Тело не моё, отдавать пора...

С. Ковешникову, который очень не любит фэнтези.

Мне легко с людьми, поэтому для меня смерть — личность. Для меня у смерти пустые глаза. Я могу смотреть сквозь них. И поэтому я могу сказать, что смерть пустыми глазами смотрит, как воин танцует на земле в последний раз.

К.Кастанеда. Путешествие в Икстлан

Своды пещеры давили, будто помогая чудовищу обрушиться на меня своей дикой массой. Когти твари пытались разорвать мое тело, но я проворнее. Я юрко прошмыгнул мимо увесистых лап. Зрение обманывало, не поспевая за мной. В ноздри бил нестерпимый запах плесени и гнили — так пахнут только чудовища. Слух, тонкий до боли: свист бьющего по воздуху хвоста, тяжелый вздох сожаления, хруст шейных позвонков чудовища. Лишь эти звуки спасали мою жизнь.

Тварь была размером с откормленного бычка. Толстые лапы, витые из мышц, походили на человеческие руки. Длинные, острые когти. Хвост — гибкий, как хлыст, покрытый короткой черной шерстью с кисточкой на конце, — напоминал крысиный. Как и морда: гигантская крыса, да и только. "Ярость!" — первая мысль, приходящая в голову, при виде безумно вытаращенных глаз и пены вокруг зубастой пасти.

Вторая мысль обычно не поспевала, ведь голову эта тварь отрывала первой. Вон и моя шапка лежит у ног чудовища — не ожидала тварь коротышку. Чудовище молотило воздух, а я все ближе подходил к твари. Свист — прыжок, пролетел хвост надо мной. Пыхтит тварь, наклон — когти над головой пронеслись. А теперь бегом, а то чудовище со всего маху налетит на меня.

Туша твари врезалась в стену, и враг немного поутих. Я думаю: такой массой, да об камень! Хоть и дом родной, а твердый. Теперь нужно отдышаться. Есть время на пару вдохов.

Первый, глубокий. Чтоб кровь собрать в голове. Так думается легче. А мне легкость ой как нужна! Выдыхаю медленно.

Второй, короткий. Схватить состояние. Ощущение. Концентрацию. Выдыхаю резко.

Третий, глубокий. Еще раз кровь к голове. Сейчас придется потрудиться, ой, крови много надо. Выдыхаю плавно, будто сам себя сдуваю, как воздух из рыбьего пузыря.

Тварь потихонечку очухалась, вынюхивала меня. В глазах безумие, на морде кровь после удара об камень. А моя кровь пульсирует. Перед глазами прыгают разноцветные пятна, а в голове гул.

Вскоре в этом шуме я различаю мелодию. Далекие барабаны бьют и бьют. И я не могу стоять в стороне. Мой третий выдох заканчивается песней. Из остатков воздуха в легких, как из пустых кузнечных мехов, рождается низкий-низкий звук. Не каждый и услышит, а тварь притихла. Уже не рвется ко мне, стоит настороженно.

Тут главное — ноту не упустить, держать, как бы дышать ни хотелось. И носом потихонечку воздух подсасывать. Вот где искусство! Я выводил мелодию сам, а не просто повторял ритм барабанов, теперь они подстраивались под меня. И чудовище странно разглядывало своды своей пещеры, будто во хмелю. Я подходил ближе, но осторожно, чтобы не спугнуть тварь слишком громким звуком. Такое чудовище я видел впервые. Вон как хвостом машет, хоть и в полусне.

Я втянул носом побольше воздуха и поднял свою песню на тон. Хвост твари успокоился, а лапы её подкосились. Чудовище повело к стене, в которую недавно влетело мордой, и, опершись об камень, невольно закуняло, сломленное дремой.

Когда моя мелодия поднялась до еле слышимого свиста, тварь окончательно угомонилась. Легла возле стены, накрывшись уродливым хвостом. Только тогда я достал из ножен длинный кинжал. Я чувствовал, как угасает сознание твари и открывается мир духов.

