Противовес
Противовес
Юноша стоял в очереди, постоянно вертелся по сторонам и явно ощущал себя лишним на этом празднике общепита. Худенький и белокурый, он разительно отличался от обычных посетителей служебной столовой — секретарей-референтов, мелких чиновников, младших инженеров и иных сотрудников, отмеченных незримой печатью официально-делового стиля — и неизбежно привлекал к себе внимание. Алексей Велецкий пару раз перехватил его любопытный взгляд, опустил глаза и принялся ковырять вилкой пюре — ровно до тех пор, когда за столиком вдруг шваркнуло и зазвенело, отодвинулся стул и в поле зрения вплыл поднос.
— Мне, знаете ли, советовали местный кекс, — севший рядом молодой человек словно оправдывался перед случайным соседом за непринадлежность к слоям местного общества. Алексей вполне понимал его нервозность — в своей столовой и еда вкуснее, и беседы оживлённее, и даже стены радостнее, потому что атмосфера вокруг своя, знакомая.
— Вы что-то перепутали, — он дружелюбно улыбнулся юноше, — в нашей столовой не продают кексы.
— Пока не продают, — необычный посетитель рассеянно пошевелил пальцами и лёгким движением заправил салфетку за воротник. — Или уже не продают. Но продают, это факт. Остальное же — лишь семантика.
Алексей смолчал и украдкой покосился на руку соседа, где, как он уже приметил ранее, из-под рукава рубашки проглядывала странная татуировка — змея, кусающая себя за хвост. Рисунок выглядел весьма схематично, но почему-то магнитом притягивал внимание –
казалось, змея вот-вот оживёт и заглотит собственное тело вместе с кожей обладателя.
— Это уроборос. Хотите взглянуть? — заметивший его интерес юноша был исполнен радушия, но Алексею вдруг стало чрезвычайно стыдно, будто его застали за чем-то неприличным, так что он невнятно отказался и заставил себя углубиться обратно в обед. Нарочито неспешно поедая пюре, он краем глаза улавливал справа размашистые движения, будто сосед не просто совершал трапезу, а буквально фехтовал с едой. En garde, выпад, терс, ещё выпад, полукруг и завершающий прямой удар, отправляющий тонко нарезанное мясо на растерзание двум рядам молодых зубов. Пленных на этой войне юноша вполне очевидно не брал, а с противниками расправлялся быстро и безжалостно, так что опустошил свои тарелки ещё раньше инженера и (к немалому облегчению последнего) с шумом и звоном куда-то ретировался. Алексей быстро допил чай, сложил посуду в специальный поднос и вышел в небольшой парк, ведущий к офисным зданиям, где к своему вящему неудовольствию вновь наткнулся на неизвестного. Тот сидел на скамейке и разглядывал окружающие деревья. Увидев Алексея, он тут же заулыбался — почему-то без малейшей тени столь заметного в столовой смущения — и помахал рукой, словно старому знакомому.
— Алексей Степанович, а я уж вас заждался, — юноша указал на свободное место рядом с собой. — Присаживайтесь, поговорим.
— А вы, собственно, кто? — Алексей лихорадочно припоминал назначенные на ближайшие дни встречи, но безуспешно — по всему выходило, что никаких дел с данным молодым человеком у него не должно было быть.
— Меня зовут Хайлиг, — радостно сообщил незнакомец, — но не позволяйте этому повлиять на вас.
— Вы — немец? — осведомился инженер.
— Я-то?.. — переспросил собеседник и вдруг задумался. — Пожалуй, что нет.
— Если у вас ко мне какое-то дело, то запишитесь заранее и приходите в назначенный день.
— В том-то и дело, любезнейший Алексей Степанович, что у меня не какое-то дело, а очень даже определённое и срочное, и прийти в другой день будет весьма затруднительно.
— Понимаю, — сухо отозвался Велецкий. — Очень даже понимаю. Вас Милошевич подослал, да? Это у него юмор такой?
