Привет!
Господи, упокой душу усопшего раба твоего Андрея,
Прости ему прегрешения, вольные и невольные
И даруй ему царствие небесное.
— Привет!
Толи сон, толи бред! Только Солнце — и закрываю лицо руками, а свет яркий сочится меж пальцами. Голос звонкий, тембр его не мужской не женский — приятный. Дитя!
— Да, я молодо!
Но я не спросил вслух.
— Это лишнее — и улыбку слышно в словах.
— Кто ты?
*************
— Жил без веры тридцать лет.
— А как же? — спрашивает она.
И с чего этот разговор в разгаре веселья? Давай не будем касаться этих тем, пожалуй, слишком интимных. "Новый Год" — как встретишь, так и проведешь. Мне бы имя твое не забыть. Люда! Я все время их путаю: Люда, Люся. Так! Людмила — как Гурченко. Сам улыбнулся. А Люда видимо подумала, что мне показался глупым ее вопрос…
Решением этой неловкости стал призыв Мишки:
— Эй! Народ! Бросай курить, сейчас президента показывать будут!
Шампанское, бенгальские огни, свечи, президент, куранты…
— Ура!
…оливьешечка — король салатов, голубой огонек, водка…
А я успел загадать: Вот и мне бы верить. Найти религию приятную и не копаться, что к чему, откуда и в какой год по восточному календарю родился Иисус!
Потом уже часа в три — четыре семейные побрели по домам, с утра детей надо забрать от бабушек, и вообще отметиться у родителей. И остались мы холостяки. Мишка с Маринкой — скоро год как вместе, романтика и сопли. Олег и я и Люда — сестра Марины
— А давайте играть в фанты?! — предложил Олег, обычно угрюмый, да и не то, что угрюмый, но серьезный, весь в образе старшего брата, решил организовать наш "детский садик".
-Давайте, давайте! — как сговорились девчонки. А мы с Мишкой, уже двое против трех не стали ждать уламывания.
Написали фанты, кинули в хрустальный сосуд — толи салатник, толи огромная пепельница, но в свечах и елочных гирляндах он волшебно сверкал всеми своими гранями.
— Ну, что, по алфавиту начнем? — сказал Мишка.
Ага, попался, — думаю я, (меня зовут Дима). Тяну. И вот, надо же было так попасть, взял свою собственную записку. Рыба! Я должен изобразить рыбу. И как?
Представьте себе взрослого, начинающего лысеть дядьку в очках, пытающегося прикинуться рыбой! Я тужился, как мог, вспоминая с детства повадки самца Гуппи из отцовского аквариума. И что?
— Голубой?!
— Не — не, это змея!
— Да нет, натурально голубой!
Вот, блин, а мне корячиться, пока не угадают! Отругал себя за отсутствие воображения и актерского мастерства ….
Люда видимо прочитала по губам или уловила мой мысленный посыл, и произнесла:
— Рыба, — облегчив тем мои страдания.
"Спасибо!" — Отозвался весь мой организм. Избавление от позора вызывает неподдельное чувство благодарности. И где-то внутри меня еще раз прозвучало —
"Спасибо!"
А Люда заняла мое место. Но начало веселью уже было положено. Мишка подхватил эстафету, и удивил всех мимикой и пластикой до боли в животах.
Уже восемь. Девчонки убрали посуду. Стол — фуршет, пару стопок, еще немного праздника напоследок.
— Я тебя провожу. — Сказал Олег Людмиле.
— Да мне рядом, я сама.
Олег не привык настаивать, все понимал с первого слова.
— Тогда я пойду. И начал собираться.
Мишка зевал.
— Люд, оставайся! — Предложила Марина, догадываясь, что получит отрицательный ответ.
— Ну что, пойдем!? И видимо мой тон не предполагал вариантов, Люда кивнула.
Мы шли молча. Бывает такое красноречивое отсутствие слов. Диалоги на тему за "жили — были" ничего не значат перед таким молчанием.
— О чем молчишь?
— А почему рыба?
— Да, так, воду люблю.
— Почему?
— В ней спокойно. Если бы я верил… — и осекся — то рай был бы водой, — и удивился сам себе.
— Тебе не хватает спокойствия?
— Мне не хватает тишины! Как когда уши закладывает. И всем начинает надоедать, что ты их не слышишь, и просто перестают говорить.
— Но рыбы общаются как-то.
— Точно, вот и ты угадала мой фант без слов. Значит — ты тоже рыба! — улыбаюсь.
