Дыхание

Аркан постарался сосредоточиться на статье. И как это получается у современных авторов? Вроде все слова по отдельности понятны, термины знакомы со студенческих времён, сокращения — так вот он, список сокращений, всё обозначено… Но как начнёшь читать — полный туман. Абракадабра.

Конечно, в поликлинике, где всю жизнь работал Пётр Петрович, с проблемами кислородного голодания сталкиваться не приходилось. Гипертония, респираторные инфекции в холодное время года, гастриты-панкреатиты, да много чего ещё, но не онкология. И не гипоксические методы лечения её.

Статью рекомендовал к прочтению Кошкин. Выложил на днях пачку листов на стол и сказал, как обычно насмешливо, растягивая слова:

— Дражайший Пётр Петрович, вот распечаточку принёс — почитайте. Видите, как я о вас забочусь? Нет бы, ссылочку прислать на почтовый ящик, так заблудитесь же в Интернете-то. Вы хоть компьютер приобрели, наконец, или так и живёте, как в каменном веке?

— Купил, — кивнул Аркан, но получилось как-то неловко: слишком энергично и не очень убедительно. — Только…

— Что? — преувеличенно озаботился Кошкин, даже слегка перегнулся через стол. — Проблемы, «винда» глючит? Вы не стесняйтесь, мы всегда рады помочь коллеге, — и лёгкий кивок в сторону Смалиуса.

— Видите… — Аркан сконфузился. Он всегда конфузился перед этими двоими. — Пришлось внуку отдать, ему нужнее…

— А, понятно… — согласно покивал Кошкин, блеснув очками в тонкой оправе. — Молодому поколению оргтехника конечно нужнее, у них вся жизнь с компьютерами связана будет. А мы с Гербертом Яновичем голову ломаем, что с вами-то делать, уважаемый? Сейчас вот электронные истории болезни заведём, создадим единую базу данных, поставим везде терминалы — от бумажек откажемся совсем. Вы как будете?

Смалиус, красавец с холёным неулыбчивым лицом, в отлично сшитом костюме стоимостью в годовой оклад участкового терапевта, по извечной своей привычке стоял у окна. Даже не очень-то и стоял: опёрся задницей о подоконник, скрестив руки на груди, а ноги хитроумно переплёл одна за другую. От этого долговязая его фигура напоминала гигантский знак вопроса.

Впрочем, вопрос недвусмысленно читался не только в фигуре, но и на лице директора. Отражался он и в очках Кошкина, один и тот же вопрос — что ты здесь делаешь?

Как ты вообще попал сюда, П.П.Аркан? — заштатный терапевт старой формации, привыкший к рутинным анализам, рулонам кардиограмм, сложенным мотками на манер бельевой верёвки, и мутным рентгеновским снимкам? Место твоё в районной поликлинике, в обшарпанном кабинете. И чтоб у облезлой двери сидела длиннющая очередь из бабушек, с раздутыми и обтрёпанными карточками в руках. Во-во — амбулатория …

Но какое отношение ты имеешь к современной частной клинике для лечения рака? Посмотри вокруг, Аркан — европейский дизайн, кондиционированный воздух, изящные журнальные столики у каждого кабинета. У тебя дома есть такой? Ну вот, видишь… А про уровень и говорить нечего — самая современная аппаратура, новейшие методы обследования, вся информация в электронном виде — мировой, одним словом, уровень. Нет, не место тебе здесь, и занимаешь ты явно чьё-то чужое.

А вот вам всем! — скрутил им мысленно кукиш Аркан! Обоим сразу.

Хоть вы и ведущие специалисты, разработчики и внедрители, а хозяин клиники всё равно Борька Реут. Однокурсник и приятель, проверенный товарищ, с которым выпито было во времена учёбы в «меде» столько, сколько вам ребята — поколению, выбравшему «Пепси», — и не снилось! И выпито, и закушено, и в общагу к девчонкам схожено, и… Да много чего было.

