Приговор

Присяжные перешептывались, склонив головы друг к другу. Солнечные зайчики танцевали по стенам зала суда. Свет, водопадом льющийся из единственного окна, ослеплял.

Сидеть за решеткой — не самое приятное занятие. Особенно, если знаешь, что ничем хорошим сегодняшний день для тебя не закончится. Мне оставалось только одна надежда — на колонию. Этот вердикт оказался бы для меня самым большим счастьем в жизни.

Я скрестил пальцы, зажмурил глаза и грезил о том, чтобы все закончилось не слишком плохо.

По залу гуляли тихие разговоры и приглушенные смешки. Из-под закрытых век я чувствовал свет солнца. Присяжные внезапно замолчали.

Я затаил дыхание.

Удар молотка чуть не разорвал перепонки. Сердце переключилось на третью скорость и забилось сильнее. Жилка на лбу посинела и запульсировала.

— Суд присяжных признает Бобби Брауна виновным в нелицензированном распространении магии в личных целях. В частности, в превращении медяков в золотые монеты в особо крупных размерах. Приговор суда: пять месяцев ношения штампа Демона. Любая попытка преступить закон карается продлением действия штампа. Любой преступный умысел карается выжиганием на теле линии длиною пять сантиметров и шириною один сантиметр. По появлению более чем пяти линий действие штампа продляется на полгода. Приговор обжалованию не подлежит. Заседание суда объявляю закрытым.

Я уткнулся головой в колени. Хуже быть не могло.

Я крутился вокруг зеркала, словно собака, играющаяся с собственным хвостом. Пытался разглядеть штамп. Он размещался ровно между лопаток. Черный круг с двумя перекрестными белыми линиями, с кровавым оттенком и размером с маленький арбуз, посреди спины казался мне совершенно излишней. Думаю, не мне одному. Штамп чуть выпирал и отблескивал красноватым светом.

Делали его, вопреки ожиданиям, совершенно безболезненно. Я уже приготовился тогда к дикой боли, но почувствовал легкое прикосновение, будто полотенцем по спине провели. И все. Штамп уже на месте.

Еще повертевшись у зеркала, я ушел на кухню. Попытался наколдовать кофе. Не получилось. Магическую деятельность судом тоже запретили. Свиньи. Просто очень уж лень было самому делать. Настроение ни к черту.

Лень пришлось перебороть. После пережитого стресса кофе требовалось организму, как топливо двигателю.

Едва я сделал первый глоток обжигающего напитка, как в дверь позвонили. Нацепив красные шорты, чтобы выглядеть более-менее прилично, я заглянул в глазок.

Грег переминался с ноги на ногу у порога. Лицо выражало чрезвычайную сосредоточенность, губы шевелились, кулаки то сжимались, то разжимались. Я распахнул дверь.

Грег тут же натянул на лицо улыбку и радостно выкрикнул:

— Бобби, ты свободен! Как я рад! Безумное, неслыханное счастье! — затараторил он, едва зайдя в квартиру. — Ты же знаешь, что сейчас в колониях творится?

Грег протянул мне пакет, позвякивающий стеклом, и продолжил монолог:

— Там убивают, Бобби! И это еще не самое худшее! Могут ведь и этого, то есть того! Я тебе точно говорю, как человек, так сказать, ознакомленный. — Грег запнулся, поняв, что сказал откровенную глупость, но тут же спохватился и продолжил. — А ты что? Сидишь себе дома, кофе вон попиваешь! Не счастье ли? Великое счастье, Бобби! Величайшее, я бы сказал! Радоваться надо. А ты? Ты!? Ты чего такой хмурый? Веселее надо быть, веселее, мой друг! Свобода — знаешь ли, великое дело.

Пока Грег произносил эту, несомненно, великолепную речь, с лица его не сходила улыбка. Улыбался он так лучезарно и жизнеутверждающе, что стало тошно.

Договорив, он согнулся, переводя дух, и испытующе остановил на мне взгляд.

Я пожал плечами:

— Ты в курсе, что на меня Демона навесили?

— Да! — Грег снова распрямился, явно собираясь продолжать. — Но ведь Свобода! Что таится в этом слове?...

— Грег, заткнись, хреновый из тебя утешитель, — поморщился я.

— Ладно, — вмиг успокоился он, стер с лица улыбку и указал длинным пальцем в сторону пакета. — Там три бутылки виски.

— Совсем другое дело, — утвердительно кивнул я.

Через час наши локти уже соскальзывали со стола, глаза остекленели, и все в мире казалось не таким уж угнетающим.

— Почему, черт возьми, всем этот штамп не поставить? — воскликнул я, пополняя стаканы обжигающим напитком.

— В смысле? — испуганно прошептал Грег.

— Ну, с самого детства этот чертов штамп почему не ставить? Не то, что закон нарушить, даже подумать об этом не захочется, а? Утопия, мать ее.

