Второй

Мы не предназначены для того, что бы двигаться со скоростью сотен километров в час, пропускать через мозг терабайты терабайт информации. Наши рефлексы и органы чувств сформировались минимум несколько десятков веков тому назад. Они приспособлены к охоте и выживанию. Но они, а, следовательно, мы, всё больше зависим от изменчивости окружающего нас мира. Место старого доброго удара кулаком или дубиной заняли работа и финансовые счета, на смену хищникам и жертвам пришли машины, роботы и коллеги по офису, а боевой крик и раскраску заменили униформа, галстук и кпк. Порой наш ум не понимает, что происходит, он пытается выплыть наверх в бушующих волнах информации и событий. И только от нас зависит — останемся мы на гребне волны или окажемся в числе тех, кого ей накрыло. Но… наши рефлексы и органы чувств сформировались минимум несколько десятков веков тому назад. Они и только они могут дать выход нашим инстинктам. И единственный выход, островок спокойствия в океане событий, спасательный круг, за который может зацепиться мозг — это то, что осталось неизменным на протяжении всех минувших веков — это то единственное, что действительно отличает мужчину от женщины и это то, что не находится между ног. Это то, что у нас в голове. Именно от нее зависит и настроение, и… физическое состояние. И наоборот. Все взаимосвязано.

— Я тебе говорю, Кот его обойдет.

— Слушай, а я ничего не говорю, но твой Шредингер ни разу не приходил первым.

— Я тебе говорю, он обойдет Аслана как вешку.

— Кого, Муратова? Кишка тонка!

— Ставлю полтинник, что Кот обойдет Муратова и будет в тройке.

— Ты же вчера говорил всех?

— Я бизнесмен, а не гадалка.

— Пятьдесят, а не мало? Ты же в крутом бизнесе?

— Хорошо, сотню, сам захотел. На себя будешь пенять.

Разговор я не подслушивал. Не услышать двух парней было сложно. Они активно жестикулировали, толкали друг друга, смеялись и вели себя так, чтобы привлечь как можно больше внимания. Молодежь. Наверняка, для девушек стараются. Девушек, кстати, у стартовой палатки собралось немногим меньше парней. Кто с подружкой, кто с парнем. Я тоже положил глаз на одну. Блондинку, естественно. Нравятся мне они... Может, потому, что первая жена была жгучей брюнеткой?

Два черных кота, изображенных по обеим сторонам моего форсборда, улыбались. Один был нарисован с широко открытыми глазами и ртом, второй — аккуратненько сложивший лапки и зажмурившийся. Вроде, как помер.

До начала соревнований еще довольно много времени, и я уже начинаю жалеть, что приехал так рано. Хотя с другой стороны, должно получиться сделать объезд трассы еще до того, как будет объявлен первый старт. Это может дать мне определенное преимущество. Отхожу в сторону, чтобы размяться. Привычными движениями щелкаю тумблерами на форсборде. Идет разгон генератора. Пять минут. Мыслями улетаю в прошлое.

Многие известные люди стали заниматься тем, что сделало их известными, случайно. Просто не хотели быть частью системы, декорацией. Мы живём в комфорте и уюте, мы цари природы. Звери, которые обманули законы естественного отбора. И каждый делает, что хочет, смотрит телевизор, играет в компьютерные игры, уходит в сеть... И не замечает, как он становится декорацией. Запчастью других людей. А они для него. Улей. Естественный отбор, конечно, продолжается, но теперь на другом уровне. Он когда-нибудь может стать тупиком. Если царь природы перестанет успевать изменяться вслед за творениями своего разума.

В тринадцать-четырнадцать я довольно неплохо бегал и плавал. Даже брал вторые места на городских соревнованиях. И в беге, и в плавании. Но как-то с ленцой подходил к занятиям. Просто мой отец… Да, отец, он однажды сказал, чтобы я занимался спортом. Потому я занимался. Если бы отправил в кружок шахматистов, я бы, наверно, пошел в кружок. А так, ходил в бассейн и на стадион. Втянулся, даже по-своему нравилось. Особенно что-то выигрывать. Но не так, чтобы очень хотелось тренироваться всерьез и думать о спортивной карьере. Я тогда хотел быть пожарным или врачом. Отец по этому поводу не возражал, но и энтузиазма особого не выказывал.

