Тьма, которой тесно

— Святой отец, — склонил голову темноволосый рыцарь, стоящий у стола с картой.

— Благословите, святой отец, — добавил другой воин.

— In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, — я осенил мужей крестным знамением.

— Amen.

В базилике было тихо, и наши голоса отзывались величественным эхом. Мне не хотелось расходовать великолепную акустику на празднословие, и я перешёл к делу.

— Сеньор, барон, вы, разумеется, знаете, кто нам противостоит.

Светло-русый сеньор без промедления гаркнул:

— Английские черти, святой отец!

Этот человек был отнюдь не знатного происхождения, но доблесть его так выделялась, что он сражался бок о бок с нобилитетом и имел право голоса в каждом военном совете. Сеньор де Виньоль не проявлял особой набожности, разговаривал грубо, но его сердце горело бесстрашием. Видимо, душевная простота и честность позволили ему подобрать наиболее меткое выражение.

— Вы совершенно правы, сеньор. Черти, бесы, а во главе их стоит сам дьявол. Это не пустые слова.

— Что вы имеете в виду, святой отец? — поинтересовался второй рыцарь.

Барон де Рэ. Ещё менее набожный человек, и всё от пытливого ума, не имевшего во вседозволенности ни единого ориентира, который мог бы направить юного аристократа по праведной тропе. Тем не менее, в лояльности и надёжности этого господина не было единого сомнения.

Господь, столь непостижимы замыслы Твои, сколь велики они и удивительны! Ты избрал людей, на которых никто не указал бы перстом при вопросе о ревностных христианах. Суждено ли мне увидеть Твой триумф?

Так думал я, и с трудом сдерживал себя, чтобы не упасть на колени пред ликом Богоматери в слёзной молитве. Мне было страшно, потому что я не знал, чего ожидать. Многие лжепророки и сыны греха говорили о скором конце света, и всё же мир продолжал существовать. Их умы ночами и днями счисляли знаки и символы, выводя точную дату воцарения антихриста. На нынешний год никто не указывал, однако я был уверен — Страшный Суд совсем близко. Вот-вот протрубит Ангел, и сорвётся с небосвода звезда Полынь. Или она уже сорвалась, ведь велико число людей, умерших от ядовитых вод?

— Отец Стефан?

Я вернулся в град земной из своих раздумий.

— Обратили ли вы внимание на то, какие мерзкие и гнусные речи звучали из уст врагов наших в сторону Девы?

— За это им стоило бы вырвать их гнилые языки.

— Однако это те же люди, с которыми вы недавно обменивались дарами на Рождество Господа нашего, мерялись доблестью на турнирах. Не думаете ли вы, что в наших врагах за три месяца поубавилось чести?

Рыцари покачали головой.

— Верите ли вы тому, что Дева есть Посланница Господа нашего?

Я пристально посмотрел на обоих мужей. Ответ давался им нелегко, ведь сложнее всего верить в настоящее чудо.

— Да, святой отец, — ответил за обоих сеньор де Виньоль.

— Мы все испытываем благоговение пред нею. Мы все видим тот свет, что исходит от неё. Кто может быть столь слепым, чтобы не видеть этого света, противиться очевидному и поносить Деву?

— Дьявол, — негромко сказал барон и перевёл глаза на витраж, изображающий святого Георгия, сражающего дракона.

— Верно. У нас осталось совсем мало времени. Завтра бесы и черти соберутся на своё мерзкое сборище.

Вдруг я увидел в глазах просветление. Они соединили элементы воедино и получили целую картину, я был уверен.

— Завтра ведь Вальпургиева ночь… — прошептал барон де Рэ. Он был сведущ в чёрных искусствах, хотя и скрывал это. Не потому, что он втайне поклонялся дьяволу, это была бы ложь и клевета; он жаждал волнующих его сердце знаний. Сейчас он лично примет участие в том, о чём раньше лишь читал в древних свитках.

Я принялся вводить их в курс предстоящего дела.

Глупо было полагаться на то, что Орлеан чист и праведен. Семена зла здесь вдоволь проросли, и нам предстояло вырвать их и сжечь. Выступление наших войск должно было произойти со дня на день, и у нас оставался единственный шанс. Одержимые бесами ранее уже пытались сдать город бургундцам, однако в прошлый раз им ничего не удалось. Я знал точно: как только войска выйдут за стены, в городе будет поднято восстание, а многие верные погибнут в муках.