Встретились они два месяца назад случайно. То, что Реут поднялся, было видно невооружённым глазом — по костюму, по походке, но выпить по сто грамм коньяку со старым товарищем он не отказался. А когда послушал жалобы Петра на безрадостное житьё-бытьё, сказал:

— Вот что, Пётр, я здесь филиал клиники открываю. Головной офис в Москве, но тут тоже будет: онкологическая, для безоперационного лечения начальных стадий рака. Ты что-нибудь о гипоксических методах слышал? Краем уха? — так вот поинтересуйся, литературку почитай, это интересно. Ты сам с опухолями дело иметь не будешь, но клинике по штату положен терапевт. На предмет противопоказаний и возможных осложнений. Ну, сам понимаёшь — сердце, лёгкие, то да сё. Я тебе телефончик дам: мой ведущий специалист Кошкин Станислав Робертович. Договоришься о встрече, познакомишься, а я ему отзвоню, что ты у нас работать будешь.

Так Аркан попал в частную клинику «Евро-Онко», познакомился с ведущим онкологом Кошкиным и директором Смалиусом. Так началась его новая жизнь.

Поначалу работа показалась нетрудной и необременительной. Он привычно беседовал с пациентами, мерил давление, слушал лёгкие стареньким фонендоскопом. Пользоваться этой «трубкой» учился ещё в институте, у седенького заслуженного профессора совершенно «айболитской» наружности. Тот владел нехитрым инструментом артистически и ставил диагнозы без всякой хитрой аппаратуры. Так что многое было привычно, только пациенты были не из простых, да называли их чаще клиентами. Ну, и зарплата превышала бюджетную в разы.

Будучи добросовестным врачом, Аркан честно попытался разобраться с основным направлением. Общий смысл он уяснил. Целый ряд опухолей плохо переносит недостаток кислорода, гипоксию. Создай для них такую среду, и они начнут умирать. В то время как другие ткани выживут. Появились: турникетный метод, когда пережимают сосуды, питающие новообразование, ступенчатое дыхание по Буланову, ещё кое-что. И вот новое слово в безоперационном лечении новообразований — Гипокс.

В лёгких гемоглобин крови захватывает кислород активными центрами, несёт его клеткам и там отдаёт для нормального течения химических процессов. Препарат присоединяется к гемоглобину и многократно усиливает его сродство к кислороду. Связь становится настолько крепкой, что сравнима с таковой для окиси углерода, всем известного угарного газа. Комплекс гемоглобина с Гипоксом насыщается кислородом, но не отдаёт его тканям. Вот вам и гипоксия.

Однако комплекс недолговечен, Гипокс разлагается. Для верности разработчики сконструировали молекулу так, что распад её идёт по типу элиминации Хоффмана, то есть без участия ферментных систем организма, а лишь под действием кислотности среды и температуры. Вот вам и временное, обратимое кислородное голодание.

Первое что пришло Аркану на ум, это использование чудо-лекарства как раз при отравлениях угарным газом. Молекула Гипокса, на его взгляд, вполне могла вытеснять яд из связи с гемоглобином по конкурентному типу, а поскольку сама она планомерно разрушалась под действием температуры, то…

— Пётр Петрович! — рассмеялся в лицо Кошкин, когда Аркан несмело поделился с ним своими соображениями. — Вы знаете, сколько стоит синтез молекулы Гипокса? Представляете, что стоит поставить линию по изготовлению препарата? И всё для того только, чтобы приводить в чувство угоревшие в гаражах любовные парочки?!

— Почему парочки? — обиделся Аркан. — Я одно время консультировал в токсикологическом центре, вы зря думаете, что отравления окисью углерода такое редкое явление. Действительно, порой несчастье происходит по неосторожности, но есть ещё вредные производства, бытовые отравления, загазованность среды, наконец…

— Оставьте этот бред, — уже жёстче оборвал его ведущий специалист. — Пусть всеми этими вредностями — слово «вредности» он произнёс точно ругательство — занимаются те, кому положено. Экологи, профпатологи, черти лысые… Мы здесь лечим рак! Понимаете? — рак, это ж не игрушки! И давайте, вникайте в суть проблемы побыстрее и поглубже.

И тут же принёс ещё одну переводную статью о раке и гипоксии.

Аркан вникал, но письмо в журнал «Вестник токсикологии» всё-таки черкнул. Не статью, для этого нужно было бы провести исследование — со статистикой, выкладками, по всем правилам. А где её брать статистику? Не тырить же в «Евро-Онко» ампулы Гипокса для токсикологов? Да и с центром он давно уже не сотрудничал. Но в раздел «Нам писали», предназначенный для всяких интересных наблюдений практикующих врачей — так, на уровне размышлений и предположений — черкнул.

