Холодный дождь

— Море... море никогда не меняется, — сказала Элька и бросила камешек в пенящийся прибой.

— Не только море, — ответил я, посмотрев вдаль.

На белесом горизонте не было ни облачка. Мы сидели рядом на песчаном, присыпанном ракушками берегу. В голове крутилась какая-то назойливая мысль. Что-то вроде: поцеловать ее или не поцеловать.

Я медлил не из-за робости. Просто я боялся потерять то, чего раньше никогда не было. Нет, пока не любовь — я всего-то чувствовал предвкушение, но и в этом состоянии была особенная ценность. Внутри меня словно рождался совершенно новый, незнакомый мир.

Мне хотелось растянуть этот миг навсегда. Поэтому я сидел, не шевелясь, и искоса глядел на ее загорелое плечо с прилипшими песчинками.

А потом она сама наклонилась ко мне.

Вспышка.

 

Если задаться вопросом, какая константа больше всего влияет на жизнь человека, то я не стану раздумывать. Нет, это не число пи и не цэ, обычно упоминаемое в квадрате. Часто ли мы измеряем окружности и разгоняемся до релятивистских скоростей?

Несмотря на то, что это фундамент нашего мира, мы так же далеки от геометрии и физики, как политик — от окучивания картошки. Не будем рассматривать профессоров и репетиторов по ЕГЭ, а также думских клоунов-популистов — как исключение, традиционно подтверждающее правило.

Вернемся к константам. Я полностью убежден, что для человека существеннее всего константа времени. Разумеется, я имею в виду не тот смысл, в каком она используется в теории электротехники и прочих академических трудах.

Нет — чисто в практическом смысле. Ведь мы живем, скользя вдоль абсциссы времени. И график нашей жизни, в этих координатах, представляет собой парагон равномерного прямолинейного движения.

Нельзя ускориться, нельзя возвратиться. А так жаль, что человеку не дано ни одного сохранения!

К этому равномерному движению привыкаешь однажды и навсегда, как к воздуху. Его перестаешь замечать, словно скорость в европейском железнодорожном экспрессе. И можно подумать, что ты сидишь на месте, в состоянии абсолютного покоя, и пьешь капучино, а на плазменных экранах в форме окон пробегают какие-то панорамные картинки...

И только оглядываясь назад, можно заметить, как далеко тебя занесло. Какая пропасть между тобой сегодняшним — и тобой в юности. Через которую уже не перепрыгнуть, нипочем.

Взять, например, нас с Романом Романовичем. Раньше мы пили колу и кушали мороженое. Это доставляло радость. Потом были пиво и чипсы. А теперь мы заканчиваем бутылку "Саузы" и второй лимон.

Вот она — убедительная кривая регресса.

— Ну всё! — решительно сказал я. — Нам хватит. Пошли!

Роман Романович не сопротивлялся. В целом, он сохранял адекватность сознания и мог со мной поспорить — но не захотел.

Расплатившись по счету, мы пересекли темный, шумный, с кислыми облаками дыма зал для курящих и выбрались из бара на свежий воздух.

Узкая улочка с односторонним движением была пуста. Ни людей, ни машин. Неудивительно — стоял поздний вечер. Впрочем, благодаря белым ночам, было довольно светло.

— Ищем такси? — предложил Роман Романович.

— Да, — согласился я. — Шерше, Ремми, шерше.

Вероятность поймать такси здесь была ничтожно мала, и мы направили свои стопы к проспекту, который пересекал пустынную улочку через километр.

Но скоро стало ясно, что этому бесхитростному плану сбыться не суждено.

Уже спустя минуту стало заметно темнее. Я поднял голову и увидел черную зловещую тучу, подвешенную над крышами. Сейчас же налетел ветер, зашумели деревья, и с неба упали первые капли, на редкость увесистые.

— Э-это добром не кончится, — шутливо-трагически произнес я. — Нужно где-то спрятаться...

Впереди не было видно никаких магазинов или кафешек. Я потянул Романа Романовича в переулок, во двор. Подбежал к двери в первую парадную. Закрыто. Потом ко второй — закрыто. Затем к третьей — аналогично. Везде стояли домофоны, а звонить по квартирам, проситься в подъезд совершенно не хотелось.