Осталось договориться с проводником твари, который еще больше походил на крысу, чем само чудовище, даже размером чуть крупнее собаки. Но, на удивление, проводник не привычно согласился с исходом схватки и смертью тела, а оскалил крысиную пасть, словно хитро улыбался.

— Чего ждем? — вопрошал я несговорчивого проводника. — Надышаться перед смертью не получится.

Проводник продолжал улыбаться, будто я обращаюсь не к нему, а к спящей туше. Не хочешь по хорошему — не надо! Я и без разрешения проводника кончу тварь, не велик грех. Лезвие кинжала вошло в шею чудовища, когда проводник пронзительно запищал, словно насмехаясь надо мной. А после я услышал свист. Это хвост твари рассекал воздух, чтобы в следующее мгновение разорвать пополам мое телом. Я не успевал уйти от удара.

Тьма…

— Твое? — Тяжелая ладонь опустилась на мое плечо. Яшка, вернее его проводник.

Я сверху смотрел на тело, лежащее в кровати. Напополам изрубленное, без ног, горячка. Как еще душа в нем держится, не сбежала?

— Мое, — ответил мой проводник Яшкиному.

— Ждешь? — тихо спросил Яшка.

— А что мне еще делать? — вздохнул я над нелегкой долей проводника.

Бог мир из духа делал, так как сам из одного духа соткан. А чтоб со скуки не запреть, творец начал множить сущности, по образу собственного создателя. Так появились духи-проводники, которые развлекали своим присутствием творца, но сами чахли со скуки. Чтобы хоть как-то облегчить страдания своих детей, бог создал материю, разрешив духам наделять её своей частицей, вдыхать в неё жизнь. И вышли живые твари настолько занятными, что заигрались ими проводники, как дети куклами, да забыли, где тварь, а где дух. А творцу все равно: что за духами наблюдать, что за людьми — все лучше, чем от скуки сохнуть. И получается, что мы игрушки проводников, не более.

Только мало кто об этом догадывается. Мало кто правду про проводников слышал. А уж видели их при жизни вообще единицы. Это я, айвен, всю жизнь с проводниками договариваюсь, потому что кроме убийства чудовищ да разговоров с духами ничему не обучен.

Стоящий рядом Яшка был первым, с чьим проводником мне пришлось договариваться. И единственным, с кем у меня не сложилось. Я тогда еще зеленым сопляком был. Не айвен, а так, ломоть снега — лепить и лепить. Не успел толком научиться носом дышать, а уже на подвиги тянуло. Этот экзамен казался простым — нужно убить человека.

Мы с рождения учились ловкости, выносливости, скорости. Могли подолгу задерживать дыхание. А главное, умели петь Песни, усыпляющие живое тело. Во время этих песен мы видели разное, слышали странное и общались с проводниками. Договаривались с духами наших жертв. По рассказам старших, проводники, обычно молча, соглашались со смертью собственного тела и уходили в Мир Теней за новой игрушкой. А перед тем, как вернуться к людям, духи хорошенько отдыхали в Мире Теней. А что может быть лучшим отдыхом для настоящего воина, как не битва с таким же ярым бойцом?

Общение с проводниками мне давалось легче, чем остальным сверстникам. Бывало, за пару вдохов духа находил. "Ноздри широкие!" — шутил шаман.

Он же и учил, что человека усыпить легче, чем животное. Ритмы баюнной Песни-то одинаковые, поэтому их править не надо, не нужно ломать мелодию — просто подпевай. Пока сверстники выискивали себе жертв побеззащитнее, я решил найти достойного противника.

Я ушел в горы, где часто скрывались банды, грабившие близлежащие торговые тракты. Обычно несколько разбойников укрывали награбленное добро в глубоких пещерах, утепляли их, и там же зимовали. Иногда пещеры выглядели как легендарные сокровищницы драконов, а иногда там встречались настоящие твари. Тогда разбойники оттуда уже не выходили.

В своих логовищах разбойники, запасшись вином и вяленым мясом, могли жить месяцами, до прихода весны, когда опять по торговым путям заспешат караваны. Именно таких я и искал.

