Сайонара реквием
Летучей иглой
Белый хвост пришит к небу.
Пал черный ястреб.
На затейливой спиралевидной деке четырнадцать трубочек. Из стекла и бамбука, из стали и золота, из латуни и серебра — все разные. У каждой отдельная ниточка-струнка, у каждой свой собственный вид. Своя нота, тональность и узор. Тонкий инструмент для игры ветра. Нечто подобное англичане называют wnd chames. Винд-чаймс. Ветряными колокольчиками, если б можно было так поверхностно обозвать этот инструмент. Единственный в своем роде.
Где-то снаружи тяжело ухнули металлические ставни. Туго натянутый шелк срезонировал тяжелый звон, короткой тревожной увертюрой ответили трубочки-колокольчики. Спустя несколько секунд шелковые перегородки раздвинулись. Четыре слуги, с трудом удерживая груз, вкатили внутрь массивную тушу. Как только они остановились, наспех сколоченная тележка развалилась, не выдержав нагруженной массы. Слуги откланялись и спиной вперед отправились восвояси. Тугой шелк вновь изолировал пространство.
Размер и вес туши был не меньше, чем с двух откормленных свиноматок. Отсутствие конечностей, рук и ног, лишало тушу остатков человечности. Невнятная серая хламида кое-как прикрывала расплывшуюся тестом громадину. Тупой, почти не мигающий взгляд, приоткрытый рот лишен языка, голова завалена набок. Трудно было в этом признать человека, еще труднее узнать в этом Акико. Когда-то — первую красавицу провинции Ишимура.
Стоящий напротив человек опирался на меч дивной красоты, на правом рукаве его шелкового халата запеклось бурое пятно. Несколько ошеломленный, он долго рассматривал тушу и не узнавал свою жертву. Внезапно шелковые перегородки задрожали от гомерического хохота.
— Неужели, из-за вот этого? — и смех перешел в истерический визг. Металлические трубочки винд-чаймса нервно поддержали полусумасшедшую истерику. «Из-за этого!»
Полуживое существо, лежавшее в углу, бесшумно плакало. Фигура в халате схватила его за шкирку:
— Из-за этого? Да?!
По грязному и окровавленному лицу господина Абэ текли слезы, отчего оно еще больше распухло. Микадо швырнул его обратно в угол и, впервые за долгое время, почувствовал облегчение. Причина, по которой он не покидал покоев уже больше года, наконец, была найдена. Скорченный в судорогах Абэ подыхал в углу, а трехсоткилограммовая свинья, его дочь, теперь была тут. Подумать только — «это» было его дочерью. Теперь Микадо был умиротворен. Он поставил Абэ на колени и занес над ним меч. Под перезвон колокольчиков и свист соловья голова Абэ покатилась по деревянным половицам. Сорванный с его головы волос был вплетен в кисточку на эфесе меча.
Микадо сел на пол.
Когда он был спокоен и милосерден — он рубил головы.
Когда входил в раж — рубил на куски.
Когда он был в ярости — вспарывал животы.
Нарицугу не был микадо, такого титула — титула божественного императора — не давали уже больше ста лет. «Микадо» было прозвищем Нарицугу. Половина Японии его боялась и ненавидела, половина — боготворила. Нарицугу не был избранным правителем. Чтобы править — необязательно избираться. Этот человек обладал самой могущественной формой власти — информацией. Он был гениальным кукловодом в театре интриг и превентивных мер.
Меч в руках Микадо был больше, чем просто оружие. Прямое обоюдоострое лезвие шириной в два пальца, усеяно сотнями отверстий на всю длину в сорок дюймов. Невнимательному глазу показалось бы, что лезвие источено неким металлическим короедом. Но каждое отверстие и каждая ложбинка играли свою роль. На конце эфеса, на волосяном хвостике висело шесть трубочек. Меч не был известен подобно Кусанаги-но-цуруги, легендарному Мечу Змея, но и не был мифическим. Известен он не был благодаря простой причине — чаще всего узнать его историю можно было только перед смертью.
Нарицугу размышлял вслух, все лица были обращены в его сторону и, казалось, внимательно слушали:
— Война… Война не меняется, — скажет суровый хриплый голос старого самурая. Еще как меняется. Меняется человек — меняется война. Да, сущность человека неизменна, и неизменна суть войны. Но это другая метафизика. Для каждого времени — своя война. Какая война бывает? Междоусобная. Территориальная. Религиозная. Мировая. И самая изящная форма войны — информационная. Всё есть результат развития человечества. Но и это неверно. Развитие человечества есть результат постоянной войны. Миролюбие? Миролюбивость вовсе не мешает буддистам рубить головы тем, кто обрезан ниже паха. Вся человеческая природа — война. Как узнать белое, не понимая, что такое черное? Как познать рай, не побывав в аду? Одно не существует без другого.