Люда вовсе не была похожа на рыбу. Скорее на лису — рыжая. И если бы у женщин имелся хвост, то именно с такой грациозной походкой они его носили. Прелесть!
— Ну вот, это мой подъезд.
Надо же, а я и не заметил, какой дорогой мы шли, как завороженный. Остановились. И как в школе потянулся к ней губами. Люда остановила меня раскрытой ладонью, и сказала:
— Рыбы же не целуются!
— Еще как! — с некоторым недоумением ответил я.
— Пока.
— Счастливо.
*************
И вот сон, слишком цветной и живой, чтобы считать его обычным. Может, алкоголь сделал свое дело.
Источник света, где-то вдалеке. В молочно — голубой дымке начинают проявляться очертания деревьев, и становятся различимыми камни широкой дороги. Вскоре картинка приобретает объем, добавляются звуки, ветерок ощущается физически. И я точно знаю, что должен идти по этому пути, прямо к свету…
— За чем пришел? — слышу голос.
— Кто ты?
— А кого бы ты хотел найти здесь?
— Я не знаю.
— А зачем пришел? — более настойчиво повторил голос.
— У меня нет ответа.
— Ответы есть у меня, может у тебя есть вопросы? — усмешка была слышна.
И вот туман совсем рассеялся. Перед глазами возникли развалины какой-то древности, в переливах цвета лунного камня. И на одной из глыб, немного откинувшись назад, в позе "нога на ногу" застыл какой-то зверь.
— Ты кто? — спросил я.
— Да вроде сурок! — с любопытством оглядел он себя и нежно погладил свой немаленький живот.
Действительно похож, но заметно крупнее.
— А почему сурок?
— Вот и скажи мне, умник, который считает, что разговор с самим собой — дорога в клинику для душевнобольных; почему же все-таки сурок? Каких книг ты начитался в детстве? Что за психологические травмы? Возможно, я тоже больше хотел быть драконом, львом, орлом — птицей такой с величавым профилем, слоном, на крайний случай. Но появляешься ты, и на тебе, пожалуйста — сурок — по образу и подобию!
Зверек ловко соскочил с камня, на котором располагался, в два прыжка приблизился ко мне, и шлепнул меня пушистой лапой по лбу.
— Как тебе игры разума? — и его мордочка оскалилась в улыбке.
Я стоял как вкопанный, было несколько досадно, и в какой-то момент захотелось отвесить пендаля лохматому.
— Не советую! — сказал сурок, прочитав мои мысли.
— Как тебя звать? — спросил я.
— Зови, как хочешь!
И в голове закрутились названия цветов, городов, и даже имена бывших начальников.
— Не смеши, — прервал полет моих мыслей зверек, — а то усложню задачу.
И сурок медленно стал приобретать человеческий облик, более того — мой облик. Я зажмурился. Это действительно меня напугало.
— Ладно, зови меня Капур, что-то такое было у тебя в голове, мне даже почти нравится.
Я открыл глаза, сурок стоял рядом, он почти со мной одного роста, взял меня под руку и сказал:
— Ну, давай рассказывай, что там у тебя? Тридцать лет, не верующий, достойное существование, но идей никаких, "будет день, будет пища", или пицца, — подлый хомяк ехидно улыбнулся и ткнул меня в живот.
— Ага — кивнул я.
— А подумай неверующий, когда кончится путь твой. Ведь в этом ты не сомневаешься? Когда это произойдет. И будешь ты стоять перед Ним, и Он перед тобой, и посмотрите в глаза друг другу. И станешь молвить: "Прости, так получилось, поверить не успел, зато успел помереть, все доказательства какие-то искал, выбирал, где ты в церкви или в мечети, не хотел лохонуться, прости!" Капур сделал паузу, а потом добавил:
— Это как вытащить свой собственный фант.
Я задумался.
— Ладно уж, дома подумаешь. А надумаешь чего — приходи. И принеси мне в следующий раз овсяного печенья.
— Как это?
— А-а! — протянул сурок и махнул на меня лапой.
— Когда приходить, завтра?
— Или через тысячу лет, я вне времени…да и ты тоже…
*************
Солнце залило комнату светом. Этой зимой ясные дни очень редки, и обычно радуют, но сейчас глаза открывались с трудом, и вставать совсем не хотелось. А надо!
Все-таки собравшись с силами, поднялся с кровати и пошел на кухню, открыл холодильник.
— Ага, кефирчик — живительная влага, кладезь бифидокультур, как уверяет реклама.