— Да при чём тут Милошевич?! — Хайлиг негодующе всплеснул руками, будто само это предположение нанесло ему удар прямо в сердце. — Он, если желаете знать, сейчас сидит у себя в кабинете, похожий на свёрток поношенной одежды, и натурально строчит кляузу на вас, милейший Алексей Степанович — дескать, вы вечерами запираете этаж и ключи не оставляете внизу на проходной, а вовсе уносите с собой, чем ставите коллег в унизительное положение, заставляя их брать у охраны запасную связку, что порождает излишнюю беготню и неблаготворно воздействует на атмосферу в коллективе.
— Откуда вы всё это знаете? — слегка оторопевший от "милейших" и "любезнейших" Алексей был настолько поражён осведомлённостью юноши, что даже впал в некий гипнотический транс — как иначе можно объяснить, что он вдруг обнаружил себя сидящим на скамейке (куда садиться вовсе не собирался) и внимающим каждому слову собеседника (что изначально совсем не входило в его обеденные планы).
— Да что там знать? — незнакомец столь красочно махнул, рукой, что Алексей Степанович сразу поверил, что знать там действительно нечего. — Пустяки! Бумажка эта, коли вы тревожитесь, никакого вреда не принесёт — будучи доставленной Мейергофу (который, между нами говоря, та ещё немчура), она попадёт на стол к Лерочке, и волшебная, неземная Лерочка случайно отправит её в мусорное ведро, где той самое и место.
— Погодите, — вконец одуревший от потока слов Алексей попытался вернуть разговор в прежнее русло, — так кто вы такой?
— По профессии? — Хайлиг вновь задумался. — Наверное, историк. Или учёный. Нечто среднее между историком и учёным. Погодите, а учёные могут быть историками? Опять эта семантика...
— И какое у вас ко мне дело? — инженер терпеливо гнул свою линию. — Учтите, обеденный перерыв уже почти закончился, и у меня нет времени.
— Времени? — молодой человек бросил взгляд на Алексея, и тот невольно отшатнулся — в какой-то миг глаза гостя показались ему бездонными провалами. — А вы посмотрите по сторонам.
Инженер на секунду замешкался, и вдруг понял, что имеет в виду собеседник, и что всё это время смущало его самого. В парке были они одни. В том самом парке, который задумывался как место для отдыха сотрудников комплекса, а на деле превратился в бесконечную головную боль. В парке, который в лучшие дни по уровню децибел лишь слегка превосходил строительный шум. Где нескончаемо ругались мамочки с колясками, галдели дети и на разные голоса осоловело перекликались подвыпившие компании. Он инстинктивно шарахнулся в сторону от гостя, но тот властным движением буквально пригвоздил его к месту.
— Я не немец, почтенный Алексей Степанович, — юноша вдруг смущённо улыбнулся. — Да и не человек вовсе, если честно. И у вас сейчас очень, очень много времени...
Туча, пришедшая с востока, накрыла опустевший парк. Алексею Степановичу почудилось, что в наступившей темноте лицо собеседника меняется, пропадает, будто и не существовало его вовсе. И когда гость заговорил, голос оказался совсем другим: утратил юношескую звонкость, стал более глубоким, мягким, завораживающим.
— Не бойтесь, — Хайлиг старался держаться в тени, и лица его почти не было видно. — Вы не умерли, не сошли с ума и не пали жертвой злой шутки. Я всего лишь позволил себе создать небольшой временной карман — ненадолго, только чтобы мы с вами могли спокойно побеседовать.
— Ч-что вам надо?! — Велецкий сорвался на крик, и сразу же стал глубоко себе противен. — В-верните меня обратно!
— Всенепременно, — Хайлиг стукнул по асфальту невесть откуда взявшейся тростью. Асфальт почему-то ответил гулким эхом. — Едва вы придёте в себя.