Время шло, и чем ближе к выпускным классам, тем больше хотелось свободы, хотелось делать то, что хочу я, а не кто-то другой. Теперь понимаю, что это, наверно, было возрастное. А тогда на занятия плаванием, перед тем как бросить их окончательно, я стал ходить, как на каторгу. В школе тоже на занятия ходил избирательно. Иногда и не приходил вовсе, забившись в какое-нибудь кибер-кафе сомнительной репутации. Плохой репутации имеется в виду у полиции, у посетителей, соответственно, наоборот... В те времена еще было несложно найти место, где войти в сеть по липовой или деавторизованной карте.

Тогда и состоялось мое знакомство с форсбордом, когда мне было шестнадцать. Учился я не в спортивной школе, а в обычной, и круг сверстников и интересов у меня был тоже вполне обычный: кибер-сети, игры через кибернет, виртуальные реальности, музыка, футбол, баскетбол и скейтбординг. Всем этим я понемногу или помногу баловался. Но когда в свободной продаже только-только появились первые доски для форсбординга, обычный скейтбординг практически исчез. Это даже несмотря на то, что форсборды стоили, как пол роллс-ройса. Ну, а кто будет ходить на костылях, когда есть возможность летать? Первый заказанный через сеть антиграв заставил меня забросить все на свете.

Я наблюдал у людей разную реакцию на ощущение невесомости. Бывали такие, кто терялся, открывал глаза и рот так, что жалко смотреть, и впадал в состояние ступора. Если потом рассказать таким, что они делали первые несколько секунд на доске, они искренне и неподдельно удивятся. Другие наоборот, возбужденно хватаются за все предметы вокруг, не могут дотянуться, еще больше нервничают и смотрятся на борде, ну, очень потешно. Хотя потом все же привыкают. Я же, впервые став на доску, понял, что это навсегда. Я в нее влюбился.

Когда доска включается — это непередаваемые ощущения. Тело теряет вес. Ты паришь, пристегнутый к антиграву креплениями, наподобие лыжных, и чувствуешь, как внутренности прилипают к горлу, дыхание замирает, мышцы слегка напрягаются. Первые пару-тройку секунд перед глазами все плывет, время замедляется, и испытываешь ощущение эйфории, сходное с чувством оргазма. Только круче — оно не заканчивается. Постепенно чувства приходят в норму, расслабляются мышцы, зрение фокусируется, формируется новое чувство пространства, но ощущение радости, щенячьего восторга не проходит. "Смотри, папа, я лечу!" Это ощущение неотрывно преследует даже после того, как сойдешь с доски. Несмотря на то, что мир наваливается со всех сторон свинцовой тяжестью. Тяжесть проходит и появляется странная тоска. Хочется вернуться туда — в неловкое, разрывающее тело и душу счастье.

Первые соревнования по форсбордингу, естественно, были подпольными. Настолько, насколько это слово вообще применимо к тому, что происходит в Москве и рекламируется в сети. Узнавали о них через меняющие адреса страницы и личные подписки. Доступы на серьезные события раздавались после получения определенного рейтинга в первых, тогда поголовно нелегальных клубах. Если не были проплачены откаты кому следует, то в день соревнований назначалась только точка сбора. Оттуда организаторы вели участников к месту событий по навигаторам. Это теперь форсбординг признан Спортивным комитетом, и хватает легально зарегистрированных спортивных клубов. Но и сейчас многие предпочитают неофициальный формат соревнований. Особенно те, кто не проходит возрастной или медицинский ценз. Хотя и здоровые взрослые люди тоже. По их словам, есть в этом какой-то адреналин. И я их понимаю.

У нас в Москве тогда было три вида соревнований: слалом, спринт (позже, по понятным причинам, прижилось название драг) и скоростной спуск. Я попробовал себя во всех видах. Собирались каждый раз в новой точке, для спуска и слалома там, где было хоть какое-то подобие гор или холмов. Хорошо подошли для этих видов лыжные трассы. Только для драга искали участки прямые, навроде дороги от Боровского во Внуково. Промзоны. Да, мало ли где.

Но драг — это не мое. Я так и не научился выбирать нужный угол наклона доски. Использовать ускорители. Это целое искусство. В драге я даже в двадцатку никогда не попадал. 58-й — 120-й.

