Он пришел из туманной дали...

Над землей царила ночь. Гулко ухали совы, наблюдая с высоких деревьев за копошением своей возможной добычи среди трав, выли вдали волки. Необыкновенную гармонию природы нарушал только неровный свет костра, вырывающийся из неровного зева пещеры.

Перед пылающим огнем, горящем в аккуратно сложенном из белых камней очаге, на коленях стоял заросший двухнедельной щетиной человек и истово шептал что-то, сложив руки на могучей груди.

— О всемогущий Огонь, покровитель племени Костра, выслушай то, что я, шаман Вайр, посвятивший себя твоему пламени, поведаю тебе! Сто дней и ночей хранил ты наше племя в этой проклятой земле, но, похоже, мы оказались недостаточно сильны... Прости же нас и выслушай, как все началось...

...Он пришел к нашему стойбищу в тот же день, когда мы пришли в эти земли. Листья деревьев еще только начали распускаться, и запасы еды подходили к концу. Тогда над землей стоял густой, липкий туман и ничего нельзя было разглядеть ничего дальше пяти шагов.

Первым его заметил Урф Ясноглазый. Странник был тощим от голода и изрядно обросшим, но такими были и все мы. То, что отличало его от нас, так это рост. Он был огромен, возвышаясь над всеми как гранитный утес. Еще его отличали глаза. Льдисто-синие, они выглядели так, будто в них навечно застыли тонкие круглые льдинки... Он назвался Яррасом, человеком из племени Волка, который решил уйти на поиски лучших земель. У нас не было особых причин не верить ему, и мы приняли его к себе... Какую ошибку мы совершили! Впрочем, я об этом еще скажу...

Яррас оказался отличным охотником, но добытого им в первый же день оленя и дичь, принесенную другими, омрачило то, что Ясноглазый и Костистый Шег не появились вместе с ними. Мы ждали долго и постепенно я начал подозревать страшное: когда я смешивал травы, помогающие в долгом пути, я мог слишком отвлечься на пришедшего в те минуты Ярраса и смешать последние порции неверно... Увы, я этого не узнал тогда и вряд ли узнаю теперь...

Помянув двоих ушедших, все стали обживать новое место. Оленей пока было мало и, хотя Яррас добывал их каждый день, мяса не хватало. Не занятые на охоте люди посвящали все свое время поиску съедобных плодов и кореньев. Ходил за ранними плодами и я. На третий день от прихода льдистоглазого я собирал плоды в небольшой роще, что над утесом. Набрав полную корзину, я осторожно пошел вниз. На половине пути мне под ноги попался камень, и я раздраженно отшвырнул его ногой, помянув про себя зловредных скальных духов. Потом я продолжил спуск, но, не пройдя и шести шагов, услышал страшный грохот и крики, которые я не забуду никогда. Бросив корзину наземь, я кинулся туда. В воздухе стояла каменная пыль, но я заметил, что части утеса не хватает. А из-под камней далеко внизу тянулась в последнем рывке чья-то рука... Яррас был там. Он держал в руках свой топор, изготовленный из голубого куска прозрачного камня и дубового сука. В тот миг топор показался мне таким же льдистым, как и глаза пришельца. Он перевел взгляд с обвала на меня и меня прошиб холодный пот, когда я подумал о том, что это он был причиной обвала. Тогда я отмел эти мысли... Зря, как зря!

В тот день мы лишились еще пятерых, но пока Яррас оставался вне подозрений — как он, простой человек, мог послужить причиной обвала?

Еще четыре дня прошли без жертв. Так как многие теперь боялись окрестных скал, начался голод. Яррас сбивался с ног, но дичь перестала попадаться и ему. На пятый день (восьмой день от прихода льдистоглазого) он принес оленя. Хотя олень был стар и костляв, голодающие люди взирали на него как на подарок добрых духов. Тогда Яррас сказал, что олень был довольно странным и посоветовал отказаться от вожделенной еды... Кто бы его послушал? А он знал, я ручаюсь, что он знал, что от его предупреждений просто отмахнутся. Ночью у многих, съевших мясо, разболелись животы. Некоторые, съевшие меньше, отделались легко, просидев в кустах до рассвета, но трое были особенно плохи. Я начал смешивать травы, надеясь помочь им, и, помня о своей недавней ошибке, решил перепроверить... Когда я пришел, двое, вождь и его жена, уже были в мире духов. Третья, сестра вождя, всегда бравшая себе большую долю, пользуясь своим родством, была на пороге этого мира и мои травы уже не помогли ей...

