100 дней

День первый

— Маша, давай быстрей! — прозвучал голос мамы из соседней комнаты.

— Ну иду я, иду, — недовольно проворчала Маша, повалившись на кресло, чтобы достать упавшую за него куклу. — Соня, хватит тебе убегать, нам пора в садик.

Вытащив на свет куклу Маша недовольно встряхнула ее, словно на нее налипло много пыли, обняла, как самую любимое существо на свете и со счастливой улыбкой направилась к двери.

Мама ждала у двери, нервно постукивая мягкой туфелькой по полу. Маша, пряча куклу за спиной, прошлась перед мамой, ступая боком к двери, чтобы она не заметила Соню.

— Опять берешь ее? — недовольно прищурилась мама.

— И что?! — Маша прижала к себе куклу. — Я без нее не пойду!

— Ох, — закатила недовольно глаза мама и подтолкнула дочь на лестничную площадку, закрыв за собой дверь.

Маша сидела на заднем сидении машины и показывала Соне в окно, все те же улицы и те же дома, что они проезжают, когда направляются в садик, и которые она, глупая такая кукла, постоянно забывает об этом. Девочка несколько раз недовольно поднимала глаза к потолку:

— Это булочная, Соня. Я же тебе уже говорила, там усатый дядя делает вкусные торты из облаков. Так мам?

— Да, Маша, так, — мимоходом ответила мама, пытаясь повернуть на сложном участке дороги.

— Почему она такая глупая? — удивлялась Маша, разглядывая улыбающееся лицо куклы, спустя некоторого времени и долгого объяснения, того, что пролетало у них за окном. — Все время забывает о том, что я ей рассказываю... Ой, Сонь, смотри, наш садик.

— Маша, давай быстрей, — мама повернулась в кресле, чтобы поцеловать дочь и, с трудом дотянувшись до ручки, открыла дверь, — скоро начнутся у тебя занятия, а я уже опаздываю.

— Хорошо, хорошо, — недовольно проворчала Маша, когда ее чмокнули в щеку, сползая с сиденья. — Идем, Соня, нам пора.

В садике было все как обычно. Утренник. Преподаватели поздоровались, предложили поиграть. Потом чаепитие с мягкой булочкой, прогулка и дневной сон. Маша, как обычно, не спала, положив с собой куклу, и разглядывала за окном облака. Все дети спали, а ей не хотелось. Она думала о том, как бы хорошо сейчас пойти на улицу и поиграть. Она и игру придумала: она будет взрослой девочкой, и будет указывать и говорить, что Соня может делать, а что нет. Ей очень хотелось в это поиграть, она уже не могла лежать в кровати, ворочалась и бросала взгляд на часы, хотя эти цифры на табло ни о чем ей не говорили, но так делали взрослые, когда чего-либо ждали.

И вот, когда большая стрелка стала указывать наверх, а маленькая в бок земля задрожала. Маша выпрямилась на кровати и, вслушиваясь, замерла. Никто из детей не шелохнулся, продолжая сладко спать. А земля, буквально через секунду, вновь затряслась. И тогда она встала и, волоча куклу по полу за руку, направилась к двери.

— Анна Николаевна,— неуверенно протянула Маша, повернув за ручку двери, — что это такое?...

За дверью ни кого не оказалось. Девочка вошла в комнату воспитателей и огляделась. И в этот момент, где-то рядом прозвучал оглушительный взрыв, все здание затряслось. Маша, закричав, бросилась вперед, к двери на другой стороне комнаты, а сверху на нее посыпалась пыль и куски штукатурки. Позади раздался скрежет и треск падающего потолка. Ее охватил такой страх, что она даже не обернулась, чтобы посмотреть, что стала с комнатой, где спали остальные дети. Ей хотелось просто бежать, прижимать к себе Соню и бежать. Ей было страшно. По ушам бил какой-то вой, а вокруг звучали взрывы и жуткий гром, от которого все внутри сжималось.