— Хорошо, — инженер сделал пару глубоких вдохов, чтобы хоть как-то унять дрожь. — Допустим, я успокоился. Что дальше?
— Ликбез. Немного истории, как её вижу я, и немного, как её видят остальные. Вы ведь агностик, Алексей Степанович? Верите в некие силы, но не хотите связывать их с религией?
— Агностик, — подтвердил инженер, пытаясь скрыть нервный тик, — И теперь вы скажете мне, что я неправ?
— Почему же? Правы. И другой... эээ... лагерь тоже прав. Разница лишь в определении высших сил. Моё, например, из области физики, — гость, теперь уже не юноша, но мужчина средних лет в строгом костюме с бабочкой, вышел из тени. — История эта начинается много лет тому вперёд. Пятого числа месяца нового солнца года угасающей системы...
Пятого числа месяца нового солнца года угасающей системы Исследователь Ангел Рэй-ик-Исск открыл частицы, отвечающие за историческую неизбежность. Они, таинственные и притягательные, имели под собой ментальную основу — представляли совокупность мыследеятельности объектов и живых существ. Общность мыслей, объединённая в поле, творила историю. Так было до тех пор, пока на некой удалённой планете в обитаемой вселенной вдруг не появился новый доминирующий вид. Третья планета от солнца. Хоминиды.
Новым данным поначалу отказывались верить, но спустя годы тщательных проверок даже наиболее упрямые Исследователи признали спонтанное развитие на планете второго, ранее неизвестного, поля, состоящего из отрицательных ментальных частиц. С течением времени взаимодействие полей искривило ось исторической неизбежности, превратив её из прямой в некое подобие спирали с многочисленными пересечениями на витках. В результате история замедлила линейное развитие и стала цикличной, повторяя уже совершённые ошибки, за которыми следовали технологические провалы и гибель цивилизаций.
А спустя века наметился первый раскол. Изучая развитие человечества с рассвета и до упадка разума, часть Исследователей решились на невероятное — попытку изменения баланса полей, что называется, "изнутри".
— Их можно понять, — Хайлиг тяжело вздохнул. — Мы, Исследователи, так молоды и склонны к поспешным поступкам. Повлиять на отрицательное ментальное поле, изменить судьбу целой планеты — для некоторых это слишком большое искушение. Что им допустимые риски?
— Подождите, — Велецкий чувствовал, как у него голова идёт кругом, — как это "изнутри"?
— Вполне очевидно — через человечество. Если выровнять мышление множества, направить по определённому руслу, то одно из полей станет сильнее. Возможно. Вероятны и другие исходы. Мы так мало знаем о втором поле... Кто знает, что произойдёт, если устойчивое взаимодействие вдруг прекратится? Земля может быть стёрта из истории вселенной.
— А религия... — Велецкий запнулся на полуслове.
— Почти все крупные существующие религии — долгосрочные проекты какой-то из сторон, — гость пожал плечами. — Весьма эффективное средство, но, увы, непредсказуемое, когда счёт идёт на тысячелетия. Те же ацтеки подавали очень большие надежды, а в итоге превратились в прах. Друиды, ведьмовство, вуду, шаманизм — какой властью обладали в своё время, и где они сейчас...
— Что вам нужно? — инженер был тих и равнодушен. Страх и нервозность вдруг ушли, уступив место покорности. Он начинал осознавать, в чьей компании находится, но боялся назвать эту силу.
— Чтобы всё вернулось на свои места. Раньше мы были едины, — в голосе Хайлига прорезались грустные нотки, — и позволили этому времени утечь сквозь пальцы. Белое и красное. "Бог есть любовь" и стремление не играть в богов. Мы слишком приблизились к вам, позволили себе влиять на человечество и человечеству влиять на нас. Тонкой нитью проходит в людской истории противостояние белого и красного, и нет ему конца, и нет нам покоя.
