Спорт моральных достижений

 

— По-моему, тебе на сегодня хватит, — с легким вызовом произнес бармен, рассматривая посетителя сидевшего за барной стойкой: невысокого молодого человека с внешностью заядлого тунеядца и сейчас в стельку пьяного. Бульдожье лицо и мускулистые ручища владельца заведения не сулили тому ничего хорошего. Посетитель икнул и вяло зашевелился. С трудом разлепив веки, он медленно поднял голову и воззрился на бармена. На лбу, только что покоившемся на столешнице, отпечатался след от пивной кружки.

— Вот что я тебе скажу, дружище, — наконец выдавил он, фокусируя мутный взгляд на маячившей перед ним роже.

Но не договорил. Рвотный позыв, подобно надвигающемуся извержению вулкана, волной прокатился по горлу. Лицо побледнело и стало похоже на восковую маску.

— А ну-ка пошел вон отсюда, — прорычал бармен, подавшись назад, чтобы не запачкаться.

Клиент нерешительно поднял руки — дескать, понимаю — сполз с барного стула и заковылял к выходу. В тусклом освещении люминесцентных ламп бар напоминал подвал, прокуренный и захламленный видавшими виды столиками и стульями. Со стен на немногочисленных посетителей смотрели фотографии давно уже вышедших в тираж актеров и знаменитостей. В углу натужно кряхтел, изображая музыку, музыкальный автомат.

— Эй, — запоздало крикнул бармен, сообразив, что ему не заплатили, — но тут же махнул рукой и вернулся к протиранию многочисленных стаканов и кружек. На его лице вновь появилось привычное полусонное выражение.

У выхода какой-то тип в голографических очках похабно хихикал, должно быть, общаясь с виртуальной проституткой. Посетитель (а его звали Глен) неуклюже обошел его и вышел на улицу. В лицо сразу же пахнуло промозглой свежестью, а в сознание хлынули нестройный поток звуков большого города. Шел мелкий дождь, барабаня по крышам и пуская круги по лужам на заднем дворе, заставленном мусорными баками. На влажных стенах с громоздкими коробами кондиционеров маячили блики неоновых реклам.

"Я просрал свою жизнь, и теперь осталось только подтереться", — пронеслось в голове у Глена, шагавшего по грязному переулку. Мысли неспешно вращались в мозгу, словно в водостоке сточной канавы. Через десяток шагов, его вырвало, прямо в лужу, в которой иллюзорной мечтой отражалась уходящая в небо расцвеченная громада небоскреба. С минуту он стоял, ожидая пока стечет с губ тягучая как нуга струйка, одинокий, на фоне лоснящегося от дождя асфальта. Не хватало только заунывной трели саксофона…

— Надо отлить, — неожиданно ясно произнес Глен и направился к ближайшей стене, обклеенной многочисленными объявлениями и рекламными плакатами. Чего на ней только не объявляли и не рекламировали. Предложения снять и сдать, поиски партнера на ночь и на срок минимального брачного контракта, новинки киберимплантантов и кибернаркотиков, сексуальные утехи любой извращенности. Последние Глен рассматривал особенно внимательно, так что в итоге обрызгал штанину и носок левого ботинка.

— Ну, твою… — чертыхнулся он и, застегнувшись, побрел дальше.

За спиной неожиданно возникла чья-то фигура, отчетливо выделившаяся на фоне расцвеченного лимонно-розовым неоном переулка. Незнакомец шел не спеша, но точь-в-точь вслед за Гленом — тот заметил его краем глаза.

— М-м? — полуобернулся он, выходя из переулка на дорогу. Но его внимание тут же отвлек фургон, подруливавший к нему на небольшой скорости. Незнакомец неожиданно сорвался с места и с разбега с силой впихнул Глена в открывшуюся раздвижную боковую дверцу машины. Затем сам торопливо запрыгнул следом. Все произошло настолько быстро, что Глен успел только крякнуть. Дверь тут же задвинули, и фургон рванул с места. Внутри несколько крепких мужчин скрутили его, и один из них что-то впрыснул ему в шею из шприца-пистолета. Сознание погасло, словно кто-то выключил экран телевизора, и наступила долгая темнота.

 

Глен пришел в себя оттого, что машина, в которой он сидел, тряслась на ухабах. Голова трещала, словно после пьянки. Он разлепил глаза и осмотрелся. И тут же охнул.

Теперь он находился уже не в злополучном фургоне, а в крытом кузове какого-то грузовика, да еще и переодетый. Вместо старой одежды на нем был ярко красный комбинезон с размашистой цифрой четыре на груди. Но и это было не все.

Рядом с ним сидело еще пятеро мужчин, точь-в-точь в таких же комбинезонах, только цифры-номера другие. Ровно от одного до шести. И судя по внешности этих самых мужчин ублюдками они были еще теми.

По крайней мере, трое из них определенно подходили на эту роль. Первым был рослый широкоплечий негр с мускулатурой атлета и металлическими кистями-протезами вместо рук. Он сидел в нескольких метрах от него и размеренно дышал, прикрыв глаза. Широкая грудь вздувалась, словно кузнечные меха, на лысом черепе блестели бисеринки пота.

Еще дальше сгорбился, вытянув ноги другой тип, больше походивший на цепного пса. Его небритая рожа знававшая видимо немало кулаков, была образцом отвратительности, а многочисленные шрамы и металлическая пластина во лбу делали ее практически гротескной. Взгляд у него тоже был подстать образу. Злобный и не мигающий, устремленный в пол и что-то напряженно осмысляющий. Об этом свидетельствовали и сжимавшиеся разжимавшиеся кулаки.

И, наконец, третьим кандидатом на роль ублюдка был худой поджарый мужчина, сидевший особняком и казалось не обращавший ни на что внимания. На его лице не отражалось ничего, да и само лицо было бледным и каким-то бесцветным. Но глаза выдавали в нем убийцу. И, несмотря на то, что определить подобное по взгляду не смог бы даже опытный физиономист, Глен сразу понял: этот тип убивал и не один раз.

Оставшиеся двое из тех, кто находился в кузове, правда, уже выбивались из этой компании. Одним из них был толстяк с трясущимся студенистым телом и ртом, созданным для чувственных удовольствий. Он еще не пришел в себя и спокойно лежал мешком, запрокинув голову со струйкой слюны на губах. Вторым был… субъект, по всей видимости, не имевший определенного пола. В его внешности причудливо сочетались мужские и женские черты, тело, судя по тому, что виднелось из-под комбинезона, с головы до ног покрывали сплошные татуировки, а прямо в основании черепа был разъем для штекера, какими пользовались еще на заре киберэры. По телосложению он был субтильный, руки и ноги изгибались под неестественными углами, и казалось, не имели суставов.

— Привет, — произнес субъект и посмотрел на Глена своими лукавыми лисьими глазищами, — Советую пока не говорить слишком громко. Здешняя публика чересчур раздражительна.

Ты уже понял, во что ты вляпался?

— У-у-у, — промычал Глен и обхватил голову. Кровь в ней так и ходила ходуном.

— Угу, почти угадал. Шоу приматов, друг мой. Спорт для настоящих мужчин.

Он поднял руку и согнул ее в жесте атлета. Вместо бицепса вспучился щуплый холмик.

— Эй, заткнись там! — прорычал негр и зыркнул недобрым взглядом на говоривших.

Татуированный субъект пододвинулся поближе к Глену, и сбавил тон. В нос ударила странная смесь из духов, пота и травки.

— Сейчас заедим в купол, и понесется. Советую начинать корчить из себя крутого уже сейчас. А то там будет не до этого.

— Какой еще купол? — медленно проговорил Глен и открыл глаза, сообразив, наконец, что вляпался и на этот раз серьезно. Сознание встрепенулось и принялось тревожно озираться, предчувствуя худшее. — Ты о чем вообще?

— Ты что телик не смотришь? — недоверчиво произнес субъект, но тут же понял абсурдность своего вопроса. По внешнему виду Глена было понятно, что он давно уже ничего не смотрит. — Шоу такое. Спорт моральных достижений называется. Отбирают группу асоциальных типов, ну таких на которых уже плевать обществу, и кидают в купол с дикой природой. А они там пытаются выжить.

— Зачем? — не понял Глен.

— А, — скривился субъект, — тут у них целая система. Они, понимаешь ли, считают, что мы, ну то есть теперь мы с тобой, уже не люди, а так — паразиты на теле обществе. И опустились, — произнес он назидательно, — до уровня приматов. А в куполе мы должны будем опять пройти путь от обезьяны к человеку. Переродиться, так сказать, через борьбу с дикой природой, как наши предки. И народу зрелище и обществу польза и даже морализаторский посыл для подрастающего поколения есть. Во как.

Глен переварил услышанное и недоверчиво уставился на субъекта. Нет, похоже, тот не шутил.

— Ничего бредовее в своей жизни я еще не слышал, — с расстановкой произнес он.

— Да ты подожди, — махнул рукой субъект, — это я тебе своими словами обрисовал. Потом тебе объяснят по научному, — ткнул он в динамик в потолке кузова, — сразу поймешь.

Глен помолчал.

— А почему спорт-то? — рассеяно спросил он.