Микадо поглядел на немногословных собеседников. Четыре вертела, по три головы на каждом. Двенадцать самураев. Двенадцать воинов чести. Против двух с половиной сотен воинов из свиты господина Нарицугу. Самураям не хватило совсем немного, не хватило одного. Микадо задумался, улыбнулся. И тогда, и сейчас, судьба по-прежнему на его стороне. Это позволяло не усомниться в собственной правоте, несмотря на то, что в той битве он потерял всю свою свиту.
Теперь — восемь демонов. В большей мере — дьяволиц. Восемь лучших шиноби кланов Мия и Сига. Нарицугу бил наперед. Не спохватись вовремя — было бы двадцать четыре, по дюжине с каждой стороны. Нарицугу недаром имел свое прозвище. Прекратив свои поездки в Оэдо, он заперся в своем дворце. Теперь требовалось быть осторожным.
Никто из чужих не вошел бы в его покои. Ничего металлического или того, что хотя бы отчасти можно было использовать в качестве оружия. Ни спиц, ни заколок. Женщины в его покои входили без одежд. Микадо встречал своих гостей, обнажив меч.
Этот прямой длинный меч — цуруги — был создан мастером Искинэ Аи. Вместе с винд-чаймсом, кровным собратом, он был частью грандиозного творения и назван Синутай. Два иероглифа — Песня и Смерть. Немец-японовед, подбирая правильный эквивалент для перевода имени, выбрал слово «Реквием». Увы, узнать легенду клинка историк мог только уже известным способом. Поэтому до нас дошли только короткие заметки. Подлинная же история этого меча канула в лету из-за глупости и невнимательности. Переводчик так и не понял, почему автор заметок отдал «волос со своей головы на хвостик меча». И немецкое «Ai» — Аи, записанное в спешке с парой клякс, стало английским «A.I.» — «Эй. Ай». Превратив красивую легенду в бред пьяного моряка.
Две идеальные убийцы, две извечные соперницы. Их визиты не заставили себя ждать и следовали один за другим. Теперь Кагеру и Хотаруби смотрели друг на друга. Не видя. Первая из клана Сига, вторая из клана Мия. Жаркое дыхание прекрасной Кагеру было страстным и смертельно ядовитым. Хотаруби скрывала в своем лоне гадюку.
Тело Кагеру было синонимом вожделения. Округлые женственные формы манили и искушали, а длинные шелковистые волосы стыдливо пытались прикрыть самое сокровенное. Микадо с трудом удерживал свой восторг всего лишь от созерцания этой женщины.
Они уединились в закрытом от посторонних глаз саду с маленьким прудом. Перепуганные карпы сновали туда-сюда, не найдя спокойного места. Нарицугу получил желаемое, крепко держа голову Кагеру под водой. Сопротивляться без рук очень сложно, в сущности, бесполезно.
Спустя два дня покои Микадо посетила Хотаруби. Хрупкое тело девочки-подростка освежило впечатления Микадо. Короткие стрижка и будто бы неуклюжие движения. От дрянной девчонки получить желаемого не удалось. Слишком подло был устроен ее секрет. Тело Кагеру остыло слишком давно, чтобы принести хоть какое-то удовольствие. Секрет был вспорот вместе с самой Хотаруби. В тот день это отразило подлинное настроение Нарицугу.
Две убийцы смотрели друг сквозь друга. Вечно удивленные глупые карпы плавали вокруг них, иногда покусывая мочки ушей.
Длинный волос удерживал короткий, аккуратно вплетаясь в хвостик.
Синутай — древний меч. Он многое перенял от китайских предков. С мечом цзянь его роднило куда больше, чем с цуруги. Поющее лезвие, шнурок-хвостик и колокольчики. Он был изготовлен для церемоний во дворце императора. Вместе с ветряными колокольчиками, которые не успели получить имя, Синутай являлся частью сложной гаммы инструментов для поющего театра. Мастер не успел завершить работу. Придворный вельможа, восхищенный красотой клинка, потребовал его себе, но получил отказ. Мастер Искине Аи стал первым, чей крови испил Синутай, и чей волос был вплетен в шнурок. С тех пор обладатели меча были палачами, чья власть не была ограничена.