Лицо выглядит несколько креативно, волосы дыбом — отражение в зеркале посоветовало привести себя в порядок.
Помоюсь, побреюсь, и буду как жених.
— Интересно, а у Люды есть кто-нибудь?
Пребывая в некотором посталкогольном трансе, собраться получилось довольно скоро.
Даже не порезался, когда брился, и брюки, брошенные вчера комком, не помялись, и пальто не забрызгано грязью, как обычно. Ну, дела!
Курить не хотелось, но на трамвайной остановке, в ларьке, купил сигареты впрок, и семечки, потому, что так идти скучно.
Нет! Раньше все было вкуснее, и семечки продавали бабушки, в кульках из газеты, а не в цветных шуршащих пакетиках. Их можно было попробовать, и выбрать по вкусу.
Кулек! Кулек — это не просто бумажный конус — это целая эпоха!
Кулек — это детство! Иногда маленькая радость в виде семечек, а иногда большой праздник!
Мама приносила из магазина сплошь бумажные свертки. И по их форме можно было угадать, что в них. Тубус из серой бумаги, как правило, содержал в себе "докторскую" или любимый мною в детстве колбасный сыр. Сливочное масло обычно пряталось в кальке. Мягкий сверток из типографского брака ничем не пах, ибо там наверняка был какой-нибудь трикотаж. И только кулек оставался загадкой! Что же там? "Морские камушки"? Конфеты? Арахис в сахаре? Пряники? Зефир? Или?
Левая рука начала покалывать. В ладонь вклинивалась та самая шероховатая бумага, та ради которой, наверное, и собирали макулатуру в школе. Конус начал ощутимо тяжелеть в руке. Люди с улицы растворялись на глазах. Трамвайные пути переродились в широкую каменную дорогу. Солнечный желтый свет уступил место лунному голубому. Мне немного закружило голову. Я остановился на мгновение, запустил руку в кулек, достал из него овсяное печенье и даже не удивился.
— Спасибо! — сказал за спиной знакомый голос.
Я повернулся. Капур вытащил у меня из рук сверток и издал что-то среднее между смехом и фырканьем.
— А ты молодец! Я уж боялся, что лет сто голодным буду сидеть.
— Как ты здесь ок… — я икнул от удивления.
— Хм, давай поедим, угощайся, а потом я тебе расскажу, как ТЫ здесь оказался!
*************
Происходило что-то странное: люди кричали, слышались хлопки, темно, лишь отсветы пожара. Нет, не война — поезд перевернулся, и придавило ноги. — Девушка! — голос медсестры вырвал Люду из лап усыпляющего полумрака — Вы ему кто?
Люда осмотрелась по сторонам: длинный коридор, тусклое освещение, запах, по которому каждый с детства узнает больницу. Все верно — никакого поезда. Действительность не лучше сна!
— Жена.
— К нему в палату пока нельзя. Вы бы хоть домой поехали, выспались.
Занемевшие от долгого сидения ноги начали отходить. Люда понимала, что не сможет подняться с кресла при всем желании.
— Я еще немного побуду.
— Хорошо. — Медсестра оказалась милой, что бывает нечасто. Оно и понятно — работа тяжелая.
Стрелки часов замерли, казалось еще чуть-чуть, и они начнут отсчитывать время вспять. Ожидание становится пыткой. Время имеет власть над людьми. Скорость его не возможно измерить. Оно есть всегда и везде. И люди не властны над временем. В этом есть что-то божественное…
— Давайте чаю попьем, — сказала медсестра, — меня Ольга зовут.
— Меня Люда. А что с тем мальчиком, который тоже в аварию попал?
— Вот, только что капельницу поставила ему, травма тяжелая, никто не знает, что будет. Жалко пацана, он ведь детдомовский. Правда тетка у него есть, приходит. Она вроде добрая, но пьющая. А сейчас, сколько денег-то на лечение нужно. Нет у нее. Мальчишка в коме, а она ему яблоки несет. Андрей не все время в детском доме был, год или два всего, после того как у него мать умерла. Он и раньше сбегал, а в этот раз угораздило под машину попасть. Когда первый снег всегда много аварий.
*************
— Пойдем, — сказал сурок, отряхивая от крошек свое пушистое пузо и бережно заворачивая остатки печенья.
Без лишних вопросов, я двинулся вслед за ним.
— Видишь — ли, я не живу здесь, это довольно скучно. Во вселенной много интересного в разных ее местах и временах. Ну, не делай такое глупое лицо!
— Я вне времени, да и ты тоже — вспомнились мне слова Капура.