— Что... вам... нужно? — терпеливо повторил Велецкий, выделяя каждое слово, будто имел дело с крайне непонятливым клиентом. Хайлиг вместо ответа стукнул тростью и вновь стал меняться, принимая самые причудливые очертания, пока наконец-то не превратился в благообразного старичка.
— Мне нужна ваша душа, дражайший Алексей Степанович, — вкрадчиво проговорил он и захихикал, — а также ваши мысли, ваши поступки и вы сами. Всего лишь на ночь — чуть перенастроить и вернуть обратно.
— З-зачем? — инженер слегка опешил от такой просьбы.
— Вы станете моим вторым Цезарем. Тацитом. Плинием. Моей правой рукой, моим личным пророком. Под моим началом вы сможете вершить историю.
— Н-не понимаю. Почему я?!
— Потому что никто не понимает вашей важности. Кто вы для окружающих? Человек второй свежести. Но я-то смотрю глубже и вижу — вы знаете ровно столько, сколько нужно, и не верите в самый раз, и даже не подозреваете, какими связями обладаете. Невзрачный и потерянный — кто, если не я, даст вам ту жизнь, которую вы заслуживаете? Алексей Степанович, вы... что с вами?
Инженер вдруг ощутил, как земля уходит из-под ног, а слова гостя отдаляются от него, будто голову завернули в мягкий войлок. Пытаясь вздохнуть, он осел со скамейки на асфальт.
— Реакция. Проклятье, как невовремя! — Хайлиг вцепился старческими пальцами в запястье Велецкого. — Решайте, Алексей Степанович. Дать человечеству ещё один шанс, или продолжать влачить жалкое существование.
— Я... Я... согласен, — прохрипел инженер, движимый одним лишь желанием — чтобы тяжесть в груди поскорее ушла.
— Тогда держитесь, — старик, продолжая поддерживать Алексея Степановича, щёлкнул пальцами другой руки, под одеждой что-то зашевелилось, и спустя несколько секунд из-под рукава на запястье вылез давешний уроборос. Змейка чуть помедлила и переползла на инженера. Тот ощутил укус, окружающий мир завертелся, а потом его поглотила темнота.
Велецкий лежал на кушетке и чувствовал, как с каждым ударом сердца оживают всё новые и новые воспоминания, ему не принадлежащие. Он помнил, как спускался к ацтекам и дарил им богов; помнил, как строились пирамиды; как его отверг восток и принял запад; как удачливый плотник вошёл в историю; как вдохновлял и отбирал, как убивал и оживлял. Помнил, как впервые открыл своё предназначение — быть противовесом в бесконечной игре, где две стороны проводят свои эксперименты и изучают последствия. Он помнил каждую из тысяч прожитых жизней, и каждая из них стремилась занять своё место в нём. Всё быстрее и быстрее кружились картины, превращаясь в бесконечный водоворот, и вот он уже падает туда, и с каждым витком всё сильнее и сильнее болит голова, как стучит в висках кровь. Виток-укол-виток-укол, виток-виток-виток...
Исследователь Хайлиг Синн-Сьерра чуть помедлил и провёл ногтём линию на планшете.
— Неудача? — ровным голосом осведомился другой Исследователь.
— Неудача, — эхом отозвался Хайлиг. — Не перенёс внедрение наследственной памяти.
— Сто пятьдесят третий, — подытожил собеседник. — Надо внести изменения в параметры поиска.
— Повезло всё-таки им с Иисусом, — прищёлкнул языком Хайлиг. — Такое не просчитывается.
— Рэй-ик-Исск в утреннем обращении назвал нас "врагом рода человеческого" и приказал занести в историю христианства.
— Льстит. Какие из нас враги человечества. Жаль, он не понимает, что мы оказываем ему услугу. Слишком много власти у белых религий неизбежно привели бы к внутреннему вырождению.
— Мы всего лишь противовес, — Исследователь склонил голову.
— Вот именно, — согласился Хайлиг, выводя на планшет данные по сто пятьдесят четвёртому кандидату.