемногу сдавали позиции седине. — На этой планете сейчас полностью погибает другая раса…

— Но папа, они, же еретики, — удивлённо посмотрел на отца молодой Дориан. — Все кто отказываются принять нашего бога, заслуживают сгореть в огне священном…

— Да, сын, — слегка удрученно опустил голову Максимус, положив свою местами мозолистую руку на маленькое плечико сына. — Ты хорошо учишь уроки в академии..

— Ты так похож на свою мать, — улыбнулся уже не молодой капитан этого эсминца. — Жаль, что я не могу уберечь тебя от всего этого…

— Пройдусь-ка я немного, — задумчиво проговорил капеллан, прерывая воспоминания Дориана. Тяжелый «Гавриил» грузно потопал вперед, волоча за собой по земле молот.

— Постойте, капеллан, сейчас не время терять голову, — сказал центурион, быстро возвращаясь из глубин своего сознания.

— Терять голову? Ха, — громко усмехнулся голос из тяжелого механического доспеха. — Тогда считайте, что я потерялся…

«Гавриил» не приспособлен к бою в фаланге, и капеллан знал, что на нем он будет больше мешать воинам в строю, и поэтому предпочел сейчас сражаться один. Ракетницы на плечах меха выпустили за раз весь свой боезапас в приближающуюся тучу, но это действие также не принесло никакого эффекта.

— Проклятые нетопыри! — раздалось ворчание одного из десятников справа.

Молодой центурион, смотрел в след спокойно идущему на надвигающийся рой капеллану. А балисты тем временем замолчали, потому что нетопыри были уже в опасной близости и пламя взрывов могло задеть своих. Миг и живая черная волна накатила на центурию.

Бесчисленные кожаные крылья и маленькие коготки скрежетали по внешней броне. Лишь мельтешение черного выдел перед собой Дориан. Тонкие, маленькие клыки нетопырей не могли повредить ни доспехам солдат, ни командирскому шатру, сделанному из армированного шелка. Максимум, что они могли, так это изжевать плащи или нагадить на регалии. И посему никто из воинов даже не шелохнулся.

Рубить эту массу было бесполезно, так же как и стрелять по ней из «Balistarum» и табельного огнестрельного оружия легионеров, лишь орбитальный обстрел с крейсеров флотилии помог бы или бомбежка термоядерными зарядами. И все солдаты стояли, пропуская эту волну через себя, словно потоки песчаной бури, которая обтекает скалы. Центурия ждала своего истинного врага.

На самом деле все эти неисчислимые нетопыри — это лишь обманка, фикция, туман. Покров из плоти и крови, что скрывает своих создателей. Там, внутри, перемещался настоящий враг. Могущественная сила, что встала на пути крестового похода. Уродливые твари, что являлись слугами самого Мефистофеля. Империя, погрязшая во тьме и пороках. Самые заклятые враги Григорианского Конклава, в поисках оных они пересекли не одну галактику... Гегемония Носферату. Да, ищущие нашли своих врагов и, к сожалению не только их одних.

Тёмное очертание фигуры возникло перед центурионом. Он не мог сказать наверняка: враг ли это или просто крылья нетопырей сложили эту картинку. Но на блеск черного лезвия Дориан среагировать успел. Прикрывшись щитом и отбив им лезвие, он сам рубанул эспадоном «тень», которая распалась словно пепел.

— Первый, — под нос себе прошептал центурион.

Хлопанье миллионов крыльев заглушало даже его собственное дыхание. Их мельтешение закрывало весь обзор. Ультразвуковой писк мешал работе радиосвязи. Дориан сейчас был слеп и глух, а учитывая, что никто не услышит его приказов, то еще и нем. Хотя приказ был отдан давно: стоять до последнего и защитить шатер, в котором сидит Святая Дева.

Рой из трепечущих тельцев окружал центуриона, ему казалось, что он внутри вязкой жидкости, ибо каждое движение давалось все с большим и большим трудом. Так он потерял и осязание. Дориан рубил и рубил своим эспадоном, ориентируясь по красным бликам между черных кожаных крыльев нетопырей. Красные тускло светящиеся глаза. Глаза, полные злобы и кровавой алчности. Глаза моих врагов. Глаза, которые сначало было и не разглядеть, но теперь их можно чувствовать. Видеть не сами глаза, но чувствовать взгляд.

Своих ног Дориан уже давно не ощущал, он даже не знал, остались ли они у него. Возможно, мало-помалу нетопыри своими зубками прогрызли мязкие слои в сочленениях в районах суставов и уже давно выпили всю кровь из него?