— Ну, да, так и есть!
— Как такое возможно?
— Запросто, перечитай учебник астрономии за десятый класс, или детскую энциклопедию. Видишь? — сурок повел лапой.
И только сейчас я заметил, что каменная дорога, по которой мы шли, уходила в небо. Небо черное, ночное. В ноги вплетался густой туман. Или дым.
— Хм, не то, не другое! Это облака! Но я не о том. Видишь звезду? Так вот, свет от нее достигает Земли за пятьсот лет. То есть, возможно, что звезда уже давно потухла, но на Земле об этом узнают еще не скоро. Не узнают, пока жив ее свет. В общем, не смогу я объяснить все это по науке, но мы с тобой сейчас нигде, и, значит, никогда. А равно и наоборот. Давай лучше полетаем!?
— Да, пожалуй. — Ответил я, понимая, что мне даже не придется учиться делать это, я просто могу.
*************
Мальчишка в палате залился громким смехом, как если бы его кто-то щекотал.
— Разве такое бывает? — спросила Людмила.
Ольга помотала головой, глаза ее красноречиво округлились.
— Он же в коме. Сбегаю за врачом.
*************
Хоть я и понимал, что мне даже не придется учиться летать, меня не покидало любопытство, по поводу того, как это должно происходить. И мне припомнились два персонажа с подобными возможностями — Супермен и Карлсон. Естественно, что я примерил на себя полет каждого из них.
Капур залился громким смехом, как если бы его кто-то щекотал.
— Что?
— Извини, не удержался. Просто я знаю, что у тебя в голове.
Я собирался, уж было, обидится, но понял, как в действительности были смешны мои мысли. И тоже заржал.
— Ты, конечно, можешь повыпендриваться, вытянуть правую руку над головой и все такое, но имидж Карлсона тебе явно больше подходит.
И мы продолжили вместе смеяться, как старые друзья.
*************
Симпатичный молодой врач прошел в палату Андрея. Через пару минут заглянул к Диме. Когда он вышел, Люда спросила:
— Что произошло?
— Он в коме, они оба. По приборам изменений нет. Возможно рефлекторная реакция на капельницу. Но странно то, что ваш Дмитрий тоже хихикает. Я дежурю один, завтра мы ситуацию обсудим с коллегами. А вы бы домой поехали, выспались. Утро вечера мудренее.
*************
И вот вместе с сурком мы нырнули в облака и полетели. Охватившее меня чувство восторга не передать словами. Легкие наполнились чистым воздухом, а глаза слезами. И я, всю жизнь боявшийся высоты, увидел Землю с самого неба, со всеми красками ее флоры и бликами океана. Я посмотрел на Капура, он знал, о чем я думаю, и кивнул мне в ответ. Мы камнем пикировали вниз и вошли в воды Черного моря. Кожа моя на ощупь стала похожа на мокрый резиновый сапог. Не было сомнений и в том, что я могу дышать под водой. Мы мчались как ракеты, расталкивая стихию плавниками. Немного собравшись и ударив хвостом, я выпрыгнул над волнами и увидел целую стаю таких же, как мы, дельфинов.
Мы плавали, наверное, долго. И вне времени я понимал, о чем свистят дельфины. А теперь мы обсыхали на песке, я и сурок.
*************
— Вы Люда? Я Андрюшина тетя.
— Как он?
— Они так и не поняли, почему он смеялся. У него знаете, участок мозга задет, который за память отвечает, может с этим связано. Я от медицины далека, хожу в церковь, свечки ставлю. Он с детства невезучий, с самого рождения. Я его очень люблю, забрать хотела, но сказали, что у меня условия не позволяют, только он с их заведения уже шесть раз убегал ко мне. Чужие там все. А у меня, что же, пенсия небольшая, неужто я не понимаю, что не нужны ему яблоки сейчас. — Женщина промокнула слезы платком. — Сестра моя, Нина, земля ей пухом, не подарок была. Работала директрисой в детском саду. Знаете, детей — то и папаши приводят, я ей говорила, чтоб на женатых не заглядывалась, да она, как и не слышала. Увела. Он из семьи ушел. А Нинка не разрешала ему с ребенком видеться, затиранила всего. Своего — то ей бог все не давал. Так она к бабке пошла, та ей и сказала; какие, мол, дети, ты ж, ненавидишь всех вокруг. Алексей спиваться начал. Бывшая его замуж вышла за военного какого-то, дочь в школу пошла, ну и знать, того папой стала звать. А у самого Лешки — что попало, на работе проблемы, от вина конечно. Но вот в сорок три года родила Нинка. Только ей уже не надо было. Алексей совсем пропадать начал. Счастья не получилось. Она тогда на всех проклятья сыпала. Я в церковь хожу, знаю, самый грех, ненавидеть отца своего ребенка. Вот Андрюшка и болел, то бронхиты, то еще чего. Да била она его, как — будто виноват он в чем. Вот господь и прибрал, земля ей пухом.
