Дорога в Рай
— Вставай, сын шакала!
Привычный крик и столь же ожидаемый пинок в бок. Хорошо, что старший жадничает и редко носит туфли.
Фаррух вскочил, натянул рубаху, вместе с другими кухонными мальчиками быстро совершил омовение и тщательно намаз. Потом ребята, переговариваясь и весело толкая друг друга, дружно потопали на кухню — ощипывать и потрошить птицу, мыть и чистить овощи, скрести котлы с пригоревшими корками жира. Начался еще один день.
Отец Фарруха умер, когда мальчику исполнилось пять. Отцовскую лавку сразу отобрали за долги. Пришлось вдове с малолетним сыном искать милости у старшего брата. Горшечник Омар не был злым человеком. Он не бил племянника — отдельные затрещины не в счет. Но Фаррух в семье дяди чувствовал себя нахлебником. Взятым из жалости. Презираемым всей родней, даже младшими двоюродными сестрами. Особенно это давала почувствовать тетя Фирюза, попрекавшая прожорливого юнца каждым куском лепешки, каждой изношенной тряпкой на его тощем теле. Омар не пытался научить племянника своему ремеслу — для семейного дела хватало собственных сыновей. Поэтому маленький Фаррух и дома, и в мастерской выполнял только простую и грязную работу — подмести, принести воды, замесить глину, помыть. Когда горшечник узнал, что в кухню шаха требуются проворные мальчики, то с облегчением отдал племянника туда.
Сначала было тяжело. Непривычно и унизительно. Но постепенно Фаррух привык просыпаться под ругань старшего, работать до заката, питаться остатками объедков с шахского стола, на которые не польстились слуги рангом повыше кухонных мальчиков. Тем более, что и в такой безрадостной жизни было место для счастливых минут. По большим праздникам старший раздавал мальчикам половину заработанных ими монет — остальное отсылалось родне — и отпускал за стены дворца. Кто-то тратил все деньги на сладости, кто-то пытался приумножить их азартной игрой, а Фаррух всегда бежал в ту часть базара, где устраивали представления уличные циркачи. Он не хотел быть торговцем, как покойный отец, или горшечником, как дядя. Вырасти из кухонного мальчика до поваренка, а потом — если повезет — и до главного повара? Всю жизнь у котлов. Тоскливо. Вот цирк…
Фаррух мог часами глазеть на представления, бросая время от времени на поднос монетку, чтобы его не оттерли с передних рядов. Мальчику нравилось все — огнеглотатели с лужеными глотками и храбрые заклинатели змей, хитрые уловки фокусников и ловкость жонглеров. А хорошенькие танцовщицы в блестящих покрывалах, отбивающие ритм крашеными хной узкими ступнями, часто приходили в его сны. От этих снов наутро чресла наполняла приятная истома, а на шальварах появлялись влажные пятна.
Фарруху нравилось в цирке все, но один номер мальчик готов был смотреть, не отрываясь, часами. Танцующие на канате. А лучший из лучших — Несравненный Али. Мог ли Фаррух даже мечтать о том, чтобы с ним познакомиться. Но неисповедимы пути Аллаха, да восславится имя его.
— Вот, — старший с явной жалостью расстался с горстью медных монет. — Помните, иблисовы дети, вернуться до закрытия внутренних ворот. Первое опоздание — штраф в полдирхема и десять палок, второе — штраф в три дирхема и пятьдесят палок.
— А третье? — спросил смешливый непоседа Рузбех.
— После пятидесяти палок никому больше опаздывать не захочется. Да и каждый из вас больше трех дирхемов не стоит, — старший поправил кушак на своем новом халате и первым вышел за ворота на улицу. Мальчишки бросились следом, разлетевшись во все стороны, точно стайка испуганных воробьев.
Сжимая в потном кулаке свой заработок, Фаррух забежал в ближайшую кофейню и потратил пять фельсов на чашку ароматного кофе с кусочком рахат-лукума. Оставшиеся монеты он разделил на две части, большую завязал в подол рубахи и заправил его в шальвары, ведь рынок — дом родной для карманников.