А скоро стало не до посторонних размышлений. Кошкин таскал статьи не просто так, а с умыслом. Всё чаще вставал вопрос о расширении показаний к лечению новым препаратом. Понятно, если у человека больное сердце или хроническое поражение лёгких, даже непродолжительное уменьшение кислорода в организме может привести к самым неприятным последствиям. Аркан это понял сразу и с первых дней выстраивал стройную систему ограничений для каждого больного. И это у него получалось.

Однако, судя по всему, такая система не устраивала клинику. Кошкин всё чаще спрашивал, показывая медкарты: насколько опасным может оказаться преходящее кислородное голодание вот для этого пациента? А для этого? А для того, что был на прошлой неделе? Но ведь он прошёл курс! — вы же видите, есть улучшение! Риск? Ну, знаете, жизнь вообще рискованная штука. Порой дорогу переходишь, и…

Это ты-то дорогу переходишь, думал Аркан? Да ты и в булочную на своей «Ауди» ездишь, наверное.

— Пётр Петрович, дорогой, — Кошкин садился рядом и доверительно похлопывал терапевта по сутулой спине. — Мы ведь здесь занимаемся крайне необходимым делом. Новым, нелёгким, но таким ответственным — стремимся избавить человечество от рака! Уж простите за высокий штиль. А вы ограничиваете приток пациентов — разве ж так можно? Человек приходит, надеется получить помощь, может даже излечиться, а вы ему — для вас данный метод может оказаться опасным. Так вы нам всех клиентов распугаете.

Станислав Робертович был хорошим врачом, онкологом с большим опытом и обширными знаниями в своей области. Он читал по-английски, и к зависти Аркана, легко ориентировался в Интернете, но иногда сбивался, и называл пациентов клиентами.

— Помилуйте, для чего же я здесь? — вяло отбивался терапевт, понимая, что всё равно не отбиться. — Я ведь не могу не предупредить человека о возможных осложнениях? Мне и Борис Моисеевич говорил — определять противопоказания… — хватался он за имя старого друга как за соломинку.

— Конечно, — соглашался Кошкин, — Борис Моисеевич прав, абсолютно прав! Но и мы здесь, и господин Реут в Москве стремимся к одному — люди должны получать современную и эффективную онкологическую помощь. Мы ж в этом направлении впереди планеты всей! У нас разработки, клинические испытания, опыт внедрения… Ну что вы, право слово, становитесь препоной на пути научного прогресса! Сопротивляетесь такому нужному делу — победе над одним из самых грозных заболеваний.

«Я не сопротивляюсь», — бурчал под нос Аркан, однако скоро к ведущему специалисту присоединился директор. От рассуждений, что не всякого человека можно лечить новой панацеей, он отмахивался, а когда Аркан, сбиваясь и многословя, попытался изложить свою точку зрения, резко обозначил свою позицию:

— Нас не интересуют, любезный, широкие противопоказания к применению. И даже наоборот, вы поставлены сюда для того, чтобы эти рамки сузить. Чтоб как можно больше больных, — слышите, как можно больше! — получили лечение Гипоксом! Это лекарство спасает от рака, неужели вы не понимаете?! Ваше дело — точно выставить риск, а дозу мы подберём сами, но отказ от лечения — этого быть не должно! Станислав Робертович, — устало обращался он к Кошкину, — очень вас прошу, займитесь ликбезом с нашим… э-э… уважаемым эскулапом. Пусть усвоит, наконец, особенности нашего препарата и действует профессионально…

— Так-то, старина, я же вас предупреждал, — хлопал по плечу Кошкин. Он вообще попроще Смалиуса будет — и причёской демократичнее, и пиджак у него спортивного покроя, с накладными карманами. Только часы на руке, Аркан слышал, очень дорогие.

И не взирая на дружественное отношение онколога, терапевт сходил-таки к секретарю Верочке, и, наговорив что-то о подготовке статьи в научный сборник, снял ксерокопии последних медкарт. Просто так, на всякий случай, бывали, знаете ли, прецеденты… И впредь взял себе это за правило.