Я почти сдался, но в этот же момент заметил стройку позади огороженной высокой сеткой футбольной площадки. Рабочих по случаю выходного дня не было. Забора тоже не оказалось, и это стало решающим.

Я поволок Романа Романовича через двор. Дождь, тем временем, припустил вовсю. Завибрировали провода, протянутые над крышами, снизу вверх полетел тополиный пух. Это выглядело красиво, но дождь был холодным, и вместо созерцания хотелось поскорее убраться под крышу.

Мы обогнули футбольную площадку и, наполовину промокнув, влетели в парадную. Дверь на входе уже поставили, но запереть, по-видимому, забыли.

Мы остановились где посветлее — на площадке с почтовыми ящиками и окном.

— Хляби небесные, — сказал Роман Романович.

— Не ругайся, — сказал я.

Мы помолчали. Откуда-то доносился приглушенный гомон, такой далекий, что на него даже не хотелось обращать внимания.

— Алехандро, смотри, — сказал Ремми. — Письмо.

Я повернул голову и увидел в щели голубого ящика с номером "4" белый бумажный уголок.

— Не тронь, — сказал я. Но было поздно. Роман Романович схватил за уголок и вытянул наружу конверт. За окном пророкотал гром.

— Обратный адрес: аноним, — начал читать Ремми. — Куда: страна Россия, город Святой Петербург, линия... Кто-то явно прикалывается, — усмехнулся мой друг. — Кому: Роману Горьковскому... — Он запнулся с явным изумлением. Молча разорвал бумажный пакет с краю, вынул маленький листок, не сложенный даже напополам, и пробежал по нему глазами.

— Ну же, — усмехнулся я, — читай.

— Это личное, — быстро сказал Ремми, и спрятал листок вместе с конвертом в карман.

— Да ла-адно, — сказал я, схватив друга за предплечье и потянувшись к карману. Тот увернулся — решительно, без улыбки. По всей видимости, он не шутил, и я отстранился.

— Это лично тебе? — уточнил я.

— Да, — категорично сказал Роман Романович. — Наверное, адресом ошиблись.

— Что?! — изумился я. — Адресом?! И какой же шанс, что, забрев в этот дом, ты нашел посланное не туда письмо?

— Алехандро, незначительный, но все же шанс. Повезло, — сказал он.

На глаза словно упала тень. Здесь что-то не так, подумал я. Между нами с Ремми пробежала мышь непонимания. Что там написано такого? "Если ты прочтешь письмо Александру, его сейчас же пристрелят из снайперской винтовки"?

Или может это касается меня напрямую? "Александр полирует свой хобот на сиси Элизабет Фокстер". Какая-то злая шутка, но настолько постыдная, что даже рассказать мне о ней он не может?

Я с опаской посмотрел в окно. Сквозь этот дождь никакая пуля не долетит до цели. Впрочем, можно предположить, что у гипотетического снайпера имеется инфракрасный прицел...

— Пойдем отсюда? — предложил я.

— Дождь еще не кончился, — ответил Ремми. Ответил, казалось бы, неопределенно. Но в его тоне слышалось отчетливое "нет".

Он потоптался на месте, искоса поглядывая на меня. Я молчал.

— Слышишь? — наконец, сказал Ремми. — Там кто-то есть. Может, не только мы прячемся от дождя?

Не спрашивая моего мнения, Роман Романович зашагал наверх. И я не стал объяснять, что если здесь и спрятались люди, то не от дождя, а от постороннего внимания, чтобы потискаться — если их двое, или дунуть — если собралась целая компания. Да что распинаться? В общем-то, мы оба понимали, что отдаленный монотонный гомон не может принадлежать ни тем, ни другим.

Далеко идти не пришлось. Одна из дверей на следующей площадке была приоткрыта. Из-за нее и доносился странно знакомый гомон.

Который, конечно же, являлся ничем иным, как работающим телевизором.

— Ты хочешь зайти поздороваться? — прошипел я вслед Ремми, шагнувшему в прихожую.

— Тебе что, не интересно? — спросил тот через плечо. — Кто может жить в недостроенном доме?

— Ты инфант, — бросил я.

Телевизор стоял в углу просторного зала с шикарной каскадной люстрой и со стенами, обклеенными газетами. С десяток маленьких лампочек ярко освещали помещение. Мебели было совсем немного: диван, три разных тумбочки, шкаф. Возле пузатого телевизора, перед микроволновкой вполоборота к нам стоял какой-то господин. Не знаю, откуда я это взял, но почему-то сразу подумал: он иностранец.