В скоростном спуске успехи были немного лучше. В нем я неоднократно бывал и в первой двадцатке, и в десятке. Но на "подиум" опять же ни разу не удавалось влететь. Постоянно боялся потерять направление и попасть под чей-нибудь корпус или доску. Если в крутом повороте неверно повернуть ноги, то борд может перевернуть и прижать к земле. Когда у кого-то из участников выставлена низкая чувствительность к препятствиям — может зацепить. На скорости в сотню это довольно опасно. Даже при условии, что сам все делаешь верно, при обгонах другие гонщики могут спихнуть тебя с трассы. Выталкивали меня часто, ведь весил я мало, подросток. Один раз антиграв развернуло именно так, как и запрещено во всех инструкциях, и меня крученой свечкой вогнало в землю. Слава Богу, отбросило не по ходу движения, а в сторону. Компенсаторы сработали, ничего не сломал. Удалось отключить доску и отползти дальше, сохранив кости и борд целыми.

Что у меня получилось сразу — слалом. Во-первых, слалом — это одиночный вид программы. Участники стартуют не скопом и не по парам, а по очереди. Слалом — это когда вначале нет ничего, кроме пустого склона. Холмы хранят покой и звенящую тишину. Вразнобой, далеко друг от друга, сиротливо торчат одинокие кусты. Зимой — голые, летом шелестящие в предвкушении зрелища. Не слышно ни звука, даже рокота антиграва. Только ты и он. Твой холодный металлический борд. Пустой. И еще трасса. Пустая. Потом появляются люди, силовые кабели и устройства, колышки, флажки, палатка — все, что нужно. Улыбчивые организаторы собственноручно устанавливают вешки. Пока еще нет в воздухе того электричества, которое появится скоро. Больше во мне самом, чем в силовых кабелях или антигравитационной доске. Пока люди, роботы и машины делают свою работу. Спокойно и не торопясь. Ставится последняя вешка. Красными флажками обозначается грань. Между поражением и участием, между участием и победой. "Старт" переговаривается с "финишем", проверяет контрольные точки. Тут и появляюсь я. Я проверяю навигатор на шлеме. На навигаторе высвечивается рисунок трассы. Камеры готовы к трансляции и записи. Стартовая точка готова. Трасса готова. Финишная точка готова. Техники готовы. Включаются силовые кабели, форсборды заряжаются электричеством, а вместе с ними и все кругом, и я. Озвучивается количество попыток: одна, две или три; порядковый номер такой-то. Участники прибывают. Как правило, не одни, с друзьями, партнерами, родственниками, кто-то с тренерами. Первые участники и сопровождающие, и самые нетерпеливые зрители наполняют стартовую палатку шумом. "орги" молчат или переговариваются вполголоса.

Ожидание становится физически ощутимым, нарастает, как опьянение. Гонщики проверяют форсборды, генераторы, аккумуляторы, компенсаторы, антигравы. Особое внимание креплениям и ботинкам. Прикалывают булавками номера на комбенизонах. Получают соленые остроты и напутствия. Вот и самые тихоходные прибывают. Холм превращается в гигантский человеческий муравейник. Никому нет дела до того, что у меня внутри, если и смотрят, только на мой комбенизон, на лицо, но я напрягаюсь. Невидимо для других, внутри. Гонщики разминаются. Кто-то изображает классический комплекс номер один, кто-то с ленцой встряхивает ноги. Кто-то хлопает себя по щекам, злит. Другие, как я, с закрытыми глазами проходят трассу в уме... Не открывая глаз, разминаю талию и ноги. Молчу. Но молчат не все:

— Как нога?

— Уже лучше.

— Как трасса?

— Нормалек.

— Навигатор в порядке?

— Да к черту его!

— Ну, ни пуха

— Пошел ты...

Невольно на стартовый холм возвращаются новые воспоминания. Да. Это уже не первый склон. И тоже ноги — колено. Первый раз я сломал ногу в десятом классе, и это стало причиной, по которой я стал ходить на физику. Как хорошо, что это произошло!

В десятом классе у нас сменился преподаватель, физику стал вести некий Борис Исаакович. Никогда не забуду его манеру остановить лекцию и прочитать "бородатый" анекдот.