Так мы лишились еще троих, в том числе и вождя. На Ярраса стали коситься. Никто даже не вспомнил о его предупреждениях, зато все внезапно связали его с прошлыми жертвами. Я тоже связал эти события и понял, что гигант был послан к нам духами смерти, чтобы собрать кровавую долю...

На десятый день Яррас не пришел в племя. Некоторые завопили, что он признал своим уходом вину, что его надо догнать и убить. Мы с Кэром, молодым вождем племени, не возразили.

Гиганта нашли около утесов. Он лежал на спине и глядел в небо своими странными глазами. С правой стороны груди была глубокая рана и еще немного вязкая кровь обагряла землю. Неподалеку нашли длинный обсидиановый нож, багровый от засохшей крови. Мой нож, который я потерял день назад. Когда мы подошли, Яррас уже не дышал. Один предусмотрительный охотник поднес к его приоткрытым губам кусочек прозрачной слюды, но он не затуманился "дыханием души". Гигант был мертв, а точнее — убит. Многие в племени вздохнули с облегчением, так как уже начали подозревать о том, что он — злой дух, воплотившийся среди людей. Мы оставили тело и все вещи усопшего там, где его застала смерть — никто из стариков не помнил, как хоронят людей в племени Волка, но сжигать его в священном Огне никто не собирался...

На следующий день молодой Ярвик, лишь недавно посвященный в охотники, прибежал в племя быстрее напуганного оленя. Глаза его блуждали, никого не видя, а с губ срывался только неразборчивый хрип. Подошедший Кэр парой сильных пощечин привел его в чувство и Ярвик прохрипел: "Он ожил!", после чего упал замертво. Сердце, слабое у него от рождения, не выдержало страха и чересчур быстрого бега.

Почти все племя побежало к утесам. В ужасе мы смотрели на примятую траву и кровавые потеки на скалах. Кто-то предположил, что сюда просто пришел голодный хищник, но все знали: Яррас ожил. Не было видно его вещей, он все забрал с собой. Возвращались в смятении. Никто даже не подумал следовать за ожившим духом, наоборот, все хотели убежать подальше от утесов...

Два дня мы надеялись, что он все же сгинул, но вскоре возвращающиеся с добычей охотники заметили огромную тень, наблюдающую за ними. В тот же день в племени началась болотная лихорадка, принесенная охотниками с болот вместе с комариными укусами. Мне не хватало нужных трав, и пополнить их запасы было невозможно — во-первых, они росли на болотах, куда никто не хотел идти, опасаясь топей, а во-вторых, в сумерках возле наших костров ходил восставший из мертвых Яррас... Скажу честно, я боялся. Ужасно боялся. И послал за травами отряд охотников... Из шести вернулись трое, а пока они ходили, умерло девять человек, в основном — слабые здоровьем женщины и дети.

На шестнадцатый день после прихода посланника духов смерти, нас осталось семь десятков и пять, считая меня, двое не оправились после болезни, для них мне не хватило трав, оплаченных жизнью троих охотников... Зато в тот день Яррас не пришел, чтобы бродить возле наших костров. Еще четыре дня он не появлялся и многие начали думать, что злые духи, забрав каждого четвертого, удовлетворены и отозвали своего вестника. Но я понял истину и ужаснулся ей — духи не отступились, нет, просто слишком многие из нас умерли за краткий срок и они ждали, пока счет дней вновь сравняется с счетом ушедших. Так уже было раньше: когда не вернулись Шег и Урф, духи подождали, чтобы забрать сразу пятерых. Потом мы жили в страхе, но пять дней ничего не происходило... Да, духи были очень жестоки, убивая нас так: одного за другим, подсчитывая дни до следующих жертв...