В случае неудачного исхода боя отступать войскам некуда — это значит полнейшее поражение. Я был убеждён — Орлеану предстояло стать Армагеддоном, полем сражения сил зла против небесного воинства. План был прост, столь же прост, как прост сам дьявол. Сатана хитёр и коварен, но есть вещи, которые он не в силах скрыть от зоркого ока Псов Господних. В ночь на первое мая все ведьмы и колдуны присоединяются к бесам и чертям в укромных и тайных местах, дабы предаться оргиям, богохульствам и ворожбе. Так было, так есть, и так будет до скончания веков.

***

— От заката солнца до рассвета в соборе будут бить в набат, — скомандовал я юношам-служкам во главе со священником, — ни при каких обстоятельствах не прекращайте, даже если сам дьявол будет выкручивать вам руки.

Затем обратил свой взор к отряду сеньора де Виньоля.

— Вы и ваши воины будете патрулировать улицы вместе со мной. Вы ответственны за то, чтобы никто из тех, кто осмелится выйти на улицы, не остался в живых. Барон, ваши люди оцепляют все выходы из канализации под городскими стенами. Убивайте всех. Будем молиться, чтобы Господь не пустил на улицы верных.

— Это безумие! — заорал во всю глотку мэр, стоявший здесь же, — вы будете убивать горожан?!

— Да, сеньор. Ибо сказано: ворожеи не оставляй в живых, — холодно сказал барон де Рэ, однако тут же усмехнулся, поймав мой взгляд.

Я продолжил:

— Издайте приказ городских властей: после захода солнца, сегодня, тридцатого апреля тысяча четыреста двадцать девятого года Господа нашего никто не имеет права выходить на улицу. Любой, кого заметят на улицах города после захода солнца, будет предан смерти немедленно.

— Вы ответите перед королём за это! — не унимался бургомистр. Я лишь кивнул ему в ответ.

На утренней Литургии чувствовался душевный подъём среди посвящённых в грядущее мероприятие. Я искал глазами мэра, но он, кажется, на мессе не присутствовал. Возможно, мои подозрения подтверждались? Оставалось не так много времени.

После окончания мессы я обратился к горожанам, озвучив им приказ. На лицах некоторых я видел искреннее понимание, иные же тихо роптали. В обед я распорядился направить в каждый район город несколько юнцов-посыльных, дабы они ещё раз сообщили в каждый дом о приказе.

***

— В том углу! — крикнул с крыши дозорный. Я и несколько воинов со всех ног отправились туда, куда он оказывал. Я непрестанно читал про себя молитвы, перебирая в кармане робы розарий, дабы не сбиться.

— Это же всего лишь ребёнок, — сказал воин с факелом, стоявший ближе всех.

— Это не ребёнок. Убейте его, — приказал я.

Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum...

Голова воина отлетела в сторону — я едва моргнуть успел. Откуда здесь, в Орлеане, стржига? Эти твари пустились в такие дали?

Сеньор де Виньоль рванулся вперёд, словно лев, и пронзил мечом отродье ада прямо в его гнилое сердце. О, как хорошо, что мы закалили мечи в растворе серебра! Раздался инфернальный вой, столь громкий, что на мгновение я перестал слышать набат. Только бы они не перестали бить в колокол!

Стржига испустила дух, но в переулке показались новые — кажется, мы нашли логово. Эта ночь будет самой длинной в моей жизни. Господи, дай нам сил!

Воины бились храбро. Погибло двадцать восемь храбрых воителей Божьих, но нам удалось справиться со всеми служителями дьявола и мерзкими тварями. Нам повезло — мы наткнулись на их оплот почти сразу, и смогли оцепить район имеющимися силами. Многие из домов пришлось сжечь. Верно говорят — abyssus abyssum invocat. Где найдёшь след сатаны, там ожидай и его самого. А демонам в аду ведь тесно, ибо грешников легион — вот и лезут демоны к нам.

***

Слуги архиепископа милостиво приняли меня в богатых хоромах. Я сидел у камина — даже не сняв шубы, — и грелся. Всё же в этих краях было непривычно холодно, тем более, в мои годы. В зал зашли три девушки, одетые в яркие одежды с высокими головными уборами, и принялись накрывать стол различными кушаньями. Сегодня был день без поста, так что я не отказывался даже от вина. От моего взора не ускользнули перемигивания одной из девиц с молодым диаконом, сидящем ближе всего ко мне. Он увидел мою улыбку и хохотнул, пожимая плечами.