— Сегодня мы с вами изучаем не какую-нибудь ерунду, типа любит ли Жариков Щемелеву, и как сильно, а очень важную вещь — квантовую физику!

Голос нашего физика был сгорбленный, размеренный, но сильный и властный, как и его хозяин. Каждое слово лучилось каким-то особенным юмором, тем, что я навсегда запомнил. Голос отвечал на вопросы, которые сам задавал, и снова спрашивал:

— Слышали что-нибудь про кошку или кота Шредингера? А это очень важная штука для понимания квантовой физики. Думаете, квантовая физика настолько серьезная и архисложная наука, такая чтобы разобраться в которой обязательно знать высшую математику? Это не совсем так. Сейчас я вам это продемонстрирую на примере. Просвещу, что такое кошка Шредингера, и почему это может быть смешно.

— Записываете тему? Тема: Кот Шредингера.

— Так вот. В начале 20 века физики дружно переполошились в связи с открытием этой заразы, квантовой механики. Сначала ее дружно ругали, а потом, столкнувшись с непрошибаемостью лбов авторов (некие Дирак, Гейзенберг и Пауль), забили и решили, что лучше им верить... Все, кроме герра камрада Шредингера, который явно был не в настроении доверять каким то нахалам и их волновым уравнениям. И вот почему.

— Учитывая как вы знаете диф.уры, давайте, я вам без волновых уравнений пока, на словах объясню, что это за такая физика, и уверен, Щемелева улыбнется, куда лучезарнее Шредингера.

— Надеюсь, вы не совсем зря ходили на занятия и уже знаете, что современная физика все делит на маленькие кусочки. Например, считается что макроскопические (большие, навроде нас с вами) объекты состоят из микроскопических — молекул. Молекулы состоят из атомов. Атомы из протонов, электронов и нейтронов, а те в свою очередь из мезонов, ну, а те из кварков. Это коротко... Хорошо, если вы запомните пока, что кварков — шесть. И эти 6 частиц в различных комбинациях образуют ВСЕ известные элементарные частицы: ну, те же нейтрино и электроны, и прочие мезоны-бозоны (т.е. протоны и нейтроны, которые из них состоят и вы уже проходили).

— Кроме того, именно кваррррки, — физик смешно растянул букву "р". — Именно они являются носителями всех трех известных физике взаимодействий: электромагнитного, сильного и слабого. До сих пор ходят споры по поводу гравитационного, но единой точки зрения нет. Кое-кто предполагает, что кроме известных 6 кварков есть еще частички, отвечающие за гравитацию, т.н. гравитоны, но никто этих гравитонов никогда в глаза не видел... Так что... на этом остановимся. Пока.

— Так вот, если помните, электроны вращаются вокруг атомных ядер. Атомное ядро — это такие тесненько упакованные пачечки протонов с нейтронами, обычно их в ядре поровну, но не всегда. Ядра с разным числом нейтронов — это будут изотопы (но не буду перегружать вашу и без того скромную оперативку).

— А количество протонов в ядре определяет название хим. элемента в табличке старика Менделеева. Для водорода — это один протон, для гелия — два протона, для кислорода — 16 и так далее). Обычно, сколько у атома в ядре протонов, столько и электронов вокруг него шастает. Орбиты, по которым электроны летают вокруг ядер, называют электронным облаком. Еще никому не удавалось сфотографировать электрон на орбите, потому что он маленький и быстро летает, гаденыш. Но форму облаков (круглые, восьмерками и гантельками), кстати, удалось подтвердить экспериментально с помощью хитрого способа, но сейчас не о нем. Так вот, никто и никогда не мог сказать, где в конкретный момент времени, на каком участке своей орбиты летает этот живенький электрон. Этот факт получил название принципа неопределенности или принципа Паули.

— Аксенов, ты записываешь? Сегодня идем на шашлык из медвежатины. Воробьев, хватит делать из Ивасивки электрон на орбите.

— Готовы слушать дальше? Так вот, у физиков хватило смелости копать глубже. И лезть внутрь таких частиц как протоны-электроны-нейтроны. Квантовать их, то есть делить. А конкретнее, как я писал выше, делят их на кварки.