Оказавшись на улице, Маша не остановилась. Слезы застилали путь, но Соня, прижатая к груди, была с ней, а значит, она не одна. И девочка бежала. Дорога, на которую она выбежала, и по которой постоянно сновали туда-сюда машины, была пуста. Вокруг бегали кричащие в панике люди, дома горели, испуская в небо черный, как смоль дым, земля под ногами дрожала и покрывалась безобразными, черными трещинами, а Маша бежала вперед. Ее ни кто не замечал. Вокруг царил хаос страшной, неожиданной войны. И в этом паническом ужасе, где все сами за себя, ни кому не было, ни какого дела до маленькой, испуганной, с мокрым лицом от слез девочки с куклой прижатой к груди.

«День второй»

Ей очень хотелось есть. Она шла по разрушенной и пустынной улице, прижимая к себе куклу.

— Не волнуйся Соня, мы скоро придем домой, — успокаивала Маша куклу, оглядывая безжизненные и разрушенные дома. — Вот увидишь, я знаю, где мы живем. И я уверена, что наша мама там нас непременно ждет. Вот увидишь.

Эту ночь она провела, в каком то старом доме. Он, почти не пострадал. Если не заходить в дальнюю комнату, где не было одной стены, то дом был очень даже целым. Маше не хотелось куда-либо заходить, ведь там могли оказаться чужие люди, но когда на улице начало темнеть, а фонари, которых осталось очень мало, не загорались, она твердо решила устроиться в ближайшем доме. На удивление, ее ни кто не встретил и самое главное, не накричал за то, что она зашла без спроса. Оказавшись в доме, девочка почувствовала позывы идущие из желудка. Она нашла в холодильнике колбасы и молоко, в шкафу хлеб. Люди, почему-то, всегда хранят еду в одном и том же месте. Это место (шкаф, стол или холодильник) может находить в разных местах, но еда от этого в них не исчезает. Ее это всегда удивляло, когда она с мамой и папой ходила в гости. Но сейчас, когда живот урчал от голода, эти наблюдения были очень кстати. Перекусив, на пару с куклой, Маша устроилась в одной из комнат. Стряхнув с кровати опавшую с потолка штукатурку, она легла не раздеваясь, и долго вслушивалась в тишину за темными окнами. И все сильнее прижимала к себе Соню, пугаясь этой непривычной и зловещей тишине.

Настал день, но тишина не сменилась привычными шумами. Вокруг были развалины, дым, поднимающийся столбами то там, то тут и из-за этого солнце почти не было видно. Улицы скрывались в сумраке и тишине.

Маша шла оглядываясь. Она не могла понять, что происходит, где все и почему вокруг такой бардак? Изредка она видела людей. Они были какими-то странными. Появлялись из трещин и развалин, как мышки, оглядывались и снова исчезали в темных провалах домов. Некоторые вылезали на улицу, сбивались в жалкие, трясущиеся кучки и куда-то шли. Девочка, завидев таких людей, старалась не попадаться им на глаза, прячась за разбитыми машинами и ныряя в обрушенные дома. И из-за этого в этот день, ей не удалось далеко пройти, чтобы найти дом и своих родителей.

«День пятый»

Маша и не знала, что добираться до дому так долго. Когда она ездила с мамой, то путь до садика, был очень быстрым… Конечно, она говорила Соне, что они могли пойти не по той дороге, ведь она ходила пешком до дому только несколько раз, и тогда все выглядела по-другому. Но, как бы там не было, она так же говорила, что, не смотря ни на что, она найдет дорогу, ей надо только время. И в очередной раз показывала на здание:

— Видишь его? — глаза куклы безучастно смотрели в темные облака. — Мне кажется, я его узнаю. Думаю, нам туда.

В тот же день, когда на улицу из своих укрытий вылезли очередные люди, одна из женщин попыталась заговорить с Машей. Та хотела узнать, как ее зовут и где ее родители.

— Ты тут совсем одна?

— Нет, — надув губы, ответила Маша, и прижала к себе куклу, — я с Соней. Мы идем домой.

— А где твой дом? — женщина подходила все ближе, и Маше это не нравилось.