Выглядел человек необычно, хотя едва ли импозантно. Точнее сказать, нелепо. В целом, это не так уж странно. Бывают на свете люди, в том числе зрелые, что находят определенный смысл в эклектичном и эпатажном прикиде: надевают штаны из фольги и розовую куртку, а на глаза нацепляют квадратные пластмассовые очки. Но лайфстайл этих людей, допускающий им так одеваться, мне неведом, а психологические мотивы — необъяснимы.

Впрочем, данный господин не собирался никого эпатировать. Штаны у него были белые и холщовые, а рубашка — черной и сатиновой, судя по матовому блеску. Поверх нее был накинут плащ. Серый плащ. На спине он поднимался бесформенным пузырем, словно скрывал под собой чудовищный горб или приличных размеров рюкзак. На ногах у господина были длинные остроконечные ботинки — то ли жутко старые, то ли ультрасовременные, а на голове — бежевая фетровая шляпа.

— Добрый вечер, — сказал господин, повернув к нам внимательное худое лицо. Мне сразу же запали в память его глубоко посаженные глаза с большими полукружьями теней. — Меня зовут Павел.

Может, он и был иностранцем, но акцента я не заметил. Тем не менее, в облике его определенно чувствовалось что-то необычное. Он был "не наш".

Микроволновка, стоящая перед господином на тумбочке, противно пискнула, и тот достал из нее суповую тарелку с чем-то бесформенным и неаппетитным на вид.

— Присаживайтесь, если хотите, — Павел широким жестом указал на потертый диван. — Хотя можете и постоять. — Судя по всему, его не радовал наш мокрый вид.

— Я Роман Романович, а это Александр, — сказал Ремми.

— Те самые? — уточнил Павел. Мы с Ремми переглянулись. Павел, предоставив нам время поразмыслить над вопросом, попробовал свое кушанье: без церемоний зачерпнул его горстью и положил в рот желейный комок.

На лице Романа Романовича отразилась растерянность. Я и вовсе, наверное, скривился. Уловив нашу реакцию, странный господин спохватился:

— Ах да! Простите! — Он заглянул за телевизор, потом за диван и обрадовано поднял с пола пыльную ложку. Обтер об сатиновую рубашку, погрузил в тарелку.

— Мы, наверное, пойдем, — сказал я. — Не будем мешать вам ужинать.

— Нет, нет, не стоит! — сказал Павел. Быстро проглотил несколько ложек непонятной субстанции и отложил тарелку, поставив ее на телевизор. — Сначала дело, — сказал он.

— Какое дело? — спросил я.

— Как вы думаете, почему вы здесь? — вопросом ответил Павел.

— Потому что хотели спрятаться от дождя, — объяснил я, начиная раздражаться. — Если мы зря зашли к вам, то сейчас этот балбес извинится и мы пойдем. — Я посмотрел на Ремми.

— Нет, вы пришли ко мне совершенно не зря. И этот дождь — тоже не просто так.

Интересно говорит, подумалось мне. Я захотел спросить: а письмо — тоже не случайно? Но на всякий случай промолчал.

— Почему на вас плащ? — задал вопрос Роман Романович. — Вы дома ходите в плаще?

— Как правило, нет. Просто я вас ждал. Поэтому и дверь оставил открытой.

Эти бесконечные вопросы никак не могли прояснить ситуацию. Но раз уж этот тип что-то от нас хочет, подумал я, то он сам все объяснит. Так что я сказал просто:

— Ну, тогда рассказывайте. — И улыбнулся.

Похоже, мне удалось его смутить. По крайней мере, несколько секунд он молчал, подбирая слова. Потом сказал:

— Сначала надо убедиться, что это вы. — Он подошел к Роману Романовичу. И произнес странную фразу: — Мертвым легко вдвойне?

Я удивленно посмотрел на Ремми. Что тот скажет?

Ремми побелел и сделал шаг назад. Не похоже, что бы он мог говорить. Это было заклинание, что ли?

Павел удовлетворенно кивнул и посмотрел на меня. Я с любопытством уставился в его большие черные зрачки.