Еще один взмах. Еще! Еще!!! Щит десятника, который только что был рядом и уверенно прикрывал командира, вдруг безвольно упал наземь.

И в запятнанном зеленой кровью мече Дориан вдруг четко увидел отражение за своей спиной. Увидел, как десятки вампиров, облаченных в черные кожаные плащи, властно и неторопливо приближались к шатру.

«Неужели уже вся центурия пала? Капеллан? Инженер, отвечавший за пушки? Десятники? » — мысль едкая, словно кислота прожгла сознание. «Как же так?»

Он обернулся, чтобы увидеть все своими глазами, не веря искаженным теням своего разума, что начертили эту картину в отражении меча. И мир треснул от резкой и сильной боли.

Грудь его была проткнута чем-то напоминающим копьё, синяя кровь обильно лилась из пробитого насквозь доспеха. Быстрый блеск, и два тонких, длинных, слегка искривленных меча пробили плечи могучего война. И Дориан упал на колени, теряя сознание. Вязкий рой укутывал тело центуриона, словно покрывало. Плед забвения там, где нет боли, там, где нет страха, там, где нет уже ничего, лишь туннель света и великий суд. Так твердили все книги в академии, которые он зазубривал с малых лет. Удар его собственных коленей о бездушную землю раздался в ушах Дориана словно колокол, бивший за упокой. Падая, он лишь бессильно протянул руку вперед, с захлёбывающимся шепотом: — «Не..трогайте.. её…»

Мечты? Цели? Желания? Амбиции? Где они теперь? Они утекали вместе с потоками крови из когда-то живого и сильного тела.

И тут пространство над шатром озарили потоки света. Окружившие его вампиры резко отскочили. Небесный огонь, подобный тому, что в книгах, сопровождался пришествием ангелов с огненными мечами.

Лёгкий транспортный корабль класса «Херувим» завис над палаткой не в состоянии приземлиться. А нетопыри, отчаянно облепив крылья, лезли в реактивные двигетели, словно надеясь свалить исполина. В открывшемся заднем грузовом люке показался селовласый старец с черной повязкой на одном глазу. Облачен он был в мантию с таблионом — одежду, характерную для инквизиторов Григорианского Конклава.

Сперва обрадовавшиеся открывшеся лазейке нетопыри кинулись к этому люку, но уже через миг удирали, истошно повизгивая, словно перепуганные воробьи от дракона. Седовласый инквизитор тем временем лишь взмахнул рукой, и шатер распался на лоскутки. А точнее даже услужливо раскрылся, словно распустившийся цветок. И там, возле каменного стола, на простом деревянном стуле, в лучах прожекторов от «Херувима», сидела маленькая девочка в белых одеждах. А вампиры уже вновь вальяжно и неспешно продолжали своё движение, ничуть не обращая внимания на висящий над ними космолет.

И вдруг, казалось бы, уже безжизненное тело Дориана резко рванулось вперед, сбивая одного из вурдалаков с ног могучим толчком в спину. Лишь несколько прыжков ему потребовалось, чтобы преодолеть расстояние до шатра. Хватая голову одного из вампиров, центурион влетел на железный стол, за которым несколько минут назад велись последние переговоры. Серого цвета кожа, острые скулы, немного длинные уши и полные удивления красные светящиеся глаза — вот что виднелось из под могучей ладони Дориана. Хруст костей черепа под пальцами вторил рывку к деревянному стулу. Разжимая ладонь с раздавленной головой, центурион подхватил на руки молчащую Святую Деву и прыгнул вверх прямо к открытому люку, отчаянно протягивая руку стоящему там старику.

Седой инквизитор с легкостью втянул девочку и тяжелого Дориана, словно они не весили ничего.

— Это «Херувим -42», подтверждаю, что Святая Дева у нас, — раздался голос первого пилота откуда-то со стороны кабины. — Отлично, уходим, уходим, через секунду кровососам будет уже не до нас.

— Там, смотрите! — второй пилот указал на гору впереди с оттенком ужаса в глазах.

Любые радары сходили с ума из-за роя нетопырей, так что пилоты уже давно привыкли ориентироваться на шепот своих ангелов-хранителей, сидящих на их плечах. Направив в то место бортовые камеры, пилоты хорошо разгледели тех, о ком предупреждали их донесения с крейсера, оный висит сейчас на орбите.

На экранчике в кабине виднелась вершина горы, на которой стояло несколько людей в тёмно-коричневых робах, словно в молитве сложивших руки. И хотя головы их были опущены, с трудом, но можно было разглядеть на них безэмоциональные фарфоровые маски. А из-за горы медленно поднимались огромные золотые пирамиды, увенчанные на вершине подобием желтого глаза. Издалека эти парящие сооружения можно принять за одну из гор, если бы не цвет.