— Дык штампов ограниченное количество вроде, — Грег почесал макушку. — Снять-то их легко. А если на каждого лепить — за всеми не уследят. А тут, как говорится, контроль!

— К черту, — махнул я рукой. — Надо на всех поставить! Лучше будет.

— Не надо!

— Иди к черту. Тебе везет, у тебя этой херни на спине нету, — зло пробормотал я, протянув Грегу полный стакан.

Проснулся я, как ни странно, в зале. Причем, ноги свисали на пол, будто не обращая внимания на остальное тело.

Из кухни шли запахи несвежих продуктов и застоявшегося алкоголя.

Зеленые обои шатались передо мной, словно в танце. Нельзя так пить. Но встать все же придется.

Голову я поднял зря. Будто чугунной кастрюлей по темечку шандарахнули. В висках забилось, глаза помутнели, к горлу подступила тошнота.

В дверях появился довольный Грег. Он протянул мне стакан воды и таблетку.

— Вот, лечись старыми методами.

Он еще и издевается! Наколдовал себе свежую голову, а я тут так и буду корячиться что ли?

Я попытался возмутиться, но выдавил лишь жалкий хрип. Горло пересохло, и язык будто окаменел. Пришлось принять протянутый стакан.

— Какого черта, Грег? Меня тоже от похмелья избавь, тебе ж можно, — запротестовал я, но таблетку выпил.

— Ты вообще судью слушал? Распространение магической деятельности на тебя тоже запрещено. Вдруг, мол, я штамп снять захочу?

— Твою же мать, — я обхватил голову руками и тихонько завыл.

Если бы мне запретили нарушение смертных грехов, сейчас на моей спине наверняка появилась бы линия. За зависть.

— Может, кофе? — улыбнулся Грег.

Очень противно улыбнулся. Будто дразнил меня.

"Чтоб ты сдох, скотина. Тебе бы такое похмелье", — разозлился я, пытаясь встать.

И тут же свалился назад. Спину жгло так, словно на нее лили раскаленный металл. Тело выгнулось дугой, кулаки сжались, перед глазами поплыли желтые круги, а челюсти стиснулись так, что враз раскололи бы грецкий орех.

Боль держала в тисках секунды три. Мне они показались как минимум получасом. Никогда еще я не испытывал ничего подобного. Лучше уж похмелье. Намного лучше.

Грег носился по квартире с выпученными глазами в поисках болеутоляющего. Действие штампа явно произвело на него впечатление. Я же, перебарывая остатки боли, думал только о том, что впредь надо следить за своими мыслями.

Начальник отдела кадров с умным видом что-то рассматривал в мониторе. Иногда щелкал мышкой или наскоро тыкал указательным пальцем по клавиатуре.

— Очень, очень хорошо, мистер Браун, — кивнул начальник, резюмируя. — Два высших образования, одно магическое, другое незаконченное экономическое. Отличные рекомендации с предыдущих мест работы. Да… Очень хорошо. Ага, и…

Он внезапно замолчал, рассматривая что-то на экране. Брови его изумленно выгнулись. А мышка защелкала втрое быстрее обычного.

Я знал, что он там увидел. Информацию про штамп. Теперь про работу можно забыть.

Злость закипела в крови. Теперь никогда работу не найти. Никогда, черт возьми! Челюсти стиснулись, лицо задрожало, словно от нервного тика. Главное — не думать ни о чем плохом. Главное — следить за своими мыслями.

Немного подождав, начальник кашлянул в кулак, и, не смотря мне в глаза, начал:

— Видите ли, вы ни разу не работали в сфере экономики, хоть и имеете соответствующее образование…

Дальше слушать я не мог. Почему бы так и не сказать? Мол, так и так, уголовничек, катись ты подальше, нам штампованные тут не нужны. Это ведь было бы честно. И правильно.

Нет, надо задвигать мне всякую чушь про недостатки опыта и так далее. Зачем?

Я бесился все больше. И как бы ни старался не думать ни о чем противозаконном, воображение все-таки вырвалось вперед, растолкав мысли.

На секунду. Нет, на сотую долю секунды перед глазами встала картина, как мой кулак взлетает в воздух и этот офисный планктон получает в челюсть.

Будь ситуация другой, я бы несомненно так и сделал. Но тут даже представить это как следует не смог. Не успел.

Я свалился на ковер, как подкошенный. Боль ударила по телу молнией. И, казалось, что не отпустит никогда.

Глаза мои давно заплыли. Под ними повисли синие мешки. С головы свисали слипшиеся пряди волос. Я не помнил, когда в последний раз мылся. Бессонница мучила с каждой ночью все сильнее. Контролировать свои мысли приходилось даже во время просмотра телевизора.