Он молчал с полминуты — то ли для эффекта, то ли придумывал фразу.

А затем сказал:

— Море никогда не меняется?

Вспышка.

 

Под нами расстилалась лазурная сверкающая бездна. По спокойной, едва колеблющейся поверхности воды перебегали цепочки бликов. В выбеленном солнцем небе кружила одинокая крикливая чайка.

— Высоко, — сказала Элька, подойдя к краю. — Боишься?

— Конечно, нет, — ответил я. — Я же не собираюсь туда прыгать. Я же не свихнулся.

— А вслед за мной — спрыгнешь?

Ее детский вызов рассмешил меня. Сколько ей? Четырнадцать? Или шестнадцать будет?

В этот день заканчивалась вторая неделя семейного отдыха. Отпуск родителей близился к завершению. Предки удивлялись, где я пропадаю целыми днями, однако не возражали. Наверное, они догадывались.

Но Элька была права. Здесь я нашел ее. И что? Здесь же я ее и оставлю?

Мне надо было ее утихомирить, но я промедлил, и молчание она приняла за нерешительность.

Повернувшись, Элька шагнула в пропасть.

Я выкинул руку к ней:

— Не глупи!

Поздно. Начав падать классическим "солдатиком", она сделала невероятное сальто и десятком метров спустя вошла в воду руками вперед. Почти без брызг.

— Черт! — выпалил я. — Вот же блин!

В первую секунду я дернулся к краю, но внезапно остановился, еле удержав равновесие. Стало страшно до чертиков.

Опустившись на колени, я уставился вниз и замер так на несколько секунд. Она не выплывала. Из-за бликов я не мог рассмотреть ее под водой.

Тогда я встал и решительно зашагал прочь от обрыва.

Затем резко развернулся — пытаясь себя обмануть, представляя себе это как спонтанное решение — и рванул обратно. Пропасть почти мгновенно оказалась передо мной. Ноги оттолкнулись от земли, и я взмыл в воздух. Началось свободное падение. Лазурная поверхность стала приближаться.

Дико заорав, я все же подумал об одной важной вещи, за которую не раз благодарил себя впоследствии. Я сжал ноги так сильно, как только смог.

А в следующую секунду резко погрузился в воду.

Вспышка.

 

В окне, за плечом Павла, была видна сплошная черная туча. Неожиданно в ее глубине мелькнул разряд, подсветив тучу сиреневым и озарив тем же самым светом стену дома напротив.

— Кто вы такой? — спросил я.

— Не могу ответить, — сказал Павел. — Моя роль не должна оказать влияния на ваше решение. Называйте меня deus ex machina. Вам известно такое понятие?

— Известно, — кивнул я. — В книжках или фильмах так говорят о неоправданном хэппи-энде, когда помощь приходит извне.

— Когда помогает божественное вмешательство, — кивнул Павел. — Я уточню, чтобы было понятнее. Есть другая вариация: бог, делающий подарки.

— Вы — бог? — улыбнулся я.

— Я всего лишь посредник. А от кого — неважно. Важно ваше решение. Вы должны выбрать.

— Что выбрать? — осведомился я. — Вы умеете говорить по существу?

Павел сказал:

— Выбрать: принять дар, предложенный человечеству, или отвергнуть его. Вы должны решить за всех.

Мы помолчали.

— А почему не спросить человечество? — поинтересовался я. — Раз уж подарок от бога, разве он не сможет это осуществить?

— Большинство всегда неправо. Решить должны двое.

— Почему двое? — полюбопытствовал я.

Иногда я умею задавать правильные вопросы. Павел поморщился, как будто я затронул неприятную тему. Словно он не хотел говорить об этом.

— Если вы оба откажетесь или оба примете подарок — то так и будет раз и навсегда. Если же ваши мнения разойдутся — значит, поколение спустя будут выбраны другие. И решать будут они.

— Это точно не шутка? — уточнил я. — Не розыгрыш?

— Скоро вы поймете, — сказал Павел.

Лучше бы это было шуткой, почему-то подумалось мне.

— Так что за подарок? — спросил я. — Надеюсь, это телепорт?

— Дар в двух комнатах на третьем этаже. Найдете. Запомните, решать сообща — запрещено. Вы должны пройти в разные квартиры.

Ремми посмотрел на меня:

— Ну что, идем?