После каждой статьи Станислав Робертович устраивал Петру сущие экзамены. Пожилой врач чувствовал себя в эти минуты нерадивым школяром и в душе возмущался такому своему положению, но высказываться вслух робел. Опасался нарваться на едкие насмешки, новую лавину каверзных вопросов. Понимал, в начитанности и владении предметом ему с молодым коллегой не тягаться, а ссылки на возраст и опыт выставят его в ещё более глупом виде.

Но внутри всё бунтовало. Клокотал праведный гнев, рвалось наружу яростное: «Мальчишка! Я людей лечил, когда ты ещё в школе грамоте обучался!..» И он произносил заготовленные тирады, но про себя, мысленно, то есть не вслух. И заканчивался этот внутренний монолог всегда одинаково: да вот тебе! — крутил доктор оппоненту воображаемый кукиш.

Как раз сейчас учитель-мучитель должен был явиться. Вот на что придётся потратить обеденный перерыв! Аркан вновь попытался сосредоточиться на статье — мысли разбегались. Врач приложил максимальное усилие, но тут дверь кабинета распахнулась. Вошёл Кошкин, и не один, а со Смалиусом. Лица у обоих были напряжённые.

— Как продвигается изучение? — от дверей начал ведущий специалист. — Надеюсь, Гипокс перестаёт быть для вас тайной за семью печатями?

— Учусь потихоньку, — промямлил Аркан. — Учение свет…

— Полагаю, — подхватил директор, — в процессе познания препарата перед вами открываются новые горизонты? Хочется верить, что будут они ещё и расширяться, и скоро каждый желающий сможет получить курс лечения…

— Не думаю, — насупился терапевт. — Моё мнение остаётся неизменным — у данного метода есть целый ряд противопоказаний.

— А надо бы думать, уважаемый, — прищурился Смалиус, и Аркан подумал, что, например, администратор никогда не называет его по имени-отчеству. Всегда только вот так: или «уважаемый», или «любезный», и это ещё обиднее напускного запанибратства Кошкина. — Голова для того нам и дадена, — продолжал директор, — поэтому начнём мы прямо сейчас. Вот конкретный пример: пациент Сапелкин, что приходил к вам вчера на приём.

— В конце рабочего дня? — уточнил Аркан.

— Он самый, — встрял Кошкин. — Надеюсь, вы в курсе, что это за человек? Точнее, кто его сын?

— Да, собственно… — растерялся Пётр.

В картах по старинке отмечались место работы и должность пациента, но он никогда не обращал на это внимания. Ещё в поликлинике Аркан знавал медиков, которые заглядывали в эту графу первым делом и в зависимости от прочитанного строили стиль отношений. Он считал такой подход недостойным самого понятия «врач», мелочным его считал и унизительным: и для врача, и для больного. Поэтому сам так не делал, да и родственными связями не интересовался.

— Это о-о-очень важная персона, — значительно протянул между тем Кошкин. — Я имею в виду сына. То, что западные коллеги называют «ВИП». Да им, западникам, и не понять, на что способен при желании член областной администрации.

— Помню, — спокойно парировал Аркан. — Пожилой мужчина, пришёл с результатами обследования, анализами и заключениями на руках. Многократно лечился в стационаре, в Областной больнице, там и выставлен совершенно очевидный диагноз. Как следствие сердечная недостаточность. Постоянно принимает лекарства, риск в отношении лечения Гипоксом максимальный…

— И когда он в последний раз обращался в Областную? — вкрадчиво спросил Кошкин.

Смалиус как обычно изогнулся у окна в знаке вопроса и молча слушал.

— Точно не припомню, — затруднился Аркан, — может с год назад, может немного больше… Да я в карте всё написал, можно поднять…

— Мы смотрели карту, — холодно пробросил от окна директор. — И считаем, что вы ошиблись в своих выводах.

— Пётр Петрович, дорогой вы наш, человек больше года лечился под неусыпным контролем светил местной медицины! Неужели у него не было ни малейшего улучшения? — Кошкин укоризненно покачал головой. — При этом давным-давно не обследовался повторно. Как на основании устаревшей информации вы выставили третью стадию недостаточности?

