Душа Париса

Он сидел на ступеньках возле величественного здания, которое когда-то вселяло в него надежду на будущее, и плакал. Плакал и жалел себя. По щекам стекали слёзы отчаяния. Привалившись к каменным плитам, он смотрел, как мимо него проходят люди. Знакомые и незнакомые. Один за другим. Не останавливаясь и не оборачиваясь.

Никто из них не смотрел на плачущего мужчину с седой головой. Или просто не замечал его… Зачем обременять себя чужими проблемами?

2010 год, в от Казани

Иван резко остановил машину. В таком состоянии нельзя ехать: перед глазами не дорога, а один и тот же поворот, почти незаметный среди непроглядной темноты… А рядом перевёрнутая «девятка».

Можно было бы вернуться, посмотреть, есть ли кто живой, помочь людям выбраться.

Он выскочил из кабины, закурил. Размять ноги после шестичасовой безостановочной езды всегда дело приятное, только сейчас даже это не вернёт спокойствия.

Не стоило сворачивать с главной трассы. Там даже в глухую ночь нет-нет, да проедет грузовик или легковушка. А здесь — тишина. За последние пятнадцать-двадцать минут ни одной машины. Кроме той… У поворота. Видимо, водитель не справился с управлением.

Скоро их обязательно заметят. Остановятся и помогут. Если, конечно, ещё не будет слишком поздно…

«Я ведь не герой какой-нибудь. И не скорая помощь, если уж на то пошло — и кровь-то остановить не смогу, — оправдывался Иван перед совестью. — А кому звонить? Чёрт знает где, в глуши, даже указатель не разглядел».

Он уже жалел, что устроился на эту работу. Жизнь дальнобойщика далека от идеала. Не о ней он мечтал в детстве. Просто выхода не было.

Окурок упал на асфальт, Иван затушил его носком ботинка. Залез в кабину, включил диск с джазом. Музыка всегда помогала ему расслабиться, прийти в себя. Сквозь лобовое стекло в кабину смотрела луна. Фары освещали лишь кусок дороги, остальное — смутные силуэты, тени, призраки ночи. Саксофон из магнитолы обещал светлую надежду на то, что всё будет правильно в этом лучшем из миров.

«Я ведь мог просто не заметить их…»

Но на душе всё равно было паршиво.

«Бог простит».

Он нажал на педаль, и грузовик тронулся в путь. Дальше, вперёд, без остановок.

Сегодня он долго не мог понять, из-за чего проснулся. Лежал и смотрел в потолок. Сознание с трудом выплывало из остатков сна. Наконец, все встало на свои места. Знакомые очертания комнаты. Громкое тиканье часов на столике у кровати. Мирное посапывание немолодой женщины. Лёгкий стук за окном. Послушав еще немного, чтобы убедиться, он кивнул: «Дождь». Именно дождь и заставил его проснуться, оторвав от тяжелого сна. Во рту до сих пор ощущался привкус горечи и отчаяния. Как же легко можно определить этот вкус, заставляющий чувствовать себя никому не нужным человеком. Дни сменяют друг друга, не оставляя ярких воспоминаний, лишь разочарования и неудачи. Они преследовали его, ломали волю, крушили надежды, заставляли дрожать в ожидании очередного удара. Резкие и неспешные, яростные и робкие, громкие и еле слышные — судьба наносила их постоянно. Сначала в детстве, оставляя за собой хлопанье дверей и тихие слёзы вечно одинокой матери. Потом в юности, раз за разом отталкивая нескладного парнишку и смеясь звонким девичьим смехом. Даже сейчас… Хотя в последнее время они стали все более ленивыми и скучающими, словно судьбе надоело следить за его никчемной жизнью. Да и можно ли это назвать жизнью? Он словно не жил, а смотрел бесконечный черно-белый фильм о каком-то незнакомом человеке.