— Там, — девочка неопределенно махнула рукой и начала пятиться. — Мне мама не разрешает разговаривать с незнакомыми людьми.

— Но… — начала было женщина, и осеклась, когда девочка вдруг развернулась и, не смотря на свой маленький возраст, проворно побежала прочь.

Маша была напугана. Чего надо былой этой тетке? Что она привязалась к ним? О доме еще расспрашивает. Хорошо, что они с Соней убежали до того, как та подошла ближе и не схватила ее.

«День пятнадцатый»

Девочка лежала на кровати. День давно уже начался, но Маша не вставала. Ей не хотелось. На улице шел сильный дождь. Она прижимала к себе грязную куклу, а по её чумазым щекам текли слезы.

— Мы заблудились, Соня, — чуть всхлипывая, пробормотала Маша и сильнее прижала к себе единственно родное существо в этом мире.

«День тридцать первый»

Людей на улице становилось все больше, а еды все меньше. Девочка видела, как начинались драки из-за засохшей булки хлеба. И всем было все равно, кто с кем дерется: дядя с дядей или дядя с тетей. Всех били одинаково. Ногами, палкой или даже толпой, окружали и били. На улицах стали попадаться мертвые люди. Может они и раньше были, но не бросались так в глаза. Наверно, это из-за того, что у этих людей были красные лужи, рядом с ними.

Маша старалась не попадаться на глаза редким людям, что появлялись среди руин и разбитых дорог. Она все так же скрывалась в домах, выглядывала из оскаливших стеклянными зубами окон, дожидаясь, когда из виду пропадут эти чужие люди. Они всегда шли не спеша. Столпившись и оглядываясь, словно чего-то боясь. Вид у всех был жалкий. Одежда вся грязная, лица немытые, и почти у каждого в руках были какие-то узлы, пакеты и даже мешки… Девочка посмотрела в отражение разбитого зеркала. В грязном осколке отражалась маленькая девочка с испачканным и исхудавшим лицом, с растрепанными волосами, с торчащим из них фиолетовым бантик, который давно уже распустился и потерял свою пару. Маша покачала головой и начала завязывать бантик. Но ногти, которые девочке приходилось откусывать, когда они становились слишком длинными, так и не позволили этого сделать, цепляясь за волосы и нитки бантика. Маша бросила это дело, просто завязав его узлом, взяла Соню и направилась на улицу, где снова стало тихо.

«День сороковой»

Все изменилось до неузнаваемости. Все казалось пугающим и страшным. С того страшного дня Маша много дней прожила в одиночку. Она плохо ела, часто мерзла, и почти ни когда не высыпалась. И ей редко удавалось умываться, поскольку найти воду становилось так же сложно, как и еду. Ей еще ни когда в жизни не приходилось быть так долго одной. Все это время, она часто плакала и страшилась всего и всех. Но время шло. Каждая пережитая ночь становилась для нее какой-то границей, делая ее сильнее и самостоятельней. Когда она просыпалась и думала о том, где она находится и сможет ли найти своих близких, она больше не позволяла отчаянию охватывать себя. Она находила в себе силы, говоря, что надо двигаться дальше, по этому жуткому городу, к месту, где ждет ее мама и папа. Но как бы там не было, Маша оставалась маленькой девочкой, одинокой и затерянной в таком большом мире, странном и страшном, от чего она, все же, временами начинала сомневаться в успехе своих поисков.

Ей пришлось познавать этот новый мир не так, как раньше, когда ей все рассказывали и объясняли. Теперь она была одна. Вот уже много дней она шла одна, оглядывалась в поисках знакомых строений и улиц, но все казалось таким чужим и непонятным. И девочке приходилось объяснять и придумывать самой то, что она видит, чтобы глупая Соня не волновалась и не переживала понапрасну. Но некоторые вещи, такое как не понятное сияние на небе, которого раньше ни когда не было, девочка просто не знала, как такое объяснить. Это было очень красиво и в тоже время страшно. Маша часто смотрела на это сияние широко раскрыв глаза, и ломая голову, как это объяснить. И почему-то, даже она не бралась придумать свою версию этого явления. Этот мир стал совсем непонятным.