Но тогда я ошибся, а, возможно, просто не учел жажды, иссушающей духов. На двадцать первый день льдистоглазый появился вновь. Два дня он ходил вокруг лагеря и многие дрожали от страха, заслышав любые тяжелые шаги. Кэр успокаивал племя, но требовалась куда большая уверенность, чем была у вождя, чтобы успокоить людей. И я объявил, что пока Яррас не прикоснется к их телу, им не надо бояться за свои души, и, даже если они умрут, то злые духи не получат ничего, кроме злобного удовлетворения очередной смертью. Все мне поверили и начали таскать с собой палки, чтобы попытаться не дать воплощенному духу коснуться их, держа его на расстоянии...

А ночью мы все выбежали из палаток, услышав крик. Женщины показывали на вершину пещеры Огня, где я жил. Там, среди скал, стояли двое, освещенные неровным лунным светом. Кэр, чуть приземистый, могучий вождь, и Яррас, немного сутулившийся, словно на его плечах лежал неимоверный груз. В руках вождя была короткая дубина, а гигант сжимал свой льдистый топор, направив его вниз. Они говорили, но слова не были слышны. Внезапно Кэр отскочил от исчадия зла и воскликнул: "Ложь! Все это ложь!". Яррас что-то еще сказал и шагнул к вождю, но тот оскалил зубы и крикнул: "Нет, не бывать этому! Ты не пожрешь мою душу, дух!". С этими словами он прыгнул со скалы. Льдистоглазый стоял, покачиваясь, еще несколько мгновений, глядя на то место, где стоял Кэр, после чего покачал головой и, сплюнув, скрылся. Никто его не преследовал, все просидели, дрожа, у костров, пока не рассвело. То, что случилось ночью, настолько напугало людей, что искать тело вождя пошли только тогда, когда солнечный круг приблизился к центру небосвода. Кэр разбился насмерть, это я мог сказать сразу, как только увидел его закоченевший труп, искривленный под неестественным углом, но до конца сжимающий переломанной рукой обломок дубины...

Вождя сожгли в очищающем пламени, и злые духи отступились от нас на три дня. Но их верные слуги — голод, отчаяние и страх, по-прежнему преследовали нас. Как и Яррас. Вечерами он пытался подобраться к нашим кострам и заговорить с кем-нибудь из охотников, стороживших лагерь. Те старались не слушать, но "не слушать" не означает "не слышать". Утром Нох, уже пожилой, но по-прежнему искусный охотник, отец троих не менее искушенных в бою и охоте сыновей, пришел к моей пещере и сказал: "Злой дух снова ходил у наших костров. Все старались не слушать, но многие засомневались. Он говорил о том, что причина всех бед нашего племени — не он, а ты, Вайр... Пока люди еще сопротивляются его речам, но вскоре их головы затуманятся и, если они и не уверуют в то, что он не злой дух, то тебя они убьют. Просто на всякий случай, так же, как убили Ярраса, пока он был человеком". Его слова привели меня в ужас. Нет, не возможная смерть пугала меня, а то, о чем Нох только обмолвился, "что он не злой дух"... Если бы мои соплеменники поверили в это, они потеряли бы гораздо больше, чем свою жизнь...

Из тех мест, откуда мы пришли в эти негостеприимные края, мы унесли все, что могло пригодиться. В том числе и запасы пчелиного воска. Я посоветовал охотникам на ночь затыкать им уши — тогда злые призывы духа не достигнут их душ. Так они и поступили. Мы вырвали из когтистых лап духов еще два дня. Два голодных дня. Олени попадали нашим охотникам все реже и реже, не помогали ни хитрости Ноха, ни мои жертвы духам четвероногой добычи. Животные покидали эти места, словно страшась Ярраса. Силки, расставленные в густом подлеске, оставались пустыми. Ягодные кусты или уже не плодоносили, или были обобраны дочиста.