Аркан даже задохнулся — дед притащил кипу заключений! Ультразвук, компьютерная томография, электро— и баллистокардиография — да целый ворох! Может даже то, что не очень-то было и нужно — на всякий случай в Областной сделали всё. Теперь-то понятно, сынок расстарался, но ситуацию тамошние специалисты прояснили до донышка. Хроническое заболевание, вылечить которое не сможет уже никто и никогда.

— На основании клиники, уважаемый коллега, — ощетинился Аркан, — симптомов заболевания и данных осмотра. Подобные состояния имеют тенденцию только к прогрессированию, обратного развития наукой ещё не описано. Это широко известно…

— Ерунда, — отрезал Смалиус, покинув свой пост у подоконника. — Мы убеждены: на фоне приёма современных сердечных препаратов у больного должно было наступить улучшение. Это никак не третья степень, вторая от силы… Даже первая.

— Да Бог с вами, Герберт Янович! ­— не поверил ушам Аркан. — Отёки, одышка, все признаки! Какая же вторая, а тем более первая степень?!

Он повернулся к Кошкину: ладно Смалиус, он давно уже администратор, функционер, что такое терапия если и знал когда-то, так забыл наверняка, но этот-то опытный врач, должен понимать… И нарвался на пристальный взгляд коллеги — всегдашней ленивой весёлости его как ни бывало.

— Нужно пересмотреть заключение, дражайший Пётр Петрович, — чеканя слова, проговорил Кошкин. — Что бы ни показалось вам при осмотре, нужно написать в карту как должно. Она, эта карта, у нас, и сейчас вы не спеша, вдумчиво обозначите — сердечная недостаточность первой степени. И проставите своё добро на лечение Гипоксом.

— Так вы?.. — второй раз чуть не задохнулся Аркан.

— Да, — отрезал Смалиус. — Утром пациент получил дозу препарата. К сожалению, ему стало хуже. Я уверен, с Гипоксом это не связано, причина кроется в чём-то другом. Но нельзя допустить, чтобы к нам возникли вопросы.

— Давайте расставим акценты, — придвинулся ближе Кошкин. — Ни господину Реуту в Москве, ни нам здесь не нужны неприятности. Да и вам они ни к чему. Я поддерживаю Герберта Яновича, наш препарат здесь абсолютно ни при чём. Пожилой человек, как вы совершенно справедливо заметили, сердце не молоденькое, общий уровень здоровья так себе. Состояние могло ухудшиться и без Гипокса, правда? Может, потрудился дома, напрягся, или перенервничал…

— Перенервничать может каждый, — не смог не согласиться Аркан. — Что с ним?

— Он в Областной больнице, — отстранённо произнёс Смалиус. — Состояние тяжёлое, врачи делают всё возможное.

— Ну да, — протянул Пётр, — теперь-то конечно…

— Послушайте, — вновь вступил онколог, — после того, не значит вследствие того. Ведь действительно, с пациентом могло случиться всякое. В конце концов, результаты любых обследований можно интерпретировать и так, и этак, любые заключения — подвергнуть сомнению. Даже диагноз патологоанатома поддаётся трактовке, когда надо. Оформим правильно свои документы, а там видно будет…

И сейчас уже всё видно, подумал Аркан. Так значит, дорогие коллеги? Внедрители-вредители… Старый полуграмотный терапевт неправильно оценил состояние больного, не выставил риск лечения новым лекарством. Удастся вывернуться — хорошо, не удастся — всегда есть стрелочник. И стрелочник этот — Аркан. Ату его!

— Ничего я переписывать не буду, — как мог спокойно и твёрдо произнёс он. — Всё что в карте есть, так и останется.

— Вот даже как, — криво усмехнулся Кошкин, — это ваше окончательное решение?

— Да, — ответил Аркан и посмотрел Кошкину в глаза. Тот отвёл взгляд.

— Я вас предупреждал, коллега, — прозвучал голос Смалиуса откуда-то из-за спины, — что договориться с этим упёртым дураком не получится. Этому человеку чужды интересы клиники и его не волнует прогресс медицины. Ему всё по барабану, кроме своей пресловутой профессиональной чести! Мы только зря тратим слова. Вы ведь всё приготовили для перехода на электронные карточки? Чудесно, мы сможем сделать карту осмотра сами, без участия уважаемого доктора. Проставим его фамилию, и всё. А человек? — может же с человеком приключиться, например, инсульт? Так ведь, любезный?..