— Ну, как почему. Задача дойти до противоположного конца купола первым. Кто будет первым, того и выпустят. В этом типа как соревновательный момент, чтобы был стимул напрягаться. Ну и прочая бодяга: преодоление себя, равные условия, стремление к победе и так далее. Но главная у них тут идея фикс — это показать наше перерождение в прямом эфире.

— Но…— открыл рот Глен, пытаясь обуздать несущиеся в разные стороны мысли, — это же бред какой-то. Как можно очеловечиться, бегая с голым задом на природе?

— Да что ты меня спрашиваешь? — с кислым видом протянул субъект, — Я тебе не Чарли Дарвин. Какой-то извращенец с чувством юмора решил наварить на этом бабки, вот и все. Построил купол, организовал там эту… экосистему с замкнутым круговоротом вещества и энергии, во. Подселил генетически модифицированную живность, чтобы бегала. А уж какая там естественным путем наплодилась, одному богу известно.

— О-о, — только и смог выдохнуть Глен.

— Угу, — понимающе кивнул субъект. — Поверь мне любоваться этим лучше с безопасного расстояния.

Тут зашевелился толстяк. Должно быть, пришел в себя.

— Что это такое? — с ноткой паники произнес он, оглядывая себя и окружающих. — Что за…

До него дошло. Толстяк замер в страшной догадке, лицо его побелело и стало похоже на гипсовую маску.

— Этого не может быть. Этого не может быть! Это ошибка! — закричал он и принялся барабанить в перегородку, за которой должен был сидеть водитель, — Я добропорядочный гражданин, меня нельзя! По какому праву?!

— Заткнись! — взревел тип с песьей рожей и со всей силы врезал ногой толстяку по колену.

Тот взвыл и схватился за ушибленное место, но причитать не перестал. Только теперь уже себе под нос, то всхлипывая, то замолкая.

— Меня, кстати, Рикки зовут, — представился субъект и протянул Глену руку.

Тот назвался.

— Ты э-э… парень или…

— Да как тебе угодно, красавчик. Предлагаю на старте держаться вместе. Так больше шансов протянуть лишние несколько часов.

Грузовик внезапно затрясся на ухабах и следующие несколько минут все были заняты тем, что пытались ухватиться за что-нибудь, чтобы не набить шишек. Затем машина остановилась, и откуда-то сзади послышался долгий натужный лязг, скрип и шипение, словно выпускали сжатый воздух, потом аналогичные звуки впереди и машина снова тронулась с места. Затем все повторилось.

— Проехали барокамеру, — заметил Рикки, внутренне собираясь.

Тип с песьей мордой даже привстал, демонстрируя раздраженное нетерпение. Негр открыл глаза и уставился тяжелым взглядом на динамик под крышей.

Несколько секунд ничего не происходило. Только что-то щелкало и переключалось в районе кабины. Затем с сиплым шипение заработал динамик. Сидящие еще успели разобрать концовку рекламного ролика — спонсора телешоу.

— Внимание! Участники проекта "Спорт моральных достижений", — загремел чей-то поставленный раскатистый голос. — Комитет по общественной морали предъявляет вам следующие обвинения. Хосе Мартинес, — тип с металлической пластиной повел плечами, — противоправные действия высшей степени тяжести: разбой, изнасилования, побег из тюрьмы. Дуэйн Йорк, — негр все также смотрел на динамик, — противоправные действия средней степени тяжести: драки в общественных местах, нанесение вреда государственному имуществу, сопротивление при аресте. Дэниэл Андерсен, — это уже относилось к одиночке с бесстрастным лицом, — противоправные действия высшей степени тяжести: серийные убийства с особой жестокостью. Торобальд Ролл, — толстяк вздрогнул, — асоциальные действия высшей степени тяжести: совращение малолетних.

— Это еще надо доказать, — запротестовал толстяк, но его проигнорировали.

— Рикки Диггенс. Асоциальные действия средней степени тяжести: аморальный образ жизни, употребление наркотиков, сексуальные домогательства. Глен Гудман. Асоциальные действия средней степени тяжести: тунеядство, осквернение общественных мест, бродяжничество.

Последовала характерная пауза.

— Все вы, — чеканил вещающий, словно забивал гвозди, — отбросы общества, опустившиеся морально и привыкшие жить за счет других. Всю жизнь вы питались чужими страданиями и наживались на чужих бедах. Но здесь, в куполе у вас будет шанс измениться. Здесь вы столкнетесь лицом к лицу с той силой, что когда-то сделала из обезьяны человека.

И эта сила — жажда жизни. Она не терпит малодушия и подлости. От вашей взаимопомощи будут зависеть выживите вы или нет. От мужества и силы духа то, кто пойдет вперед, а кто струсит. И, наконец, от сострадания и самопожертвования то, кто из вас победит, а кто останется в куполе. Потому что дойти до финиша должен только один из вас, остальные останутся в куполе навсегда. Решайте сами, пойдете ли вы командой и потом выберете одного счастливчика добровольно или же будете добираться порознь и перегрызете друг другу глотки как делали всегда. Выбор за вами. Почему?! — проорал ведущий вопрос залу, и в ответ раздалось: "Потому что это спорт моральных достижений!" — Здесь все зависит только оттого, что у вас внутри.

Место, в котором вы находитесь — купол Мэттинсона. Грандиозное сооружение, призванное вместить в себя уникальную биосферу со своей флорой и фауной, а также особым микроклиматом. Ваша цель пройти его от начала до конца и выжить. Но не думайте, что это будет просто. На вашем пути будет множество препятствий: дикие животные, пересеченная местность, жара и главное — вы сами. Только пробудив в себе подлинные человеческие качества, вы сможете дойти до конца. Вам не будет доступно никакое оружие кроме рук и зубов. И никакие подручные средства кроме собственных мозгов. Полоса препятствий: джунгли, река и горный склон.

И помните — за вами наблюдают сотни тысяч добропорядочных граждан. Докажите им, что с вами еще не все кончено. Настало время выяснить чего вы действительно стоите. Шоу начинается!

Послышались аплодисменты, которые впрочем, быстро оборвались, и динамик смолк, словно кто-то выключил старый граммофон. Дверца грузовика плавно отъехала в сторону, впуская внутрь незнакомые запахи и звуки джунглей. Участники зашевелились.

— Послушайте, — спокойно и даже рассудительно произнес толстяк, — это действительно ошибка. Когда он пришел ко мне мы всю ночь занимались музыкой. Я могу доказать!

Он развернулся к перегородке и постучал кулаком.

— В конце концов, мне положен адвокат. Вы слышите?

— Да расслабься ты, — бросил Рикки, — там автоводитель.

Все принялись выбираться.

Мартинес, тип с пластиной во лбу, едва не задыхаясь от ярости, спрыгнул на землю и, не останавливаясь, зашагал в джунгли, раскинувшиеся в каких-то десятках метрах от входа в купол.

— Эй, нам лучше сейчас держаться вместе! — окликнул его Рикки.

В ответ прозвучала целая тирада мата.

— Ну, сейчас вы у меня получите, мазафака, — злобно произнес негр и, выбравшись из кузова, направился к кабине.

Железные кулачища принялись вымерять что-то в водительской дверце. Через минуту он принялся долбить в нее механической кистью. Удары дрожью отзывались по всему корпусу.

— Да я же говорю там автоводитель, — обиженно произнес Рикки.

— Без тебя знаю.

Размашистая серия ударов проделала в двери вмятину, словно от стенобитного тарана. Металл в центре прогнулся морщинистой гармошкой, и дверь нехотя ввалилась внутрь салон. Негр ухватился за ее края и вышвырнул наружу. Затем полез к приборной панели.

Содрав крышку, он принялся возиться в электронике, чутко ощупывая что-то механическими пальцами. Не известно было, что именно он намеревался сделать, просто завести машину или же открыть с ее помощью ворота дистанционно. Но автомобиль постепенно стал реагировала на его манипуляции. Включались то системы зажигания, то гидравлика. Один раз даже загудело что-то в основание купола, но быстро смолкло. Наконец, что-то с шипением треснуло, и во все стороны полетели искры, после чего перестало работать уже все. Негр выбрался из салона и тяжело оперся о кабину. Настроение у него было препоганое.

— Пойдете за мной, мазафака — убью, — спокойно произнес он и, развернувшись, направился в джунгли. Его широченная спина с первым номером еще какое-то время маячила между деревьев.

— Ну, какие будут соображения? — развернулся Рикки к Глену. Странно, но он выглядел даже приободренным. Глен в отличие от него все еще пытался осмыслить происходящее, но пока у него это плохо получалось.

Толстяк, который уже какое-то время топтался у машины, подошел к воротам купола и с обиженным видом сел напротив них. На лице его мелькнула гримаса надвигающейся истерики, но он смог взять себя в руки. Только зыркнул на Глена сердитым взглядом, когда тот подошел.

— Ты что тут решил обосноваться? — спросил Гудман.

— Меня вытащат. Поймут, что ошиблись и пришлет кого-нибудь, чтобы открыли купол. Ведь я действительно не виноват, — с оттенком скорби посмотрел он на Глена.

— Да, верю.

— Угу, — отвернулся он, — Значит, все будет в порядке.

— Ты только не забудь, когда ночь наступит, хотя бы в грузовик залезть, — подошел Рикки.

— Да какая ночь?

— Ладно, пошли, — бросил он Глену, — мы теряем время.

Они отошли чуть в сторону, когда Глен неожиданно остановился.