Грег не заходил уже три дня. Даже не звонил. И на мои звонки не отвечал. Не хочет видеться с прокаженным или занят? Скорее всего, не хочет стать катализатором еще одной линии, как в прошлый раз. Грега можно понять. Я бы на его месте поступил бы так же. Или нет?

Курить я стал втрое больше. Паранойя овладевала сознанием.

Сигареты закончились в полчетвертого утра. Уснуть я так и не мог. Глаза даже не думали закрываться. Несмотря на поздний час, я спустился вниз.

Уже подойдя к киоску понял, что денег не осталось совсем. Даже на самое дешевое курево не хватит.

Вот тут мои мысли и дали сбой.

А что если взять пачку, не заплатив? Мне так необходимы сейчас эти сигареты. Без них я не то, что уснуть, даже себя контролировать не смогу.

Эта мысль — последнее, что помню. Впервые в жизни я потерял сознание.

Пособие по безработице, положенное мне, я получал регулярно. И пропивал его в первый же день. Обычно, в одиночестве. Грег так и не появился.

Сегодня я пошел в стрип-бар. Казалось, еще один день дома — и я просто сойду с ума.

Неоновые буквы мигали синим светом, вышибала у входа лениво позевывал. У заведения стояло всего пару машин.

Внутри все, как обычно. Шесты, девочки, щербатый бармен и пьяные ржущие мужики.

Я сразу же направился к бармену.

— Мне девочку.

— Приватный танец — двадцать баксов, — улыбнулся он, протирая грязным полотенцем не менее грязный стакан.

— Мне не танец.

Бармен потер щетину, оценивающе обводя меня взглядом.

— Ладно, — наклонился он ко мне. — За полтинник выбирай любую.

Я оглядел присутствующих девиц. Представил каждую из них во всех известных мне позах. Хотелось отдохнуть по полной.

Я даже не понял, почему известная боль вдруг снова пронзила тело.

Помню удивленное лицо бармена. Он даже стакан, который так тщательно тер, разбил.

Еще бы, приходит мужик в бар. Выбирает себе девочку. И тут — хлоп, падает на землю, начинает орать так, словно внутренности выкручиваются.

Бар этот, кстати, скоро прикрыли. Несовершеннолетние девочки там обслуживали клиентов. Обслуживали по полной программе.

Бар-то баром, а у меня на спине теперь четвертый шрам. Длиною пять сантиметров и шириной в один.

К Грегу я пришел сам. Он явно был не рад такому визиту, но вел себя очень дружелюбно и гостеприимно. Не мог отказать другу. Или бывшему другу. Уж не знаю, кто я теперь.

— Бобби, есть специальная работа для штампованных, — наставлял меня Грег. — Магическая стройка, сам знаешь, дорогая. А вот дешевую рабочую силу использовать — всегда пожалуйста.

Я махнул рукой.

— Там зарплата немногим больше, чем пособие мое.

Грег округлил глаза:

— Что значит немногим? Почти вдвое больше, Бобби. Почти вдвое!

— Я не могу больше. Не могу. Я знаю, что вот-вот подумаю или представлю что-то не то. Или даже просто случайно наткнусь на какую-нибудь фигню, как в том баре. И все. Продление штампа. Я не знаю, что делать. Не знаю. В петлю лезть не по мне, а другого выхода нет.

Грег долго думал, глядя на меня, жалкого, разбитого и чуть ли не рыдающего.

— Выход есть всегда. Смотри. Сейчас не думай ни о чем. Вообще ни о чем. Отключи мысли, понял?

Я моментально понял, о чем говорит Грег. Первое, что поймал взгляд — его галстук. И я стал думать о галстуках. Полосатых, узких, широких, однотонных.

— Ты понял? — спросил Грег.

— Да. Я для этого и пришел к тебе. Просто не знал, как спросить, не подумав об этом.

Галстуки. Желтые, атласные, черные.

— Тогда быстрее, — схватил меня Грег. — Ты можешь не выдержать и подумать.

Мы выбежали из дома и сели в машину. Обратного пути уже не было.

Присяжные молчали. За единственным окном шел ливень. Капли неистово барабанили по стеклу.

Весь зал молчал.

Грег сидел где-то в самом углу и старался не смотреть на меня.

Судья стукнул молотком, разрывая стоявшую в зале тишину.

— Суд присяжных признает Бобби Брауна виновным в незаконном снятии штампа Демона. Суд приговаривает Бобби Брауна к высшей мере наказания: штампу Ангела на год жизни. Любой умысел, не направленный на благо окружающей среды и окружающих существ карается выжиганием на теле линии длиною пять сантиметров и шириною один сантиметр. Любое действие, не имеющее под собой благого намерения, карается продлением штампа. По появлению более чем пяти линий действие штампа продляется на год. Приговор обжалованию не подлежит. Заседание суда объявляю закрытым.