А еще на руках стали появляться, какие-то красные пятна.

«День шестьдесят шестой»

Соня потеряла свое платье. Оно зацепилось за железный прут, когда Маша пыталась перебраться через очередные развалины, и теперь кукла осталась в майке и трусиках. Но и сама девочка выглядела не лучше. Последний бантик потерялся дней пять назад. Волосы стали настолько грязными, что свалялись в колтуны и выглядели так, словно прежний вид им уже не вернуть. Платье тоже порвалось. А еще недавно у одного сандаля оторвалась лямка, и он начал мешать ходьбе. Пришлось остановиться и искать замену обуви. С этим проблем было не много. Одежда и обувь была повсюду. Стоило забраться в любой дом и в комнатах, разбросанной по полу, она валялась кучами. Надо было только найти свой размер. Тогда же Маша решила сменить и свое платье, хотя ей очень не хотелось расставаться с ним, ведь его ей подарила мама.

Замена одежде нашлась очень быстро. Штаны, ботинки и теплая рубашка. Чуть великовата, но она подогнула штанины и завязала шнурки потуже. Когда она разглядывала себя со всех сторон, в тишине раздалось урчание живота. Маша давно уже не ела, а холодильники и шкафы в большинстве домов почему-то пусты. Находить еду и воду становилось все труднее с каждым днем.

И эти пятна на руках начали очень чесаться. Была бы мама рядом, она наверняка запретила бы их трогать. Но ее нет рядом. От этой мысли на глазах у девочки выступили слезы, и руки сами собой прижали куклу к груди, из которой вырвался неудержимый плач.

«День семьдесят девятый»

Маше еще ни когда в жизни не приходилось бегать так быстро! Сердце колотилось в груди с такой безумной силой, что казалось еще немного, и оно выскочит. Маленькая ручка в панике страха сжимала пластмассовую руку куклы, держась за нее, как за последнюю надежду. За ними гнались! Это был какой-то безумный старик.

Девочка заглянула в очередной дом, чтобы поискать еды, но в место этого наткнулась на сгорбившегося на полу старика по середине кухни и грызшего, что-то твердое. Когда он увидел девочку, то его глаза заблестели, а изо рта потекла пузырчатая слюна. Он упал на четвереньки, забормотал что-то нечленораздельное и потянул к ней руку, и вот тогда Маша не выдержала. Закричав от безумного страха, она бросилась на улицу, забыв о том, что не ела уже второй день.

«День девяносто пятый»

В груди у Маши зародилась надежда. Она запрыгала от радости и начала кружить Соню.

— Смотри, Соня, смотри! — радостно кричала Маша, остановившись и показывая на разрушенное здание. Раньше, когда она только начала свой долгий путь, она бы не заметила этого. Ей все тогда казалось однообразным и страшным, все эти развалины рухнувших домов, глубокие и черные провалы в земле, странное сияние на небе. Но с тех пор прошло много времени, и она стала меньше бояться, она стала сильнее и внимательнее. — Это же та булочная! Помнишь?! Мы проезжали мимо нее, когда ехали в садик. Соня, мы правильно идем! Мы скоро будем дома!!!

Сорвавшись с места, девочка побежала к бывшей булочной. Дверь оказалась заваленной мусором и кусками обвалившейся стены. Но Маше очень хотелось попасть внутрь. Ей хотелось увидеть того приветливого пекаря с большими усами, который постоянно улыбался и говорил, что такой хорошенькой девочке, как она, полагается самая вкусная булочка. Если он там, то он обязательно угостит ее этими восхитительными и вкусными булочками!

Внутри было тихо. Чистота, что раньше царила в этом магазине, осталась в прошлом. Потолок обрушился и похоронил под собой витрину, где были выставлены на продажу пирожные, булочки, кексы, торты.