Представление снова не обмануло его ожиданий. Фокусник доставал дирхемы и шелковые платки прямо из носа и ушей изумленных зевак. Жонглеры перебрасывались куриными яйцами и пушистыми абрикосами — зрители ахали и напрасно ждали промаха циркачей. Трое музыкантов выводили тянущую за душу мелодию, а юная красавица плела кружево танца. Но лучше всех, как всегда, был Али. Несравненный Али. Поэтому, побродив и поглазев немного там и здесь, Фаррух застрял. Застыл возле двух столбов, между которыми натянут канат. В перерыве мальчик присел там же — ждать следующего представления.
Помощник Али обтирал грудь и спину канатоходца от пота, присыпал рисовой пудрой ноги циркача, а тот жевал персик — густой сок тек по бритому подбородку — и равнодушным скучающим взглядом скользил по толпе. Заметив Фарруха, Несравненный кивнул и небрежным жестом поманил к себе. Тот поверить не мог в это чудо и подошел только после недовольного "Эй!"
— Ты ведь работаешь во дворце? — негромко спросил Али.
— Я всего лишь кухонный мальчик.
— Это не важно. У тебя неглупое лицо, ты из дворца, и ты не пожалеешь жизнь во имя милостивого Аллаха, не так ли? — Али подмигнул, смягчив этим серьезность вопроса. — Не пожалеешь жизни, потому что мой господин покажет тебе дорогу в Рай.
Фаррух, ожидавший от циркача какого-нибудь мелкого поручения — он бы с радостью его выполнил — смутился. Мальчик вспомнил Хамида — безумного дервиша, который пугал мальчишек рассказами про адское пламя. Ад и Рай — это так далеко. Ему же тринадцать лет. И он, да будет на это воля Аллаха, не собирается умирать ни сегодня, ни завтра, ни через несколько лет. Вот если бы Али научил его ходить по канату.
— У меня еще два выступления. Если ты не уйдешь, я тебя познакомлю с одним человеком. Дождешься — он отведет тебя в Рай, — прервал раздумья Фарруха циркач и, всмотревшись в испуганное лицо мальчишки, со смехом добавил. — Он не из тех, кто любит в постели мальчиков.
Внутренние ворота закрывались в сумерках. Фаррух бежал так, что кололо в груди и правом боку, но все равно опоздал. Он плюхнулся в пыль, прислонился спиной к стволу дикой груши, вытянул ноги и стал ждать рассвета. Пятки уже ныли в ожидании наказания, а полдирхема — это плата за два месяца его работы. Но мальчик ни о чем не жалел. На лице Фарруха застыла улыбка блаженства.
Он и сейчас не понимал, почему не спрятался от Али сразу после странного предложения? Почему не сбежал? Почему покорно, как глупый баран, ждал, а потом плелся вслед за циркачом по извилистым улочкам города? Почему не испугался, когда на условный стук открыл однорукий урод с лицом, иссеченным воспаленными свежими шрамами? Наверное, дело в той потаенной части его души, которая не могла смириться с ежедневной скукой и жаждала приключений. Даже, если это опасные приключения. Как у героев "Хезар-Эфсане".
Али обманул его. Не было дороги из убогой хижины в Рай. Но были врата, приводящие прямо к мосту Сират, что тоньше конского волоса и острее жала осы. К мосту, на котором его ждал ангел.
Хозяин хижины и Али обменялись приветствиями. Канатоходец подтолкнул мальчика вперед. Однорукий посмотрел Фарруху в глаза, кивнул и молча проводил его в мужскую часть дома. В комнате без окон горели свечи и сладко-дурманяще дымили чаши с благовониями. Однорукий усадил мальчика лицом к ковру, на котором, переплетались узоры, похожие на толстых многоцветных змей.
— Повторяй за мной девяносто девять имен Аллаха, маленький брат, и да будет с тобой его благодать, — хрипло сказал хозяин и положил руку на правое плечо Фарруха. — Повторяй. Ар-Рахман — Милостивый. Ар-Рахим — Милосердный. Аль-Куддус — Чистейший. Ас-Салям — Миротворящий…
— …Аль-Джаббар — Могущественный. Аль-Гаффар — Прощающий, — распевно бормотал мальчик, чувствуя, что голова у него начинает идти кругом, узоры-змеи танцуют, позвякивая чешуей, как ножные браслеты базарных плясуний, а сам ковер уходит куда-то вглубь стены.
Фаррух не запомнил момента, когда его окутала темнота и тишина. Давящая на уши тишина. Полная темнота. Только впереди чернота озарялась багровыми сполохами. Фаррух хотел удержаться за стену, но руки его схватили пустоту, и мальчик неловко упал на колени.