Как-то он легко согласился, подумал я. Но с другой стороны, отступать глупо. Хочется все же разобраться, что здесь такое происходит.

— Ладно, пошли, — произнес я.

У самого порога я обернулся.

— Сколько у нас времени?

— Пока не кончится дождь, — сказал Павел.

Я захлопнул входную дверь. В молчании мы с Ремми поднялись до площадки между этажами. Я хмуро посмотрел за окно. Погода не планировала измениться, туча уходила за крыши домов, что было к лучшему: это значило — времени у нас много.

— Уточним ситуацию, — сказал я. — Прячась от дождя, двое друзей попадают в недостроенную многоэтажку, где живет странный горбун. Правильно?..

— Он не горбун, — поправил Ремми. — У него крылья за спиной.

— Ч-что?!! — поразился я. — Хочешь сказать — он ангел?!!

— Вероятно, один из апостолов? Я не знаю.

— Что за бред? — возмутился я. — У него еще и шляпка есть. Почему ты не делаешь вывода, что у него рога на голове?

— Хорошая мысль, — одобрил Роман Романович. — Вероятно, прав ты. Я не знаю. Ну ладно, ты продолжай.

— Значит так... Ангел или демон представляется посредником бога, делающего подарки, и предлагает принять некий подарок или отклонить. Существенно, что если мы вынесем положительное решение, дар окажется у каждого человека на земле. И вот что я думаю, Ремми. Нам стоит сразу отказаться. Потому что даже если это окажется зубочистка, при мысли, что у всех появятся зубочистки, мне становится страшно.

— Что страшного в зубочистках?

— Дело не в самих зубочистках, Ремми. Ты подумал, как они появятся у людей? Окажутся в домашних тапочках, например? Кто-нибудь объявит это божественным вмешательством, чем это по сути и будет, и хотя оно никому не поможет, мир слетит с катушек! Все начнут истово верить в бога, как фанатики, ожидая следующих подачек!

— Ты немного преувеличиваешь. И Павел не говорил, что дар появится у каждого. Вероятно, просто каждый сможет им воспользоваться.

Я удивленно хмыкнул, признавая правоту друга.

— Ну да, — сказал я. — Но дела это не меняет!

— Да? А если это не зубочистка, а волшебный корень, который спасет человечество от голода?

— Какая разница? Я говорю о последствиях! Человечеству не нужны подарки! Голодающим помогут США! Мы самодостаточны!

Роман Романович пожал плечами и зашагал наверх.

— Стой! — крикнул я. — Куда пошел?!

— Я хочу посмотреть, — сказал Ремми, не оглядываясь.

Внезапно меня осенило.

— А ведь ты уже знаешь, что это?! О подарке сказано в письме! Поэтому ты тащишь меня за собой!

Роман Романович обернулся. Он не произнес ни слова. Но по взгляду я понял — это было так.

Поднявшись на третий этаж, мы вошли в разные квартиры.

Вспышка.

 

Мой новый мир был разрушен. Мы все еще стояли очень близко друг к другу, однако я уже осознал: все потеряно.

— Прости, — сказала она.

Глупо и бессмысленно было что-то спрашивать. Но еще глупее было бы демонстрировать равнодушие.

— Почему? — прошептал я.

— Мне надо уйти. Обещаю, я вернусь, и я буду ждать этого дня. А ты будешь ждать?

Мы стояли на пустыре около заброшенного двухэтажного строения. Как нас сюда занесло? Кажется, это она привела меня сюда.

— Буду, — сказал я. Что еще я мог сказать?

— Не иди за мной, пожалуйста. Постой здесь. — Она поцеловала меня.

Прощальный поцелуй, подумалось мне. Но я даже не ответил на него.

Элли потерла глаза рукой. Слабо улыбнулась.

— Почему ты должна уходить?

Иногда я задаю правильные вопросы. Она не хотела отвечать. Но все-таки сказала:

— Я нарушила правила!

Это была ее последняя фраза. Она ушла за угол заброшенного строения, а я развернулся и побрел в противоположном направлении.

Минуту спустя как будто что-то холодное и массивное пронеслось надо мной.

Но что это было — я не увидел. Может быть, маленький ураган?

Вспышка.

 

Тихо шагая вдоль серых стен, я заглядывал в проходы. За ними были комнаты, темные, пустые, не тронутые краской и побелкой. Отличались друг от друга они только размером.