Он понял, что вряд ли снова заснет. Встал и, не одеваясь, прошёл в ванную. Из зеркала смотрел немного помятый после сна и давно не бритый мужчина лет сорока. Лицо его не выражало ничего, кроме недовольства. Это угрюмое выражение словно прилепилось и никак не желало покинуть его. И когда он стал таким? Так давно, что и не вспомнить.

Вздохнул и, наскоро умывшись, поплёлся на кухню, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить спящую женщину, с которой его уже давно ничего не связывает, кроме взаимных упреков и совместных вечеров перед телевизором. Так почему же он все еще с ней? Что стоит ему, еще не старому мужчине, найти хорошую понимающую женщину, которая полюбит его? Создать семью? Может, даже завести детей?

Но тут память услужливо напомнила о том времени, когда у него была семья. И он не смог сохранить ее, в одночасье потеряв любимую жену и лучшего друга. Единственного, кому он по-настоящему доверял. Пожелал им счастья и долгих лет жизни. А что еще ему оставалось? Ничего исправить было уже нельзя.

Предательство друга и любимой женщины навсегда закрыло его сердце на замок, ключ от которого затерялся в череде унылых дней.

8 год до н.э., Рим, Эсквилинский холм

Звёзды сияли мелкой россыпью на небосклоне. Элия, утомлённая тягостной атмосферой пиршественного зала, вышла в сад. Хотя внутри было много народа, ей казалось, что во дворце пусто. Она никогда больше не вернётся сюда, не услышит песен, стихов, не будет наслаждаться видами садов. Потому что без Мецената всё потеряло смысл.

Ему не исполнилось и шестидесяти — возраста, когда мужчина должен становиться степенным и уважаемым, мудрым старцем. Но при дикой страсти к наслаждениям никто и не ожидал увидеть его когда-нибудь праздным селянином.

Каким всегда был Гораций.

Ударом ножа пронзила сознание одна лишь мысль о нём. Ножами предатели закололи Юлия Цезаря. А ведь Гораций получил должность трибуна в армии Брута, был при Филиппах. И бежал. Позорно бежал, спасая жизнь, но не честь.

Элия прислонилась к ветвистой яблоне. Из зала продолжали звучать поминальные песни под аккомпанемент тибии. В память о Меценате.

Сквозь раскидистые ветви проглядывала луна, вечная спутница поэтов. У Мецената не было дара владения словом, зато была душа мечтателя… И разум политика.

Конечно, он даже не обращал внимания на Элию. Довольно полная и далеко не молодая женщина невысокого роста, ещё и с родимым пятном на правой щеке вряд ли могла прельстить такого ценителя красоты, каким был Меценат. Но Элия всё равно приходила. Как ангел-хранитель.

Только она его не сохранила.

— О, Элия, тебе тоже невыносимо слушать стихи без него? — Гораций появился внезапно. Но она надеялась на встречу с ним, чтобы вручить подарок. Последний подарок.

— Ты и так это знаешь.

— Меценат был для всех нас покровителем, символом надёжности, силы. Как отец, за спиной которого ты скрываешься от ветра невзгод, — вдохновенно изрёк Гораций.

«В тебе искусственно всё: твоё выражение лица, твой голос, твоё горе и тем более твоё искусство».

— Я знаю. Он многим одарил тебя. Покровительство, влияние, усадьба...

— Но я не просил. Меценат был слишком добр ко мне. Не знаю, право, почему.

«Не все рождаются красивыми. Я ведь писала стихи ничуть не хуже. Но почему он был внимателен только к твоим песням? Чем ты заслужил это? Почему я не была достойна и капли его внимания?»

— Когда-то Вергилий представил Меценату нас обоих, — напомнила Элия. — Тогда ты говорил, что именно мне суждено вознестись на Парнас.

— Я помню. И часто мы с Меценатом обсуждали тебя, он хвалил твои оды.

«Обсуждали? Или, может, смеялись? Но помнишь ли, как ты прятался от солдат Августа в моей хижине и вздрагивал при каждом случайном стуке в дверь?»