— Встань и иди, — раздался впереди тихий голос. Я давно жду тебя.
— Кто здесь? — Фаррух, протерев рукавом глаза, попытался разглядеть собеседника.
— Твой проводник в Джаннату Аднан — райский сад. Не бойся, иди вперед.
Мальчик поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов. Его влажная от пота ладонь оказалась в чужой — мягкой и прохладной. В этот же миг невидимого прежде спутника окутал слабый свет, не позволяющий рассмотреть лицо, но оттенивший гигантские крылья за спиной незнакомца.
— Ангел, — прошептал Фаррух.
— Твой проводник. Идем же. Скорей!
Когда они подошли вплотную к мосту, ангел первым ступил на него, звонко хлопнула ладонь о ладонь, и Сират стал широким и мягким, как ковры в покоях шаха Хушьяра. Не успел мальчик удивиться этому чуду, как мрак впереди треснул и рассыпался, словно черное стекло, на осколки. Перед изумленным Фаррухом предстал сад. Райский сад. Такой, каким его описывала в детстве мама. Невысокие деревья унизаны спелыми плодами, под тяжестью которых ветви склоняются к звонким ручейкам. Песни воды сплетаются в музыкальный узор с щебетанием птиц. Ноздри щекочет приторный аромат летних цветов. Красноперая птаха села на плечо мальчика и просвистела приветствие на своем языке.
— До встречи, — и крылатый спутник исчез, оставив Фарруха одного.
Но нет. Из зарослей навстречу мальчику выбежали три юные девы. В руках они несли надушенные одежды и самоцветные украшения. Нежные лица красавиц не скрывала чадра. Из-под полупрозрачных покрывал розовели их упругие гибкие тела, темнели кончики шаловливо вздернутых маленьких грудок. В животе Фарруха сладко защипало, и он обнял сразу двоих.
У ручья, над которым пел бюль-бюль, мальчик прилег на шелковые подушки и положил голову на колени одной из райских гурий, она расчесывала его кудри золотым гребнем и тихонько подпевала соловью. Вторая кормила Фарруха виноградом из уст в уста, а третья умащала его не знавшие туфель твердокожие ступни нежным миндальным маслом.
— Хоть бы это никогда не кончалось! — подумал мальчик, рассмеялся и провалился в океан наслаждений.
Пробуждение было ужасней куска лепешки, который дали умирающему от голода, а когда тот запустил в него зубы, вырвали из истекающего слюной рта.
— Тебе пора, маленький брат, возвращайся,— однорукий встряхнул Фарруха и пошлепал его по щекам.
— А где все? Девушки? Где райский сад? — спросил тот, недоуменно глядя на незнакомую улицу.
— Рай надо заслужить, маленький брат. Великий Старец дает избранным отведать райских утех при жизни. Но рай нужно заслужить.
— Как мне вернуться туда? Что сделать? — по лицу Фарруха текли слезы.
— В Ид уль-фитр ты найдешь Али и все узнаешь. А пока тебе пора во дворец. Нужно идти все время вправо, как бы ни виляла улица, и тогда упрешься прямо в ворота.
Фаррух пошел, потом побежал. Он бежал так, что кололо в груди и правом боку, но все равно опоздал. А потом под грушевым деревом вспоминал девичьи ласки, и счастливая улыбка не сходила с его заплаканного лица.
Фаррух держал на ладони крохотные крупинки, темно-серые, похожие на зерна мака. Их в ореховой скорлупе дал ему Несравненный Али. Дал и приказал ждать. Сегодня конец ожидания. Фаррух до каждого слова помнил то, что ему говорил циркач:
— Шах Хушьяр, хоть и носит имя "Мудрейший", погряз в глупости и безверии. Он из тех лжеправоверных, в сердцах которых притаилась болезнь. Но Аллах в своем милосердии вырвет ядовитую змею из лживого сердца. Если конечность гниет, табиб отсекает ее ножом, чтобы спасти все тело. Шах Хушьяр, этот иблисов сын — гниль на теле страны, а ты — острый нож, который срежет ее. Слушай внимательно, маленький брат. Слушай и запоминай. Через несколько дней заболеет один из дегустаторов шаха. Тебя возьмут на его место. Шах Хушьяр отведывает понемногу каждого блюда. Но чашу с шербетом в конце трапезы обычно осушает до дна. Именно в нее ты и должен незаметно положить это.