— Послушай, — задумчиво проговорил он, — а как они за нами наблюдаю? Зрители. Что-то я не вижу камер?

— Нано-датчики. Вон видишь? — развернул он голову Глена к солнцу и в воздухе стали заметны какие-то порхающие точки, — Рои нано-камер. Каждая снимает под определенным углом, но вместе образует вполне четкую картинку. И могут проникнуть в любую щель. Или, например, пристроиться на морду какой-нибудь твари, чтобы снимать ее глазами. Для эффекта…

— Понятно. А зачем… — открыл было рот Глен, но вдруг замер, уставившись на грузовик. Там лениво пожевывая какую-то травинку, стоял серийный убийца Андерсен.

— Мы же совсем забыли про него.

— Не мы, а ты, красавчик. Он пойдет с нами.

— Что? — встрепенулся Глен, — Нет-нет-нет.

— Ты, кажется, не понимаешь всю серьезность нашего положения, — настойчиво произнес Рикки, — Теперь лучше он, чем это, — указал он на джунгли.

— Я в этом не уверен. А если он захочет нас пришить, чтобы прийти первым?

— До финиша нам ничего не угрожает. Безопасней идти группой.

— А он такого же мнения, не спрашивал? — с издевкой произнес Глен.

Рикки с прищуром посмотрел на Андерсена.

— Сейчас спросим.

Они подошли к грузовику и потоптались на месте, привлекая внимание номера пятого. Тот все также жевал травинку и спокойно всматривался в джунгли. Наконец он развернулся к подошедшим.

— Мы это, — начал Рикки, — хотели предложить тебе пойти с нами.

— Но еще не решили, — встрял Глен.

— Вот как? — посмотрел на них Андерсен, — А зачем вы мне нужны?

— Ну-у, — замялся Рикки, — мы не так уж бесполезны.

— Разве что в качестве наживки, — сухо произнес номер пять. Его глаза встретились с глазами Глена, и тот вздрогнул. Взгляд у него был как у человека, которому ничего не стоит убить.

— Знаешь что, — с усилием произнес Гудман, — мы лучше пойдем сами. А то ты так крут, что на тебя пожалуй еще и зверь сбежится как на ловца.

— Как угодно, — равнодушно пожал плечами Андерсен. — Только советую не задерживаться у ворот, ночью тут любят бродить Плакальщики.

Он сплюнул травинку и зашагал в сторону джунглей.

— Откуда ты знаешь? — бросил ему вслед Рикки.

Номер пять с легкой ухмылкой обернулся.

— Просто я тут уже был.

— О-о, — только и смог выдавить Глен.

Рикки помрачнел.

— Ну вот, мы только что упустили свой единственный шанс.

 

Глен и Рикки решили все-таки идти по следам Дуэйна. Во-первых, потому что он, так или иначе, внушал им больше доверия, все же со своими кулачищами негр имел хоть какое-то средство защиты. А во-вторых, следов остальных двоих найти не удалось. Насильник скрылся первым и никто не запомнил, каким путем он пошел, а серийный убийца явно умел передвигаться не оставляя этих самых следов. Зато негр расчищал себе дорогу по полной. За ним сплошной колеей тянулся след из сломанных веток и примятой растительности.

Идти сквозь джунгли было непривычно. Слишком жарко и влажно вокруг и конечно заросли, расстилавшиеся казалось сплошной непроходимой паутиной. К тому же в душе начинало медленно, но неумолимо царапать по нервам пока еще смутное чувство опасности. Как ни крути, но тело знает, когда надо бояться. Его просто так не обманешь бравадой или напускным безразличием. Это мозги могут обманывать себя сколь угодно долго.

Глен за всю свою жизнь никогда не был в джунглях и потому определить насколько эти джунгли необычны затруднялся. Наверняка большинство растений пересажено сюда из еще сохранившихся заповедников в Амазонии и центральной Африки. А уж вымерших животных клонировать и того проще, их ДНК должен быть в центральном банке генов. С другой стороны создавали все это в первую очередь с расчетом на зрелищность. Да и Рикки что-то там плел про генномодифицированных тварей.

Одна из таких как раз сидела на ветке и пялилась на идущих своими здоровенными выпученными глазищами. Ростом не больше баскетбольного меча, со щуплыми ручонками и ножками и покрытым пушком телом. Наверняка какой-нибудь школьник выиграл в викторине и сляпал ее для шоу из генного конструктора "Сделай сам". Такие продавались по двести баксов за коробку.

— Бу! — попытался спугнуть ее Глен, но на тварь это не произвело никакого впечатления.

— У-у, маленький… — погрозил он ей пальчиком. И тут же отпрыгнул с криком. Зверек, раскрыв зубастую пасть, чуть не откусил его.

— Что ты делаешь? — резко обернулся Рикки.

— Ничего, — буркнул Гудман.

На этом его первое знакомство с фауной закончилось.

Чем дальше они шли, тем больше вокруг становилось шорохов и любопытных глаз, пока что только наблюдавших. Повсюду что-то цвело и благоухало, стрекотало на множество причудливых голосов. В воздухе в косых лучах, пробивавшихся сквозь верхний полог листвы, кружились полупрозрачные былинки.

— Подождите! — донеслось сзади, когда они прошли еще с десяток метров.

Послышался громкий хруст и спустя пол минуты показался раскрасневшийся толстяк. Выглядел он виноватым и очень испуганным.

— Я с вами. Похоже, придется все-таки идти.

— Придется, так иди, — пожал плечами Рикки.

— Отстанешь — ждать не будем, — проворчал Глен.

— Да отстанешь тут. Я вам еще на пятки буду наступать.

— Ладно, давай след в след.

Шли дальше в молчание. Слышно было только, как трещат ветки, да сопит толстяк, словно идущий на всех парах паровоз. Звуки джунглей давно уже слились для всех в сплошной стрекочуще-звенящий фон.

— Слушай, ты бы как-нибудь поменьше сопел и пах, — заметил Глен, — а то уже даже я хочу убить тебя.

— Что, мешает твоему чувству прекрасного? — съехидничал толстяк. — Я думал уж тебе-то не привыкать.

Глен хотел что-то ответить, но его прервал возглас Рикки впереди. Тот замер у зарослей и смотрел куда-то выпученными глазами.

— Что там? — с тревогой спросил Гудман.

— Там, — медленно повернулся Рикки, — сиськи…

— Чего? — раздраженно переспросил Глен.

— Идите сами посмотрите.

Все трое пробрались через заросли и оказались у растения, чьи мясистые соцветия один в один напоминали женскую грудь. И это не выглядело случайным сходством.

— Что это за хрень? — недоуменно произнес Рикки.

— Понятия не имею, — таращился Глен, — но лучше не трогай.

— Да, я бы тоже не рекомендовал, — напыщенно произнес толстяк.

Но было уже поздно. Одно из соцветий внезапно лопнуло и выбросило в воздух целую тучу едкой пыльцы. Рикки, стоявший ближе всех, зашелся кашлем.

— Проклятье! — неожиданно сообразил Глен, — Это же приманка. Для гуманоидов.

— Издеваешься? — протянул толстяк.

— Нет. Сам же видишь — сработало… Пойдем отсюда, пока оно чего-нибудь не отгрызло.

Толстяк судорожно кивнул.

Взяв под руки Рикки, они вышли на протоптанную колею и прибавили шагу. Диггенс кашлял так, что прослезился.

— Не нравится мне это, — ворчал толстяк, озираясь теперь суетливей чем прежде. — Значит тут не только искусственная живность с растениями, но еще и само что-то эволюционирует.

— Почему? — хрипло спросил, Рикки. — Думаешь, какой-нибудь прыщавый ботаник не мог такое вывести?

— Мог. Просто у шоу семейно-назидательный рейтинг. Такое бы не прошло цензуру.

Спустя пол часа Рикки пришел в себя и теперь вышагивал также энергично как прежде. Толстяк пыхтел еще больше, утираясь порванным рукавом, и шел еще торопливей. А Глена постепенно начало трясти.

Он сам не понимал причин своего страха, возможно потому, что до сих пор ухитрялся убеждать себя, что все это не более чем игра. Опасная конечно, но ведь это всего лишь джунгли, которых к тому же на Земле уже почти не осталось. Чего тут бояться? Нет ни бомбистов-анархистов, ни шпаны, наводящей ужас на спальные районы тераполисов. Ни полицейских эскадронов смерти. А животных он видел в зоопарке и они его не пугали.

Однако тело было иного мнения и все больше сигнализировало о надвигающихся опасностях. В животе, словно на шампур наворачивали внутренности. Сердце стучало частым набатом, а на лбу выступила испарина.

Неожиданно на одном из деревьев показалось нечто, что Глен поначалу принял за висящий мешок из-под картошки. Слишком уж неправдоподобным оно было.

Светки вниз головой свисало подобие летучей мыши, только в полтора метра роста. Морда у нее была преотвратительная: вздернутое ноздреватое рыло, зубастая пасть с серповидными клыками и два маленьких глаза, сейчас к счастью закрытых. Существо спало.

Крылья у него напоминали струящийся плащ из кашемира, уши торчали локаторами. Глен замер на месте и уставился на это нечто, мыча что-то и тыкая пальцем. Рикки подошел сзади и одернул его шепотом.

— Что уставился? Радуйся, что оно ночное.

— Но… — запнулся Глен.

