Последняя сотня

Я еще жив. Их осталось немного. Семьдесят? Может сто? Почему я не могу их задеть? Я посмотрел по сторонам: свет этого разлома окрасил все в красные тона, тела моих соратников напоминали скульптуры, разбитые неумелым художником, смотреть на них невыносимо. Один из этих существ вышел из строя. Кажется, он идет ко мне. Ярко красный круг на его доспехах… Я чувствую, что конец близок, сердце будто разрывает грудь, меч не дает мне упасть перед ним, таким величественным, страшным, беспощадным. Мой взор застилают воспоминания.

— Фоук, сынок, ты уверен? — мой отец боится отпускать меня, хотя сам сражался на войне. Я вижу тяжелый крест под его рубашкой и сжимаю в руке свой.

— Отец, сейчас мир, гвардия лишь поможет мне начать жить самостоятельно, возможно мы с Фиорой сможем купить для вас тот дом на Горных Полях, где вы будете растить виноград, и не уставать от суеты города, — я кладу руку на плечо отца, он слегка дрожит, должно быть, болезнь берет свое, — я просто уеду на два года вместе со всеми исследовать золотой камень. — я улыбаюсь, будущее сейчас выглядит таким ясным, безоблачным.

— Это твоя жизнь, Фоук, просто не забывай нас с папой, — мама улыбается, ее лицо, на котором еще не сильно видны морщины, я люблю так же сильно, как и лицо своей невесты. Когда они улыбаются, всем становится светлее на душе. Отец перестает хмуриться, и они вдвоем обнимают меня, так крепко, что я чувствую биение их сердец.

По моей щеке стекает слеза, я понимаю, что им больно, но бояться нечего. Девиз семьи Венто, говорил отец, всегда помни его и живи по нему «Вера, Доблесть, Любовь». Вера — парус в пути, доблесть — путь правды и чести, любовь — твой проводник в любой дороге.

Вера, Доблесть, Любовь… Они встали на моем пути, разорвали мой парус, поднесли нож к горлу моего проводника. Я не дам им уйти так просто. Я берусь за рукоять меча второй рукой, надо быть сильным до конца. Доспехи из темно-синего металла отливают красным, не то от крови, не то от света разлома, я хочу собрать все силы и убить эту тварь, но могу лишь наклонить меч и чуть не падаю, когда он успел стать таким тяжелым? Или я настолько слаб? Мне больно, приходится закрыть глаза и сжать зубы.

Солнце бьет в глаза, слышу крики чаек, чувствую мягкий бриз с моря. Отличный день. Идти с холма, где живут родители легко, ноги сами несут меня к дому Фиоры. В правой руке я сжимаю кошелек, который мне отдал отец, там всего сто монет серебром, этого мало, но на рынке и столько могут украсть, лучше быть осторожным, а левой я придерживаю рукоять меча гвардии, второго, после креста, символа защитников государства. Элитные войска во время войны, а сейчас — главные исследователи возможностей золотого камня. Даже внутри меча есть сеть из крупинок этого минерала, она делает меч почти неразрушимым и вечно острым. Меня это веселит, еще десять лет назад наш мир был охвачен войной из-за этого странного камня, до того, пока все не увидели разрушительную и созидательную стороны этого камешка. Ученые нашей страны так и не смогли расплавить камень, и, поэтому портные решили покрыть им накидки генералов, их изумлению не было предела, когда плащи, покрытые золотой пылью развевались, как на ветру, и слетали доспехов внутри зданий. Так был открыт солнечный ветер, благодаря которому теперь наши корабли расправляют паруса в небе и летят на поиски других миров. В это же время король Долории, другого государства, которое было нашим противником в войне, построил на крыше своего дворца шпиль из золотого камня, во время грозы в шпиль попала молния, говорят, что Долонар исчез в ослепительной вспышке в тот самый момент. Узнав о силе камня, принц испугался и заключил перемирие, были открыты новые залежи камня, и сейчас его более чем достаточно. Идеальный мир.

Я купил для Фиоры бутылку вина из весенних вишен с побережья Долории, она всегда хотела его попробовать. Последняя сотня монет ушла на подарок моей невесте, думаю, это достойная трата. Дом Фиоры, небольшой двухэтажный домик у пристани, был одним из самых старых домов в городе, но мы оба любили его, любили его спокойствие. Она открыла мне дверь, одетая в светлое платье, и засияла улыбкой, я видел, как в ее глазах блестят слезы, как и у мамы. Фиора убрала бутылку на стол и достала чашки, которые мы слепили прошлым летом, когда только познакомились, они лежали в том же ящике, где и дорогой сервиз ее родителей. Я не хотел оставлять мою любимую, но так было нужно, всего на два года, чтоб потом жить так, как мы захотим. Я был готов ради нее на все, а ей хотелось лишь жить вместе со мной, так же мирно, как живут мои родители.

Я не слышу ничего, кроме стука своего сердца, такого одинокого и напуганного. Они оставили меня одного среди тел гарнизона гвардейцев. Боль мешает думать. Я вижу, как этот солдат снимает шлем, его глаза сияют синим светом, он смотрит на меня взглядом, полным презрения и кладет руку на меч. Я знаю, ты будешь скучать…

Мы с Фиорой стоим на пристани, где собрались остальные рекруты, уже одевшие броню. Легкая светло-серая броня, абсолютно гладкая, обозначает чистоту мыслей, меч — готовность биться за то, что считаешь верным, серебряный крест на цепочке из золотого камня — символ веры, непоколебимой, как горы и небо. Фиора целует меня, я чувствую что-то в этом поцелуе, не то горесть, не то желание никогда не расставаться.