На девятнадцатый день от "смерти" льдистоглазого начали умирать маленькие дети. Матерям не хватало молока, и в лагере днем и ночью слышались приглушенные рыданья. За пять следующих дней погибли еще трое малышей. Суровые мужчины смотрели на их отощавшие тела, покинутые душами, и бессильно скрипели зубами: оставшаяся дичь была неуловима.

Мы рыскали в поисках хотя бы слабого призрака съестного еще четыре дня. А вечером пятого назад не вернулись шестеро охотников и восемь подростков. Искать их пошло все племя. От охотников, сгинувших в топях, нам на память достались четыре копья, три разрыва в темной тине и следы какого-то странного хищника. Люди, искавшие пищу, сами стали пищей... Почему я только позволил им пойти в болота?! С молодыми нам "повезло" больше. Один был все еще жив. Он едва дышал, лежа рядом со своими мертвыми друзьями и подругами. Тень громадного разлапистого куста лежала на нем. А на кусте росло множество ярких красных ягод. Тех ягод, которые все шаманы звали смерть-ягодами. Нох, исполнявший тогда обязанности вождя, посерел лицом и велел выкорчевать куст, чтобы он никогда больше никого не убил. Но мог ли он этим вернуть тех, кто был уже в мире духов?..

Когда взошла луна, мальчик очнулся и сумел рассказать нам, что произошло. Они ввосьмером обходили окрестности в поисках ягод. Когда они натолкнулись на куст, то подумали, что им невообразимо повезло. Все мигом накинулись на ягоды. Он доедал уже вторую горсть, когда из леса внезапно вышел Яррас. Он заметил их и закричал: "Не ешьте!", но было уже поздно: попытавшись убежать, ни один не сумел пройти и трех шагов... Последним, что помнил мальчик, был резкий запах какой-то травы и яростное недовольство его желудка.

"Яррас почему-то оставил мальчика в живых, — заметил потом Нох. Я согласился с ним: "Похоже на то. Если он не оправится от отравы, то это будет означать, что льдистоглазый выпил его душу...". Но мальчик сумел выжить, хотя и очень ослаб.

Почти половина нашего рода погибла и после совета, проведенного сразу же, ночью, было решено уйти, покинуть эти проклятые места в поисках лучшей доли. Приготовления к походу заняли двое суток. Утром второго дня нам наконец-то повезло, охотники сумели убить огромного старого лося. Он был настолько тяжел, что они едва дотащили его до наших костров. Вечером, впервые за долгое время, люди досыта наелись. И начали глядеть в грядущее более оптимистично...

Надо сказать, что охотники не были настолько глупы, чтобы стоять в дозоре с закрытыми ушами. Хотя Яррас наводил на них ужас, но осторожность все равно слишком глубоко въелась в их природу. В ту ночь они оставили двоих "слушателей", но это все равно не спасло нас... Огромная стая голодных волков подкралась совершенно бесшумно. Раздразнивший их аромат лося до сих пор витал в воздухе, и звери потеряли голову... Почему их не услышали? Никто так и не узнал... Племя проснулось под светом узкого месяца от диких криков в ночи. Весь лагерь превратился в кровавый кошмар и, хотя волков все-таки отогнали факелами, они утащили с собой семерых, оставив нам почти два десятка тел...

Утром я обнаружил седые пряди в своих волосах. Впрочем, как и многие, слишком многие другие... За одну ночь мы лишились двух десятков и еще троих. Девятеро из них были охотниками. Остальные — женщинами и стариками, понадеявшимися на своих мужей и сыновей...

Нас осталось всего три десятка с небольшим. Люди не могли даже слышать о походе в новые земли. Многие были изранены. Вокруг костров бродили голодные звери...

Началась осень и проливные дожди. Незажившие до конца раны воспалились от сырости (даже деревья вымокли настолько, что огонь не хотел их поедать) и четверо отправились вслед за ушедшими. Нас стало ровно тридцать... Но люди решили держаться до конца. Каждый вечер я раздавал дозорным дротики (благо у нас был большой запас этих легких метательных копий) и говорил, что закаленное в священном Огне дерево одинаково хорошо и против зверей, и против духов… Охотники подтвердили мою теорию, трижды прогнав вновь появившегося Ярраса от наших костров.