— Пошли.

Они отошли на условно безопасное расстояние, и какое-то время шли молча.

— Слушай, — пришел в себя Глен, — оно же ростом с человека.

— А ты что думал, красавчик, — произнес он даже без своей обычной жеманности, — мы тут в игрушки играем?

Его холеное лицо выглядело сосредоточенным и до смешного напряженным.

— Может нам хоть вооружиться чем-нибудь? — робко спросил Глен.

— Не поможет, поверь мне. Наша главная защита это ноги, ну и еще он, — украдкой ткнул он в сторону толстяка. — После него на нас уже места не останется.

Толстяк сзади с выпученными глазами теперь уже не шел, а почти бежал, периодически наступая впереди идущим на пятки. На речь остальных он слабо реагировал, только смотрел на говорящего и кивал, но в его взгляде было мало осмысленности. "Скоро он наверно совсем перестанет соображать", — подумал Глена. Но и сам он чувствовал, что близок к этому. И тогда это будет конец. Конечно, сейчас или потом — не велика разница. Но… Глен почувствовал, что кроме надвигающейся паники в нем зашевелилось и что-то еще, что протестовало против того, чтобы уподобиться животному и просто побежать.

Он поднял с земли увесистый сук и тот приятной тяжестью лег в руку. И стало чуть-чуть спокойней.

 

Хосе Мартинес целеустремленно шел через джунгли, продираясь через заросли, рыча и матерясь на каждом шагу. Его движения были порывистыми, взгляд напряженным, нервы, словно натянутые струны, проворно двигали тело. Казалось, что в нем заключена какая-то скрытая сила. Выраженная не в мускулатуры, а только в одной размашистой резкости. Хосе, человек, чей лоб на половину состоял из легированного железа, вырос в уголовной среде, и она не многим отличалась от диких джунглей. Но, не смотря на это, сейчас он был зол как никогда.

Очередной шаг и неожиданная преграда заставила его рыкнуть и резко выставить вперед руки. Ладони больно врезались во что-то тонкое и острое как бритва, и номер второй повис как в запутавшемся гамаке, громко матерясь. Он попытался высвободиться, но запутался еще больше. Порезы больно саднили руки, а спустя минуту уже и ноги. Хосе сделал над собой усилие и замер. Волна ярости схлынула, оставив после себя обостренное чувство опасности. Он внимательно осмотрел нити и подергал их, убедившись, что они крепко натянуты и вроде бы даже металлические, хотя и очень тонкие. Попытался аккуратно распутать их, но чем дольше это делал, тем сильнее чувствовал что увязает, словно в паутине. Догадка молнией вспыхнула в сознание, и тут же разряд электричества резанул по телу, словно хлестнули раскаленным кнутом. Хосе вскрикнул, пытаясь удержаться на ногах, и краем глаза заметил что-то черное, осторожно семенящее по паутине в его направлении.

"Грозовой паук", — откуда-то вспомнил он. И тут же зашелся криком. Удары тока молниями летали по нитям и болтали его тело как марионетку. А паук бесстрастно наблюдал за этим своими красным глазами-бусинками.

 

— Вон он, сидит. Отдыхает… — проворчал Глен, наблюдая сквозь заросли кустарника за негром, расположившимся на пне и тяжело дышащим после своего забега с расчисткой препятствий. Комбинезон его словно специально порвался, обнажив мускулистый торс. Стальные канаты мышц бугрились под лоснящейся от пота кожей.

— Ну и что будем делать? — спросил толстяк, — Может, напросимся к нему за компанию?

Все трое они сгрудились в кучу и словно через замочную скважину следили из-за кустов за негром.

— Напросишься к нему, как же, — пробубнил Глен. — Он же у нас герой-одиночка, хоть в бронзе отливай.

— Вы как хотите, а я пошел, — накручивая себя, произнес толстяк.

Видно было, что ему не терпелось поскорее присосаться к кому-нибудь посолиднее, чтобы не так тряслись коленки. Глен, к своему стыду обнаружил, что и сам не прочь поступить так же, но остатки самолюбия пока протестовали против такой позорной капитуляции.

Рикки толкнул его в бок локтем, привлекая внимание.

— По-моему, то дерево двигается, — произнес он.

— Что значит двигается?

— Не знаю, но минуту назад оно было дальше.

— Что за чушь.

Глен всмотрелся в узловатый уродливый ствол с растопыренными ветвями, возвышавшийся аккурат за негром.

— Не может оно двигаться. Подожди, а почему на нем нет листьев?

Толстяк в это время как раз продирался через заросли. Дуэйн встрепенулся.

— Я же сказал, мазафака, не идите за мной!

В этот же момент дерево приподнялось на своих корнях и преодолело оставшиеся до негра метры. Ветви, оказавшиеся не ветвями, а суставчатыми конечностями задрожали, пытаясь сохранить равновесие. Ствол, он же и хвост на котором балансировало существо, накренился, разворачивая к добыче крону-морду. В раззявленной пасти обрамленной лапами-ветвями розовела дрожащая в предвкушении глотка.

Негр резко развернулся и исторг вопль, состоявший из причудливой смеси изумления, испуга и ярости. Инстинктивно отшатнувшись, он выставил вперед руки, защищаясь. Дерево сомкнуло на них пасть с противным чавканьем и потянуло на себя. Ветви-конечности проворно обхватили добычу, пытаясь запихнуть в рот. Добыча взвыла и принялась извиваться, отчаянно высвобождая руки. На какое-то время голова негра и верхняя часть тела оказалась целиком внутри.

Толстяк, остановившийся на пол пути замер и закричал, пожалуй, даже громче негра. Глен и Рикки тоже не двигались, завороженные. А между тем древо неожиданно утробно рыкнуло и принялось исторгать добычу обратно. Не известно было, что негр там задел своими механическими лапами, но видно что-то чувствительное. Брызнул фонтан маслянистой слюны, и ствол-хвост с треском накренился в противоположную сторону, выплюнув жертву. Конечности нащупали почву и, встав на "голову", древо с удивительной проворностью засеменило прочь. Негр весь в тягучей слюне с ошарашенным видом сел на землю.

— Ну, твою мать! — отходя от шока, выдохнул он.

Толстяк, как и остальные наблюдавший за всем этим как за чем-то нереальным первым, как ни странно пришел в себя.

— Я пытался предупредить, — сдавленно произнес он, — Только не успел.

Глен с Рикки тоже выбрались из-за кустов и подыграли. Спустя десять минут они уже доказывали все преимущества большой группы в свете новых обстоятельств. Негр слушал все это, нахмурившись. Постепенно лицо его приобретало нормальное выражение. Наконец он встал и как мог привел себя в порядок.

— Черт с вами с идиотами. Ты, — ткнул он в сторону Рикки, — замыкаешь. Остальные держите темп и помалкивайте. Надеюсь, хоть какая-то польза от вас будет.

 

— Мне интересно, — разглагольствовал Дуэйн, когда они прошли вместе уже какое-то время, и период ритуальной притирки сменился деловым настроем, — если они считают нас такими отбросами, что запихнули сюда, то зачем наблюдают?

— Как будто сам не знаешь, — буркнул Глен.

— Я знаю, конечно, но мне интересна официальная версия. Что это: назидание подрастающему поколению, показательная казнь, наглядное морализаторство?

— Какая разница, — пожал плечами Глен, — назвать можно как угодно главное, что рейтинги большие и бабосы за рекламу капают. А народ в чем хочешь себя убедит, лишь бы удовлетворить свои страстишки. Там ведь за куполом точно такой же зоопарк.

— А я тебе больше скажу, — убежденно гнул негр, — они думают, что мы отбросы, а мы всего лишь побочный продукт всей этой гребанной капиталистической системы. Именно так в ней все и устроено. Чтобы был средний класс, должны быть и пролетарии. Просто как побочный продукт. В природе все точно так же: выплавляешь металл из руды — получаешь вместе с ним шлак. Делаешь доску, получаешь стружки. Это закон жизни. Вот только кто решает, кто попадет в этот шлак, а кто нет. Гены, воспитание, среда? Нет, друг мой, все это решает эта гребанная капиталистическая система.

И его понесло. Глен слушал все это уже в пол уха. Через минуту он почувствовал на плече руку Рикки и обернулся. Тот тяжело дышал, а лицо его сильно раскраснелось. Он оперся на Глена и сдавленно произнес:

— Похоже мое дело труба.

— Что случилось?

Глен отвел парня в сторону и подождал, пока мимо проковыляет толстяк. Рикки сипло дышал и выглядел вымотанным.

— Та пыльца. Похоже она до сих пор у меня внутри.

— В легких?

— Угу, или в дыхательных путях, не знаю.

— Может она еще рассосется? — попытался убедить скорей себя, чем его Глен.

— Не думаю. Становится только хуже и она… жжет. Я не знаю, что это значит, но скорей всего ничего хорошего.

Глен напряженно вздохнул.

— Ладно, тебе надо отдохнуть. Ляжь.

Устроили небольшой привал. Заодно и напились из ручья неподалеку. Заразы в нем вроде бы никакой не было, все-таки искусственный… Глен обнаружил, что давно не пил такой вкусной воды.

— Ну как? — спросил он спустя какое-то время.

Рикки поднял вверх большой палец, но выглядел еще хуже, чем прежде. Его натянутая улыбка говорила лучше всяких слов.