У подножья гор, куда я вышел на третий день, обустроился медведь, — его запах слышен издалека. Я понюхал зерна из висящего на груди мешочка, потер нос, как учил шаман, и прислушался к окружающим запахам. Где-то выше в горе жила тварь. Большая. Наверное, спит не меньше века. Будить её не стоит. Вкупе с медведем они смердели настолько, что я не сразу заметил легкий человеческий душок.

Я бодро вскарабкался по скале, чтобы лучше разнюхать людей. К сожалению, запах твари меня отвлекал. Воняла зараза, Хозяин Горы все-таки! Если бы проснулся — точно б не убаюкал, кишка тонка.

Повыше воздух разряженный, поэтому и запахи здесь слабее. Но я сумел уловить вонь троих немытых мужиков. Не зря же мой учитель говорил о широких ноздрях. Пьяные разбойники крепко спали прямо над Хозяином Горы.

Я попытался найти вход в пещеру. В вечерних сумерках зрение подводило, уж очень однотипно выглядели присыпанные снегом камни. Еще раз понюхал зерна, потер нос — и опять на скалу. Лазить по камням с моим ростом и неудобно, только айвены обычно выше не растут, поэтому надеются не на длину рук и ног, а на точность прыжков да ловкость тела. Раз уступ, там схватился, там за камень зацепился. Боязно, зато не холодно. Кровь по венам так гонит, аж пар от тела валит.

Пока нашел вход, уже окончательно стемнело. Да и в пещере стояла темень. Я ведь не знал, какие там коридоры: нюх нюхом, а поворот не подскажет и от пропасти не убережет. Я решил бить на опережение и сделал три заветных вздоха, запевая свою Песню.

Это я сейчас умный, знаю, что могло бы и дыхалки не хватить, когда действительно бы понадобилось бить Песней. А тогда молодой, дурной, самоуверенный. Думал, и на час смогу мелодию затянуть.

Барабаны застучали в моей голове, и я запел низким гулом. Своды пещеры тут же подхватили Песню и понесли вглубь эхом. Больше всего я боялся разбудить Хозяина Горы, поэтому спешил сдать экзамен. Я почти бежал, при этом стараясь не наделать шуму.

Неожиданно я почувствовал под ногами что-то мягкое. Во тьме я слышал писк целого роя полоумных проводников. Летучие мыши. Мое пение зачаровало их, и они лежали на полу в собственном помете. Как я не услышал запах мышей, когда взбирался по скале? Для меня до сих пор загадка, почему, при нашем развитом нюхе, некоторые запахи для айвенов недоступны. А разбойники хитро придумали: если кто решит подкрасться втихаря, то обязательно мышей спугнет, а они предупредят о непрошенных гостях. Не запел бы я сдуру Песню, наткнулся бы на летучих мышей и рыскал бы потом за разбойниками по подземельям, пока б не разбудил Хозяина. Наверное, разбойники летучих мышей подкармливали, иначе те давно бы нашли себе другую пещеру. Люди свет любят, поэтому мыши редко с ними уживаются.

Сами разбойники мирно дремали в одном из каменных карманов у еле тлеющего костерка. Как айвену, мне следовало бы разбудить своих жертв, провести небольшую схватку, дабы показать свое воинское мастерство, и только потом петь Песню, но это был не бой, а экзамен. Да и толку от пьяных вояк? Проводники разбойников стояли в недоумении, то ли хмельные, то ли растерянные. Двое из них, завидев, как я перерезаю глотки их телам, спокойно поклонились, коротко поинтересовались о причинах смерти и удалились в Мир Теней, как и говорил учитель. Но проводник самого здорового разбойника не унимался.

— Ты знаешь, кто я?! — орал проводник спящего бугая, над которым я уже занес кинжал. — Нет, ты знаешь, кто я?! Я же Яшка-Золотарь! На мне триста душ!

— Знаю, поэтому и выбрал для экзамена. — Я попытался объяснить ситуацию Яшке, как до того его подельникам.

— Экзамен? Экзамен! — Проводник рассвирепел. — Ты скольких уже мочканул, сопляк?

— Вы первые, — честно ответил я. — Потому и экзамен.