После третьего раза все затихло. Сытые духи отозвали Ярраса и позволили выжившим охотникам выловить несколько тощих, но все равно очень вкусных зайцев, подкрепивших наши силы. Я уже почти потерял счет дням, но одним утром ставший абсолютно седым Нох сказал: "Сегодня плохой день. Яррас пришел к нам ровно восемь десятков дней назад". И он оказался прав. Это был очень плохой день. Ранним утром Кос, старший сын Ноха, поскользнулся на скале и упал вниз. Его подвел необработанный мной ушиб на ноге. А вечером двух пожилых женщин, самовольно ушедших за ягодами, задрали волки. Никто не сумел им помочь...

После этого десять дней, не переставая, лил противный холодный дождь. В тот момент, когда разбушевавшаяся стихия уже начала стихать, оползень перегородил русло текущей рядом с нашими жилищами реки. "Надежные" нижние пещеры, в которых спали женщины, разбушевавшийся поток залил за считанные минуты. Утром мы не досчитались пятерых. И Нох уверял всех, что видел в пелене дождя гигантскую фигуру Ярраса. "Это он вызвал оползень!", — кричал старик. "Он не мог!", — ответил ему слабый голос мальчишки, выжившего после отравления смерть-ягодами. Нох не сказал ни слова, он просто свернул ему шею. Он уже давно хотел это сделать, подозревая, что вместо человека среди них разгуливает злобный дух... "Льдистоглазый стал нашей погибелью", — сказал я старику на следующий день.

...В ту ночь Нох обезумел. Похоже, его рассудок не выдержал того, что произошло за сезон. Не выдержал постоянного присутствия Ярраса. Он жутко смеялся и прыгал над убитыми им сыновьями и их подругами. Его попытались остановить, но Нох лишь безумно посмотрел на шестерых усталых охотников, хихикнул и кинулся назад, в пещеры... Пока его не пронзили копьем, он убил еще троих: двух неосторожных женщин и охотника. Нох всегда был сильным воином.

Когда мы сожгли восемь тел, начался сущий кошмар. Падальщики, больше не боящиеся никого и ничего, наседали на нас днем и ночью. Волки выли рядом с жильем и сверкали глазами из мрака...

Так прошло еще восемь дней. Духи не спешили добивать нас, они наслаждались отчаяньем и мучениями выживших. Мы постоянно голодали и мало спали, глядя в ночной мрак, выглядывая жуткую фигуру с льдистым топором.

И вот вчера, на девяностый день без одних суток от убийства Ярраса, к нашим кострам пришел громадный пещерный медведь. Его темные глаза светились серебристым льдом, отражая свет взошедшей на небо полной луны. "Это Яррас!", — все завопили почти одновремено. Медведь замотал тяжелой башкой и злобно, даже как-то торжествующе захрипел. Я не успел ничего сделать. Все мое племя в ужасе побежало в ночь, в топи и дебри — лишь бы только подальше от этого медведя, в которого превратился злой дух по имени Яррас... Страх приковал мое тело к земле и медведь не заметил меня, кинувшись в ночь за убежавшими людьми. А потом снаружи начали раздаваться крики и звериное рычание. От когтей и коварных топей не ушел никто, я слышал предсмертный крик каждого из двенадцати уцелевших за этот сезон... Коварные духи сровняли свой кровавый счет.

— ...Я уже слышу его шаги. Я знаю, это точно он, никто больше не может ступать так быстро и тяжело. Он десять последних ночей ходил вокруг, каждый раз забирая других, пока я не остался один... Наш покровитель Огонь, я боюсь. Мне стыдно говорить это тебе, но это так. Яррас — не человек! Нет слов, чтобы описать тот ужас, который он во мне поселил с той самой поры, как погиб десятый из нас. Прости меня, но я не верю, что ты сможешь защитить меня. Никто не сможет. Потому что именно я — тот, кто на краткое время убил его, подкравшись на охоте... Я глядел в тот день на свои обагренные руки, сжимающие обсидиановый нож, на тело у своих ног... Он улыбался, улыбался!! Радостно... И жестоко. Очень жестоко...