Толстяк стоял чуть впереди возле каких-то зарослей и на что-то пялился. Глен позвал его, но тот не отреагировал.

— Эй! — крикнул он толстяку и сделал в его сторону пару шагов, когда открывшаяся картина поразила его. На толстяка, свесившись с соседнего ствола дерева, неподвижно смотрела здоровенная змея. Вокруг ее глаз блестел и переливался какой-то сложный рисунок наподобие лабиринта.

Толстяк смотрел на него, и лицо его сделалось неподвижным и как будто бы безвольным. Глаза уставились в одну точку, словно его загипнотизировали. Морда змеи слегка повернулась к Глену, и тот почувствовал, как мир вокруг потускнел и смазался серыми тонами. Весь кроме переливающегося лабиринта. "Иди ко мне", — словно бы возникло у него в мозгу. Но нечеловеческим усилием воли Глен сумел отвести взгляд и упал ниц. Краем глаза он еще успел заметить, как змея заглатывает толстяка и тот, крича и суча ногами, барахтается у нее в пасти.

— Назад! — махнул Глен рукой Дуэйну, который прибежал на крики. Тому не надо было говорить дважды, и они втроем побежали через джунгли. Спустя десять минут все повалились на землю, тяжело дыша. Рикки хрипел, и видно было, что ему очень плохо.

Дуэйн подошел к Глену.

— Послушай, — произнес он, — надеюсь, ты не собираешься тащить его?

— А какие варианты?

— Ясно какие, оставим тут. Все равно он не жилец.

Глен бросил взгляд на Рикки.

— Ты же знаешь, я не могу его так оставить.

— Почему? — раздраженно процедил негр, — Потому что так "надо"? Забудь ты эту чушь, сейчас на нее нет времени.

— Может и нет. Но ведь нас смотрят, — он неопределенно ткнул вверх пальцем, — Может потом набавят за это баллов.

— Я его не понесу, — отрезал Дуэйн и, поднявшись, зашагал прочь.

Глен посмотрел ему вслед и подошел к Рикки. Тот попытался запротестовать.

— Я это делаю не для тебя, а для себя, — процедил Глен, — так что заткнись.

Он усадил его себе на спину и поплелся вслед за удаляющимся негром. Идти стало заметно тяжелее.

Не то чтобы Глен был таким уж добропорядочным, да и все эти донкихотства, как он считал, не более чем слепое копированием устоявшихся социальных стереотипов. Когда ты делаешь то, что испокон веков делали до тебя и что принято. И ждешь, притворно тупя глаза, льстивой похвалы от окружающих, дескать, это еще что, я еще и не так могу, а когда никого нет рядом, то от самого себя. Но сейчас просто захотелось сделать что-то только для себя и для Рикки и больше ни для кого. Все-таки тот был единственным с кем его под куполом, казалось, что-то связывало. И пусть какой-нибудь толстый извращенец, жрущий на диване чипсы сейчас смотрит на все это и одобрительно кивает. Наплевать. Пошли они все к черту.

Глен ощутил, как Рикки обхватил его руками за шею, а ноги он держал сам. Голова парня безвольно лежала у него на плече, глаза помутнели и смотрели куда-то вдаль. Дыхание напоминало хрип засорившегося водопроводного крана.

— Знаешь, — задумчиво произнес Рикки, — мне ведь совсем не страшно умирать. Я в жизни испробовал все. Чего я только не творил с собой: наркотики, секс, выпивка, неразделенная любовь, попытки суицида. Но… какая же все это, в сущности, ерунда. Все чего-то мечешься, барахтаешься, пытаешься везде успеть. Разбогатеть, урвать кайф, схватить за задницу удачу пусть и с вероятностью в одну сотую процента — слишком много претендентов на нее расплодилось. А если бы просто сесть и подумать. Заглянуть в себя и покопаться хорошенько во всей этой куче разбитых надежд, суеверий и несбывшихся мечтаний. Сколько же там мусора скапливается за всю жизнь, хлама которым нас кормят по телевизору. Все эти жующие, поющие, веселящиеся уроды с модельной внешностью, каждый день доказывающие тебе по ящику твою же собственную неполноценность. Глен, я ведь не хотел быть таким, — посмотрел он на спутника, — Они меня таким сделали.

— Не разговаривай много, тебе вредно.

— Нет, — хрипел Рикки, — сейчас мне как раз полезно. Знаешь, какого это, родиться не таким как все и всю жизнь что-то из себя корчить и доказывать? Притворяться, делать вид, что не замечаешь когда на тебя пялятся или обсуждают за спиной. Нет, тебе не понять.

— Я думал, трансов теперь не дискриминируют, — отозвался Глен.

— Да дело не в этом. Это всего лишь дань моде. Суть-то у всех осталась прежняя, только притворяться лучше научились.

— Но у вас же есть своя субкультура, своя тусовка. Ты в ней среди своих.

— Да. Примерно как индеец среди своих в резервации. Ладно, все это не интересно.

Он замолк, и какое-то время слышалось только его хриплое дыхание.

— Скажи мне, — неожиданно произнес он, — я тебе нравлюсь?

— А что? — машинально ответил Глен.

— Просто скажи.

— Ты меня перед смертью решил трахнуть?

— Это не смешно, — неожиданно серьезно произнес Рикки.

Глен мельком покосился на него.

— Нравишься, — неопределенно бросил он.

— Врешь, небось, — равнодушно проговорил Рикки и тут же закашлялся. — Стой, — с трудом выдавил он.

Глен встал, ожидая, что все вот-вот закончиться. Рикки уже был на последнем издыхание. Он сполз со спины и осел на землю. Сделал знак рукой, чтобы Глен наклонился ближе.

— Сожми плотно губы. Я не хочу, чтобы эта дрянь в тебя проникла.

— Заче… — только и успел вымолвить Гудман, — и в тот же момент ощутил на губах вымученный поцелуй. Странно, но он не отшатнулся. Глаза Рикки закрылись, и он упал бездыханным. Глен какое-то время просто смотрел на него. Жеманно утонченное лицо, лисьи глазища, хрупкая фигурка с торчащими из под комбинезона угловатыми грудями и что-то еще, что вспучивалось под тканью.

Глен расстегнул комбинезон Рикки и охнул. Под кожей парня, бугрясь еще не распустившимися бутонами, проступали всходы злополучного растения. По всему телу от них змеились корни-капиляры кроваво-красного цвета.

— Надо бы его похоронить, — не глядя, бросил Глен подошедшему Дуэну.

Тот, как ни странно кивнул и помог Глену вырыть неглубокую могилу.

 

Под куполом неторопливо наступала ночь. Тени от каркасных перекрытий свода косыми штрихами ложились на расцвеченные ярко-оранжевым закатом джунгли. Одна половина живности усиленно копошилась, готовясь ко сну и забираясь в свои норы, дупла и логова, чтобы там, забившись поглубже, наконец, забыться, отрешившись от бесконечной гонки за выживание. А вторая только просыпалась. Разлепляя глаза, расправляя крылья, потягиваясь мускулистыми телами, она хищно озиралась, готовясь к ночной охоте. И когда умирал последний луч солнца, джунгли замирали, вслушиваясь, вглядываясь и принюхиваясь. И оглашались гомоном, когда приходил чей-нибудь черед.

Между тем, когда Глен в изнеможении рухнул на землю, еще только догорал закат. Вдвоем они прошли уже половину пути. Ориентироваться по скелету купола днем было нетрудно. Но к вечеру они уже вымотались настолько, что отдых и хоть какой-то сон были необходимы. Пот давно уже пропитал потрепанные комбинезоны, саднили мелкие раны и порезы. Ноги с непривычки разболелись и, казалось, что внутри них набили вату. Но главная усталость была не физической, а моральной. Постоянное чувство опасности, обостренные инстинкты, дрожь во всем теле, которое теперь уже устало даже дрожать. Это изматывало гораздо больше. Но страх не позволял сознанию отключиться. Когда пожирали толстяка или Дуэйн барахтался в пасти "древня", он грозил перерасти в панический ужас, срывая все цивилизованные стопоры и заставляя бежать и бежать. Потом были периоды "отходняка", когда счастливое спасение давало иллюзию зыбкой безопасности. Скорей даже не для мозгов, а для нервов, им нужна была хоть какая-то разрядка. Но сейчас Глен чувствовал, что дошел до предела и начинает выгорать морально. Взгляд его иногда терял осмысленность, и бывало, был бездумно устремлен в одну точку. Сознание обволакивало что-то мутное, то ли подступающее помешательство, то ли просто какое-то отупение. А еще очень хотелось есть.

— Переночуем тут, — тяжело дыша, бросил Дуэйну Глен.

Тот только пожал плечами и плюхнулся неподалеку. Выглядел он немного бодрее.

— Знаешь, — с трудом произнес Гудман, — я уже больше не могу бояться.

— Правда? — не глядя, бросил Дуэйн.

— Физически не в состоянии.

Тот встал и посмотрел на Глена.

— А придется… На вот, — бросил он две сухих ветки после паузы, — разведи огонь пока, а я схожу поищу что-нибудь съестное.

— Ты только…

— Недалеко-недалеко, — успокоил его негр и скрылся в близлежащих зарослях.

Глен принялся добывать огонь.