— Вот тут и началась самая странная катавасия. Ученые обнаружили, что эти самые частицы (кварки), они как бы не подчиняются строгим законам, каким подчиняются два тела, которые стукнулись друг о друга, как Воробьев с Ивасивкой, — физик повысил голос, и в классе снова стало тише, — или как знакомый нам Архимед в ванне, или там яблоко на голове Ньютона. Кварки — существа непредсказуемые! Провели опыт, в котором через щелочку светили лучом и регистрировали на экране картину его (экрана) "бомбардировки" кварками. Так вот в одних точках происходило усиление световой картины (интерференция), а в других ослабление (дифракция). Раньше это поведение света объясняли эффектами распространения его как волны. А потом придумали и сделали хитрое устройство, с помощью которого научились выпускать не целый луч, а один фотон (он же кварк) и обнаружили, что картина на экране все равно такая же! Одни частицы создают слабую "тень", т.е. свет, другие сильную. Т.е. одни частицы вели себя так, а другие точно такие же частицы вели себя уже не так, а сяк. И вероятность любой частицы поступить так или сяк 50%! Это явление получило название принципа неопределенности, но уже не Паули (для электрона), а Гейзенберга (для квантов).

— Если применить этот принцип к привычным нам предметам, то как раз и получится то, что называется кошка Шредингера.

— Так вот, живодер и душегуб по фамилии Шредингер (согласен, за одну фамилию прибить можно) посадил в ящик кошку и туда же поместил капсулу с цианидом, закрытую радиоактивным веществом. Капсула устроена таким образом, что радиоактивное вещество имеет шанс распасться в единицу времени (1 час) 50%... А может и не распасться. Таким образом, заранее неизвестно, распадется вещество и откроется капсула с ядом или нет? Только открыв ящик, мы узнаем, что произошло. И пока ящик закрыт (т.е. НАБЛЮДЕНИЕ не ведется), радиоактивное вещество, капсула и кошка находятся в двух состояниях одновременно. Кот как бы и жив, и мертв...

— Это и есть принцип суперпозиции ядер и неопределенности Гейзенберга, если перевести его на язык котов.

— Что это значит? Физики создали целый раздел науки, в котором множеством уравнений расписались в том, что НЕ ЗНАЮТ, в каком состоянии находится кот, то есть квант... вот так.

С тех пор прошло всего одиннадцать лет. Физики научились делать из мертвого кота живого и наоборот. Интересно, что сейчас Борис Исаакович читает своим ученикам и студентам?

Увлеченный этими воспоминаниями, я проваливался все глубже и безнадежнее в колодец прошлого. Почти забыл, где я и кто, но что это? Старт дан!!!

Первый номер полетел вниз по склону... Зрители взрываются одобрительным гомоном и снова стихают. Из палатки слышен голос стартера: идут переговоры с контрольными точками. Меня все это не касается. Я не волнуюсь. Я спокоен. Я спокоен.

— Второй участник готов?

Новый рев толпы. Сердце начинает стучать еще громче. Я спокоен. Я спокоен.

— Следующий готов?

Кажется, это никогда не кончится. Но нет. Мой номер все ближе и ближе. Дышать становится сложнее, рефлексы замедляются. Ноги ватные, и пальцы деревенеют. Снова приходится отгораживать себя веками от всего, что мешает.

Я кричу про себя, чтобы никто не слышал. Тоже начинаю себя злить.

— Соберись, тряпка! Придешь 120-ым, не привыкать.

Ну уж нет.

— Ни за что! Я приду первым!

Стряхиваю оцепенение. Разминаю руки, ноги, плечи, шею, спину. Я не человек. У меня нет мыслей. Только я и доска. Становлюсь на борд, в 101-ый раз проверяю крепления. Со всей силы топаю подошвой о землю. Ставлю ногу на борд. Щелкают зажимы. Пробую вырваться. Нет. Кажется, все в порядке. Подошвы не развалятся. Шнуровка мягкая, но надежная. Включаю индикатор напряжения. Заряд полный. Зеленый свет. Перевожу компенсаторы в режим он-лайн. Зеленый свет. Антиграв к работе готов. Включаю антиграв. Зеленый свет.

— Ух.