— Я знаю, ты будешь скучать, милая, — я улыбаюсь и смотрю ей в глаза, — Ты целуешь меня как-то по-другому.

Она хотела ответить, но ее слова заглушил голос, исходивший, казалось, с небес. «Жители этого мира, услышьте голос посланников истинной веры. Ваш мир — последний из ста, на которых Бог поселил жизнь, примите его посланников». Люди встревожились, на пристани было много народа, я пошел к остальным рекрутам, сказав Фиоре скорее идти домой.

Недалеко от нас на земле появились семь кругов ярко-синего цвета, когда они потухли, там появился кто-то, очень похожий на человека, но он просвечивал, и его глаза светились.

— Я — один из герольдов, принесших благую весть вашему миру, — он улыбался, пока не осмотрелся по сторонам и не заметил кресты гвардейцев, — Что означает этот символ?

— Этот крест — символ единства Бога в его проявлениях, — ответил парень, стоящий впереди меня. Мы верим, что Бог есть во всем, это и означают соединяющиеся линии в кресте.

— Понятно, — этот человек замолчал, как будто собираясь с мыслями, — Эти люди признаны еретиками, Вы свершите над ними суд? Кто еще поддерживает их?

Люди засуетились, они были напуганы, но одна женщина вышла из толпы.

— Эта вера общая, для всего нашего мира!

Человек закрыл глаза и исчез, сразу же голос с небес прогремел «Еретики, ваша воля будет сломлена Покаявшимися, а затем Исповедники заберут вашу надежду. Во имя чистоты веры мы должны принести эту жертву!». В место, где стоял герольд, ударила красная молния, и ткань пространства там будто разорвало. Мы закричали, чтобы люди бежали домой, кто-то передал мне винтовку, я был готов обороняться.

Из разлома на нас двинулись черные фигуры, их движения были обрывистыми, резкими, они были полностью закованы в железо. Кто-то скомандовал «Пли!», раздались выстрелы, я тоже стал стрелять. Эти существа падали один за другим, но на место каждого убитого выходил один новый. Мы стреляли, пока не закончилась энергия в винтовках. Я бросил свою в толпу покаявшихся, ударный механизм из золотого камня сдетонировал, тела разбросало вокруг, и я заметил, что из разлома больше никто не идет. Мы прикончили оставшихся мечами, многие рекруты были в изнеможении. Нас было сто, последний отряд рекрутов из столицы, последняя сотня, а сейчас около двадцати уже лежали без чувств, разорванные этими тварями, кто-то испугался и сбежал, я видел это в пылу битвы. Начальство прозвало нас последней сотней, в честь гарнизона, защищавшего столицу во время войны почти пол года, это было в шутку, но сейчас в этом прозвище была ирония.

Я еще не успел отдышаться, как из разлома шагнули вперед новые тени, на сей раз, они шли горделиво, и их доспехи отливали темно-синим, а на груди виднелся ярко-красный круг. Они не сказали ничего, лишь достали мечи, которые блестели, как солнце, почти ослепляли. Я не помню битвы, помню лишь боль, и то, как смотрел по сторонам и видел, как все больше рекрутов падает замертво. Я не мог повредить доспехи исповедников, но смог убить пять из них, попав по шее. Вскоре я остался один, среди трупов моих соратников. Моя левая нога и спина были изранены, я едва держался на ногах.

Я вспомнил свой последний день. Значит, пришло мое время. Один из них подошел, снял свой шлем и начал говорить.

— Ты сражался достойно, немногим еретикам я дарил чистую смерть, ты можешь гордиться.

Он достает из ножен меч, его свет почти ослепляет. Я не могу позволить им добраться до Фиоры, до родителей! Я должен умереть не зря! Пока он замахивается, я собираю все оставшиеся силы и ломаю рукоять меча. Яркая вспышка . Золотой камень в лезвии взорвался. В левой руке я сжимаю рукоять, а в правой чувствую кошелек, что подарил мне отец. Я сделал все что мог.

***

— Тогда все озарила яркая вспышка, Фоук уничтожил одним ударом всех злых исповедников, я посмотрел на небо и увидел, как множество кораблей складывают солнечные паруса. В тот день мы начали бороться за наши жизни.

— Деда, деда, а Фоук выжил? — дети… они еще так мало понимают.

— Нет, малыш, он отдал свою жизнь, чтобы вы могли прожить ваши.

Раздается сирена, а малыши все еще что-то кричат, кричат что отомстят за него, что вырастут и покажут этим исповедникам. А я скорее встаю и одеваю доспехи. Руки дрожат, я сильно постарел.

Я выхожу из убежища вместе с остальными защитниками. Мужчины и женщины, нас всего сто, а на горизонте армада исповедников. Я не боюсь, рядом со мной стоит молодая Фиора, она всегда дерется рядом со мной. Из ее глаз текут слезы, слезы злости и потери. Она сражается за них обоих. Мы не позволим жертве моего сына быть напрасной, ни за что.

— В бой, последняя сотня! Загоним их назад в их мир!

Мой крик поддерживают все, нашу надежду им никогда не забрать.