— Меня, Яшку-Золотаря, сопля вонючая зашибла! — Проводник Яшки испытал отчаянье. — Позор! Вот позор! На весь род позор!

Иногда духи так заигрывались в живых, что забывали, кто они на самом деле. Тогда вели себя проводники так же, как и жили. Это был именно тот редкий случай: проводник Яшки плюнул мне под ноги и ушел. А ведь без моего разрешения духу в Мир Теней ходу нет.

Я добил Яшку и принялся за трофеи. Айвенов учили забирать оружие противника, поэтому я отрезал у разбойников правые кисти. И только тут понял, что разговор с проводниками не окончен. На меня смотрел проводник Хозяина Горы. С укором: очень ему не понравилось, что над его головой баюнные песни поют да людей режут. Но тварь не разбудил, отпустил.

Так мы с Яшкой и познакомились. Чувствую, заждался он меня здесь, ох заждался!

— Как ты тут? — спросил я Яшку.

— Скучно, — с тоской сказал Яшка. — А ты как там?

— Половинчато, — уклончиво ответил я, глядя на свое покалеченное тело.

— Тут еще тварь одна бегала, — заметил Яшка. — Твоих рук дело?

— Яша, дай мне время освоиться, а потом расспросы. — Кажется, я покидал мир проводников.

Со скуки Бог создал духов, со скуки духи создали живых тварей, а потом и людей. Когда стало совсем скучно, то духи попросили творца помочь общаться людям с их проводниками. Иногда настолько своенравно вели себя куклы, что даже духи не понимали, что движет этими людьми. Да и мучили себя люди вопросами, на которые только духи и могли ответить. На просьбу проводников творец создал Грибы.

Грибы творца отличались от остальных грибов яркой окраской: не бледные или коричневые, а с всевозможными переливами и радужными пятнами на серой кожице. Шляпка маленькая, ножка тоненькая, а внутри сок мироздания течет. Съешь Гриб — и в голове рождается Вселенная. Натянется новый мир струнами да польется мелодия. Так проводники с людьми и общаются.

Но не со всяким дух захочет говорить. Может напугать так, что и речь забудешь. Может заплутать так, что тело без хозяина останется. А может и заветное сказать, с удачей помочь, будущее приоткрыть. Те, к кому духи были благосклонны, старались держаться вместе. Остальные люди их недолюбливали и боялись, потому что не понимали дивных грибных видений. А у людей Гриба все мысли о мелодиях Вселенной, которую исполняют проводники.

Люди Гриба расселялись по миру все дальше и дальше, разнося знания и споры Грибов среди других народов. Не везде были рады их приходу. Не везде приживались Грибы. Там, где люди были против общения с духами, люди Гриба просто уходили. А вот там, где хотели, да Гриб не рос, пришлось изворачиваться.

Великий шаман Айвен ушел на север, куда послал проводник. Гриб там не приживался, но люди жаждали услышать мелодию Вселенной. Когда у Айвена осталась последняя горсть Грибов, ровно на одну встречу с проводником, шаман попросил духа о помощи. Ничего не ответил проводник, лишь застучал в далекие барабаны. От того бума так шаману грудь сдавило, что из неё лишь сиплый воздух выходил. Так и вторил своей песней Айман барабанам проводника.

С первого раза выучил Айман Песню, да так, что и других учить стал. Те, кто ту Песню исполнял, общались уже не только со своим проводником, но и с чужими. А тела встреченных проводников впадали в тихий сон.

За Песню люди еще больше невзлюбили шамана и его учеников. Поэтому ученики шамана ушли в горы подальше от людей, поближе к диким духам. В горах обитали свои хозяева, не слишком жаловавшие новых соседей: волки, рыси, медведи и твари, которым люди еще не успели дать имен. Все хотели полакомиться сладкой человечиной. Но все они были бессильны перед Песней, которую пели айвены, последователи шамана.

В благодарность за такую щедрость проводников, айвены обещали быть достойными противниками и дарить радость битвы настоящим воинам как на земле, так и в Мире Теней. Ведь ничего не может так развеять посмертную скуку, как бой с достойным противником. С рождения айвены готовились к судьбе воина. Шаман учил их Песне, а Песня учила их убивать.