— Мы когда-то были друзьями, не забыл?

— Конечно, нет. Но после нашего знакомства с Меценатом ты всегда избегала меня. Не могла смириться с моей славой.

Гораций продолжил после неловкого молчания:

— Даже Август простил мне ошибки прошлого.

«Твоя ли в том заслуга? Даже на смертном одре Меценат просил для тебя покровительства. Какая ирония: Август заботится о бывшем предателе», — лицо её исказилось горькой усмешкой.

— Почему не простишь ты?

В руках Элии оказался мех с вином.

— Я простила тебя, Гораций. Прими в знак моей верной дружбы это прекрасное фалернское вино…

Гораций бережно взял подарок.

— Спасибо, Элия. Я буду пить его с мыслью о тебе.

Элия склонила голову. Теперь она хотела, чтобы он ушёл. Когда-нибудь Гораций вспомнит о ней и откроет вино. Яд будет действовать медленно, как мучительная болезнь. Никто даже не догадается…

Воспоминания о сегодняшнем дне продолжали мучить его. Обычно, погрузившись в работу, он забывал горечь отчаяния и недовольство собственной жизнью. Этот день не стал исключением. Полумрак знакомого кабинета, мерный шум работающего компьютера, голоса сослуживцев за дверью — всё это успокаивало его, примиряло с собственной жизнью.

Работая на одной из крупнейших фирм по производству биороботов, он был почти счастлив, хотя уже много лет оставался обычным «специалистом по исправлению и усовершенствованию», с небольшой зарплатой и еще меньшим уважением со стороны коллег.

Но сегодня всё должно было измениться. Его труды наконец-то заметили. Теперь, когда он смог доказать теорию о том, что роботехника обладает способностью самосовершенствоваться и видоизменяться в пространстве, он почти ощущал вкус победы на губах. Этот проект перевернёт его жизнь, поднимет, наконец, к вершинам славы. А он знал, что заслужил её. Иначе и быть не могло.

Поднимаясь в кабинет руководителя, он словно парил, сбросив с себя груз прошлых разочарований…

Но очередной удар судьбы не заставил себя ждать. Проект, которому он посвятил десять лет жизни, передали другому, посчитав, что молодой амбициозный учёный сможет лучше привести его в исполнение. На возражения только пожали плечами и протянули чек с премиальными. За хорошую работу.

Тогда он понял. Всего лишь пожилой учёный средней руки — ему не стать никем большим. Сделал своё маленькое дело и передал эстафетную палочку более молодому. Это озарение пришло внезапно. Хотя, наверно, именно оно стучалось в его сознание тяжёлыми снами последних лет, принося очередную порцию отчаяния и с каждым днем делая надежду всё более призрачной.

Надежда понуро опустила голову и ушла прочь, оставив мужчину средних лет один на один с осознанием его никчемности и ненужности…

XIV век до н.э., устье реки Эврот

Он красив и строен, как Аполлон. Это с детства внушала Гекуба, расчёсывая его непослушные кудри. Это говорили влюбленные взгляды гетер, развлекавших гостей на пирах, и завистливые взоры юношей, игравших с ним в мяч. Это отражала зеркальная гладь озера, у которого подобно Нарциссу любил он сидеть в знойные дни.

И это шептала снова и снова прошлой ночью во время ласк прекрасная Елена.

Такая же преступная, как и он сам.

Потому что сегодня на закате они бежали из Спарты. Домчались в повозке до Гифия, где стояли корабли Париса. И теперь они плыли в открытое море, чтобы обрести свободу.

Парис велел рабам накинуть гиматий поверх его туники. Жестоким холодом провожала гостей спартанская земля, куда стремился он за славой, достойной сына Приама. И всё шло так, как надо. Царь Менелай охотно принял дары, обещал троянцам вечную дружбу и в знак того дал клятву явиться в Илион, как только покончит с делами на острове Крит.

Но теперь Парис был совсем не рад обещанию спартанского царя.

