Жалкий, жалкий Ивнинг
Величаво и грозно несет свои воды могучий Отар меж неприступных гор и таинственных лесов Заземелья. Вбирая в себя легкомысленные ручейки и неосторожные речушки, он становится полноводнее, норовистее, опаснее. Но в том месте, где над величайшей из рек возвышаются каменные башни великого Йеллудамма, Отар тих и кроток, будто пес, получивший выволочку от хозяина. Миновав город-мост, река больше не рвется из берегов, не пытается затопить окрестные деревеньки. Капля камень точит везде, но не здесь, и Отар с предельной осторожностью протекает под сводами каменных опор Йеллудамма, города, который ни во что не ставит силу водной стихии. Здесь, под толщей камня и воды, в глубоких гротах заточены жуткие, древние создания, но даже они тщатся прогрызть околдованную твердь; их ярость неизбывна и пуста, но она служит Йеллудаммским зодчим, и город-мост, переполняемый магией, стремится ввысь грядой остроконечных шпилей. На самой заоблачной из башен — главный флюгер, который в спутанном клубке городских улиц указывает дорогу ветру. Не будь так, ветер бы напрочь заблудился, он знатный бездельник, а бытует мнение, что в Йеллудамме не запутается лишь тот, кто не празден. На самом деле все куда проще. Город очень стар и, подобно всем старикам, простительно забывчив. Потому-то лавки под вывеской "Хтулл и Ш. Торговцы удачей и кое-чем еще" на углу Кривой сегодняшней ночью, увы, уже не найти. Наверное, сейчас она — на перекрестке улиц Малой Патерицы и Проклятий. Старики, что с них возьмешь... Но благодаря этому Йеллудамм и восхищает, и оставляет в растерянности даже бывалых путников. И как только кто-то из гостей города решительно перестает удивляться всем этим фокусам, обычный булыжник может сообщить ему, что незнакомец обронил на мостовую четвертак. Воистину путнику стоит обратиться птицей, чтобы осмотреть Йеллудамм, но только будучи крысой он почувствует его на собственной шкуре.
Ивнинг неуверенно замер на верхней ступени каменной лесенки, ведущей в подвал. Крысу не пристало быть переборчивым, но этот запах... Да и кто без колебаний войдет туда, где темнота пахнет пометом филина и вырванными зубами? Страшновато, да и воротит, но делать нечего…
— Бррр! — Ивнинг брезгливо поморщился и начал спускаться, фыркая на каждой ступени.
Лесенка привела его к щели под дверью, в которую крыс не без труда протиснулся и оказался в тесном, затхлом клоповнике. Внутри было чуть темнее, чем на улице — луна смотрела сюда только через малюсенькое подвальное окошко, а оплывшие свечи не давали много света. Ивнингу стало не по себе: темные углы ощерились множеством таких колдовских вещиц, на которые даже смотреть не безопасно.
— Ая-яя-яя-яй! — крыс страшился взглянуть по сторонам и торопливо семенил меж свечей, тянувших к нему свои кусачие огоньки.
Благополучно оббежав клокочущий кислотой котел, Ивнинг в два прыжка оказался на столе и… нос к носу столкнулся со Шлехтом. Прыти Ивнингу было не занимать: острые Шлехтовы когти лишь цапнули воздух, а сам крыс шмыгнул в узкую норку, которую на всякий случай приметил с самого порога. На какое-то время нора могла стать укрытием, но сердце Ивнинга рвалось из груди, мечтая забиться еще дальше. Так он сидел и дрожал, не смел дышать, а меж заряженных гневом реторт и алембиков прохаживался, небрежно помахивая хвостом, холеный, черный как смола котище Шлехт. Он выжидал.
— Это я… — выдавила, наконец, норка.
— "Я" бывают раз… — промурлыкал кот, но тут же поперхнулся. — Ивнинг?!
В ответ из норки донесся скорбный вздох.
— Нет-нет-нет! Убирайся отсюда немедленно! Чтобы духу твоего… Я ведь, было, тебя сцапал! Мряк!
— Я в беде…
— Неужели? — ядовито полюбопытствовал Шлехт. — И как только ТЕБЯ угораздило? А ну, кышь отсюда!
— Шлехт умный, благородный, единственный, к кому…
— Дело не в том, кто я, — резонно возразил кот. — Соль в том, кто есть ТЫ!