Дети уходили по зову Песни и не возвращались в свои тела. Дети умирали, задохнувшись во время Песни. Дети захлебывались в кадке с водой, где тренировались подолгу задерживать дыхание. Срывались с отвесных скал. Сжирались зверьми, которым не успели пропеть Песню. Разрывались когтями страшных тварей, которым не смогли подобрать нужную Песню. Замерзали в снегу.

Те, кто выживал и доживал до возраста зрелого воина, были практически непобедимы. Потому слава об айвенах пошла в мир, и хоть недолюбливали людей Песни, всем были нужны заклинатели тварей.

Айвены уходили кто куда и возвращались на родину, только чтобы отдать сына на воспитание учителю. А я, как самый "носатый", остался в Гнезде — в деревне, где услышал первую Песню наш предок Айвен. Думал, других учить, когда мой учитель уйдет в Мир Теней. Но, видимо, я туда попаду раньше, коль наблюдаю за своим телом со стороны без Песни или Грибов. Но я все еще ценен для отторгающего меня материального мира.

— Может, убить его, чтоб пацан не мучился. — Из-за мелкого роста нас часто принимали за юношей. Видимо, длинный селюк, стоящий у моей кровати, встречал айвена впервые. — Все одно помрет.

Селюк говорил с каким-то состраданием, наверное, воевал, и приходилось добивать боевых товарищей. А может, уже не одному односельчанину помог отправиться в Мир Теней после встречи с крысоподобной тварью. Понятно, что за мной послали только после нескольких самостоятельных попыток, уж больно дороги услуги айвена.

— В своем уме? — запричитала женщина, судя по одежде, лекарша. — Убить айвена! Проводник тут же своим братьям нашепчет: они и село спалят, и пять соседних, и родичей наших по одному переловят, шкуру сдерут да живыми на столбах повесят, чтоб другим неповадно было айвенов убивать.

Селюк аж вздрогнул, представив себе описанную лекаршей месть.

— И что делать? — Он еще раз посмотрел на мое искалеченное тело, на котором никак не отобразилось мое возражение. — Тварь-то еще хвостом машет, тоже умирать не хочет. Платить — не платить?

Помощь айвена не оплачивалась одноразово. Если люди нанимали нас, то обязывались каждый год привозить в Гнездо одежду, продукты и деньги. Из поколения в поколение. Тем айвены и жили. А взамен мы исправно разбирались с любой нечистью, шастающей по окрестностям подзащитных селений, будь то разбойники, волки-людоеды или безымянные твари. Что-что, а свою работу люди Песни выполняли на совесть.

— Я уже послала за шаманом, приедет — рассудит, — обреченно сказала лекарша. — Четыре дня пути, как-никак.

— А выдюжит? Протянет? Это ж только в одну сторону! — С сомнением вздохнул селюк, недавно предлагавший меня добить.

Ответ лекарши я так и не услышал, поскольку меня потянуло в междумирье.

— Заждался я тебя, — улыбался Яшка. Только теперь я понял, почему его называли Золотарем — весь рот был усеян золотыми зубами. — Думал, прошмыгнешь в Мир Теней мимо меня?

— Куда ж без вас? — раздраженно бросил я. Мне Яшка не понравился еще с первой встречи. Хотя подозреваю, что он тоже не обрадовался нашему знакомству.

— У меня ж разговор к тебе есть, — осторожно начал разбойник. — Помнишь, дело незаконченное у нас было?

— Что было — то сплыло! — Я прекрасно понимал, к чему клонит разбойник. Без моего разрешения ему оставалась лишь вечная скука, а не Мир Теней. Но я уже был не тем зеленым юнцом, чтобы поддаваться чувствам. Междумирье казалось мне более чем странным, и я не хотел лишаться хоть какого-то попутчика. — Ты мне лучше скажи, что за тварь ты встретил?

Яшка тяжело вздохнул, понимая, что настаивать на своем нет смыла. Сам, когда по-хорошему предлагали, вспылил, теперь выбирать не приходилось. Надо быть паинькой.