Маша обошла завал и, замерев, вскрикнула. Перед ней лежал человек. Точнее, то, что от него осталось. Она узнала в этой фигуре на полу, прижатой крупным куском стены, того усатого пекаря, что ей так приветливо улыбался. Он не был уже таким розовощеким и счастливым. Он был каким-то серым, здорово исхудал, и из тучного, превратился почти в скелет. Его можно было узнать только по его усам, которые и те выглядели облезлыми и растрепанными. А еще, прежде чем отвернуться, Маша успела заметить, что у него не хватает одной руки. Ее ему как будто оторвали, когда он еще был жив, о чем говорили темные пятна, покрывавшие все вокруг, от него самого. Похоже, ему было больно, но остановить кровотечение он не мог, поскольку вторая рука была зажата камнями.

Посмотрев по сторонам, и заглянув в соседнюю комнату, где была небольшая пекарня, Маша нашла пару булочек. Но они оказались такими твердыми, что можно было легко сломать об них зубы. И все же, Маша не оставила и не выбросила их. Она знала, что если их размочить в воде, то они, может, и не будут такими вкусными, как раньше, но голод утолить смогут.

Положив твердые булочки в рюкзак, который она нашла не так недавно, и где лежала бутылка с водой, и старое ее платье, Маша направилась к выходу. Ей хотелось уйти отсюда как можно быстрей. И не потому что, тут было страшно, нет, это место не отличалось от тех, в которых ей приходилось ночевать или пережидать очередное появление странных и измученных людей. А потому что, ее дом был совсем рядом.

«День девяносто седьмой»

Второй день Маша не могла прогнать засевшие в голове страшные мысли. Сначала они были не особо заметными и не мешали. Но чем дальше она проходила по более менее узнаваем улицам, тем больше росло чувство и сомнения, что впереди ждет ее дом. Она стала бояться, что его постигла участь пекарни. А, вспоминая неподвижного, усатого и мертвого пекаря, она думала о своих родителях… И каждый раз гнала прочь картинки, что вставали перед ее внутренним взором. Она не хотела в это верить. С ее родителями, как и с их домом, все в порядке.

— Вот увидишь, Соня, наши родители ждут нас. — Маша шла мимо детской площадки. Она ни когда тут не играла, и вообще она не помнила, чтобы когда-нибудь ее видела, но она уверена, что раньше она выглядела лучше. Все качели были переломаны. Деревянный домик почти полностью разбит, а доски растащены. На изогнутых качелях, где свисала только одна цепь, что-то болталась. Маша направилась к этой качели, чтобы разглядеть получше, что там такое. Замерла. — Не смотри.

Маша отвернула куклу от качелей. На цепи, намотанной на шею, висела кукла. Она слегка покачивалась на ветру. Пластмассовое лицо, которое, казалось, должно было улыбаться, выглядело очень грустным. Должно быть, подумала Маша, это из-за того, что у нее не хватает одного глаза. Или… Маша медленно обвела взглядом разбитую детскую площадку, посмотрела на поваленные и сгоревшие деревья, на разрушенные дома и странное сияние в небе... Ей просто жаль, что такое случилось с нашим миром.

«День сотый»

Слезы сами собой выступили на глаза, когда она увидела хоть и разрушенные, но все же узнаваемы строения, а главное, свой дом. Она ускорила шаг, а вскоре побежала. Там должны ее ждать!

Маша бежала, а слезы застилали путь. И она себе твердила, что это из-за них так выглядит дом. На самом деле он целый, но слезы мешают разглядеть это. Вот она сейчас добежит, поднимется на свой этаж, и… Девочка остановилась перед зданием, которое раньше было ее домом. Этажа, где находилась их квартира, не было. Дом покрывали большие трещины, а левой стороны, где жила Маша, не было вообще.

Слезы текли ручьями. Она растирала их руками по грязным щекам и не хотела верить, что весь ее путь оказался бесполезным. Надежда, что она найдет своих родителей, растаяла, как мороженое в жаркий день. Она теперь одна. Совсем одна. Маша обняла Соню и, казалось, пластмассовая кукла заплакала вместе с маленькой девочкой, оставшейся одинокой в этом разрушенном и пустом мире...

— Маша? — позади девочки раздался неуверенный, слегка охрипший, но все же узнаваемый женский голос. — Маша!