— А вас дети есть?
— Погибли, и муж и дочка, двадцать лет уж как. Газ взорвался, я на дежурстве была в ночную смену. С тех пор, признаюсь, выпивала. И сильно так, даже стыдно. Сейчас редко. В церковь хожу, стараюсь поститься. Хотела Андрюшку забрать, не отдают. А теперь, что же, если он не дай бог, я совсем одна останусь. Я в медицине совсем не разбираюсь, вот только сказали бы мне, что Андрюшке нужно, почка или, что у меня взять можно. Я пожила уже. Я не сказала, наверное, меня Вера зовут. Вот мне и осталось только верить.
*************
— Пора, — сказал Капур.
— Куда полетим теперь?
— Не до полетов, сразу на место.
В одну секунду мы оказались в помещении, это была больничная палата. С перебинтованной головой, утыканный проводами и трубками в койке лежал Я. Каким-то эхом отозвалась резкая боль в затылке. Диафильмом крутились картинки из прошлого: Вот я вытаскиваю свой собственный фант. Вот провожаю девушку, как же ее зовут, ах да, как Гурченко — Людмила. А в этой картинке меня бьет мать, за то, что я кашляю ночью и мешаю спать, за то, что ей завтра опять идти к этим орущим щенкам и она опять не выспится. Тут мы с мужиками на рыбалке крепко выпили и решили поехать на дискотеку в ближайшую деревню. Вот мы с Людой идем подавать заявление в ЗАГС. В этом фрагменте мама опять говорит, что я свинья неблагодарная и сдохну как мой отец — алкоголик в канаве, если не буду убираться в доме. А здесь мне говорят, что мама умерла, и я ничего не забыл, но мне все — равно ее жалко. В этой картинке мы с Людой выбираем машину, и я знаю, какую из них мы купим. Теперь меня бьют старшие мальчишки, за то, что тетя Вера принесла мне машинку и яблоки, а я говорю им, что у меня просто день рожденья, и я со всеми поделюсь. Здесь мы ругаемся с Людмилой потому, что мы уже три года женаты, и она хочет ребенка, а я не готов, и беру ключи от машины, она плачет, а мне надо прокатиться и развеяться. А тут я опять убегаю из детского дома, где нас вечно обзывают дебилами и уродами, ведь у меня есть тетя Вера, которая меня очень любит, и обязательно будет плакать, когда придут воспиталки, чтобы меня забрать.
— Это ты! Тот мальчишка, который перебегал дорогу?!
— Ты вспомнил! Было очень скользко.
— Это не только мои воспоминания. Что-то вроде информационного поля.
— Да. Ты просто очень взрослый, и тебе тяжело поверить. Но пора делать выбор. Это как, когда понимаешь, что есть добро и зло, и нужно решать, добр ты или зол.
— Как тебя зовут? Почему сразу все не объяснил?
— Андрей. Ты должен был вспомнить сам. Пошли теперь ко мне сходим.
Мы вышли в коридор. В креслах напротив сидели тетя Вера и Люда. Они общались, как старые подруги, не смотря на приличную разницу в возрасте. И тут время текло для каждого из нас по-разному. Мы наблюдали за женщинами, нам казалось, не более пяти минут, для них же прошло, наверное, часа два. Солнце успело подняться и разогнать мрак в узком больничном коридоре. Иногда подруги обнимались и плакали, о чем-то спрашивали доктора и медсестру, тетя Вера учила Люду молитве, потом они вместе пили чай из термоса и ели яблоки, временами даже улыбались, видимо, что-то вспоминая.
В палате Андрея было солнечно. Я присел на край его койки и вгляделся в его лицо.
— Кстати, а почему ты до сих пор не примешь человеческий облик?
— Видишь — ли, в этом сейчас нет важности. Из нас двоих выживет один, но и его срок будет заранее отмерен.
— Сколько?
— Семнадцать лет.
— А сколько тебе?
— Девять.
— А кто это распределяет, кому жить, а кому нет?
— Сейчас ты.— Андрей развернул кулек. — Давай, угощайся.