— Как крыса, может, чуть больше, — вспоминал Яшка. — Не, как свинья, только с рожей крысы. Точно!

— И куда побежала?

— А тут все равно, куда бежать — вокруг туман. — И действительно, я заметил, что мы находились в молочном дыму. Только и видна комната, где покоилась моя верхняя половина.

— А ты все время за мной ходил? — полюбопытствовал я.

— Не знаю, — честно ответил разбойник. — Я как тогда в пещере ушел, так в тумане и остался. Пока ты не появился.

— Понятно, — как-то обреченно согласился я.

— Ты тогда Хозяина Горы разозлил. — Рассмеялся Яшка, вспоминая свою гибель. — Он лет сто заваленный камнями спал, сил набирался. Думал, по весне нами полакомиться да выбраться из скалы. Уж очень спина у него затекла…

Я вспомнил недовольный взгляд Хозяина, и мне стало жутко. Надеюсь, этот сюда не припрется, что я его на голодную смерть покинул.

— А тут ты с экзаменом, а падаль Хозяин не любил. И ты тощий, что щепка. Да и зима — не весна, можно и околеть, и с голодухи пухнуть не хочется, — продолжил свой рассказ Яшка. — Наверно, до сих пор ждет новых бедолаг. А мне, честно, без разницы, от чего помереть, от твоего кинжала или от клыков чудовища. Так что я не в обиде.

— Раньше ты так не думал! — осадил я разговорчивого Яшку. Своей болтовней он меня уже раздражал.

Я вспомнил, что ноги наверняка еще лежат возле туши чудовища, поэтому решил попытать счастья в тумане, направившись в сторону, где могла бы быть пещера твари.

— Бесполезно, сколько не блуждай, в лучшем случае на твою кровать выйдем, — не унимался Яшка. Не понимаю, как его терпели подельники, наверное, боялись очень. Теперь ясно, почему они так быстро смирились со своей смертью. Если бы они знали про Хозяина Горы, думаю к весне и того бы разбудили, лишь бы заткнуть Золотаря. К его удивлению, мы вышли не на мою комнату, с обеспокоенной лекаршей, а в пещеру чудовища.

Мои ноги так и лежали у стены, возле умирающей туши. Видимо, селяне побоялись оставить умирающего айвена, чтобы, не дай бог, их потом не обвинили в убийстве человека Песни. Настоящая месть айвенов не слишком отличалась от той, о которой рассказывала лекарша. Только страшнее.

Меня, наверняка, оттащили от чудовища вилами, ведь было чего бояться. Истекающая кровью туша все никак не умирала и неустанно молотила хвостом воздух. Откуда только силы брала? В темном углу я заметил проводника твари. Крыса скалила зубы, но выйти из тени не решалась. Я посмотрел на неё, хотел подозвать, еще сам не зная, что с ней делать, но тут меня окликнул Яшка.

— Эй, там к тебе пришли. Пора возвращаться. — Он дернул меня за руку, и ладонь пронзила боль.

Горячий воск капал с черной свечи, жаля мою руку. Лекарша испуганно смотрела, как уже немолодая женщина склонилась над кроватью айвена. Не дай бог, ожоги на руке останутся, что об этом подумает шаман?

— А он нас услышит? — осторожно спросила лекарша.

— Другой, может, и не услышит, а айвен и из Мира Теней достанет, — объяснила ведьма. — Я просто позвала его, мало ли, где проводника носит.

— А он очнется? — с надеждой вопрошала лекарша.

— Да откуда мне знать, я потому и пришла. — Ведьма тяжело вздохнула.

Опять меня убивать будут или залечат по-тихому? Были подозрения, что это мое последнее возвращение в тело.

— Мой умирать не хочет, пока этот перед создателем не объявится. Мучается, бедный, никак не успокоится.