Не заставил себя ждать и третий. Этот был не столько ассасин, сколько мститель. Прежде, чем добраться до шелковых покоев, он успел облегчить ношу на плечах доброй дюжине стражи.
Тончайшие нити — кокудзю, настолько тонкие, что невидимы и бесконечно прочные, были излюбленным оружием Ешимару. Рассечь противника на дюжину кусков тремя изящными пассами было его классическим приемом. Ешимару мстил не только за свою возлюбленную Хотаруби. Причин убить Микадо было предостаточно.
То, что добралось до покоев Микадо, уже не представляло опасности. Нарицугу защищали не только стражи, но и стены.
Влюбленный мститель без труда уместился в неглубоком котелке. Его изящное оружие привело в восторг правителя. Проявив усердие и педантичность, можно было добиться невероятного результата. Нарицугу взял из котелка в щепоть влажного и липкого и стряхнул в воду, прополоскав пальцы. Он все-таки порезал безымянный палец об эти нити-волосы. Глупые карпы жадно набросились на комки. Ни единого комочка не коснулось лица Хотаруби.
В сущности, название Синутай-цуруги, записанное в дневнике историка, несколько неверно. Синутай был создан до того, как появилось само понятие такого меча — цуруги.
Переживший любого из Мафусаилов и сменивший десятки хозяев, Синутай мог бы рассказать о многом. Вместе с волосом меч забирал сущность. Потерявшие жизнь от клинка не посетили ни Эдемского сада, ни Елисейских Полей, ни Авалона. Меч был истинным духом Синто и знал подлинную суть вещей. Каждый вплетенный волос хранил память, надежду и веру. Синутай, без сомнения, знал, кто из них прав.
Четвертой была крутобедрая Окой. Женщина Мия. Сколь она была хороша в рукопашной, столь и заманчива в постели. Но Нарицугу не был бы Микадо, если б не знал наперед, с кем имеет дело, впрочем, это не помешало ему придти в восторг от изгиба ягодиц Окой. Извращенная натура подсказала оставить лучшее. Человеческая фантазия безгранична. Лишенная рамок и граней такова, что человеческого в ней становится все меньше. Звон и свист. От тела Окой осталась лишь самая лакомая часть.
Клинок был сотворен во времена правления императора Камму. На тот момент культура Поднебесной Империи оказывала значительное влияние на Страну Восходящего Солнца. Меч впитал в себя многое от разных культур. Синутай был мечом цуруги по весьма банальной причине — он был создан японцем в Японии. Менялись хозяева — их истории не повторялись, но были похожи. Если опыт меча можно было бы записать на бумаге, то миру открылось бы великое откровение. Меч имел свою карму. Эпоха сменяла эпоху, живые и мертвые циркулировали в естественном круговороте. Но круги не повторялись, круги были похожи. Поэтому Сансара — это не замкнутое на себя колесо, а накручивающий нити клубок. Все, что имеет начало, имеет и конец.
Микадо стукнул в гонг, через минуту принесли три подноса с разнообразной едой. Отщипнув по кусочку от каждого блюда, он скормил их трем маленьким крысам. Первый крысенок умер через минуту, второй задергался в конвульсиях через десять. Микадо выждал еще полчаса, и уже было приступил к безопасному варианту, как третий крысенок перестал шевелиться. На лице Нарицугу заиграли желваки. Что можно сделать с крысенком? Многое, «почти всё», но с человеком можно сделать куда как больше. Нарицугу встал и дважды стукнул в гонг, затем приказал страже привести поваров. Приволокли трех женщин разного возраста: совсем юную и двух средних лет. Клинок меча указал на еду: «Ешьте».
Девушка беспрекословно села на колени и взяла рисовый шарик. Одна из старших заколебалась и чуть помедлила, третья едва заметно отпрянула. Под свист и звон с плеч второй слетела голова. Клинок указал на упавшую под ноги голову. «Ешь». Ужас парализовал стоящую женщину. Лезвие коснулось шеи сидящей девушки. «Ешь». На роговице серых зрачков был выгравирован иероглиф «Жестокость». В пристальном взгляде было что-то от кальмара. Невидимыми щупальцами взгляд хватал жертву, дознавая и выпытывая из нее всё, что она могла знать, не знать и даже больше. Парализованная жертва стояла не шелохнувшись. Секунду спустя под звон и свист покатилась еще одна голова. По волосу с каждой было накручено на хвостик эфеса. Через некоторое время юная девушка забилась в конвульсиях.
Прозвучал гонг, трупы унесли. Тихо, на грани слышимости, колокольчики попрощались с тремя убитыми.