— Всем «Херувимам», это борт 42, ни в коем случае не приближаться к пирамидам и не выказывать признаков агрессии; цель достигнута, и нам нужно срочно отступить к флотии, — прокричал пилот в рацию. Их немпременно услышат, потому что они уже были намного выше кипешащего на земле роя нетопырей, которые воинственно устремились к горе, чтобы сразиться с новоявленным врагом. А зототые глаза на пирамидах уже заливались желтым светом, готовясь обрушить на волну нетопырей потоки чистейшего янтарного пламени. И с этим огнем в сравнение не идут никакие термоядерные бомбы конклава.

— Да, если Зодчие заявляют права на эту планету, то выбить мы их сможем только минимум десятком эсминцев…, -сокрушенно резюмировал второй пилот.

Преодолев притяжение планеты, эскадрилья «Херувимов» подлетала к огромному крейсеру, ловко прятавшемуся в тени спутника этой красной планеты.

— Он давно мертв, моя леди, — проговорил инквизитор, сморя на маленькую девочку, тихо уткнувшуюся в могучую грудь центуриона, из которой уже давно перестала идти кровь. — Этот храбрый юноша превысил все пределы бренной плоти и все пределы стального духа…

— Я хочу, — голос Святой Девы звучал мелодично и спокойно. — Я хочу, чтобы имя рода Дориана Века было увековечено в мемориале героев. И отныне и впредь об этом роде будут говорить не как о роде, в котором был еретик, а о роде, в котором был герой.

— Да, Святая Дева, все павшие получат почести, — одобрительно кивнул головой одноглазый старик. — Я инквизитор Алистер Дрэйк полностью поддержу вас, когда вы заявите это перед конклавом. А пока позвольте вам быть гостьей на моём корабле-крейсере «Vinci», пока мы направляемся на соединение с флотилией.

***

В тёмной комнате, заполненной сероватым дымом, похожим на сигаретный, сидели двое стариков, удобно устроившись в креслах за массивным каменным столом.

— Вы опять проиграли, уважаемый Тетраграмматон, — сказавший это прятал лицо под кроваво-красным капюшоном, из-под таинственной черноты которого высовывалась жесткая, короткая бородка, слегка загибающаяся к кончику.

— У меня сотни имен, — спокойно сказал седовласый старец в белых пастушеских одеяниях. — А ты все продолжаешь и продолжаешь их выдумывать.

— Ки-ки-ки-ки-ки, — собеседник в красном ехидно затряс плечами. И вальяжным движением кисти руки собрал немного сероватого тумана, который быстро принял форму курительной трубки, оная стала покрываться деревом, словно изменяя каждую молекулу дыма.

— Ведь ты, в некотором роде, тоже проиграл сейчас, — спокойно продолжил беловолосый, вставая со своего каменного кресла, которое тут же распалось серым дымом, смешиваясь с туманом в комнате.

— Выиграл или проиграл, меня это ни-ког-да не заботило, вы же знаете, — собеседник в красном самодовольно погрузил кончик трубки в рот и вдохнул. Тобак в её чаше слегка вспыхнул десятками красных огоньков, немного освещая лицо закурившего. Словно передразнивая это вспыхивание, глаза человека под капюшоном угрожающе засветились красным, отчетливо выделяя черный вертикальный зрачок. — Для меня главное, чтобы было интересно, — неестественно широко улыбнувшись, добавил курящий, не выпуская трубку изо рта.

— Девяносто девять он сжег, жаль-жаль, что еще одного так и не успел, — уже, себе под нос, добавил хихикающий голос из темноты под красным капюшоном.

— Ты что слушаешь шёпот муравьёв? — безэмоционально поинтересовался седой собеседник, медленно отворачиваясь от стола и направляясь куда-то в темноту комнаты. Хозяин трубки лишь ехидно улыбнулся, зная, что его собеседник не только никогда их слышал, но даже и не собирался.

— Уважаемый, — обладатель козлиной бородки окликнул уходящего старца, поднимая со стола прозрачный куб со светящимися синим цветом гранями, внутри которого закручивались в спирали милллиарды разноцветных маленьких точек. — Мы же сыграем еще?

— Разумеется, — кинул через плечо седой старец, «беря» из темноты простой, кривоструганный, деревянный посох. И властно стукнув им о каменный пол, добавил:— «Ведь у нас впереди вечность…»