В овальное пятнышко лунного света из своего укрытия выполз Ивнинг. Он был страшен. Одноухая мордочка с редкими усами, шкурка — не мех, а проплешины, три с чем-то кривые лапы волочили за собой полхвоста. На единственный зрячий глаз Ивнинга навернулась крупная, жалобная слеза. Чудище вздрогнуло и пропищало:
— Я, Ивнинг Невзрачный, новый талисман "Гремучих шляп"…
— Та-лис-ман? — новость проняла Шлехта похлеще горькой настойки. — Ты?! Как тебя угораздило? Нет, вру, молчи! Ни слова больше!
Глаза кота забегали из стороны в сторону. Могло показаться, что он играет с мышью в своих лапах, вот только в глазах его не было азарта, одна мука.
— Бежать пытался? Скрыться?
Да, он пытался. Раз эдак сто. Равно, как и свести счеты с жизнью. Но раз за разом бывал пойман или, по несчастной случайности, спасен. Ему никогда ничего не удавалось, а если и удавалось, другим от этого приходилось только хуже… Надтреснутый сосуд, полный бед и неудач… Поветрие, разносящее окрест себя несчастья, словно чуму…
Ивнинг, кажется, начал прихнюпывать. Этого только не хватало! Терпение, Шлехт, терпение.
Крыс тем временем разнылся не на шутку:
— … был голоден, как, впрочем, и всегда. Решил стащить хоть гарни у зеленщика. Хлюп... Не подумай, знаю я свое место — нарочно отыскал самый захудалый пучок, да только лавочник…хнык… меня заметил и огрел сельдереем…
Думай, Шлехт, думай. Не обращай на него внимания. Знаешь ведь, если гаденыш начинает ныть на жизнь, его не остановишь.
— …от диких пчел. А что до воплей… Возница, наверное, катался по земле, пытаясь сбить пламя. "Хорошо хоть плавать не умею", — думал я и… хнюп… молился, чтобы меня не прибило к берегу. Но рыбацкая сеть…
Мряуу... Пропал Йеллудамм. Податься к тетке в ковен? Нет, соберись! Ты ведь кот, и не какой-нибудь, а черный. Еще не все потеряно, состязание состоится только завтра утром. И до того момента, когда участники прикоснуться к талисману навершиями посохов, еще можно попытаться…
— …колдуньи, что шла по рыночной площади, и забился к ней под юбки. Решил, они пробегут мимо. О, как жестоко я ошибся! Меня выловили, но убивать не стали. Они все дивились, как мне вообще удалось выжить, и почему-то рассудили, что таких баловней судьбы, как я, в Заземелье наперечет. Это я-то баловень! Слышишь, Шлехт?!
— Цыц! — терпение кота лопнуло. — Прочь отсюда! Ты! Мелкий огрызок! Бакабакабака!
Ивнинг взвился на четыре крысиных роста и юркнул в щель под дверью, только Шлехт его и видел. Уже с лестницы донесся последний плаксивый шепоток:
— Ох, горе-горюшко…
Кот облегченно вздохнул. Ивнинг исчез — уже легче.
Шлехт умылся лапой — это помогло собраться с мыслями. Чуть погодя погасил свечи и мягкой поступью поднялся в дом. Часы только-только отмерили полночь. Тихонько, стараясь не разбудить мастера Хтулла, кот выскользнул из лавки через парадный вход и направился к перекрестку. Там, где сходились Малая Патерица и улица Проклятий, Шлехт трижды обернулся через левый бок, поскреб лапой мостовую и прошипел что-то так тихо, что и не услышишь. И стал ждать.
Она пришла. Теплый ветерок, в дыхании которого — легкий аромат валерианы. Шелест листвы мифического пата, молоко на языке и весенняя оттепель на сердце — во все века Мать черных котов появлялась именно так.
"Шлехт, сынок мой, ты звал"?
Они вели разговор, не отдаляясь друг от друга, но и не сближаясь, неторопливо двигаясь по кругу, ведь второе имя Матери — Спокойствие. Шлехт знал, что если кто и поможет, то только Она. Ведь Ее третье имя — Мудрость.