В теории элементарное занятие, заставило его еще больше вспотеть и огласить джунгли несколькими матерными комментариями. Какого черта природа так глубоко запрятала эту, в общем-то, первозданную стихию?

— Это нереально, — констатировал он вернувшемуся Дуэйну.

Тот бросил на землю пригоршню причудливой формы фруктов и опустился рядом.

— Давай-давай, молний тут не бывает. Как думаешь, что из этого можно есть?

— Понятия не имею.

Глен ухитрился-таки разжечь слабый дымок и с минуту заботливо скармливал ему сухие ветки.

— Что это вообще? — поинтересовался он, рассматривая покрытую кожистыми шипами помесь лимона с баклажаном.

— Не знаю, но на вид как мочалка.

— Если есть шипы, значит съедобно, — заключил он.

Оба поели, периодически подбрасывая ветки в костер.

Сумерки вокруг сгущались, сменяя мандариновые тона заката приглушенной лазурью. Громады деревьев постепенно чернели. Тени от костра плясали на обступивших их зарослях, и казалось, что там начинается царство страхов, расплывчатых силуэтов и притаившихся горящих глаз.

— Там была чья-то рожа, — неожиданно выдавил Глен.

— Ты хотел сказать морда? — встрепенулся Дуэйн.

Они оба вскочили.

— Нет, рожа. Почти человеческая, только побрутальнее как… у неандертальца. Тут что уже и приматы появились?

В ответ прозвучала целая тирада ругательств.

— Я догадываюсь что это, — проговорил негр, — Видел как-то по ящику. Когда они населяли купол тварями, то один раз смухлевали и засунули сразу готовых неандертальцев. Покопались у каких-то обезьян в черепушке, чтобы они были способны держать дубину или развести костер, ну ты понимаешь. Но эволюция в итоге взяла свое. Сначала они выбили друг другу остатки мозгов этим самыми дубинами, а потом впали в дикость и от хождения на четвереньках кисти у них срослись в копыта. Зато черепушка окрепла от таких нагрузок. Теперь они используют ее в качестве тарана…

— Так они что, не разумны? — пришел в себя Глен.

— Не знаю. Возможно, разумны не меньше нас.

Вдвоем они вооружились факелами, и какое-то время напряженно вглядывались в сгущавшуюся темноту. Оба комки нервов, в любой момент готовые защищаться — бежать от костра было некуда, огонь оставался последним, что отпугивало окружающую живность. Но касалось это, по-видимому, только неразумных тварей, которым сама природа в инстинктах заложила страх перед всем потенциально смертельным. На "неандертальцев" тронутых искрой разума это не распространялось.

Не успел Глен обернуться на раздавшийся за спиной шорох, как почувствовал, что на него несется что-то стремительное и массивное как локомотив. И в тот же момент в бок словно ударили тараном. Ребра взвыли ломящей нестерпимой болью, и мир содрогнулся и замедлился, как в испорченном кинопроекторе. Удар о землю чуть не выбил из него дух. Но Глен еще успел заметить, как обезьяна расправляется с Дуэйном. Огромная туша, пританцовывая как боксер на ринге, молотила его здоровенными копытами. И негр только успевал судорожно отбиваться, раз за разом пропуская удары. Наконец она отбросила его и порывисто развернулась на издавшего слабый стон другого спарринг-партнера. В маленьких смотрящих из-под массивных надбровных дуг глазках читалась горящая ненависть и еще что-то глубоко затаенное и явно человеческое. Обезьяна вприпрыжку приблизилась к Глену и, нависнув над ним всей своей мощью, занесла "копыто" целясь в голову.

"Вот оно", — еще успел подумать он, прежде чем способность соображать окончательно оставила его. Какие-то умники когда-то сказали, что перед смертью проносится перед глазами вся жизнь или наступает озарение. Вранье. Если по настоящему боишься — не соображаешь ничего.

Расширившимися глазами Глен смотрел на обезьяну и в то же время не понимал, что в действительности он видит. Сознание выхватывало какие-то нелепые детали: ребристый бочкообразный торс "неандертальца", искры струящиеся в небо и отражавшиеся в его зрачках крошечными звездочками, мозолистые бугры копыта, когда-то бывшего кистью, а теперь ороговевшего. И где-то там, в глазах твари начиналось его безумие. Вся сущность Глена сжалась в комок, и он почувствовал, как ужас волной от кишок подступает к горлу и дальше приливает в голову, так что с каждой секундой словно бы приоткрывалась завеса осознания всего происходящего.

Но неожиданная вспышка заставила Глена зажмуриться. А когда он открыл глаза, то не сразу понял что происходит. Рядом с обезьяной теперь был еще кто-то. Он рычал и орудовал горящим факелом. Обезьяна фыркнула, но вынужденно попятилась. Огонь опалил ей шкуру, и в воздухе запахло паленым мехом.

А спаситель тем временем продолжал свой причудливый поединок. И только через несколько секунд Глен узнал в нем номера пятого — серийного убийцу, который ушел в джунгли еще в самом начале. Он с трудом встал и, подобрав горящую головешку, присоединился к укрощению. Рожа обезьяны плыла перед глазами, но теперь как будто бы что-то изменилось. В воздухе чувствовалось нечто первобытное. То, что заглядывает тебе в душу откуда-то из самых глубин человеческой сути в момент опасности. Это обжигало кожу, разливалось по телу, заставляя сердце биться раскатистым барабаном. Наверно так же себя чувствовали какие-нибудь германцы или пикты на охоте. Когда видишь мир всем телом и один на один с ним — глаза в глаза, а не подглядываешь за ним в микроскоп, сгорбившись в кабинете. Человек определенно был рожден для этого. Без борьбы он жиреет и превращается в безвольного слизня.

Глен покосился на Андерсена и заметил, что тот совершенно раскован и отдается борьбе весь без остатка. И ему тоже передалось это чувство, и они вдвоем распалились еще больше, отгоняя от костра разъяренную обезьяну. Она, надо отдать ей должное, тоже оказалась не робкого десятка. Била себя в грудь, рычала но, бросаясь, раз за разом на факелы, каждый раз вынужденно пятилась. Постепенно "неандерталец" стал сдавать позиции, и его животная ярость сменилась раздраженным отступлением. Он все еще сверкал глазами но, пофыркивая, постепенно отступил в заросли и, наконец, скрылся в джунглях. Взбешенный он еще сумел там выместить на ком-то свою злобу. Через несколько минут оттуда послышалась ожесточенная возня, и кто-то завопил, а потом все стихло. Все-таки оставалось еще в обезьяне что-то человеческое…

Андерсен подошел к Глену и плюхнулся рядом с ним. Тот вяло кивнул в благодарность.

Странно, но он понял, что больше не дрожит. Тело как будто бы перестроилось и теперь воспринимало мир по иному. Кожу словно покалывало сотнями булавок, взгляд прояснился, а нервы реагировали на каждый шорох и дуновение ветра. Как все-таки прекрасен мир, когда дышишь им полной грудью, а не инстинктивно съеживаешься чтобы закутаться еще больше в свою вторую кожу — одежду.

— Пойдем, посмотрим, что там с Дуэйном, — предложил Дэниел.

Выяснилось, что тот жив, хотя и сильно помят. Подозрения на переломы ребер не подтвердились.

Вес трое стали устраиваться на ночлег. На часы встал Андерсен, а Глен еще с час ворочался, прежде чем сумел заснуть.

 

Через ночные джунгли продирался кто-то настойчивый и рычащий. Сминая растительность и треща ломающимися ветвями, он упорно прокладывал себе путь вперед. Казалось, джунгли нехотя расступались перед его волей. Мелкая живность, робко поглядывающая на это существо, приглядывалась и принюхивалась, но не могла распознать в нем привычного хищника и предпочитала держаться подальше. Хищники обходили его стороной, не решаясь напасть. Они чувствовали в нем опасного зверя и, несмотря на то, что тот был ранен, а может и поэтому только холодно наблюдали за ним со своих мест.

Существо, когда-то бывшее Хосе Мартинесем, а теперь обожженное, потерявшее рассудок от боли, злобы и тягот пути, упорно шло к цели, без остановки как какой-то автомат. Все его тело было замысловатой картой ожогов, и боль притупленная аффектом все чаще напоминала о себе. Добравшись до небольшой прогалины, Хосе рухнул на землю. Тяжело словно ломовая лошадь, волочившая весь день непосильный груз. Погрузив в текущий рядом ручей потрескавшиеся губы, он жадно пил, затем перевернулся на спину и вскрикнул от нахлынувшей боли. С неба через глазницу прогалины на него равнодушно поглядывала тусклым клубком луна.

Хосе вдохнул влажный воздух полной грудью, и струпья ожогов, треснув, заставили его закричать надсадным переходящим в вой криком. Живность подхватила его, и он потонул в какофонии завываний, стрекотания и уханья. А затем те, кто находились рядом, предпочли убраться подальше.

 

Дэниел Андерсен дежуривший у костра поднял голову и прислушался к доносившемуся гомону джунглей. Глен проснулся и сел, хлопая глазами. Затем, поняв, что больше не уснет, подсел к Андерсену и подбросил ветку в костер.

— Спасибо, что спас нас.

— Не за что, — пожал тот плечами.

— Я не ожидал от тебя такого.

Дэниел только усмехнулся.

— Ты хочешь о чем-то спросить? — не глядя, бросил он.