— Аббат Стефан, продолжайте рассказ, пожалуйста, нам очень интересно, — попросил голубоглазый юноша в чёрной свитке.

Я прокашлялся.

— Красота ваших девушек навела на меня лёгкий морок... да, тогда мы одержали тактическую победу над злом. Мне казалось, что это и есть конец. Однако же это всего лишь было одно из тысяч, сотен тысяч сражений. К тому же, дьявол был скор на месть: воспользовавшись нашей беспечностью, его слуги схватили Деву и предали её смерти. Через несколько лет и барон был казнён по абсурдному обвинению. Что стало с сеньором де Виньолем, мне неизвестно, но, поговаривают, он погиб при странных обстоятельствах.

Я подозвал юнца-служку и попросил его принести мою сумку.

— Совсем недавно один мой брат по Ордену и хороший друг выпустил книгу, в которой собраны многие знания, что пригодятся вам в вашем нелёгком деле. Я принёс вам один экземпляр — я знаю, все вы сведущи в латыни, поэтому вы и здесь. Помните, что страшная ересь, будто чума, пожирающая ваши земли — это лишь одно сражение из многих. Не повторяйте прошлых ошибок. Я знаю, еретики проповедуют, будто бы в тысяча четыреста девяносто втором году произойдёт конец света — запечатайте уста этим бесноватым. Будьте бдительны и передавайте знания будущим поколениям.

Я взял сумку из рук юнца, достал оттуда фолиант, гордость Ордена, и вручил его диакону.

— Читайте вслух, отец Сергий. Слава Господу, я ещё в здравом уме и смогу пояснить вам некоторые моменты.

Диакон Сергий встал за кафедру в углу зала, почесал голову, и медленно, выговаривая каждый латинский слог, начал:

— Prima pars Mallei Maleficarum, tria continens, quae ad Maleficium concurrunt...

Когда несколько глав на зловещей латыни остались позади, мы снова приступили к беседе.

— Суммируя наш опыт борьбы под знамёнами Жанны и то, что изложено в трактате, — продолжил я, — мы можем заключить, что борьба должна вестись теми, кто не имеет семьи. На отцах и матерях держится наш мир, но охранять границы мироздания должны другие. Вспомните толкование святого Феофилакта, на послание Апостола к Коринфянам.

— Но как, милостивый падре?! — раскинув руки, воскликнул сухощавый, кудрявый боярин с чуть закрученной бородой, — у нас на земле Русской за девицей не пойдут... Мы в свет-Новгороде — люд вольнолюбивый, но не поймёт народ юницу во главе воинства, не поймё-ёт...

Тогда я улыбнулся.

— У нас есть и другие пути, мой северный друг.

***

У глинистого берега обнаружили три сгнивших остова рыбацких лодок. Рядом с деревянными скелетами валялись остатки человеческих. Теперь стало ясно: никто не бросал имущество, рыбаков убили.

Лето 7014 от Сотворения мира было жарким, и не только погодою. В Господине Великом Новгороде пылали костры с вероотступниками, до того пригретыми князем Иоанном и его невесткой-волошанкой, поддержанные зловещим и смрадным лжевладыкой Зосимой.

— Идём к церкви, — прогудел басом силач в схиме поверх кольчуги и закинул на плечо окованную бронзой палицу.

— Готовься, брат Кряж, здесь всё кишит ими.

Тощий, как жердь, бледный, с жалким подобием бороды, мужичонка, будто бы нюхал воздух, или просто юродствовал. На его малохольных плечах позвякивали цепи, но шёл странник ровно. Бледная женщина во вдовьем наряде, с ещё не увядшей красотой, проверяла походную сумку. Замыкал шествие высокий, чуть раскосый, юноша с темно-каштановыми волосами, направивший в темноту стрелу из тугого татарского лука.

Алибек бежал из Булгара в четырнадцать, после двух лет воровства был пойман и посажен в яму, но спасён новгородскими монахами, взявшими юнца под честное слово на службу, а в крещении принял редкое имя Иоасаф. Муж Марианны погиб в стычке с южной родней нареченного Иоасафа, когда ей было двадцать пять, а Миколку утащили в лес серые. Вдова стала лекарем, чтобы утешиться, помогая другим. Боярский сын Кряж Дубовик, он же инок Викентий, получил благословение на оружие, как больше века назад — Пересвет и Ослябя. Ну а Шумило Лихой был просто блаженным и исправно доставал даже других бобылей. Он говорил, что глаза ему выжгли бесы, склоняя к ереси, но мало кто этому верил.