Аркан и понять ничего не успел, только увидел, как вдруг Кошкин побледнел словно стена, и в следующий миг сильная рука перехватила его через шею, тисками сдавила правую руку, лишая возможности двигаться, и плечо ожгла боль. Будто шершень укусил, а чужая рука тут же отпустила.

Он обернулся рывком — Смалиус! С перекошенной красной физиономией и пустым шприц-тюбиком в руке.

— Вот так, любезный! — просипел директор. — Всасываемость у препарата отличная, через минуту начнётся действие. — И резко бросил через плечо: — Кошкин, идите в мой кабинет. Я сейчас подойду, будем работать…

Тот отпрянул от стола, как чёрт от святого места. Стал выбираться, чуть не уронил стул, выскочил, погрохотав мебелью, и опрометью кинулся к двери. Только створка хлопнула.

— А минута пошла, — Смалиус вперился глазами в лицо Аркана, как бы выискивая в чертах некие изменения. — Первый симптом — лёгкое покалывание кожи лица, губы чуть-чуть немеют, больные говорят — очень узнаваемое состояние, не ошибётесь. Это значит гемоглобин, что у вас в крови, связался с Гипоксом. Вот с этого момента, уважаемый, можете начинать отчёт. Жизни вам останется ровно на сто вдохов! За это время, — с каждым, понятное дело, новым дыханием, — молекулы кислорода будут присоединяться к модифицированному гемоглобину, и вступать с ним в необратимую связь. Дозу подобрал я сам. Вы ведь недавно профосмотр прошли, помните? Анализы сдавали…

Смалиус улыбнулся совершенно по-злодейски. Как в плохом театре, невольно огорчился Аркан, но на инсценировку это всё никак не походило. Ничего комического в облике директора не было, а вот под ложечкой засосало.

— Вот я и рассчитал всё. По формулам… — продолжал между тем директор. — Ровно сто вдохов, потом свободного гемоглобина не останется. Элиминация Хоффмана тоже, конечно, будет идти своим чередом, но тканям мозга, особенно коре, чтобы умереть хватит и пяти минут. Так и рассчитывайте, любезный. Нормальная частота дыхания двенадцать-шестнадцать раз в минуту. Но вы наверняка разволнуетесь, частота может увеличиться до двадцати … Что, уже взволновались? Не надо, коллега, вдруг одышка увеличится до тридцати?! Несложный подсчёт: тридцать вдохов — чуть больше трёх минут. Двадцать вдохов — пять минут. Те самые пять минут, но всё же на две минуты жизни больше. Что, уже?

Аркан действительно почувствовал, как немеют губы, и появляется лёгкое покалывание в кончике носа. Видно, на лице его что-то отразилось, потому что Смалиус перестал улыбаться.

— Начинайте считать, — сказал он деревянным голосом и двинулся к двери. — Выйти из здания лучше не пытайтесь, охранник предупреждён. Прощайте.

И дверь хлопнула во второй раз.

Первое, что пришло в голову — на входе сегодня Толик. Туповатый бугай, выражающий при каждом удобном случае личную преданность директору. В чём там было дело, Аркан не знал, но заметил эту особенность давно. Значит, выход перекрыт, да и что он даст, выход? Противоядия от Гипокса не существует… Три, четыре… Позвонить в полицию? И что он скажет, а главное, успеет ли объяснить что-нибудь? Шесть, семь…

Вдруг Аркан с ужасающей ясностью осознал — всё это не шутка! не розыгрыш или попытка напугать! Он считает вдохи — и правильно делает, с каждым дыханием времени становится всё меньше, жизни остаётся всё меньше! Что же делать?!

Он кинулся к окну, распахнул створки — второй этаж. Не так, чтоб очень уж и высоко, но всё равно прыгать опасно, а главное — смысл? Под окном текла своим чередом уличная жизнь — спешили по своим делам прохожие, двигались нескончаемым потоком автомобили. Светофор на перекрёстке, что напротив клиники, не работал, и там стоял регулировщик в белых перчатках. Командовал потоком машин, как дирижёр оркестром.