"От искорки родится пожар, от трещинки — руина, от одной крысы — гибельный мор. В свой час мы выпьем из блюдца несчастий, и сгинет Йеллудамм. Увы, это неотвратимо. Но конец можно отсрочить. Попытай удачи в Гротах".
— Гроты? Разве можно туда пробраться?
"Я проведу тебя тайными тропами. До самых темниц, но не дальше. Обратись к нему по имени: Ырталанг Пламенный Рог, Бич Заземелья. Он мой дальний родственник. Сынок, будь с ним осторожен".
Если чего и не было в то утро у западных ворот Йеллудамма, так это свободного места. Ни одна Лысая гора не уместила бы всех ведьм, слетевшихся сюда. Веревкой, сплетенной из бород явившихся колдунов, можно было достать дна бездны. Но что-то непривычное, неуютное витало в воздухе. Всякий случайный зевака, оказавшийся на открытии состязания, сразу понимал, в чем соль. Не было главного, того, что делает толпу многоголосой. Шума. "Скука смертная", — подумал бы зевака, и оказался бы неправ. То, что казалось со стороны глубоким трауром, таковым не являлось вовсе.
Волшебники — люд хоть и не всегда здравомыслящий, но все же почтенный. Потому никто не драл глотку воплями "Да здравствуют "Ивовые прутья"! Ура!" или "Шляпы"! "Шляпы"! "Шляпы"! Первое впечатление обманчиво: всех, кто присутствовал на открытии состязания, переполняла немая торжественность. Что с того, что каждое сердце было сокрыто в сундуке под замком? Пускай. Зато эти сердца бились в унисон.
Толпа расступилась. Под ее громовое молчание главный распорядитель Дарон Эггс внес на руках Ревущий Череп. Надо сказать, Череп в те секунды тоже помалкивал; он был незлобив и молча наслаждался каждым лучом солнышка. Дневной свет он видел раз в сезон и всего-то несколько часов; остальное время он проводил на чердаке донжона, где от скуки охотился на мух.
Тихая, печальная песнь лютни раздалась над толпой. Это шествовали победители прошлой декады — "Ивовые прутья". Пятнадцать колдунов и восемь ведьм; серебряные навершия их посохов наигрывали пастораль — они вторили струнам. Лютне нежно подпевала пастушья свирель — это "Гремучие шляпы" вызывали чемпионов на бой. Тринадцатый номер команды, идущий во главе процессии, на мягкой пуховой подушечке внес придремавшего Ивнинга. Шею крыса, от которого в тот день сбежали даже блохи, украшал гигантский розовый бант. Подушечку осторожно положили на специальную тумбу и игроки "Гремучих шляп", стараясь не потревожить сон талисмана, поочередно прикоснулись к постельке Ивнинга своими посохами.
Только ритуал был окончен, игроки замерли в ожидании напутственной речи распорядителя. Эггс прочистил горло и поправил засушенную ящерку, которую по праздникам прикалывал к жилетке вместо броши.
— Команды! Ваше поле — Йеллудамм! Посему играйте на поле, как оно есть. Играйте Череп, как он лег. А если ни то, ни другое невозможно, поступайте по справедливости. — С этими словами мастер Эггс трижды звонко ударил жезлом о мостовую.
Этот стук ворвался в сон Ивнинга. Все к лучшему, наверное; ведь если крыс и грезил, то только кошмарами. С его пробуждением небо заморосило слепым дождичком.
— Апчхи! — с головы распорядителя даже слетела шляпа. Он вытер нос и с тревогой посмотрел на тучи, постепенно обволакивавшие солнце.
— Будьте здоровы, Ваше Волшебие! — пролебезил продравший глаз Ивнинг. Но маг, конечно, о говорящих крысах отродясь не слыхивал, посему даже бровью не повел.
— Первыми бьют "Ивовые прутья" — провозгласил Череп. Иной жребий был и не нужен. Зачем? Кому придет в голову подозревать Череп в предвзятости? Он являлся полноправным Маршалом игры: вел счет, судил строго по правилам, а если кто нарушал регламент — мог укусить или назначить пенальти.
