Обман

Ночью он не задернул шторы, поэтому сейчас солнце слепило в глаза. Он разжал веки, стараясь прийти в себя.

Где он? Что вчера случилось?

Память начала воскрешать события вчерашней ночи, и, с трудом, но он вспомнил. Забегаловка «Гиацинт». Трое. Игра. Разочарование.

Неужели он проиграл? Нет, это были не деньги, не квартира, не услуга и даже не чело­век. Они поставили на кон самое дорогое, что у них было — свой дар. Он поставил. И проиграл. Это просто не укладывалось в голове. Он — Авл Тирций. Он — предводитель Памфле­тистов. Он — зачинщик борьбы с Пурпуриасом и он — никто? Разве ему больше не т места в том мире?

Авл нащупал рукой свою манетку-талисман и подбросил. Она приземлилась на ла­донь, но ничего не происходило. Тирций максимально сосредоточился, вложил в монетку все свое желание попасть в иной мир, сделал еще попытку, потом еще...

Нет, его не пускали в тот мир.

Он в бессилии плюхнулся на кровать. Как он хотел, чтобы это было сном. В голове постоянно всплывал вчерашний день. Он не азартный человек, он редко играет, зачем он связался с той троицей? Может, его принудили? Может кто-то подчинил его сознание? Мо­жет, они были из Пурпуриаса? Нет, это уже походило на паранойю. Он вцепился руками в во­лосы на голове:

— Что же я наделал?

Как теперь жить здесь? Среди людей? Когда ему уже показали, дали пожить, распробо­вать иной мир? В единственный день, когда была разрешена игра, он промотал свой дар. Это не укладывалось в голове, но факт оставался фактом. Ему придется всю оставшуюся жизнь провести в людском мире. В этом скучном, ограниченном, лишенном Идей мире. Он вздох­нул.

Хотелось умереть.

… Спустя два часа настроение не улучшилось. Авл машинально вертел монетку в руке, но она теперь была лишь предметом. Насколько б изощренная идея ни родилась в его мозгу — красные конверты-оповестители его не окружали. Как бы сильно он ни желал попасть в свою капсу, у него это не получалось. Отчаяние овладевало им всецело. Больше он никогда не обследует берега с начертанными прорицаниями, не увидит Поток Сновидений, не побы­вает в самой обширной и неординарной библиотеке мира, никогда не увидит памятник фото­вспышке... конечно, куда этому людскому миру до идейного.

Прошло еще несколько часов. Авл Тирций все так же сидел в своей квартире и не знал, куда себя деть. Он мерил шагами пространство от одного угла до другого, как будто измерял границы своей свободы в людском мире. Ее было катастрофически мало. Осознание никчемности дальнейшей жизни захлестнуло его сознание и он уже давно не понимал, что делает. Память играла с ним, не давая до конца вспомнить все события вчерашнего дня. Он испытывал попеременно отчаяние, злость, обиду, раскаяние. Эти эмоции как будто перехватывали друг у друга эстафету первенства.

Наступил вечер. У Авла сильно вспотели ладони, все тело трясло, голова стала очень тяжелой. Он, наконец-то сел. Несколько часов назад прошло собрание Памфлетистов и раз его никто не хватился сейчас, то не придут и потом. Опять мелькнула мысль о Пурпуриасе. Откуда взялись те трое? Были правобережными или с левого берега? Авл вертел эту мысль так и этак, но даже лиц того, кто его победил, не мог вспомнить. Интересно, как эти трое по­делят его дар? Он посмотрел на стену, где висели его монеты. На что им сдался нумизмат? Он злился на них, на себя, на весь мир. Ему стукнуло тридцать два года, слишком мало, чтобы хоронить себя заживо. Его знобило. Наверное, у него жар. Но разве это страшно? По сравнению с потерей дара — это ничто. Интересно, а дерево у капсы уже окаменело? Или это происходит только когда умирают? Но ведь он почти в могиле, он умер для мира Идей, его там больше нет.

Вдруг раздался звонок в дверь. Авл все так же сидел на кровати и не сразу сообразил, что происходит. Звук звонка эхом отдавался в голове и Тирций, наконец, сообразил. Что надо открыть дверь.

На пороге стоял высокий, худой, болезненного вида человек в бежевом, потрепанном подобии пиджака. У него было вытянутое лицо, какие-то водянистые, бесцветные глаза и большие ладони. Гость ничего не говорил. Казалось, он выжидает. Авл тоже молчал. Он впервые видел этого человека.

Или нет?

Тирций не отрывал глаз от лица гостя. За целый день он тысячу раз воскрешал вчераш­ние события, но когда один из тех, кто забрал у него дар, стоял прямо перед ним, Авл не смог сразу его узнать. И тем более для него было неожиданно, что пришедший был вполне нормальным человеком, а не извергом, как рисовало его сознание. Еще Тирций вспомнил, что у гостя вчера было прозвище — Король Лир.

Судя по всему, пришедший ждал, пока его узнают, и заговорил:

— Вы не виноваты, — он медленно вошел в комнату, — так было нужно.

Авл хотел вцепиться ему в горло. Он забрал у Тирция все, а теперь пришел успокаивать?

— Я не успокаивать вас пришел, — все так же спокойно продолжал гость. — Я просто хочу вам объяснить, что все было запланировано уже давно. Вы не могли это предотвратить.

— Но я ведь мог… мог не пойти тогда… играть с вами. — В голове Авла все еще с трудом всплывали события вчерашней ночи.