Я даже не сразу сообразил, что ведьма говорит о чудовище. Мне рассказывали много легенд про Пастухов Чудовищ, но живьем я их видел впервые. Даже айвены, говорящие с проводниками, не могут общаться с тварями в понятном людям смысле. В мире духов нет места никчемным деталям, поэтому и тем для разговора немного: жизнь да смерть тела-куклы. До этого я считал этих Пастухов досужим вымыслом суеверных селян. Люди все пытаются очеловечить, сделать для себя понятным. Зачем чудовище детей ворует, а взрослых не трогает? Кто-то ему нашептывает, жертву злому богу возносит? А может потому, что взрослого тварь остерегается, чтоб рогатиной не получить, а дите беззащитно? Тут мнение айвена с местным населением расходится. Не знаю, как может человек договорится с полуразумной тварью, рожденной, как и я, только чтобы убивать. Ведьма, разумеется, не хвасталась, как приручила чудовище и общается с ним.

— Третий день страдает, а ведь им еще с айвеном договориться надобно. — Откуда ведьма знала такие подробности про мир проводников, я мог только догадываться. — Они спокойно в Мир Теней не уйдут, им нужно закончить битву!

— А если айвен проиграет? — испугалась лекарша.

— Значит айвен уйдет в Мир Теней побежденным, а если выиграет, то победителем. — Ведьма преподнесла очевидное, как сакральную истину. — Им обоим недолго осталось: не тела — куски мяса! Извини, айвен, сам все видишь.

Мне осталось только молча согласиться.

— Я знаю, ты гордый. — Теперь ведьма обращалась ко мне. — И побежденным в Мир Теней по своей воле не уйдешь. Но я не вижу смысла в ваших мучениях. Мой от дикой мяты успокоится, толком и разозлиться не сможет. Я её разложу в пещере, а ты тихо закончишь начатое.

Ведьма не удержалась: прекратила пытать воском мою руку, поднялась со стула и поспешила из комнаты. Выходя, она уже не могла скрыть своих рыданий. Видно, больно привязана была к помирающей твари. Наверное, никого ближе чудовища у неё не было.

Как теперь у меня никого ближе Яшки. Он появился в самом конце разговора, очень возбужденный и немного растрепанный.

— Ты где был? — Я еще не видел проводников в таком очеловеченном виде. Видно, Яшка свое человеческое тело ой как любил, до сих пор не наигрался.

— Так я чтоб разговоры твои не слушать. Сразу же видно — важные. И черной свечки с человеческого воска не пожалели, — ушел от прямого ответа хитрец. — Я вот что думаю, тебе ту тварь убить надо, чтобы мы все в Мир Теней отправились. Я тебе в том помогу, а ты мне дальше дорогу откроешь. Договор?

— Договор, — пожал я Яшкину руку. Мне разбойника все равно отпустить надобно, и так в Мире Теней его соперники заждались. Триста душ как-никак, коль не врет. Да и долг передо мной отработает, что тогда глупость отчебучил.

В пещере, как и обещала ведьма, были разложены пучки свежей мяты. Хвост умиротворенно лежал на туше, как и когда я подошел к твари с кинжалом. Казалось, чудовище или спит, или уже встретилось с создателем. В углу сидел проводник, его движения были медленными, неуклюжими. Крыса улыбалась то ли от мятного дурмана, то ли от нашего вида.

— У неё хвост странный, — учил я Золотаря на собственной ошибке. — Я когда крысе башку крутить буду, ты за хвост её держи. Только осторожно, она им что угодно выкинуть может. Понял?

— Понял, — согласился Яшка. А сам тихо пробурчал: "А что ж ты мне тогда башку не скрутил, герой?" Я сделал вид, что не услышал.

Крыса заулыбалась еще шире, видя, как я подхожу к ней мимо агонизирующей туши и собственных уже посиневших ног. Я оглянулся на стоящего поодаль Яшку, и он жестом показал, что помнит свою задачу.

Когда подошел совсем близко, крыса не выдержала и издала писк, который я слышал перед своей физической смертью. Сейчас Яшка пропустит юркий хвост и раздастся дикий свист, а я уйду в Мир Теней побежденным, что для айвена вечный позор.

Но вместо свиста послышалась ругань Яшки.