Синутай не был оружием, этот меч был музыкальным инструментом. Клинок был хрупок и разбился бы в первом же скрещении с катаной. Однако же не помешало использовать его для казни. Он менял хозяев, переходя от одного к другому, и передавал следующему свою историю. Немец-японовед считал Синутай живым. Безусловно, меч, отнявший столько жизней, не мог быть неживым. К нему нельзя было употребить эфемерное понятие «душа». В таком мире не может существовать «душа». Разве были души у его хозяев? У крысят, копошащихся в клетке? У доспехов, стоявших по углам? У ветряных колокольчиков, звенящих под потолком? Душа — это симулякр, понятие для того, что описано, но чего не существует.
Тихие и умиротворенные дни не приносили покоя. Каждый тихий и безоблачный день приносил очередную каплю в чашу терпения Нарицугу.
Совершенно неважно, что было снаружи. Открывался ли кистью Хокусая один из двадцати четырех видов на гору Фудзи. Цвела ли сакура или падал первый снег. И совершенно неважно, был ли на дворе 1844 год или 1984, или 2048. Важно, что здесь время застыло в эпоху краха самурайских идеалов и расцвета власти бесчеловечного. Важным было то, что было здесь. Внутри.
За последние полгода не случилось ни одного покушения. Это выводило из себя. Враг пал, но убийцы работают не только по контракту.
Приходившие слуги прижимали носы. Тошнотворно сладковатый запах разложения пропитал насквозь шелковые стены. Нарицугу запаха не замечал.
Перед ним сидела туша. Ответ на все вопросы, решение всех проблем. Небезразличный, редко моргающий взгляд туши был абсолютно безучастен ко всему.
Семь лет назад Нарицугу еще не был известен как Микадо, но о его бесчеловечности уже ходили легенды. Семь лет назад он надругался над той, что не приняла его. Нарицугу был педантичен, если можно употребить данное сравнение. Он получил свое, когда Акико уже нечем было сопротивляться, и нечем было кричать. Тогда еще Нарицугу не был милосердным. Он не добил свою жертву. Акико выжила. Спустя положенный срок несчастное создание принесло на свет близнецов. Но остатки разума окончательно покинули девушку, и она сожрала своих новорожденных детей. С тех пор господин Абэ, отец несчастной, поклялся уничтожить всё, что так или иначе имело отношение к Нарицугу, включая его самого.
В списке потенциальных убийц оставалось еще четыре имени. Информации о каждом было достаточно, чтобы исключить угрозу. Одна из них представляла особый интерес. Мицуки. Нарицугу оставил ее на десерт. И уже предвкушал момент, когда встретится с юной девочкой-убийцей.
Все перевернулось с ног на голову, когда был найден подлинный список убийц Абэ. Сердце Нарицугу заколотилось вдвое быстрее. В нем было на одно имя больше. Микадо, не медля, вызвал советника.
— Кто такая Шодан?
— Шодан? — переспросил побледневший советник.
— Шодан! — проорал Нарицугу.
«Шодан», — прошептали шелковые перегородки. «Шодан», — заикаясь, подхватили металлические колокольчики.
Советник не знал, как бы ни были хороши шпионы, в этом театре им спутали нити.
Микадо в ярости пнул советника так, что того сшибло с ног. Советник бросился прочь, едва успев подняться.
В этот момент туша словно ожила. Чуть дернулась. Голова приподнялась. Зажглась искра во мраке апатии. И неразборчиво хрипло прозвучало:
— Шодан. Я.
Нарицугу обернулся к туше. Она вновь гортанно пробубнила.
— Я, Шодан.
В порыве ярости Микадо отвел руку назад и резко воткнул клинок в живот той, что когда-то звалась Акико.
Взрыв. Неистовой шрапнелью несколько сотен зубов и осколков костей метнулись к своей единственной цели. Нарицугу отбросило. Зубы не лучшее оружие, чтобы убить наверняка. Стальные шарики, названные в честь британского капитана, выполнили бы такую задачу куда эффективнее. Но это были зубы погибших от руки Нарицугу. Они несли свою определенную, символическую роль. Они мстили.
Из множества ран сочилась алая жидкость. Мертвое пространство, ту часть легких, что не участвует в газообмене, уже залило кровью. Из груди Нарицугу торчал эфес Синутая. Рана под ним пузырилась от выходящего с алой кровью воздуха. Микадо часто и отрывисто дышал, Синутай в свою очередь насвистывал ритмичную энку. Разбитый клинок оставался верен своему предназначению. Висящие под потолком колокольчики вторили своему собрату.