Но я уже привык. Сейчас нужно расслабиться, поймать доску. Слиться с ней, чувствовать, как тело парит над землей. Как реагирует на малейший наклон. Собраться. Я напряжен, как пружина. Регулирую высоту. Медленно залетаю в стартовую палатку. Жду.

— Номер такой-то готов?

Занимаю исходную. Высота на максимум. Жду. Это очень долгие секунды. Я сейчас умру. Если на меня посмотрит та блондинка, я обязательно выиграю. Жду.

Звучит мой номер. Один удар сердца… Не посмотрела.

Рывок. Вперед!

Я лечу. Мысли выветрились в этом рывке. Я лечу. Смотрю вперед на флажок, на поворот, и предугадываю угол наклона.

Наклон. Поворот. Выпрямился. Я лечу. Я ни о чем не думаю. Я лечу. Вешка. Самое страшное позади: люди, старт, рывок. Все волнения остались в другом мире. Сознание кристаллизуется. Сейчас я луч. Я перышко. Я ни о чем не думаю. Наклон. Поворот. Выпрямился. Я лечу.

Волнение возвращается только на финише. Ноги задрожали, но я все же не ошибаюсь. Почти. Поворот пройден, прямая. Все, дальше некуда. Конец. 3 минуты 32 и 62 сотых. У меня время лидера. Я сделал это! Друзья поздравляют. Девушки улыбаются мне. Я улыбаюсь им. Большая часть участников завершила попытку. Теперь от меня не зависит ничего. Остается только ждать.

Говорим с друзьями. Сначала о гонке, почему я так круто вошел в седьмой поворот, зацепил кочку? Надо было временно повысить чувствительность амортизатора. Почему медленно зашел на финишный поворот? Можно было убрать чувствительность до минимума. Но все. Что сделано, то сделано. Поговорим о всякой ерунде. Посмеемся.

И вот оно приходит, время "Ч" Меня обошли. Один раз, но этого достаточно. Черноволосый паренек с большим носом, красными глазами и горящими щеками демонстрирует всю гамму человеческих улыбок. Он пытается сдерживать их, но это же улыбки, им нужна свобода, они рвутся наружу. Я подхожу, чтобы пожать руку. И поневоле тоже улыбаюсь, только другой улыбкой. Чуть-чуть, в две "сотки", но другой. Я снова второй. Если бы я не потерял время на финише. Если бы. Если бы…

Вся подготовка, все ожидание, все. Все свернулось в 3 минуты 32 секунды и 62 сотых. Не хватило еще двух сотых.

Все равно меня поздравляют, и я должен быть доволен. Это ведь то, чего я ждал, подиум. Так что же со мной? Почему я не рад? Сегодня пьем. Сегодня нужно. Я второй.

Подиум, брызги шампанского, короткие речи. Все. Самое главное вовремя уйти.

Зрители и гонщики разбредаются, разъезжаются кто куда. Врачи сегодня без дела. И то слава Богу. Гаснут сигнальные огни, выключаются кабели, люди покидают только что согретое своими эмоциями место. Я тоже иду к машине. Друзья шутят. Друзья смеются. Борд с включенным на минимум антигравом несу одной рукой. Черный кот с одной стороны доски все еще улыбается, с другой невидим. Кровь остыла, волнения нет. Почему меня так тянет вернуться на этот холм?

— Кот Шредингер, постойте, как вас зовут?

Я оборачиваюсь на звук женского голоса. Девушка. Блондинка, та самая, на которую я заглядывался перед стартом. Глаза цвета моря. Такие сейчас не встречаются в природе. Не могу сказать, сколько ей лет. На вид младше меня.

— Павел, — короткая пауза. — Черняк, — добавляю, поняв, что пауза может стать длинной. Открываю рот, но не нахожу слов. Издаю только неопределенный булькающий звук. Краснею. Появляется ощущение, что у меня забрали крылья.

Пауза таки затягивается.

— А меня Лора. Что же вы затихли? — девушка ободрительно улыбается.

— Ни жив, ни мертв, я же кот Шредингера, — выстреливаю бородатой шуткой.

— Вы очень напоминаете мне первого мужа, — смех у нее оказался звонкий и заразительный. Я улыбнулся. Крылья все еще на месте.

— Сколько же их у вас?

— Пока был только один.

Почему-то подумалось, что иногда быть вторым — это хорошо.