Автомобили…

Выхлопной газ…

Старенький «жигуль» Аркана, вечная проблема с определением окиси углерода и углеводородов в отработанных газах…

Парочки, угоревшие в гаражах, недостойные дорогостоящего Гипокса… Конкурентное связывание с гемоглобином…

Одиннадцать, двенадцать…

Сродство «Це-О» всё-таки превышает Гипокс на десяток процентов, лихорадочно размышлял врач. При достаточной концентрации во вдыхаемом воздухе окись углерода должна вытеснять молекулы препарата из связи с гемоглобином. Образуется карбоксигемоглобин, тоже не сахар, на нём не проживёшь, но он разрушается при вдыхании чистого кислорода. А освобождённый гемоглобин вновь начнёт связываться с молекулами лекарства и притекающим кислородом? Замкнутый круг…

Мысль мчались как загнанные зайцы. Пятнадцать, шестнадцать…

Ещё раз — окись углерода разомкнула связь с Гипоксом, но кислород в свою очередь вытесняет её, а свободный гемоглобин вновь захватывается препаратом. Но какая-то часть гемоглобина неминуемо будет переходить в нормальную транспортную форму — оксигемоглобин. Ненадолго, но будет, а Гипокс подвергается распаду каждую секунду. Элиминация Хоффмана не зависит ни от чего, только от температуры. Значит, есть небольшой зазор, люфт, спасительная щель?..

Господи, схватился за голову Аркан, ведь никто никогда этого не просчитывал! Не проверял, даже не прикидывал навскидку ­— как будут идти конкурентные процессы связывания, распада и вытеснения? Что будет преобладать? А если всё пойдёт не так, если построения эти лишь плод поражённого начавшейся гипоксией мозга?!

И тут же взял себя в руки — не надо волноваться, доктор, не надо вызывать одышку. У вас и так не много осталось — двадцать один, двадцать два… Другого выхода нет.

Стоп! Выхлопные газы, это не только окись углерода. Что там ещё, вспоминай Аркан! — ты же консультировал токсикологов! Альдегиды, сажа? — ерунда, их мало, да и экспозиция будет короткой. Углекислый газ, канцерогены? — то же самое. Окислы азота! — уже серьёзнее, эти поражают дыхательную систему… Чем они там связываются? Аммиаком?

Двухлитровый баллон кислорода с гофрированным шлангом и дыхательной маской он заказал на всякий случай. Всю жизнь работал врачом, и всю жизнь подрабатывал. В том числе и на «скорой», знал — в жизни всякое бывает. Вот и пригодилось. Крутанул вентиль — стрелка манометра качнулась с лёгким шипением. Полный!

Так, большая марлевая салфетка, в четыре слоя… Нашатырь? — этого в хозяйстве точно нет, да и крепкий он очень, нашатырь, а разводить некогда. Придётся народным способом — и расстегнул штаны. Писать под заказ не получалось. Аркан напряг мышцы живота, и не только живота, — казалось, весь напрягся, от пяток до макушки! — чёрт! не идёт, хоть плачь!

И тут зажурчало. Излилось — не много, но хватило, чтоб смочить салфетку. Спасибо, организм. Тридцать девять, сорок…

Он выскочил из кабинета: на первый этаж — и налево по коридору, придерживая баллон сзади, чтоб был не на виду. Впереди просматривался холл, у выхода маячил Толик, но ему туда не надо — поворот направо, спуск в подземный гараж, где стоит верный «жигуль». И не спешить так! Форму-то подрастерял, вон, как дыхание участилось!.. Пятьдесят один, пятьдесят два…

Достиг, добрался, добежал! Запустил двигатель, присел рядом с выхлопной трубой. Гофру отсоединил от баллона, в маску уложил мокрую марлю и поднёс шланг к подрагивающей трубе. Всё существо его сопротивлялось задуманному — вдыхать чистый яд! Фашисты в войну так душегубки устраивали, «газенвагены» свои, а он лезет по собственному желанию!

Нет, одёрнул себя Аркан, не по собственному — вынудили! — и прижал маску к лицу. В нос ударил запах мочи — вдох! В горле сразу запершило — вдох! Выдыхать успеваем? — ещё вдох! Слёзы на глазах — вдох! И ещё!..