— Саф, готовсь! — гулко, как язык тысячепудового колокола, возгласил Кряж.

Татарские стрелы просеяли бурьян, вызывая верещание засевших там тварей. Полуночницы и русалки — искаженные смрадом волшбы девки, готовились к трапезе, но ныне остались голодными, а также дохлыми. Отряд двигался к старой церкви, из которой слышались кощунственный клекот и гогот. Кряж-Викентий расшиб палицей голову гниющей псины, как её звали в народе — бесовской гончей. Из-за оскверненного храма, цокая копытами без подков, выехали две лошади цвета болотного тумана. Один всадник-упырь держал турецкую саблю, у другого был диковинный заморский арбалет, чьи стрелы явно смазаны ядом, от которого кровь густеет и вкуснеет. Первого неупокоя выбил из седла Иоасаф, правда, попал с третьего раза — может, жалость к соплеменникам взыграла? Шумило, качаясь туда-сюда, как после браги, левой рукою скинул с себя вериги, правой достал из-за пазухи горсть шипованных железных шаров. Лошадь второго кровососа напоролась на преграду, конник пытался удержаться в седле, но тяжёлая цепь с крюками обвила его и прижала к земле.

— Что, всё? — мелодично пропел лучник, — якши!

— Эк каких друзей завели наши супостаты, — протянула вдова, — не зря их ересь звали: жи...

Ей не дал договорить всплеск воды.

Отряд ринулся в церковь, а заперев за собой двери, все, кроме Шумилы, чуть не оросили дубовый пол остатками похлёбки. Храм Божий был кощунственно завален гниющими телами. Некоторые их обладатели умерли, совершая друг с другом такое, о чём и в разбойничьей корчме говорить стыдно.

— Иконы-то какие... Вот ироды, велиары!

Кряж истово перекрестился.

— Зачем они пишут образа без лиц?.. — прошептал стрелок.

Ответа он не получил: оскверненная церковь заходила ходуном.

— Защищаться, оружие наизготовку! — скомандовала Марианна.

Дощатая крыша храма отвалилась от удара вытянутой мордой. С улицы неслось хлопанье крыльев.

— Что это за чудище из самого пекла?! — громыхнул инок-богатырь.

— А я не вижу, не вижу, но зна-аю, кто ты! Свиния в калу ты, токмо перекромленная, а-ха-ха!

В окно со стороны реки врезался массивный хвост с шипами. Лихого откинуло, и вериги его улетели прочь. Голова, похожая на сомью, просунулась вниз, и стало видно, что существо скроено из частей разных гадов, рыб, зверей. Чудовищная пасть раскрылась, и в ней, как Иона, исчез инок Викентий. Но больше не вернулся. Только булава выпала на землю.

Смачно выругавшись на родном татарском, дабы не оскорблять язык единоверцев, Саф пустил особую, смазанную вытяжкой белены, стрелу, в глаз твари. Та кошмарно завыла и повернулась к стрелку, окатив его слизью из вздутых мешков во рту.

— Не вижу, не вижу тебя, но слышу, иди сюда, гадюка подколодная!

Оклемавшийся Шумило запустил смоляной факел в направлении рыка, но по пути огонь задел слюну исчадия, и лучник вспыхнул, как вязанка хвороста.

По крикам юрод Лихой понял, что случилось, упал на колени, стал просить прощения, вереща словно по-звериному. Потом снова обращался к врагу:

— Я не вижу, я не вижу, понял, да?! Зато тебя сейчас видит — знаешь, кто?! А самый Главный наш!

И слепой борец с бесами тоже стал поздним ужином чудища.

А Марианна тем временем вынула из сумки тугой комок сплетённых трав. Всё остальное, что там было, уже никому не помогло бы.

Богомерзкое создание нечестивых рук принюхалось. Влезло ещё глубже внутрь храма. Голоса — в голове, или с пустых икон — зашептали Марианне: «Нам тесно, тес-сно... Мы выйдем ис-с-з пек-кхла... И пойдём по вс-с-зем с-с-сторонам...»