Резкий ночной ветер раздувал парус биремы, словно по велению Эфира помогая беглецам покинуть пределы спартанских земель. Гребцы налегали на вёсла.

— Стойте! — вскричал верный Тирей, чья игра на арфе часто скрашивала скуку путешествий. — Впереди корабль!

Зоркий певец разглядел судно, перекрывшее им путь в Эгейское море.

— Это спартанцы! И почему боги так жестоки?! — с горьким упрёком промолвил Парис.

— Верни Елену, — Тирей в который раз просил одуматься. — Почему не прислушиваешься к словам моим? Неужели не видишь, какой гнев навлечёшь ты на согбенную спину отца?!

— Отец ни при чём. Вина лишь на мне. А я готов всем рискнуть, чтобы Елена стала моей.

— Пойдёшь в атаку, и вынесешь приговор себе и народу Трои. Война придёт под стены Илиона. Выдай им Елену, ведь у тебя есть родители, брат… Вся Троя у ног твоих. Назови мне девушку, которая не захочет стать твоей. Прошу: не веди в дом войну!

В глазах царевича мелькнуло отчаяние. Первое в жизни серьёзное решение, и ему не с кем советоваться. Нет ни мудрого отца, ни понимающей матери, ни решительного Гектора — один Тирей. Но что есть певец, когда речь идёт о царевиче?

Парис впервые с момента побега взглянул на ту, ради которой готов был отдать все сокровища мира. Елена стояла на палубе, блистая своей красотой в лунном свете, и глядела на непокорные волны, и красота её блистала в лунном свете. Прекрасная! Коснуться её — посчитать себя равным богам!

— Без Елены мне нет жизни. Мы возвращаемся в Илион. И возвращаемся с ней.

Парис отдал приказ, и шедший первым корабль стал ускоряться. Таран на носу биремы зловеще рассекал водную гладь, устремившись в середину борта спартанского судна.

Теперь ничто не помешает пуститься в долгий путь домой. Парис привезёт в Илион возлюбленную Елену. Но не знает троянский царевич, какую цену назначат боги за любовь.

А ведь когда-то он был другим: обычным пареньком, который верил в будущее, улыбался ему широкой улыбкой, воображал себя то известным врачом, то покорителем космоса, то великим ученым... До последнего стремился он к чему-то неведомому, ждал от жизни большего. Но судьба словно насмехалась над его жизнью, требуя ответа за преступления. Чьи? Что такого совершил ОН?

И что же такое карма, как не жестокость судьбы и ее унизительные оплеухи. И безысходное одиночество, тяжёлое, словно пыльное одеяло из старого комода в углу…

***

— Это последнее, — человек в белом халате выключил приборы и положил снимок в специальный ящик.

Сколько их? Этот вопрос так и вертелся на языке. Но задать его я не решался. Их слишком много. Так много, что вряд ли у меня есть будущее.

Каково это в двадцать один год (практически вся жизнь впереди!) — узнать, что по меркам Вселенной ты уже почти старик…

— Девяносто девять, — аппарат быстро сосчитал снимки.

Сегодня в этой комнате я прожил девяносто девять жизней! Таких близких и далеких одновременно. Девяносто девять отпечатков прошлого я должен унести с собой.

Выходя из большого шарообразного здания с небольшим ящичком под мышкой, я чувствовал, что вряд ли усну сегодня. Последний снимок камнем давит на сознание, заставляя вновь и вновь переживать одиночество и отчаяние. Но, если подумать, он же дарит надежду. Круг замкнулся. Сотая жизнь должна дать всё, чего я был лишен раньше. ОН, то есть я, заплатил сполна за все ошибки, которые совершила душа в прошлом.

— Вам что, жить надоело? — крик девушки вывел меня из состояния эйфории.

Только сейчас я понял, что стою на краю дороги, а она держит меня за рукав. Она… Она так прекрасна, что даже хмурое выражение лица ей идёт. Да, это точно она. Я не могу ошибиться…

— Елена…