В последнем и самом большом помещении было светлее всего — насколько может быть светло дождливой ночью в северном городе. На голой стене висело зеркало — самое обычное, среднего размера и без оправы. Заметив неровный край справа, я понял, что, точнее говоря, это часть зеркала, но достаточно большая, чтобы его нельзя было назвать осколком. Наверное, одна из двух частей.

Зеркало висело в метре от пола, поэтому я сел на голый бетон, скрестив ноги. И посмотрел в холодную темную поверхность.

Я передернул плечами. Твою ж мать! Нет, это точно не зеркало!

В темной поверхности я прекрасно видел стену за моей спиной. Но не увидел себя.

Тогда что же это за штука? Я подался чуть вперед и осторожно приблизил руку к поверхности.

Вспышка.

В следующий момент, когда пропала слепящая белизна, произошло что-то невероятное.

Я видел все то же прямоугольное зеркало с неровным краем, видел свою руку, приближающуюся к нему.

Но главное — все это было заключено в еще одно такое же зеркало с неровным краем.

И моя настоящая рука тянулась к нему — ко второму.

От испуга и неожиданности я отпрыгнул к углу комнаты. Что за бред творится?!

Я открыл окно и несколько раз глубоко вдохнул. Снаружи было свежо и прохладно. Шумел дождь. Намочив ладонь, я протер лицо.

И уже был готов повторить эксперимент.

Ладно, посмотрим, что оно умеет. Как там говорил Павел, и как говорила Элька двенадцать лет назад?

Море никогда не меняется.

С этой мыслью я снова посмотрел в зеркало.

Вспышка.

 

Элли провела рукой по глазам. Слабо улыбнулась.

— Почему ты должна уходить? — спросил я.

Элли долго молчала, но все же ответила:

— Я нарушила правила!

Она развернулась, и слезы в ее глазах сверкнули на солнце. Она направилась прочь и скоро скрылась за углом заброшенного двухэтажного здания.

Я развернулся и побрел в противоположном направлении.

А за углом дома Элли шагала по высокой колючей траве, высохшей на солнце, и слезы одна за другой стекали у нее по щекам.

Через несколько метров она сделала движение, словно отогнала муху от лица. И начала подниматься по воздуху, как будто по невидимой лестнице.

Она шла все выше и выше, и можно было подумать, что она уйдет в небеса.

Но метрах в десяти над землей она тоже стала невидимой.

И тут же пространство пронзил сильный холод. Трава на всем пустыре позади заброшенного дома покрылась инеем.

Прозрачная сфера холода полетела над крышей и пронеслась надо мной.

Вспышка.

 

По ощущениям это больше всего было похоже на сильный удар в челюсть. Я отшатнулся от зеркала, и не сопротивляясь рефлексу, упал затылком на пол. Застыл, смотря в потолок.

На глаза медленно наползала тьма. Кулаки задрожали.

Я вскочил и побежал на второй этаж.

Влетел в комнату к Павлу. Тот стоял около распахнутого настежь окна, повернувшись горбом к входу. За окном поливал дождь.

— Твою мать! — закричал я. — Ничего себе бог из машины! Ничего себе выбор! Люди, хотите прошлое — в подарок?! В том числе, чужое? В том числе то, которое вы знать не должны?

Павел, не оборачиваясь, спросил:

— По-твоему, люди не должны знать прошлого?

Его спокойный тон сбил мой напор.

— Для этого есть история!..

— Историю пишут победители. Тебе не интересна истина?

— Не все так просто! Ложь — часть нашей жизни, и если все смогут узнать, кто кому наврал, начнется хаос!

— С чего ты взял, что даром можно будет воспользоваться без ограничений? — Павел, наконец, развернулся ко мне.

— И какие же ограничения? Один раз на всю жизнь? Или один раз на тысячу человек?

— Детали нельзя рассматривать. В деталях дьявол. Ты должен сказать — в принципе, ты за этот дар или против.

— Я... Я не знаю! — Похоже, ему удалось меня запутать. Еще минуту назад я был уверен в своем решении. Но теперь... — Как я могу судить без деталей?!

— Твой друг сказал определенно.

— И что он сказал? — заинтересованно спросил я. — Кстати, где он?

— Он уже ушел. А что он сказал — неважно.