— Опять ты, бесовский глист. Сейчас ты узнаешь силу Яшки — Золотаря! — Обернувшись, я увидел, как разбойник держит в руках незваного проводника, походившего на змею или на хвост. Тот был почти бездумным, поэтому его присутствие я и не ощутил. Я даже не знаю, как проводник передвигался, — ползал или летал, — ведь Яшка в своем здоровенном кулаке зажал хвост и молотил им об землю, принимая кисточку за голову. — Чего сюда приперся, змий?! Паразит проклятый!

И действительно, выходило, что хвост твари — это отдельное чудище-паразит, присосавшееся к крысоподобному чудовищу. Настолько безмозглое, что ни дикая мята, ни баюнная Песня его не усыпляли. Может одним умом на двоих пользовались, а может и без него хвост обходился, творец силен и не на такие выдумки. Наверняка ведьма это знала, думала, подловить меня, только напарника-Яшку не учла. А тот любопытный, отыскал хвост, пока меня Пастушка путала, и даже успел с ним поцапаться. Яшка бил хвост с такой яростью, что и у туши в пещере забесился отросток, избивая каменные стены. Еле успокоили.

Проводник хвоста задрожал в руках Яшки и окончательно угомонился. Довольный разбойник перекинул проводника хлыстом через плечо, гордый, что не растерял прижизненную прыть.

Крыса, не ожидавшая такого выступления, испуганно забилась в темный угол и ждала своей страшной участи. Конечно, сейчас не дам пуску в Мир Теней, и загнивай со скуки посреди тумана за свою хитрость!

Я вежливо поклонился крысе и отошел от неё, открывая путь из ловушки. Крыса бросилась прочь, пища от благодарности, будто боялась, что я передумаю.

Яшка смотрел то на радостно улепетывающую крысу, то на странно улыбающегося меня. Хвост на его плече чуть оклемался и тихонько подрагивал.

— А ты чего стоишь? Бегом за ней! Договор! — Я грозно махнул рукой в сторону убежавшего проводника.

— Давай! Мы тебя ждем в Мире Теней! — Яшка на прощанье засиял золотой улыбкой и скрылся в тумане, поглаживая хвост. — Мы еще повоюем!

А ведь прав разбойник: ничто так не разгонит посмертную скуку, как добрый бой с былым противником! Сегодня я приобрел еще троих, хороша компания! Но сам я не спешил за проводниками, а меня тянуло в сторону яркого света.

В глаза било бледное зимнее солнце. Снег скрипел под санями, на которых лежало мое тело. Возле меня сидел шаман из Гнезда, поющий песню. Не баюнную, а просто сказ про воина, плывущего на своей лодке в Мир Теней. Мне казалось, что я лежу не в утепленных соломой санях, а качаюсь на волнах великой реки междумирья, откуда я только что вернулся. Ведь ясно, что пел шаман для меня и про меня. Про умирающего айвена.

…Черный неба холст, лютая метель,

Дух мой, проводник, дай не сесть на мель.

Проводи меня к мудрому творцу,

В ноги упаду к своему отцу.

Тело не моё, отдавать пора,

Забирай, отец, нагулялся я!

По темн`ой воде я к тебе спешу,

Песнею своей душу отпущу.

— Чего ты хочешь, ведьма? — неожиданно прервал песню мой учитель. — Совсем, черная, страх растеряла, что путь айвенам преграждаешь?

— Извини, мудрейший! — По голосу я узнал Пастушку. — Вот! Они просили передать!

— Ладно, давай, — нехотя согласился шаман.

Я услышал, как засеменила по снегу ведьма, опасаясь мести за подлость. А наши сани поскребли дальше.

— Тебе, айвен, — улыбался шаман, видя мое пробуждение. Рядом со мной легли хвост и коготь крысоподобного чудовища. Их оружие — мои трофеи. А шаман продолжил свою древнюю песню про уходящего воина.

…Песни путь лежит — между гор река,

Пусть душа летит вдаль за облака,

Пусть она махнет над землей крылом,

Я ей подсоблю по воде веслом.

Лодочку качнет, словно колыбель -

Мой последний сон, мягкая постель.

Под землей течет давняя река,

Вот и мой черед пасть у ног творца…

Я опять закрыл глаза и под скрип свежего снега уплывал то ли в Гнездо, то ли в Мир Теней.