— И однорукий снова покажет дорогу в Рай?
— Ты найдешь ее сам, маленький брат. Ведь любой, отдавший жизнь за Аллаха, обязательно будет в Раю.
— Шевелись, сын шакала. Тебе оказана великая честь. Бедняга Имад захворал, по воле Аллаха ты заменишь его.
Старший был недоволен. Даже рассержен. Почему из сотни обитателей кухни второй помощник табиба выбрал этого щенка? Почему не его, например?!
Фарруха проводили в особую комнату, там его раздели и тщательно обыскали, ковыряясь деревянными палочками во всех телесных отверстиях. Потом умыли и выдали туфли и поношеные, но чистые халат и шальвары из добротной ткани. Наконец, его провели в обеденный зал. Сидя с краю от трех других дегустаторов, Фаррух был рад, что догадался спрятать крупинки под ногти больших пальцев руки — туда никто не догадался взглянуть. Но как он у всех на глазах бросит их в чашу? От волнения и страха кусок не лез ему в горло, и он то и дело пил холодную воду.
Все решил случай. Несший на каждой руке по подносу слуга оступился. Серебряные блюда соскользнули, упали, и с них во все стороны полетела еда — бараньи ребрышки с овощами, жареные фазаны в украшении из собственных перьев, фрукты и сладости. Личная охрана моментально метнулась к шаху, все в зале уставились на неудачника, который в ужасе рухнул на колени, моля о пощаде. Ловко, как кот, Фаррух скользнул за спины товарищей и сыпанул крупинки в чашу с лимонным шербетом. Потом, как ни в чем ни бывало, уселся на прежнее место. Никто не заметил его движений. Шах Хушьяр вопил тонким голосом, еще громче визжал провинившийся бедолага, которого два дюжих стражника волокли в зиндан, суетились слуги, убирая рассыпавшуюся еду, придворные гудели, как улей растревоженных пчел. Шах в раздражении махнул платком, дегустаторы отпили по глотку шербета, после чего правитель осушил чашу и, весьма недовольный, покинул зал.
Фаррух сидел во дворе. От кухонной работы его временно освободили. Мальчик то и дело прислушивался к себе. Али сказал, что яд действует медленно. Но прошло уже несколько часов, и Фарруху казалось, что внутри его разгорается злой огонь. Было то действие серых крупинок или просто страх?
В кухне раздались шум и крики. Оттуда выбежал перепуганный маленький Рузбех.
— Приходил младший евнух. Он сказал, что шаху нездоровится. Очень нездоровится. Что шаха вырвало прямо на любимую наложницу. Что повара приготовили дурное блюдо из дурных продуктов, и все на кухне будут наказаны, — торопливо пересказал угрозу мальчик, — понимаешь — все!
В животе Фарруха резануло так, словно ловкий повар шинковал его печень мелкими ломтиками. Рот наполнился горькой слюной. Он тупо смотрел за стражниками, которые выталкивали на кухонный двор всех — поваров, поварят и кухонных мальчиков. Те, с кем он провел четыре года своей не такой уж длинной жизни, испуганным блеющим стадом сбились в кучу, дрожа и стеная. Два стражника лениво, вразвалочку шли к Фарруху и Рузбеху. Рузбех пискнул, как попавшая в ловушку мышь, и спрятался за спину приятеля.
Фаррух завопил: "Бисмилляхи р-рахмани!" — схватил в руку камень, бросился к стражникам и замахнулся. Один из них, не раздумывая, ткнул мечом вперед. Лезвие легко, как в топленое масло, вошло в живот. В потрохах стало горячо, а в глазах покраснело, потом почернело, затем вихрь из багровых и угольных линий устроил бешеный пляс. Ночную пляску факелов, которые вращают жонглеры, превращая их в огненные круги. Фаррух рухнул на твердый утоптанный двор и судорожно прижался к нему щекой, скребя пальцами по твердой поверхности.
Он стоял в уже знакомой тьме, озаренный отблесками кипящей реки. На другой стороне угадывался сияющий силуэт.
— Я тебя жду, Фаррух — прогремел голос ангела. — Я отведу тебя в райский сад, но на этот раз ты должен перейти реку сам.
Мальчик посмотрел на мост, вспомнил ловкача Али и с девяносто девятью именами Аллаха на губах ступил правой ногой на тонкий и острый, как лезвие меча, канат.