Он оторвался от маски, вытащил марлю и подключил гофру к баллону: раз — два — три… десять! Так он для себя решил, на глазок — семь из трубы, десять из баллона, три просто так, цикл — двадцать дыханий. Две серии успеет, а потом… А потом будь что будет.

Труба — маска — чёрт! моча высыхает! — слёзы из глаз — кашель рвёт грудь — а ну не кашлять! — семь!

Кислород! — свежесть! — не напиться! — десять!

Маска отпала: девяносто девять, сто…

Жив. Вроде жив. Должен был умереть, потерять сознание, налиться красным цветом, — какая злая ирония, умереть не от недостатка кислорода, а от избытка его! — не умер.

Полежал ещё немного, пока не поверил окончательно — жив.

Тогда отбросил ненужный уже баллон, рванулся с бетонного пола — даже не выключил двигатель автомобиля — и наверх, на третий этаж, в кабинет Смалиуса. Не замечая ничего вокруг! — да никто и не встретился! — ворвался…

Кошкина здесь не было. Директор сидел за столом, огромным как стадион, и что-то писал, но на стук двери вскинул голову — ты?! Не может быть, как?!

Аркан стал посреди кабинета, расставил для устойчивости ноги, вскинул руку и смачно скрутил кукиш:

— А вот тебе!

Впервые в жизни — не мысленно, не в мечтах своих, а наяву.

Порой так случается: всё, что может сделать честный человек, это показать фигу злой своей судьбе.

— Не докажешь… — змеёй прошипел Смалиус. — Ничего не докажешь… Ни про меня, ни про Сапелкина. Карту мы уничтожили…

— Ах, вот как?! — пропел Аркан. — А вот тебе! — и ещё раз кукиш, и большим пальцем пошевелил для пущей издёвки. — Копия имеется! Это если б я сдох, или бревном безмозглым валялся — ты бы на меня всё повесил! А теперь — вот тебе! Все документы подниму, и по Сапелкину, и по другим пациентам, леченным с неоправданным риском! Всё зачтётся…

— Так значит? — зашипел директор и вдруг как-то сгорбился за своим шикарным столом. Пропала гордая осанка. — Документы поднимешь?..

Но врач не стал ждать, что он там скажет ещё — к чёрту! — только дверь хлопнула. Вон отсюда, из этого гадюшника — на воздух! и домой, полежать немного! И пусть только этот лизоблюд Толик попробует стать на пути! Ни кулаки ему не помогут, ни рост, ни свирепая рожа!..

Однако охранника на выходе не оказалось. И правильно, решил про себя врач, пропыхтев через пустой холл с независимой физиономией. Нечего усугублять создавшуюся ситуацию, господин Смалиус, и так-то не просто будет.

Идти в гараж за машиной ­— не лежала душа, и ноги не шли. Чёрт с ней, служащий выключит и запрёт. Ещё кипела кровь в сосудах после всего пережитого, и хотелось пройтись, наслаждаясь дыханием. Просто шагать по улицам и дышать полной грудью — как часто мы этого не ценим! Не обращаем внимания, как это здорово — просто жить…

Добрался. Свежий воздух несколько выдул из головы боевой кураж, наваливалась усталость. Аркан тяжело толкнул подъездную дверь и машинально, походя, пошарил в почтовом ящике. Конверт — солидный, длинный, узкий. Пластиковая вставка в углу по последней моде, и всё отпечатано на принтере. «Москва. Министерство Здравоохранения РФ. Центральный институт токсикологии». Это ему?

Да, ему. Вот сказано — П.П.Аркану, и адрес правильный. Он рванул конверт, рука дрогнула.

«Ваша статья об использовании препарата Гипокс для лечения отравлений угарным газом вызвала большой интерес… Создана лаборатория по изучению свойств… Руководство института предлагает Вам принять участие в исследованиях в качестве младшего научного сотрудника данной лаборатории… Директор института — Заслуженный деятель науки, д.м.н., профессор… Зав лабораторией — к.м.н., доцент…» Подписи, дата.

Пётр Петрович Аркан, врач-терапевт с большим стажем работы и богатым жизненным опытом глубоко вдохнул воздух — не очень свежий, с лёгким запахом подвала. Обычный воздух подъезда типовой блочной пятиэтажки, каких много.

И выдохнул с облегчением.