Я взял печенье, поднес ко рту, но замер, навалившиеся мысли и воспоминания отвлеки меня. И они снова были не только мои. Я взглянул на зверька, его мордочка отображала те же процессы, что происходили в моей голове.
— Ты остаешься.
— И тебе не жалко расставаться с жизнью?
— Мне тридцать три года, у меня приличный багаж воспоминаний, я хочу, чтоб у тебя он тоже был. Тем более, я решил быть добрым, у меня может получиться. И чем ближе к цели, тем более жадно желаю. В стремлениях середины нет! Я частью не удовлетворюсь.
— Ты так говоришь, а глаза грустные.
— Мне жаль себя, потому, что я думаю, что буду скучать. А теперь давай, становись человеком, а я, напротив, примерю эту пушистую шкурку. А ты посмотришь, как нелепо выглядит говорящий зверек. Давай, я подержу печенье.
Наконец Андрей принял человеческий облик. Он склонился над собственным телом и провел пальцем по ступне. Реакции не было.
— А так! — спросил я и стал щекотать бывшего сурка. Андрюшка начал смеяться. В два голоса. Они оба смеялись. В палату влетел врач с медсестрой.
— Он возвращается! — сказал доктор. И посыпал медицинскими терминами. Медсестра четко исполняла его указания. Полминуты спустя, подошли еще люди в белых халатах. Палата стала похожа на пчелиный улей. Шум и суета.
— Наверное, ты сможешь навестить меня. — Сказал мальчик.
— Я очень этого хочу. Я постараюсь.
*************
Женщины ожидали врача. Они не знали, что в соседнем кресле сижу я. В моей палате тоже работала группа реаниматологов, но для меня финал не был тайной. Люда, конечно, будет плакать, когда все станет ясным. Я обнял ее своей пушистой лапой, она не почувствовала. По коридору, почти бегом, промчалась Ольга с капельницей в руках и нырнула в Андрюшину палату. Тетя Вера, в нетерпении поднялась с кресла и встала у двери, пытаясь хоть что-нибудь услышать. По щекам Людмилы катились слезы, руки ее были холодны, наверное, предчувствие. Когда врач вышел из моей палаты, она немного приподнялась в кресле, но тут же осела, слова были не нужны уже. Минутой позже в дверях показалась Ольга.
— Ну, что?
— Он пришел в себя, слаб только очень, но прогноз положительный.
— У них действительно какая-то связь. — Сказала Люда, вытирая непослушные слезы.
При виде этой картины, мое сердце так сжалось, что я и сам чуть не заплакал. Я последний раз обнимал жену так сильно, как только мог. Но она не знала об этом.
*************
Я вышел из больницы, по-обычному, через дверь. Первый снег никогда не ложиться в зиму. Растаял. С шумом мимо меня промчались дети на велосипедах, обрызгав грязной водой из лужи. Она без следа скатилась по коричневому меху.
— Почему именно сурок? — задал я сам себе вопрос, — Я могу быть кем угодно. Например, обезьяной.
Отражение в тонированном стекле припаркованной машины меня вполне устроило. Я состроил гримасу, какую умеют делать только приматы — вышло забавно. Минуя грязь на дорогах, я начал скакать по перилам, раскачиваться на ветках и наслаждаться нежизнью.
Пару недель спустя я навестил Андрюшку, мы долго болтали. Оказалось, что моя жена тоже заходила к нему, сказала, что постарается каким-нибудь образом помочь Вере забрать его навсегда из детского дома. И, что если он не против, Люда хотела бы стать его крестной. Разговаривать приходилось шепотом, чтобы никто не услышал. И под монотонное бормотание я стал проваливаться в дрему.
*************
— Привет!
Толи сон, толи бред! Только Солнце — и закрываю лицо руками, а свет яркий сочится меж пальцами. Голос звонкий, тембр его не мужской не женский — приятный. Дитя!
— Да, я молодо!
Но я не спросил вслух.
— Это лишнее — и улыбку слышно в словах.
— Кто ты?
— Сам решишь. И не мучайся, у них все будет хорошо.
— А через семнадцать лет?
— У него будет выбор, такой же, как был у тебя. И если уж он решит быть добрым, чье-то сердце начнет биться в тот миг, когда его замолчит. А теперь, если ты не против, мне нужна твоя помощь. Одна женщина умерла, уже два года назад, от рака желудка, но так и не поняла, что это произошло, ходит неприкаянная, продолжает обижаться на весь мир. Ты ее ко мне приведи!