Шаман на секунду прервался, чтобы подбросить сырого хвороста в пламя и оглядеться.

— Мне не жить на этом свете и я не боюсь расстаться с этим миром, мне уже даже не так страшно то, как он прервет мою жизнь, но... Есть одно, что гложет меня: я...я думаю, что именно я обрек свое племя на смерть... Скажи, Хранитель, так ли это?

Огонь внезапно вспыхнул и, словно сдутый ураганом, исчез. У входа послышались тяжелые шаги.

— Твое время вышло, Вайр, — проскрипел огромный силуэт, отодвинув натянутую на входе шкуру медведя.

Шаман перекосился от ужаса и отполз в угол: это был именно тот, кого он убил, думая, что спасет этим племя...

— Даже ваш Хранитель отвернулся от тебя, услышав то, что ты рассказал...

Фигура, едва видная в начинающем светлеть проеме, размеренно шагнула к Вайру, отчего тот заскулил.

— Время вышло, — вновь сказал жуткий нечеловек ледяным голосом.

— Ответь! Прошу! Скажи, я ли погубил все свое племя, все десять десятков без одного?! — шаман кинулся к ногам подошедшего к нему, на секунду забыв весь свой ужас.

— Да... — послышался тихий шелестящий вздох, — Именно ты погубил всех, пытаясь отвести опасность... Пытаясь убить меня.

Вайр в неописуемом ужасе упал на пол и тут гигант захохотал. Лед слышался в его смехе, тот же лед, что царил и в глазах.

— Это было даже забавно... Горько и забавно... Сначала ты ошибся с травами, отвлекшись на мои льдистые глаза. Двое охотников не пришли назад в племя. Потом ты собирал плоды в роще и, походя, пнул камень, лежащий на обрыве. Да, ты подозревал себя все это время не зря: я стоял там и видел, как прилетевший по дуге камень обвалил утес. Тогда я промолчал, не связав его с тобой... Еще пятеро. Трое отравились и ты, страшась повторения недавней ошибки с травами, промедлил. А потом ты убил меня. Ха! Я знал, что ты так сделаешь, поэтому заранее взмолился Вечному Льду. Он не оставил меня, Его верного сына, когда твой нож прошел у меня рядом с сердцем; ты вновь ошибся, не учел того, что сердце у меня лежит не так, как у всех людей... Я выжил. Я решил убить тебя и отомстить за то, что ты сотворил. Но... Ты хорошо прятался. И тут я увидел, как начали умирать твои люди... Даже мне, давным-давно принесшему свои чувства в жертву Льду, стало жаль их. Как? Как ты...посмел сотворить такое с ними?! — впервые шаман увидел, как лицо странника исказила ярость, — Я даже не мог предупредить их, так как ты раздал им воск и они не слышали меня. А потом... "Против злого духа могут помочь дротики". Трижды я был ранен, пытаясь их спасти... Я жил впроголодь, спасался от диких зверей, страдал от лихорадки, но выжил, а все твои сородичи — нет...

Вайр захрипел, посмотрев на то, что произошло за эти сто дней с другой точки зрения.

— Будь ты навечно проклят, шаман племени Костра! Ибо нет тебе прощения ни среди людей, ни среди духов... — гигант плюнул рядом с распластавшимся телом.

И тут шаман жутко закричал, после чего забился в судорогах. Через пару минут он затих.

— Приступ, — горько вздохнул Яррас, не услышав больше в наступившей тишине чужого дыхания, — Даже твой дух восстал против тебя, нечаянный убийца и безумец...

Под светлеющим утренним небом можно было видеть, как высокий, тощий человек, чуть пошатываясь, вышел из пещеры и ушел на север, взяв с собой только свое верное копье и льдистый топор. За его спиной оставались лежать мертвыми десять десятков без одного и шаман, осознавший все же перед смертью, что он наделал. Сто человек. Сто смертей. И все это — за сто дней. Запустелое стойбище племени Костров, в котором угрюмо выл холодный ветер, осталось лежать на болотистой равнине в ожидании близкой зимы, чтобы навсегда кануть в лету...