— Нет, не могли. Это была запланированная акция Пурпуриаса. Вы ведь не понаслышке знаете, каково это — противостоять столь могущественному министерству.

Наступило молчание. Авл обхватил голову руками и опять сел на кровать.

— И что мне делать? Вы же понимаете, что я потерял все.

— Понимаю.

— Как мне теперь… как жить?

Гость замялся. Глаза у него забегали по комнате и он никак не мог их зафиксировать на каком-нибудь одном предмете. А Авл Тирций тем временем начал бешено носится по комнате.

— Это все правобережные. Пурпуриас. Я знал, что они что-то замышляют, чувствовал…

Вдруг гость достал какой-то предмет и аккуратно положил его на тумбочку возле кровати. Авл вперился взглядом в него и спустя несколько минут заметил, что гость тоже не может оторвать от предмета глаз. Это была книга. Тирций знал, что подобным магнетизмом могут обладать лишь темные предметы. У него пересохло в горле. Авл вопросительно посмотрел на пришедшего.

— Да, это та самая.

Тирций хотел что-то возразить, но у него не было ни одного повода для отказа. Немного подумав, он спросил:

— А вы знаете, что там?

— Там сто слов.

— Всего?

— Да.

Гость понял, что Авл Тирций принял его «подарок». Он медленно зашагал к двери и захлопнул за собой дверь. Но выйдя из квартиры он не пошел к лифту. Он спустился по лестнице на пару пролетов и сел на ступеньку.

Давным-давно Сфумато, его друг и соратник, сказал ему, что из всей троицы только у него, Лира, самая располагающая к общению внешность. Наверное, это до сих пор так. Авл Тирций заметно изменился со вчерашнего вечера. Сегодня перед ним стоял постаревший на несколько лет, заболевающий человек без надежды. Конечно его обманули. У них был всего один день и они должны были умудриться все вовремя провернуть. Даже сейчас Авл Тирций продолжал находиться под влиянием. Разве могли они допустить его до собрания? Он уже давно вел слишком опасную игру и вчера, как только их увидел, мгновенно заподозрил неладное. Пришлось изрядно затуманить его разум. Лир знал, что такие люди, как Тирций, хотели бы умереть во имя чего-то, какой-то идеи или против нее, в пылу сражения. По сути, все примерно так и вышло. Передовая войны сейчас находится в квартире этажом выше. Пурпуриасу нужно было, чтобы голос Авла Тирция умолк навеки, а трое друзей лишь решили выгадать немного для себя. И они благополучно обокрали Авла Тирция, предводителя левобережных. Сейчас он читает в своей комнате книгу, которая еще никогда и никого не оставила в живых. Сто слов, которые действуют безотказно. На каждого. Тирций, конечно, подумал, что Лир принес ему избавление от всех терзавших его мук: одно прочтение и он умрет, уйдет из ненавистного мира людей, где он никто. Но, по сути, Пурпуриасу просто было необходимо, чтобы убийство выглядело несчастным случаем. И если б Тирций до сих пор не был под давлением, возможно, он нашел бы путь, как жить дальше или даже как все исправить. Вот только Убивающий Фолиант уже был у него в руках. Никто не сможет одолеть соблазн открыть эту книгу, если она находиться в зоне досягаемости взгляда.

Даже Сфумато не удержался.

Он решил, что справится. Наверное, так и есть, раз он до сих пор жив. Это Сфумато рассказал Лиру, что в книге всего сто слов. Что они разжигают в человеке обиду и злобу к самому себе. Все остальное уходит из человека. Сколько можно протянуть, если в душе есть только одно чувство — всепоглощающая обида, от которой невозможно отказаться, простить. А на страницах книги слова — упрек любимого человека, который до сих пор невозможно забыть или слова родителей, их разочарования, слова непонимания дочери… Лир не знал, дочитывал ли кто-нибудь книгу до конца.

Вдруг на улице прогремел гром. «Наверное, это его друзья» — подумал Лир. Надо было спешить. Он поднялся обратно к двери, зашел внутрь квартиры. На полу, рядом с кроватью на спине лежал Авл Тирций. На его лице застыл ужас: глаза широко раскрыты, на щеках — дорожки слез, рот приоткрыт. Руки находились возле груди, на весу. Пальцы на них скрючены, как при судороге.

Лир нагнулся и, не глянув в книгу, закрыл ее. Он знал, что, несмотря на вид, внутренние органы в порядке и в людском мире убийцу искать не будут. А что касается мира Идей… что ж, у них нет улик, только догадки.

Поток Сновидений — река, делящая мир Идей на правый и левый берег. Отображает сновидения всех членов Идейного мира и мира людей, в том числе и вещие.

Пурпуриас — ведомство, следящее за порядком в мире Идей. Находится на правом берегу.

Памфлетисты — «партизанское движение» левобережных, направлено против политики Пурпуриаса.

Сфумато — заручившись поддержкой Пурпуриаса, медленно приведет мир Идей к разрушению. Вместе с подручными — Лирионом («король Лир») и Освальдом (работник Пурпуриаса).

Убивающий Фолиант — книга, которая приносит смерть каждому, кто ее прочитал. Неизвестно кто ее создал, как она переходит от одного хозяина к другому и как ищет своих жертв. Тех, кто мог об этом поведать, уже нет в живых.

Красные конверты-оповестители — каждая новая Идея, пришедшая на ум члену мира Идей записывается на красный пергамент, который кружит вокруг хозяина, пока Пурпуриас не утвердит право на ее осуществление.

Капса — личное пространство, которое имеют каждый из членов мира Идей. Обычно имеет вид обычного дома, но без окон.