Вдова почуяла вонь рыбьей пасти с вкраплениями железного запаха людской крови.

— Девицу хочешь, змий? Не девица я. И яда у меня побольше.

Комок исчез меж челюстей врага. Змей засипел, стал судорожно теребить лапами, взмыл вверх и, сотрясаясь от воплей агонии, булькнул в глубине Волхова.

— Никуда вы не пойдете, проклятые. И ваши прихвостни из людей будут закованы. Это мы пойдем в даль... Хоть до самого трона вашего главаря...

***

— Вот волховский чеснок, его кидали под копыта лошадей. Зоозащитники задушили бы его создателя.

Экскурсовод им попался явно с юморком.

— Здесь у нас вериги, найденные возле человеческих скелетов, будто ими кидались как кистенем или первобытным боло. Экспонаты откопаны недалеко от берега, рядом с разрушенным храмом.

— А можно название храма? Это из тех, которые большевики — спросил высокий юноша в очках и кителе студента духовной школы.

— Нет, мол-человек, дело раньше было. Церковь пришла в запустение на границе XV-XVI веков. Похоже, в ней обосновались те, кого обвиняли в поддержке ереси жи...

— А это чё за книга? Нех, некс... блин, буквы непонятные! — невежливо перебил гида упитанный бритый силач в джинсах и куртке пилота. На музейном фоне амбал смотрелся диковато, но история Древней Руси не могла не интересовать истинного националиста, коим являлся Виталик под ником Воислав.

— Похоже, тот самый католический трактат, — сказал студент четвертого курса семинарии Георгий, — которым пугают друг друга атеисты. Книга реально мрачная, её сама Инквизиция запретила. Не припомню, чтобы на Руси это читали.

— Великий Новгород издревле отличался глубокими связями с Европой, вплоть до консультаций иерархов с латинскими орденами, — поправив очки и подкрутив ус, наконец вернулся в разговор гид.

— Олег Анатольевич, а где сама книга? Это же одна обложка, на принтере отпечатанная!

Русая девушка с блокнотом, на вид чуть старше школьницы, в черном платье до колен, с модным каре, но не по годам серьезным взглядом, была серьёзно возмущена. Возле неё тёрся растрёпанный парень, по чьей бледности и небритости определялся нелюдимый образ жизни. На джинсовую рубаху нескладный юноша прицепил значок с улыбающейся лягушкой.

— Забрали после закрытия три недели назад, оставив копию. Сказали, экспонат представляет исключительную ценность, и не может храниться в музее без серьёзной охраны. Ох, уж эти международные стандарты! Ох, уж эти вторжения в храмы науки!

— Да это масоны, историю славян скрывают! — воскликнул здоровяк.

— Кто-то с утра палёной Балтики-девятки выпил, — огрызнулся Нелюдимый.

— Хорош, Зэк, а то получишь после музея!

— Попрошу! Не зек, а Иезекииль. Как пророк! Его у Тарантино цитируют!

— Поражаюсь твоей гордыне, — хмыкнула девица.

— Кто бы говорил, Дашка ака Ангелина Моргенштерн.

— Прекращайте в музее кривляться, перед старшим поколением стыдно! — воскликнул Георгий.

Все притихли.

— А что, — снова повеселел седой рассказчик, — ваш крупногабаритный товарищ в чем-то прав! Странные дела творятся вокруг этой находки. Пытаются обвинить нас в фальсификации, в неполиткорректности, сравнивают с этими, Фоминовым и Носовым, что ли. А кости, найденные рядом с руинами, вообще запретили показывать! Ох, тяжела у дядьки Олега судьба. Семьи нет, ещё и на работе гадят. Кстати, ребята, а как вы такие разные собрались вместе?

— Ну-у, — протянул Зек, — у нас типа форум, чаты, короче, историей занимаемся, о политике трещим...

— Плохой из тебя будет разведчик, — посетовал семинарист.

— Да его по зрению не возьмут, — елейно заметила Дашка-Ангелина, то ли с сарказмом, то ли действительно радуясь.

— Ну что ж, мои гости, приглашаю вас в свой методический кабинет, на чашку чая и коробку печенья. Да, нескромный вопрос: вы, ребята, ещё не успели обзавестись семейным очагом?

Все ответили отрицательно, и дядя с четвёркой любознательных экскурсантов скрылся за дверью, надпись на которой гласила: к.и.н., профессор Бобылёв О.А.