— Потому что это не должно влиять на мое решение, — закончил я.

— Да.

— А ты, Павел, разве не влияешь?

— Если бы ты сразу сообщил о своем выборе, я бы не сказал ни слова. Сейчас я просто отвечаю на твои вопросы. Или мне не отвечать?

Я промолчал.

— Подумай, Александр, не будь зеркала — ты бы не узнал, почему ушла Элли. А ведь кто-то тоже захочет узнать о своих близких.

Кажется, я понял, какого ответа он хочет от меня. Но так просто у него не выйдет.

— А кто такая Элли? Ты же видел? Скажи. Чтобы мне не терять времени.

Он покачал головой.

— Дождь еще не кончился, — сказал я. — Я могу вернуться к зеркалу.

— Хорошо... Элли — наблюдатель. Элли — представитель силы, стоящей вне человечества и вне нас. Похоже, они знали, что мы выбрали тебя, и хотели понять, что же в тебе особенного.

— Обалдеть. Уже в то время вы меня выбрали. И кто же вы? Какая вы сила? Добрая или злая?

— А человечество, — спросил Павел, — доброе или злое?

— Каждый может выбирать. Но если у тебя рога на макушке — выбирать тебе уже не придется. Ты злой.

— Какие затертые клише! — нервно воскликнул Павел, чуть сдвинувшись.

На подоконнике за его спиной лежал большой нож. Лезвие мокро блестело, как если бы его намочило дождем. Но что-то подсказывало мне, что его специально подставили под дождь. Например, стараясь смыть кровь.

За окном сверкнула ветвистая молния, подсветив нескладный силуэт Павла, и такой же молнией понимания пронзило меня.

Кто обещал, что узнав все это, мы останемся живы? Разве нанимателю Павла нужна утечка информации? Убивать нас нет резона только в одном случае. Если мы оба примем подарок. Но, зная Ремми, я был уверен, что он не согласился на это.

Очень захотелось посмотреть за окно — не лежит ли на земле тело моего друга? Или Павел спрятал его в одной из комнат?

Медленно и словно бы невзначай я двинулся к Павлу.

Прогремел далекий раскат.

Павел вытянул руку и поднял палец кверху:

— Не пытайся дотронуться до меня.

— Да я просто хочу освежиться, — бросил я.

Я сделал еще два шага, и он не выдержал. Выхватил нож из-за спины и наставил на меня. Я отшатнулся.

— Оп-па! Вот это сюрприз! Ангел — с ножиком! Я ведь до сих пор должен верить, что ты ангел?

— Мне плевать, во что ты веришь! Хоть в теорию Дарвина! Ответ!!! Мне нужен ответ!

Я сделал шаг вбок, и он махнул ножом в воздухе передо мной. Ножик был хороший, далеко не кухонный, с изящной изумрудной рукояткой.

— Тихо-тихо! Ты же еще не услышал ответ! Рано убивать меня!

Сделав отвлекающий маневр, я нырнул под его руку и удачно провел апперкот. Подбородок Павла дернулся, рука с ножом отлетела в сторону. Я завершил комбинацию ударом с ноги в живот.

Иногда говорят: эффект превзошел все ожидания. Это был как раз тот случай. Павел наскочил спиной на подоконник, перевалился через него и исчез с той стороны. Послышался глухой удар.

В один прыжок я оказался около окна. Посмотрел вниз. Павел неподвижно лежал на асфальте, а из-под его головы вытекала кровь. Самая обычная, красная кровь. Ее подхватил поток воды, сразу же побуревший.

Здесь было всего лишь два этажа. Я спрыгнул следом, приземлившись на ноги. Наклонившись над Павлом, понял, что он разбил череп и свернул шею.

Он приземлился на голову.

Шляпу его уже унес поток воды, и было видно, что на его макушке нет никаких наростов.

Я вытащил нож, до сих пор зажатый в кулаке Павла, и осторожно надрезал плащ, уже зная, что я увижу. Точнее, зная — чего точно не увижу.

К плащу с изнанки был приделан белый плетеный полипропиленовый мешок. Проще говоря, мешок из-под сахара. Мешок был набит пухом.

Я выронил нож и прижал ладони к лицу. Господи! Разве этого я хотел?!