— Да, — задумчиво произнес Глен, и сам удивился, что теперь может вот так запросто спрашивать то, о чем раньше не решился бы, — Почему ты убивал (в прошлой жизни, чуть было не сказал он) раньше?

Дэниел долго не отвечал.

— Ты не поймешь, — наконец произнес он, — Я не убивал людей. В нормальном смысле этого слова.

— Да, я не понимаю.

Андерсен какое-то время смотрел на пламя, прежде чем продолжил говорить.

— Я родился на окраине Лос-анджелесского тераполиса, в районе для беженцев. Знаешь, на что похожа там жизнь? Представь себе ульи многоквартирных домов для неимущих, жмущиеся друг к другу как пчелиные соты, общежития-отстойники для иммигрантов, где всегда не протолкнуться, улочки забитые мусором со всего города, на которых каждый день кто-нибудь дохнет от наркотиков или в потасовках. Полиция туда не суется, так что процветает суд Линча. Но справедливости это не добавляет.

Каждый день я смотрел на это и думал, как буду жить дальше. В город местных не пускают, там и без того ртов хватает. Образования и работы кроме поденщины естественно тоже нет. Остается только подсесть на какую-нибудь дурь и забыться или выживать. Но выживать только для того чтобы выгрызть место потеплее в этом гадюшнике… Я смотрел на тех, кому это удавалось и не видел в них людей.

Моральные уроды с надорванной психикой и звериными повадками. Для чего они жили? Для того чтобы урвать кайф или потешить свое самолюбие издеваясь над униженными? Когда каждый день видишь это, то не можешь просто закрыть глаза и сделать вид, что тебя это не касается. И как-то раз я убил одного такого, а потом второго. И ты не поверишь, но стало немного легче. О, я не обманывался тем, что очищаю мир или вершу правосудие. На их место тут же приходили другие.

А потом когда и этого мне стало мало, я стал устраивать над ними показательные казни, чтобы наверное произвести эффект на остальных. Сжигал живьем, вздергивал на собственных кишках, сажал на колья церковной ограды, чтобы посмотреть им в глаза в момент агонии, когда их тщательно взращенные понты сменялись затравленными мольбами. И для себя, только для себя, не для какого-нибудь бога. Ведь он мог умудриться их простить.

Когда мне и этого стало мало, я понял, что во мне что-то переменилось. Если раньше я ненавидел только их, то теперь стал презирать и остальных людей. В каждом я находил какие-нибудь пороки. В униженном его скулящую слабость, в сытом поросячью апатию, в протестующем — скудоумие и неуравновешенность. Я стал ненавидеть их всех. И только тогда понял, что в этом уже не многим отличаюсь от тех на кого охотился.

— Ты охотился на всякую шваль, и в итоге сам стал одним из них? — процедил Глен, — Где-то я это уже слышал.

— Нет, — нахмурился Андерсен, — не одним из них. Одним из них в одночасье не становятся. Нет, я все еще понимал, кто я и чего стою. Но, наблюдая за ними каждый день, выслеживая и вращаясь в этой среде, в меня стала проникать их… мерзость. Эта грязь, которую я так ненавидел. Но было и еще что-то, что зародилось уже во мне, глубоко внутри. И это уже было мое, собственное. В тот момент я понял, что больше не смогу жить нормальной жизнью.

— Ты говорил, что уже был здесь, — после некоторого молчания произнес Глен.

— Да, один раз я выиграл в этом шоу, но человеком я не стал. Поэтому второго раза не будет.

— В смысле? — не понял Глен.

— Я остаюсь здесь. Я серьезно, — кивнул он вытаращившему глаза Гудману, — здесь мне, пожалуй, самое место. Я ненавижу людей.

 

К утру Андерсена уже не было. Глен разбудил Дуэйна и, позавтракав оставшимися фруктами, они двинулись дальше. Через час пути джунгли постепенно стали редеть, и уже можно было услышать бегущую впереди реку.

Одна полоса препятствий заканчивалась и начиналась другая.

— Фух, — выдохнул Дуэйн, когда они вышли из джунглей и подошли к берегу полноводной бойко бегущей речушки.

Плюхнувшись на землю, он утер пот со лба. Его торс, перевязанный обрывками комбинезона, забавно контрастировал с остатками штанов на бедрах.

— Что у нас за этой рекой?

— Горы, — пробурчал Глен.

— Где? — завертел головой негр.

— Ну не горы, так, склон какой-нибудь. По крайней мере, так объявляли на старте.

— Ясно, — выдохнул Дуэйн. — Ладно, пошли.

— Погоди, ты плыть точно сможешь?

Дуэйн поднялся и с вызовом посмотрел на Глен.

— Ты лучше за себя побеспокойся.

Они зашли в воду по колено и, ежась от холода, одновременно нырнули. Течение у реки было сильным и вскоре стало ощутимо сносить в сторону. Когда дно ушло из-под ног, пришлось основательно грести, чтобы плыть ровно.

Не то чтобы Глен ждал, что все будет так уж просто, хотя и плавал прилично. Но здесь к ледяной воде и течению прибавлялась еще и всяческая живность. Мимо на большой скорости проносились стаи каких-то рыб с острыми как бритвы спинами. Так что, порезавшись раз, он стал молиться, чтобы не попасть в их косяк. Встречались также экземпляры и пооригинальней: здоровенные электрические угри, какие-то кожистые студни, цеплявшиеся щупальцами за дно и просеивающие через себя воду отлавливая рыбешку и прочее.

Наверно, будь у Глена больше времени, он бы еще не раз испугался, но на его счастье было не до этого. Все силы тратились на борьбу с течением, да на то чтобы плыть дальше и грести, грести…

Ледяная вода грозила скорыми судорогами, да и каменные глыбы, возвышавшиеся тут и там причудливыми волнорезами нет-нет, да маячили на краю зрения.

Несколько раз Глен полностью уходил под воду и думал уже, что не вынырнет. Усталость навалилась жуткая. Но спустя какое-то время (вечность?) он добрался-таки до берега и, отплевываясь, повалился на жесткую гальку. Глен так и не понял, был ли во всем этом какой-то извращенный смысл — преодоление себя и прочее. Но пока он плыл, то просто ни о чем не думал. А теперь и думать не хотелось.

Тяжело сев и поискав глазами Дуэйна, (когда они плыли, то видели друг друга мельком) он не нашел его. Тогда Глен встал и стал всматриваться в реку. Затем прошелся вдоль берега.

Наконец он заметил Дуэйна. Тот барахтался чуть ниже по течению, энергично махая руками, и то скрывался под водой, то вновь выныривал, но все-таки плыл дальше. Когда он добрался-таки до суши (не без помощи Гудмана) выяснилось, что его правую ногу заглотило нечто отдаленно напоминающее корягу. На вид оно имело морщинистую кожу как у дерева и совершенно плоскую голову без глаз, но с зубастой пастью. Ни лап, ни хвоста не было видно.

— Что это такое? — оторопев, произнес Глен.

Дуэйн с отчаянием глянул на него, разрываясь между истерическим смехом и криками от боли.

— А я откуда знаю!

— Похоже на какое-то полено.

— Тогда почему у него зубы?!

Глен нахмурился, рассматривая создание.

— Надо как-то снять это.

Вдвоем они попытались разжать пасть зверя. Дуэйн обладал приличной силищей и пожалуй смог бы, но как только он как следует напрягся, послышался хруст и на месте морды раскрылись две щели, обнажая глаза. Мигательные перепонки медленно раскрылись в стороны, и существо еще больше сжало челюсти. Спустя двадцать минут оба вынуждены были сдаться.

— Я пойду, принесу что-нибудь тяжелое, — бросил Глен и через минуту вернулся, сжимая булыжник.

Но стоило ему один раз ударить тварь, как Дуэйн взвыл так, что переполошил пол джунглей.

— Лучше уж сразу мне по голове, — простонал он.

— Ладно, что делать? — отбросив камень, произнес Глен.

— Огонь, — с трудом проговорил Дуэйн.

— Точно.

Глен битый час, мокрый и уставший пытался разжечь огонь и когда притащил к Дуэйну дымящий хворост, тот уже находился в предобморочном состоянии. Разложив костер по бокам от твари, Гудман разжег пламя и наблюдал как оно, отплевываясь искрами, лижет уже подсохшую на солнце кожу-кору существа. Существо поначалу никак не реагировало, затем открыло глаза и в недоумении покосилось на пламя. Вновь попыталось впасть в свою мнимую спячку, но спустя какое-то время все же заворочалось и стало неимоверно медленно и, словно бы превозмогая лень исторгать из себя ногу. Затем кособоко в раскорячку поплелось к реке. Снизу у него оказывается прятались четыре сложенных лапы.

— Должно быть, придонный хищник, — констатировал, наблюдая за тварью, Глен, — Привык к бурному течению и потому экономит движения. А на добычи просто виснет и ждет, пока она издохнет.

— Спасибо что разъяснил, — выдавил Дуэйн и с явной досадой осмотрел свою ногу. — Не нравится мне эта рана.

— Заживет как на собаке.

— Ладно, организуй мне какой-нибудь костыль.