Тогда вперед вышел мастер Хтулл, уже много лет бессменный капитан "Прутьев". Он сосредоточен, прищуренные глаза отыскали направление, широкий взмах посоха… Удар! Из мостовой вывернуло парочку булыжников и Череп, отправленный в далекий свинг, радостно взревел в полете. До земли ему было еще лететь и лететь, но игроки обеих команд уже устремились на его зов. Кто же найдет снаряд первым? Люд прильнул к всевидящему шару, распорядитель Эггс о чем-то справлялся у аптекаря, а Ивнинг остался в полном одиночестве. "Растопчут, когда продуют, — горестно болталось в голове крыса. В лучшем случае — помру сразу. В худшем же…"
Никто не замечал, как к подушечке талисмана "Гремучих шляп" крался большущий черный кот. Он стелился по земле туманом, каждый мускул его был напряженной струной. Так двигаются прирожденные охотники. Оказавшись на расстоянии вытянутой лапы, кот выстрелил стальные когти, шерсть на его загривке стала дыбом, и он зашипел пламенем в самое Ивнингово ухо.
Ревущий Череп лопнул бы от зависти. Бурым росчерком Ивнинг юлил меж плащей и юбок, а за ним всего в двух футах мелькала черная молния. "Нет уж, дружок! — билось в голове Шлехта. — Вертись, не вертись, а я успею!" А крыс на бегу успевал плакать.
Если бы у Черепа был язык, он бы облизнулся от удовольствия. Такая удача! Первое астральное окно мерцало всего в нескольких шагах от угла безымянного дома, куда его принесло по воздуху. Молодчина, Хтулл! Если первыми подоспеют его "Ивовые прутья", тогда держитесь, "Шляпы"! Отыграться будет непросто, ой как непросто! Один аккуратный чип и… А-я-яй! Череп совсем забыл о долге спортивного снаряда, но быстренько исправил свою оплошность, завыв горестно и протяжно:
— О-у-у-у-у-у-у!
Из-за угла тут же вынырнул озадаченный Себиус Могг, один из опытнейших игроков "Шляп". Оказывается, снаряд — вот он, под самым носом!
— Туточки я, — подтвердил Череп. — И настоятельно советую вам, молодой человек, провести короткий чип. При такой дистанции…
— Фиксирую! — прокричал Себиус и что было сил вмазал по снаряду. Оставляя за собой огненный след, Череп влетел в первое окно. Но выбросило его не на улице Кобр, как полагалось по составленному регламенту, а в каком-то хранилище, под завязку забитом химикалиями. "Вот ведь влип", — только и успел подумать Череп.
Живой? Странный вопрос, ей-ей! Описав мучительную параболу над кратером, Ревущий свалился прямо под ноги Вермине Лохстридж, которая поджидала снаряд с занесенным для хука посохом. Так-так. Для этой юной мисс у Черепа была припасена выстраданная в полете нотация:
— Передай этому вашему Себиусу, что-о-о-оу!
Строительство башен — ремесло тонкое. Думаете, единственный камешек, положенный тяп-ляп, это пустяки? Посмотрим, как вы запоете, когда прямехонько в него угодит Ревущий Череп!
— Мамочки!
Мисс Лохстридж стояла, боясь пошевелиться, только потирала вывихнутое запястье.
Бежать было некуда: Ивнинг бился раненной птахой, и зачем-то пытался стащить с себя розовый бант. В голове его стучало только "Съест! Съест! Съест!" Ха! Съест... Надо отдать Шлехту должное: куда с большей охотой кот сожрал бы собственную лапу. Но объяснять в тот момент что-либо кот был просто не в состоянии: в груди его громко клокотал кипяток. Пять лет на хозяйских харчах — не шутка, стоило немного перевести дыхание.
— Ивнинг! — наконец вымолвил кот. — Не бойся меня, не трону. Это странно… но ты, и только ты можешь спасти Йеллудамм.
Интересно, он сейчас со страху хоть что-нибудь соображает?
— Погляди на эти ворота. Скоро из них вылезет Большая Бяка, но ты ее не бойся. Я буду рядом. Что бы ты ни увидел, оставайся на месте, слышишь?
Вроде бы понял. Хотя его так трясет... О! Череп воет совсем близко. Кажется, сейчас начнется…
Такой чудовищной мигрени у него никогда прежде не случалось. Впору было биться головой о стену. И полоумная комета рикошетила от дома к дому, обращая в прах камень, дерево, слюду и черепицу. А волшебники успевали только показывать пальцем в ту сторону, куда летел их спортивный снаряд. Оставив попытки разбиться о самые крепкие из городских башен, Ревущий Череп вспомнил еще об одной преграде. Самой прочной из всех — Вратах Йеллудаммских гротов.