От отчаяния я закричал. Что же я наделал?.. Я начал бить кулаками по асфальту, сдирая кожу. Затем с неожиданным успехом вырвал клок волос. Но ничего изменить было уже нельзя.

Больше всего мне хотелось оказаться в другом месте. В абсолютно любом! Оказаться где угодно — но не здесь!

Не здесь!..

Вспышка.

 

Я сидел на полу перед зеркалом с неровным краем. Картинка на нем исчезала, уступая место серой стене за моей спиной.

Почему я вижу вспышки?

Глянув в окно, я обнаружил, что дождь кончился. Наступило утро.

А ведь мне известно. Вспышками завершаются фрагменты прошлого. То есть... что получается? Значит все, что было до этого, я видел в зеркале?!

Я поднялся и пошел к выходу из комнаты.

Нет! Я не хочу сейчас уходить отсюда!

То есть... Это значит... Все, что я вижу сейчас — тоже прошлое?

Вспышка.

Я сидел на полу перед зеркалом с неровным краем. За окном была белая ночь. Теперь я не уходил. Сидел неподвижно.

Я понял. Господи!.. Я сам себя загнал в угол. В ловушку, из которой выбраться чрезвычайно сложно.

Но надо постараться.

Надо попробовать...

Вернуться!

Вспышка.

Я сидел на полу перед зеркалом с неровным краем. За окном стоял полдень.

Вспышка. Вспышка. Вспышка.

В детстве, когда мне в руки попала видеокамера, я начал снимать свою квартиру. Одни и те же комнаты, одни и те же ракурсы, раз за разом. Потом я просматривал их на телевизоре в гостиной.

Однажды мне пришла в голову идея. Зачем снимать все заново, если это уже снято?

Во время воспроизведения диска я направил объектив камеры на телевизор. Потом, во время просмотра, были хорошо заметны полоски на экране и то и дело появляющаяся в кадре нижняя панель с буквами: SONY.

Потом я заснял и эту запись. А затем заснял следующую. И снова — раз за разом, одно и то же.

Мне хотелось узнать, что будет на экране, когда я сделаю тысячу записей?

Вспышка.

Благодаря этому опыту, я понимал, что происходит сейчас.

Усилиями воли, вспышка за вспышкой, я возвращался в реальность. Кажется, я уже ослеп. Но останавливаться было нельзя.

И сквозь этот сверхъестественный свет ко мне приходило понимание.

Среди высших существ нету ни ангелов, ни демонов. Они есть среди нас.

Вспышка.

Они выбирали двоих людей. Каких людей? Грубо говоря, ангела и демона. Чтобы единого мнения не было никогда. Весь наш мир — сообщество противоположностей. И только когда оба полюса сошлись бы во мнениях — мир бы был готов к дару.

В последний раз сполох сверкнул перед глазами, и я оказался все в той же комнате. Но — в настоящем.

Впрочем, это следовало проверить. Что бы такого неожиданного учудить?

Не долго думая, я вцепился пальцами в зеркало, висящее на стене.

Я не хочу такого дара. Если прошлое всегда будет частью настоящего — мы никогда не шагнем в будущее. Прошлое не должно быть объективным. Стирательная резинка памяти не зря придумана богом. Истинным — а не этих, что полезли из машин.

С дребезгом зеркало разбилось об пол и разлетелось на сотни мельчайших осколков.

Оставалось второе.

Когда я закончу с ним, я покину этот дом.

И не будет больше никаких вспышек!

 

Около подъезда стояла красивая девчонка лет пятнадцати и потягивала кока-колу из пластикового стаканчика. Первую секунду я смотрел на нее без каких-либо эмоций, а потом дыхание у меня перехватило. На одеревеневших ногах я подошел к ней.

— Ну что? — сказал я. — Не только море никогда не меняется? Но и ты?

Она посмотрел на меня, откинув с плеча длинные черные волосы.

— Кто ты такой? — спросила она удивленно.

— Я видел тебя много раз, — ответил я. И хотя это было не совсем точно, по ее расширившимся глазам, я понял: она вспомнила.

Вспомнила, что тоже была со мной.

А я не знал, кто она, и человек ли она вообще. Но это было неважно. Она была той, которую я любил. Поэтому я обнял Элли, поцеловал в лоб и засмеялся, до чертиков радуясь ее возвращению. У нас все только начиналось.