Дальнейший путь показал, что с раной и впрямь не все в порядке. Конечно, ее промыли и наложили тугую повязку, но зашить рваные края было нечем. Повязка из все тех же остатков комбинезона быстро пропиталась кровью и ее приходилось хоть и редко, но менять. К тому же в слюне твари, должно быть, были какие-то токсины. Дуэйн стал жаловаться на потери памяти и галлюцинации. От усталости Глен, правда, и сам уже не знал, что вокруг явь, а что мерещится на жаре. Одно благо, джунгли остались позади, и дальше тянулось только ровное плато с редеющей растительностью. Чахлые скрюченные деревца перемежались островками травы и какими-то шипастыми лианами-лозами. Идти становилось все трудней. Солнце в зените жарило по полной. К тому же никак не удавалось найти пресную воду.

— Все дружище, — выдохнул Дуэйн и едва не повалившись, осел наземь. — Я спекся.

— Мы можем устроить привал.

— Нет, — протянул Дуэйн, — я теперь передохну на том свете.

Он распластался на спине и, закрыв глаза, сбросил, казалось все тяготы пути. Глен плюхнулся рядом и с минуту смотрел в одну точку.

— Скажи мне, что мне делать? — в изнеможение произнес он и почувствовал, что каждое слово весит по пудовой гире, — Ты хочешь, чтобы я тебя оставил?

Дуэйн еле заметно кивнул.

— Я бы мог тащить…

— Нет, — отрезал Дуэйн, — не надо этой ерунды. Я чувствую, как это проникает в мой мозг, и скоро могу навредить тебе.

— Токсин? — устало произнес Глен.

— Да. Черт возьми, я ведь не боюсь смерти, но… только не так. Послушай, — он привстал и притянул к себе Глена, — если придет твоя очередь, если и ты не дойдешь — ты должен умереть достойно. Слышишь? Не дай этим подонкам кончить, когда ты будешь биться в истерике перед смертью.

Глен кивнул, и Дуэйн вновь откинулся на спину.

— Все они уроды. Устроили тут шоу, да еще спортом обозвали. Ну, если спорт это преодоление себя и воля к победе, то мы с тобой выполнили план. А вот с соревновательностью не получилось, — развел он руками, — В чем она тут планировалась? В том, чтобы мы перегрызли друг другу глотку, чтобы первыми добраться до финиша? Ну, так не до этого было.

Если выберешься — навести моих, — неожиданно произнес он и назвал адрес, — У меня там большая семья, много детишек.

— Ты семейный? — удивленно произнес Глен.

— Да. Я за них все отдал, даже руки. Знаешь, как я получил эти кисти? Они ведь стоят кучу денег, но мне сделали бесплатно по страховке. Я тогда работал на шахтах под Онтарио, и они решили в очередной раз заменить нас этими механическими болванами на пневмоприводах. Дескать, новые буры держать обычными руками не эффективно, выскальзывают и не дают должной точности в бурении. Нужны понимаешь специальные протезы. Я в жизни ничего не просил, но когда они аннулировали мой пожизненный контракт, я пришел в их головной офис и молотил в дверь, пока не раздробил обе кисти. Только после этого они мне открыли. А потом и пересадили эти протезы в клинике. Сочли за травму на производстве. Только вот потом я стал их использовать и для других целей. Но теперь что об этом говорить.

— Ладно, хватит тебе слушать мой треп, — вновь проговорил он, — Иди, давай. А я отдохну.

Дуэйн закрыл глаза, и Глен стал терпеливо дожидаться, пока тот испустит дух. Перед смертью у него начался бред, и Гудман был даже рад, когда все закончилось. Слишком уж он был измучен, чтобы сопереживать.

Через какое-то время он поднялся и поплелся дальше. Один в рваном комбинезоне, измученный и гонимый скорей жаждой, чем желанием дойти до финиша.

Окружающие пейзажи становились все более однообразными. Солнце постепенно опускалось к горизонту и чем дальше, тем больше его предзакатные лучи придавали унылость всему окружающему. К исходу дня Глен обнаружил, что уже не идет, а карабкается на четвереньках по пологому склону. Ребра купола теперь виднелись особенно отчетливо. Бледно-розовые тона играли на каменистом склоне причудливыми бликами.

Почему он вообще здесь? И где? Может это все бред, и он умер еще там в джунглях? Или не было и никаких джунглей, и он все еще валяется где-нибудь в подворотне пьяный, а здоровяк Лени опять продал ему слишком забористую дурь? Нет, что-то все-таки изменилось. Был бы он прежней тряпкой, разве бы еще полз дальше? А он полз. Ранящие ладони и колени камни ясно об этом говорили. Все еще припекавшее затылок солнце и жажда. Проклятье, хоть бы минуту о ней не думать, но куда там.

Нет, он все еще жив и он в куполе. Но раз так, значит он прошел и все то, что было раньше. И разве после этого можно остаться прежним? Вернуться к прежнему прозябанию и вновь медленно убивать себя, когда тут так отчаянно пытался выжить.

А все потому что "приперло". Потому что тут он не один из многих, который может присосаться к сиське цивилизации и влачить жвачное существование, а должен каждую минуту доказывать всем этим диким тварям, что не хуже них и, по крайней мере, сегодня получил право жить и радоваться жизни. А раз так, то и сегодняшний день для него много дороже всех предыдущих. Ведь все ценности относительно. То во что ты вложил больше всего труда, усилий и переживаний, то и ценишь по настоящему в отличие оттого, что свалилось даром. Какой-то умник когда-то изрек, что смысл жизни в самой жизни. Но если твоя жизнь убогое прозябание, разве в ней может быть смысл? Нет, смысл жизнь обретает, только если чего-то стоит. А для этого и сам живущий должен чего-то стоить.

Все это ворочалось в сознание Глена вязкой студенистой кашей. Подъем становился все круче, и приходилось уже цепляться за каждый выступ, чтобы не съехать вниз.

А потом наверху показалось нечто. По началу Глен принял это за гряду камней, но они были какие-то уж слишком правильные. На фоне заходящего солнца с кромки склона на него смотрело сразу несколько "летучих мышей", одну из которых он видел еще в самом начале в джунглях. Существа сидели неподвижно в ряд, сложив крылья, и не двигались, с каменными выражениями на мордах. Но они смотрели на Глена, и ему даже показалось, что это какой-то дьявольский суд и он тут обвиняемый.

Глен медленно сел на склоне и опустил руки. Задрал голову к небу и потрескавшимися губами попытался что-то пробормотать. Сознание покидало его. Он прикрыл глаза и вдруг почувствовал у себя в голове чье-то присутствие.

"Не обманывайся, бескрылое, ты как был пометом, так и остался. Что ты можешь, что ты знаешь? Ты всего лишь прикоснулся к этому, но суть твоя от этого мало изменилась".

— Что?! — выпучил глаза Глен, и с него вмиг слетело прежнее оцепенение.

Он ошарашено посмотрел на "горгулей", но те не двигались. Телепатия? Откуда? Но тогда они тут наверно и есть настоящие хозяева. Что же они, наблюдали за ним все это время?

— Суки! — заорал он и швырнул в "горгульи" камень, но выглядело это жалко.

"Убирайся!" — разлилось шипением у него в голове и существа одно за другим сорвались с места и закружили над склоном, хлопая крыльями.

— Ну, убейте меня! Вы же это хотели сделать? Что у вас тут за судилище? — закричал Глен.

Но в ответ прозвучало что-то непереводимое, на подобие: "ваш приговор хуже смерти — это вечные скитания". И "горгульи" скрылись в закатном небе.

— Ну, твари, — бормотал Глен и стал энергично карабкаться по склону — куда только делись прежние страдания, — Я еще вернусь сюда. Не сейчас, но наступит время. И докажу вам. Всем докажу. Бесхребетное…

Он был в ярости и вдруг понял, что не случись сейчас этого он, пожалуй бы, так и спустил все на тормоза. Добрался бы до финиша гордый от мысли, что теперь переродился. Зажил бы "другой" жизнью, но конечно не нашел бы себя и стал бы думать, что это он слишком хорош для всего этого стада, которое его не принимает. И спился бы, как и прежде, только теперь ностальгируя о своих былых подвигах. А его, оказывается, просто выкинули пинком под зад. И в какой момент? В момент триумфа. Ну, твари. Ну, теперь то вы у меня все получите. "Исстрадался он", — негодовал на себя Глен. — "Да кто бы мне тут дал пострадать, живи я здесь изо дня в день?" Нет, за два дня человеком не становятся. И если он хочет чего-то стоить, придется прилагать усилия всю жизнь.

— Вода, — выдохнул Глен, добравшись сам того не заметив до какого-то ручья, и жадно припал к нему, лакая.

Первые глотки как обычно были самыми вкусными, а потом Гудман неожиданно почувствовал на языке что-то инородное. Что-то сухое и черное как пепел. Он проследил взглядом за руслом и увидел вверху по течению нечто. Но оно было не животным, а человеческим существом. С расстояния десяти шагов на него смотрел Хосе Мартинес, вцепившись в землю обожженными руками. Весь покрытый отвратительными струпьями, с покрасневшими глазами, глядевшими сквозь суженные веки.

"Вот он, еще один скиталец в этих треклятых джунглях жизни. Но какие же тропы ты выбрал…"

Глен внутренне напрягся. Он знал, что измученное тело сможет выдать только последний рывок, а потом будет неминуемая расплата.

"Но раз уж я выбрал этот путь, раз я посмел посягнуть на звание человека, то пусть человек отсюда и выйдет".