Ни Шлехт, ни сама Мать черных котов не могли в точности знать, как именно все случиться. Ведомо было одно: Йеллудамм падет, если только расколются створки Врат. Ревущий Череп… кто бы мог подумать? Тем временем Череп, набравший такую скорость, что уже не слышал своего воя, в стремительном пике врезался во Врата и срикошетил в зенит. По вратам побежала только одна тоненькая трещина. Но и этого оказалось достаточно. Жуткий удар взорвал изнутри запечатанные створки. Те рухнули, и кто-то огромный победоносно взревел.
УОХ-УОХ-УОХ! — Ырталанг Пламенный Рог явился яр и страшен, даром что смеялся как простуженный нетопырь. — ТРЕПЕЩИТЕ, ЧЕРВИ! Я — ЫРТАЛАНГ, БИЧ ЗАЗЕМЕЛЬЯ! А КТО ТЫ?
— Помнишь меня?! Я Шлехт, приспешник Тьмы, Гроза Архимагов! — коту приходилось мявчать во все горло, чтоб Ырталанг услышал его сквозь рокот собственного пламени. — Я клялся всем Нечестивым, что створки падут, и Тьма выйдет…
— СЛИШКОМ МНОГО ТВОЕГО "Я", ПРИСПЕШНИК! ОТНЫНЕ ЕСТЬ ТОЛЬКО ОДНО "Я" — МОЕ!
— Аш Нагазак, мой повелитель! Прими мяую покорность, а с ней подношение — душу, оберег Йеллудамма! Пускай навеки сгинут твои тюремщики! Хелил Нар Да!
Ырталанг безо всяких подозрений уставился на Ивнинга всеми двенадцатью глазами. Пламенный Рог всегда предполагал, что душа волшебника нелепа и схожа именно с этим. Утроба Ырталанга нетерпеливо заворчала. Прежде чем осуждать его, просидите под землей два тысячелетия и попытайтесь остаться разборчивыми в еде.
А Ивнинг оцепенел от ужаса и наделал под себя. А еще он взглядом, полным смертельной тоски, неотрывно смотрел на Шлехта. Этот взгляд говорил сам за себя. "За что ты так со мной?"
Кррк!
Это был хруст косточек.
Черный кот не выдержал и отвел глаза, а Ырталанг отрыгнул так, что Йеллудамм дрогнул. Но затем… Ик! Как странно… Пламенный Рог почувствовал какое-то необычное ощущение на дне брюха. Это чувство исподволь наполняло его, проникло в его черную кровь, достигло сердца и стало… страхом.
— УААРГ! ЧТО ТЫ СКОРМИЛ МНЕ, ПРОЙДОХА?!
Пуфф! Это старый добрый Череп разогнал стайки перистых облаков и, повинуясь зову земли, поспешил вниз. Его головная боль осталась позади и, наверное, сгорела в пламенном хвосте, что он оставлял за собой. "Хватит с меня катастроф, — рассуждал Череп. — Во-первых, по приземлению, возглавлю комитет для расследования нарушений. Факты, личности, доказательства и все такое. Во-вторых… О, близится город". Но вновь отскакивать от камня Черепу ой как не хотелось, и потому для мягкой посадки он присмотрел рыхлую, яростно ревущую тушу Ырталанга.
Мать всех черных котов дожидалась Шлехта на зубце полуразрушенной крепостной стены. Он все сделал правильно, ведь кошки играют с мышами. Едва уловимый шорох за спиной — и кот уже рядом, сидит и умывается черной лапой.
Внизу, у Врат, плясали искры. Это колдуны из "Шляп" и "Прутьев" поспешно запечатывали створки, а Череп поторапливал их властным, но надтреснутым голосом.
Сегодняшней ночью луна пошла на убыль. Обычной лунной дорожки почему-то не было, зато на поверхности Отара желтый, щербатый лунный отблеск трепетал так, словно боялся утонуть. Кого-то Шлехту этот отблеск неуловимо напоминал. Мать черных котов взглянула на Шлехта своими мятными глазами и прочла его мысли. А затем, обращаясь к пляшущему на волнах янтарю, тихонько проговорила: "Прости нас, Ивнинг".